Требуется лучшее понимание

Чарльз Ледбитер. Наше отношение к детям

[в сокращении]

Нельзя отрицать, что с точки зрения теософии вопрос нашего отношения к детям черезвычайно важен и имеет практическое значение. Осознавая, как нам и следует, цель, с которой "я" спускается в воплощение, и зная, в какой огромной мере достижение этой цели зависит от обучения и подготовки, даваемой различным его проводникам в период детства и роста, мы не можем не ощутить, если только задумаемся, огромную ответственность, которая возложена на тех, кто так или иначе связан с детьми — будь то родители, старшие родственники или учителя.

Потому было бы неплохо посмотреть, какие намёки может дать нам теософия по части наилучшего выполнения этого долга.

Может показаться слишком самонадеянным для холостяка давать советы родителям по предмету, всецело относящемуся к их ведению, так что, дабы предупредить подобные замечания, я хочу заметить, что хотя у меня никогда не было детей, я всегда любил их и имел с ними дело почти всю жизнь — сначала на протяжении многих лет как как учитель воскресной школы, потом как священник, директор школы и руководитель хора, и как завуч большой школы для мальчиков. Так что я так или иначе говорю, исходя из долгого практического опыта, а не просто туманно теоретизирую.

Прежде чем приступить к своим предложениям, я всё же хотел бы привлечь ваше внимание к нынешнему состоянию наших отношений с детьми, имея в виду европейскую цивилизацию. Наши дети относятся к взрослым (в целом) с редко скрываемой враждебностью, или в лучшем случае с чем-то вроде вооружённого нейтралитета, и всегда с глубоким недоверием, как к иностранцам, мотивы которых им непонятны, и которые своими действиями постоянно самым неоправданным образом, и по всей видимости, злонамеренно, вмешиваются в их право самим и по-своему получать удовольствие. Я бы настоятельно посоветовал всем родителям прочитать "Золотой век" Кеннета Грэхэма — эта книга представляет точку зрения детей лучше, чем любая другая из мне известных.

Многие мужчины и женщины думают о детях лишь как о шумных, грязных, жадных, неловких, эгоистичных, и в общем, достойных осуждения существах, и никогда не сознают, что в этой точке зрения есть значительная доля эгоизма; и даже если что-то из этих обвинений верно, то виноваты не столько дети, сколько воспитание, и что в любом случае долг взрослых — не расширять пропасть между собою и детьми, приняв отношение неприятия и недоверия, а попытаться улучшить положение справедливой добротой и искренней, терпеливой дружбой и сочувствием.

Несомненно, в этих неудовлетворительных отношениях что-то не так, и с этой взаимной враждой и недоверием нужно что-то делать. Конечно, есть достойные исключения — дети, доверяющие учителям, и учителя, доверяющие ученикам, и сам я никогда не испытывал затруднений, устанавливая доверие с подростками, относясь к ним должным образом, но примеры ранее описанного мною прискорбно многочисленны.

В странах востока

Что всё может быть по-другому, показывают не только вышеупомянутые исключения, но и положение дел, существующее в некоторых восточных странах. Я пока не имел удовольствия посещать Японию, но от бывавших там и изучавших этот вопрос слышал, что ни в одной стране мира к детям не относятся так разумно и хорошо, как там — их отношения со старшими вполне удовлетворительны. Говорят, что грубость там совершенно неизвестна, а дети в свою очередь никоим образом не злоупотребляют мягкостью старших. В Индии и на Цейлоне отношения детей и взрослых в целом тоже куда рациональнее, чем обычно это бывает в Англии, хотя иногда мне приходилось видеть примеры неоправданной суровости, что показывает, что эти страны ещё не достигли в этом отношении такого высокого уровня, как Япония.

Нет сомнения, что отчасти это вызвано разницей рас. У восточных детей обычно не бывает столь неугомонного характера и столь сильной физической активности, как у английских, нет у них и ярковыраженного отвращения к умственным усилиям. Каким бы странным и непостижимым ни показалось это британскому школьнику, индийские дети в самом деле желают учиться, и всегда стремятся сделать что-то и после уроков, чтобы продвигаться быстрее. О среднем английском мальчике вовсе не будет несправедливым сказать, что самой важной частью своей жизни он считает игру, а на уроки смотрит как на скуку, которой нужно избегать, насколько это возможно, или вероятно, как на что-то вроде игры, в которой ему приходится играть против учителя. Если последнему удаётся заставить его что-то выучить, то очко достаётся учителю, но если удаётся проскочить, не выучив урока, то зачисляется очко в пользу ученика. На востоке же такой ученик — не правило, а исключение; большинство действительно стремится учиться и разумно сотрудничает со своими учителями, вместо того, чтобы оказывать им непрестанное, хотя и пассивное сопротивление.

Возможно, если я опишу случай, которому на Цейлоне мне не раз приходилось быть свидетелем, моим читателем проще будет понять, насколько отличается положение детей у восточных народов. Читатели "Тысячи и одной ночи" могут припомнить, насколько часто там описывается ситуация, когда царь или кто-либо великий выносит своё решение, а какой-нибудь случайно оказавшийся рядом человек — например носильщик или нищий — вмешивается и высказывает своё мнение по обсуждаемому вопросу, и его вежливо выслушивают, вместо того, чтобы арестовать или выгнать за такое вмешательство не в своё дело.

Каким бы невозможным нам это не казалось, в этом отражена полная правда жизни, и в меньшем масштабе подобное случается и теперь, что я и наблюдал. В ходе моей работы мне пришлось путешествовать под деревням Цейлона, убеждая их жителей в преимуществах образования, чтобы основать школы, где их ученики могли бы систематически изучать свою религию, вместо того, чтобы довольствоваться случайными наставлениями буддийских монахов или пропагандистскими усилиями христианских миссионеров.

Прибыв в деревню, я обращался к старосте с просьбой собрать жителей, чтобы они выслушали мою речь, а затем и к уважаемым людям этой деревни, составлявшим нечто вроде совета, чтобы обсудить, где построить школу и как лучше организовать эту работу. Обычно совет происходил на веранде дома старосты или под огромным деревом рядом с ним, причём вокруг участников собиралась послушать вся деревня.

Неоднократно в подобных случаях мне приходилось видеть, как маленький мальчик десяти или двенадцати лет с достоинством выступал перед этими великими людьми его маленького мира, почтительно заявляя, что если школа будет построена в предлагаемом месте, то таким детям, как он, будет очень неудобно её посещать. И при этом к ребёнку всегда относились как к взрослому — местное начальство вежливо и терпеливо его выслушивало, придавая его аргументам должный вес. Что бы случилось, если бы в Англии ребёнок из крестьянской семьи публично сделал подобное предложение магнатам графства, собравшимся на серьёзный совет, трудно и вообразить — должно быть, ребёнка прервали бы тут же и самым неприятным образом, а сам факт, что в нынешних условиях такая ситуация представляется совершенно немыслимой, ещё более достоин сожаления.

Требуется лучшее понимание

Но как, могут спросить, вы предлагаете исправить это положение взаимного недоверия и непонимания? Очевидно, когда эта пропасть уже существует, мост через неё можно навести лишь добротой и постепенными, терпеливыми, но настойчивыми усилиями добиться лучшего понимания с помощью бескорыстной любви и сопереживания. Фактически нужно поставить себя на место ребёнка и постараться осознать, как видятся ему все эти вещи. Если мы, будучи взрослыми, не совсем ещё забыли своё детство, то должны позволять детям большее, и лучше с ними обходиться и понимать их.

Впрочем, это один из тех ярковыраженных случаев, где хорошо выполняется старое правило, гласящее, что профилактика лучше, чем лечение. Если мы возьмём на себя немного труда, чтобы правильно вести себя с детьми с самого начала, то легко сможем избежать вышеописанного нежелательного состояния дел. И вот здесь-то как раз теософия может дать множество ценных намёков тем, кто искренне желает исполнить свой долг к маленьким людям, доверенным их попечению.

Конечно же, сначала надо понять саму природу этого родительского или учительского долга. Невозможно преувеличить важность того момента, что быть родителем — это исключительно тяжёлая ответственность, имеющая религиозный характер, как бы легко и бездумно её на себя ни принимали. Те, кто приносит ребёнка в мир, оказываются в прямом ответе перед законом кармы за те возможности развития, которые они должны дать пришедшему "я", и их наказание за беспечность, эгоизм, которыми они ставят препятствия на его пути, за то, что они не оказывают ему помощи и не дают должного руководства, которое от них ожидается, будет воистину тяжёлым. И всё же, как часто современные родители игнорируют эту очевидную ответственность, и как часто ребёнок для них — не более чем причина пустого тщеславия или объект бездумного пренебрежения!

Ребёнок и реинкарнация

Если мы хотим понять свой долг по отношению к ребёнку, то сначала должны посмотреть, как он стал таким, каким он есть — так сказать, мысленно проследить его к прежнему воплощению. 1500 лет назад или около того ваш ребёнок мог быть гражданином Рима, александрийским философом или одним из ранних британцев, но каковы бы ни были эти внешние обстоятельства, он обладал своим собственным складом характера, в котором содержатся разные более или менее развитые качества, хорошие или плохие.

Хотя эта жизнь и закончилась, следует помнить, что вне зависимости от того, как наступил этот конец — медленно от болезни и старости, или быстро от убийства или несчастного случая, это не произвело никакой резкой перемены в характере человека. Во многих частях света, похоже, распространено любопытное заблуждение, будто сам факт смерти сразу же превращает дьявола в святого, и что какую бы жизнь человек ни вёл, в момент смерти он становится просто ангелом. Ничто не может быть дальше от истины, как хорошо знают те, чья работа состоит в помощи отошедшим. Когда человек сбрасывает физическое тело, это меняет его характер не больше, чем когда он сбрасывает пальто — на следующий день после смерти это совершенно тот же человек, что и за день до неё, с теми же пороками и добродетелями.

Верно, что действуя теперь лишь на астральном плане, он обладает уже не теми же возможностями их проявлять, но хотя в астральной жизни они могут проявляться совершенно иначе, тем не менее они всё ещё присутствуют, и как раз их результатом являются условия астральной жизни и её продолжительность. Человеку приходится оставаться на этом плане, пока не истощится энергия его низших желаний и эмоций, набранная во время физический жизни — пока не распадётся созданное им для себя астральное тело. Только тогда он сможет отправиться в высшее и более мирное царство небес. Но хотя эти чувства на время исчерпались и для него не существуют, зародыши этих качеств, дающие возможность им существовать в его природе, всё ещё остаются. Конечно, они находятся в латентном состоянии и не могут действовать, поскольку желание такого типа требует для своего проявления астральной материи, это то, что Блаватская однажды назвала "потребностями в материи", но они вполне готовы возобновить активность, когда человек окажется в условиях, где они могут действовать, если будут стимулированы.

Возможно, одна аналогия поможет понять эту идею, если не проводить её слишком уж далеко. Если колокольчик заставить звучать в герметичном сосуде, постепенно откачивая из него воздух, звук будет становиться всё слабее, пока не перестанет быть слышен. Колоколькик всё звонит так же сильно, как раньше, но его вибрации не проявлены для наших ушей, потому что отсутствует та среда, лишь при помощи которой он может произвести на них какой-нибудь эффект. Но пустите в сосуд воздух, и вы сразу же услышите звук колокольчика, как слышали его раньше.

Аналогично и в природе человека есть некоторые качества, требующие для своего проявления астральной материи, как звук требует воздуха или ещё более плотной материи в качестве проводника. И когда в процессе удаления в себя после того, что мы называем смертью, человек оставляет астральный план ради ментального, эти качества уже не находят выражения и вынуждены оставаться латентными. Но когда, столетия спустя, в своём нисхождении в новое воплощение он вновь вступает на астральный план, эти качества, остававшиеся столь долго латентными, снова проявляются, становясь наклонностями его следующей личности.

Так же обстоит и с качествами ума, которым для выражения требуется материя низших уровней ментального. И когда после долгого отдыха в небесном мире сознание человека удаляется в его истинное "я", находящееся на высших ментальных уровнях, эти качества переходят в спячку.

Когда же "я" собирается вновь перевоплотиться, оно запускает этот процесс в противоположном направлении — чтобы пройти вниз через те же планы, через которые оно ранее прошло в восходящем направлении. Когда время его излияния наступает, оно сначала переходит на низшие уровни своего собственного плана и старается, насколько возможно, выразить себя в этой менее совершенной и менее податливой материи.

Чтобы выразиться и действовать на этом плане, оно должно одеться в материю этого плана, подобно тому, как существа, являющиеся на спиритических сеансах, временно материализуют руку, если хотят передвинуть какой-нибудь физический предмет, или же применяют для этого физические силы какого-нибудь другого вида. Вовсе необязательно, чтобы такая рука была материализована настолько, чтобы быть видимой нашему обычному зрению. Но всё же для физического результата требуется некоторая материализация — хотя бы до уровня эфирной материи.

Таким образом "я" собирает вокруг себя материю низших ментальных уровней, которая позже станет его телом его ума. Но она выбирается не наобум — напротив, из разнообразного и неисчерпаемого запаса окружающей его материи оно притягивает такую её комбинацию, которая бы совершенно подходила для выражения его латентных умственных способностей. Точно так же и дальше, когда оно спускается на астральный план, материя, по закону природы притягивающаяся к нему, чтобы служить в качестве его проводника в этом мире, оказывается именно той, которая даст выражение тем желаниям, которые присутствовали у него при завершении прошлой жизни. Фактически оно возобновляет свою жизнь на каждом из планов с того же места, где прошлый раз оставило её.

Заметьте, что это пока ни в коей мере не действующие качества, а лишь их зародыши, и пока их влияние состоит лишь в том, чтобы обеспечить для себя возможное поле проявления, снабдив различные тела ребёнка подходящей для своего выражения материей. А разовьются ли они в этой жизни в те же определённые склонности, что и в прежней, будет в значительной мере зависеть от поощрения и содействия, которое они получат от окружения ребёнка в ранние его годы. И любая из них, хорошая или плохая, будучи поощрена, охотно вызывается к деятельности, или наоборот, так сказать, умирает от голода, если такого поощрения нет. Но будучи стимулирована, в этот раз она становится более мощным фактором в жизни человека, чем в его прошлом существовании; будучи же оставлена без питания, она всю жизнь остаётся непроросшим зерном, и в следующем воплощении не проявляется совсем.

Таково вот состояние ребёнка, когда он первый раз оказывается предоставлен заботе родителей. Нельзя сказать, что у него уже есть сформировавшиеся ментальное или астральное тела, но вокруг него уже собрана материя, из которой они должны быть построены.

У него есть самые разные склонности, некоторые к добру, а некоторые и ко злу, и в соответствии с развитием этих склонностей в построение тел и будут вноситься коррективы. Развитие же это в свою очередь почти полностью зависит от внешних воздействий, которым будет подвергаться ребёнок в первые несколько лет своей жизни.