С духовным вождем южной индии 9 страница

Я спокойно пытаюсь понять его точку зрения. Наконец он уходит, и я наблюдаю, как его высокая сухощавая фигура удаляется по дороге.

Но рано утром меня удивляет его внезапный визит ко мне. Его экипаж поспешно въезжает в ворота, так как оказывается, что он боится уже не застать меня.

— Вчера поздно вечером я получил сообщение, что мой высокий покровитель остановится на день в Чинглепуте, — выдыхает он, и, восстановив дыхание, продолжает: — Его Святейшество Шри Шанкара Ачарья из Кумбаконама — духовный глава Южной Индии. Миллионы людей почитают его одним из Божественных учителей. Так случилось, что он проявил большой интерес ко мне и поспособствовал моей литературной карьере, и, конечно, он — первый, к кому я обращаюсь за духовным советом. Мне необходимо сейчас сказать вам, что я вчера удержался от упоминания о нем. Мы почитаем его как учителя высшего духовного знания. Но он не йог. Он — не только духовный глава Южной Индии, но и истинный святой и великий религиозный философ. Поэтому он хорошо знаком с большинством духовных течений современности, а в силу своей осведомленности может знать и о настоящих йогах. Ибо много ездит от деревни к деревне, от города к городу, а потому прекрасно осведомлен в таких вопросах. Где бы он ни был, святые стекаются почтить его. Он может дать вам полезный совет. Хотите поехать к нему?

— Вы чрезвычайно добры. Я поеду с радостью. А где находится Чинглепут?

— Всего в тридцати пяти милях отсюда. Но постойте...

— В чем дело?

— Я начал сомневаться, даст ли вам Его Святейшество согласие на аудиенцию. Конечно, я сделаю все возможное, чтобы убедить его. Но...

— Я — европеец, — заканчиваю я предложение за него. — Я понимаю.

— Вы пойдете на риск получить резкий отказ? — спрашивает он озабоченно.

— Конечно. Идемте.

После легкого завтрака мы отправляемся в Чинглепут. Я засыпаю литературного собрата вопросами о человеке, которого надеюсь увидеть нынче днем, и узнаю, что Шри Шанкара аскетичен в еде и в одежде, но сан высокой службы велит ему путешествовать с королевскими церемониями. За ним следует свита верховых слонов и верблюдов, пандитов и их учеников, посыльных и просто последователей. Куда бы он ни направился, он становится магнитом для толп посетителей со всей округи. Они идут за духовной, душевной, физической и финансовой помощью. Тысячи рупий ежедневно кладут у его ног богатые, но он принял обет бедности, и эти доходы идут на полезные цели. Он помогает бедным, содействует образованию, восстанавливает разрушенные храмы и улучшает состояние искусственных дождевых водоемов, которые так полезны в безводных землях Южной Индии. Но его миссия в основе своей духовна. Всякий раз, останавливаясь, он пытается воодушевить людей глубоким смыслом наследия индуизма, а также возвысить их сердца и умы. Обычно он проводит беседу в местном храме, а затем отвечает на частные вопросы бесчисленных просителей, стекающихся к нему.

Я узнаю, что Шри Шанкара — шестьдесят шестой носитель титула по прямой линии преемственности от первого Шанкары. И поскольку я собираюсь воспользоваться его положением и властью в интересах дела, по моему разумению, то вынужден задать Венкатарамани несколько вопросов об основателе династии. Оказывается, первый Шанкара процветал свыше тысячи лет назад и был одним из величайших в истории брахманов мудрецом. Его можно характеризовать как рационального мистика, так и философа высокого класса. В то время индуизм находился в беспорядочном и устаревшем состоянии, неуклонно теряя духовную жизненность. Шанкара словно был рожден для миссии. С восемнадцати лет он обошел всю Индию пешком, он спорил с интеллигенцией и жрецами каждого округа, через которые он проходил, проповедуя учения собственного сочинения и приобретая множество последователей. Его ум был столь проницателен, что, как правило, он превосходил своих собеседников. Он был достаточно счастлив, став признанным и почитаемым как пророк еще при жизни, а не после смерти.

Он ставил перед собой много задач. Отстаивая главную религию страны, Шанкара выступал против вредных суеверий, возникавших под ее прикрытием. Он пытался привести людей на путь добродетели и разоблачал тщетность надежд лишь на богато украшенные обряды, не сопровождаемые личным духовным усилием. Он нарушил кастовые правила, совершив погребение после смерти своей матери, и за это брахманы отлучили его от церкви. Этот бесстрашный юноша был достойным наследником Будды, первым известным разрушителем каст. В противоположность жрецам он учил, что каждый человек, независимо от касты или цвета кожи, может получить благословение Бога и знание высшей Истины. Он не основывал особого учения, а считал, что каждая религия является тропою к Богу, если искренне придерживаться и следовать ее мистической сути. Для доказательства своих доводов он разработал совершенную и тонкую систему философии и оставил большое литературное наследие, которое почитается священным учением по всей стране. Пандиты очень дорожат его философским и религиозным наследством, хотя они, как и следовало ожидать, уклоняются от сути и оспаривают его смысл.

Шанкара путешествовал по всей Индии в одежде цвета охры и с посохом пилигрима. Будучи искусным стратегом, он основал четыре великих монастыря в четырех сторонах света. Один был в Бадринате на Севере, в Пури на Востоке, и так далее. Центральный орган управления вместе с храмом и монастырем был учрежден на Юге, где он начинал свои труды. До сегодняшнего дня Юг остается святая святых индуизма. Из этих монастырей подготовленные группы монахов должны были выходить с окончанием сезона дождей и обходить страну, передавая послание Шанкары. Этот выдающийся человек умер рано, в возрасте тридцати двух лет, хотя одна легенда гласит, что он просто исчез.

Ценность этой информации становится очевидной, когда узнаю, что его последователь, кого я надеюсь увидеть в этот день, ведет ту же самую работу и несет то же самое учение. В этой связи есть странное предание. Первый Шанкара обещал своим ученикам, что по-прежнему будет пребывать среди них в духе и что будет совершать этот мистический процесс «вселением» в своих последователей. Отчасти похожая теория используется службой далай-ламы Тибета.

В последние предсмертные мгновения очередной Шанкара называет достойного последователя. Отобранный человек — это обычно юноша нежного возраста, которого затем отдают в руки лучших учителей, имеющихся в распоряжении, поручая им его основательное обучение для подготовки к высокому положению. И это обучение не только религиозное и интеллектуальное, оно включает в себя занятия высшей йогой и медитации. За обучением следует жизнь огромной активности в служении своему народу. Это исключительный факт, что за многие века учреждения этой династии ни один обладатель титула не был известен иначе, как высочайший и бескорыстнейший характер.

Венкатарамани приукрашивает рассказ историями о замечательных дарованиях Шри Шанкары Шестьдесят Шестого. Это повествование о чудесном исцелении его собственного кузена. Последний был искалечен ревматизмом и прикован к постели долгие годы. Шри Шанкара посещает его, касается тела, и спустя три часа больному становится настолько лучше, что он встает с постели; вскоре он излечился полностью.

Кроме того, бытует суждение, что Его Святейшество читает мысли других людей; во всяком случае Венкатарамани абсолютно уверен, что это — правда.

* * *

В Чинглепут мы въезжаем по шоссе, вдоль которого тянутся пальмы, и находим лабиринт белоснежных домишек, скученность красных крыш и узких переулков. Мы спускаемся к центру города, где собралась большая толпа народа. Я приглашен в дом, где группа секретарей деловито занимаются разборкой огромной почты, пересылаемой Его святейшеству из резиденции в Кумбаконаме. Я ожидаю в приемной без стульев, пока Венкатарамани посылает одного из секретарей с посланием к Шри Шанкаре. Через полчаса человек возвращается с ответом, что аудиенция мне не может быть дарована. Его Святейшество не видит возможности принять европейца, к тому же две сотни людей уже ждут встречи с ним. Ради этого множество людей приехали в город прошлой ночью. Секретарь щедр на извинения.

Я философски принимаю ситуацию, но Венкатарамани собирается пойти к Шри Шанкаре как давний друг и походатайствовать за меня. Некоторые люди в толпе недовольно ропщут, узнав о его решении проникнуть в вожделенный дом без очереди. Но с бесконечными извинениями он все же пробивается к двери и через некоторое время возвращается с улыбкой победителя.

— Его Святейшество сделает для вас исключение. Вас примут примерно в час.

У меня полно свободного времени побродить по живописным улочкам, сбегающимся к храму. По дороге я встречаю служителей, которые ведут к водопою процессию серых слонов и больших желто-коричневых верблюдов. Кто-то показывает мне на внушительное животное, которое носит духовного главу Южной Индии в его путешествиях. Ибо он ездит, в соотвествии с обычаями, как правитель, восседая в пышном паланкине на спине высокого слона. Тот покрыт богато украшенной попоной, дорогими тканями и золотым шитьем. Я наблюдаю, как величавое старое животное вышагивает по улице. Его туловище поднимается и опускается в такт шагам.

Вспоминая старинный обычай, предписывающий небольшое подношение в виде свежих или засахаренных фруктов и цветов при посещении духовной особы, я выбираю подарок для моего августейшего хозяина. В продаже только цветы и апельсины, и я набираю, сколько возможно донести.

В толпе перед временной резиденцией Его Святейшества я чуть не забыл другой важный обычай. «Снимите вашу обувь»,— быстро напоминает мне Венкатарамани. Я снимаю и оставляю ее на улице, надеясь, что она еще будет там, когда я вернусь!

Мы проходим в очень маленькую дверь и заходим в пустую приемную. В дальнем ее конце — слабо освещенная огороженная ниша, где я замечаю стоящую невысокую фигуру. Я приближаюсь, кладу скромное приношение и низко кланяюсь. Есть артистическая утонченность в этой церемонии, она очень нравится мне вне зависимости от ее необходимости как для выражения уважения, так и безобидной учтивости. Я хорошо знаю, что Шри Шанкара — не папа, ибо такого сана нет в индуизме, но он — Учитель и вдохновитель огромной религиозной паствы. Вся Южная Индия склоняется под его покровительство.

* * *

Я молча смотрю на него. Этот невысокий человек одет в монашеское одеяние цвета охры и опирается всем весом на посох паломника. Мне сказали, что ему не больше сорока, и я удивляюсь его совершенно седым волосам.

Его благородное лицо в серых и коричневых тонах занимает почетное место в длинной портретной галерее моей памяти. Неуловимая черта, которую французы удачно называют духовностью, присутствует в его лице. На нем выражение скромности и кротости, большие темные глаза очень спокойны и красивы. Нос короткий, прямой и классически правильный. Клочковатая маленькая борода на подбородке. Но примечательнее всего — серьезное выражение его губ. Такое лицо могло быть у одного из святых, чьи лики украшали христианскую церковь в Средние века, но оно обладает еще и интеллектуальностью. Я полагаю, что практичные западные люди сказали бы, что у него глаза мечтателя. Не объяснимым образом я чувствую нечто большее, чем просто мечты, за этими тяжелыми веками.

— Ваше Святейшество так добр, принимая меня, — говорю я, чтобы начать.

Он поворачивается к моему спутнику, писателю, и говорит что-то на местном наречии. Я верно угадываю смысл его слов.

— Его Святейшество понимает ваш английский, но боится, что вы не поймете его выговор. Поэтому он предпочитает, чтобы я переводил его ответы, — говорит Венкатарамани.

Я опускаю первые фразы моего интервью, ибо они больше касаются меня, чем этого духовного главы Индии. Он расспрашивает о моем личном опыте пребывания в его стране; очень заинтересовано выясняет, какое впечатление производят на иностранца индийские люди и учреждения. И я искренне делюсь своими впечатлениями, свободно и откровенно смешивая похвалу и критику.

Беседа перетекает в более широкое русло, и я крайне удивлен тем, что он регулярно читает английские газеты и хорошо осведомлен о текущих делах во внешнем мире. Он, действительно, знаком с самыми последними слухами из Вестминстера и знает, в каких болезненных муках рождается в Европе беспокойное дитя демократии.

Я вспоминаю твердое убеждение Венкатарамани, что Шри Шанкара обладает пророческим видением. И это вызывает во мне прихоть узнать его мнение о будущем мира.

— Как вы думаете, когда политические и экономические условия начнут улучшаться повсюду?

— Редко изменения к лучшему происходят быстро, — отвечает он. — Такому процессу всегда нужно определенное время. Как улучшатся условия, если народы ежегодно тратят все больше средств на смертоносное оружие?

— Однако сейчас очень много говорят о разоружении. Разве это не имеет значения?

— Если вы отдадите на слом ваши боевые корабли и дадите проржаветь вашим пушкам, это не остановит войну. Люди будут продолжать сражаться, даже если у них будут только палки!

— Но что нужно делать, чтобы избежать этого?

— Только духовное понимание между народами, между бедными и богатыми пробудит добрую волю и затем принесет реальный мир и процветание.

— Это выглядит таким далеким. Ваша точка зрения не кажется жизнерадостной, не так ли?

Его Святейшество тяжелее опирается на посох.

— Есть еще Бог, — замечает он кротко.

— Если и есть, Он очень далек, — возражаю я дерзко.

— У Бога нет ничего, кроме любви к человечеству, — приходит тихий ответ.

— Судя по несчастьям и бедствиям современного мира, у Него нет ничего, кроме равнодушия, — вырывается у меня невольно, с горькой иронией в голосе. Его Святейшество смотрит на меня странно, и я тотчас же сожалею о своих поспешных словах.

— Терпеливые глаза видят глубже. Бог воспользуется человеческими инструментами и уладит дела в свой час. Смятение между народами, моральная испорченность людей и страдания миллионов убогих спровоцируют в противодействие приход великого божественно вдохновленного человека. В известном смысле в каждом веке есть свой спаситель. Процесс подобен закону физики. Чем больше бедствия, причиненные духовным невежеством и материализмом, тем величественнее будет человек, который придет на помощь миру.

— В таком случае вы на самом деле надеетесь на появление кого-то и в наше время?

— В нашем веке, — поправляет он. — Несомненно. Беды мира так велики, а его духовная тьма так плотна, что вдохновленный Богом человек непременно придет.

— Тогда, по вашему мнению, люди будут деградировать все больше? — спрашиваю я.

— Нет, я так не думаю, — отвечает он терпеливо. — В человеке постоянно пребывает божественная душа, и она в конце концов вернет его к Богу.

— Но некоторые бандиты в наших западных городах ведут себя так, словно в них обитают демоны, — возражаю я, думая о современных гангстерах.

— Порицайте не людей, а окружающую обстановку, в которой они рождены. Эта среда и обстоятельства вынуждают их становиться хуже, чем они есть. Это происходит и на Западе, и на Востоке. Общество должно прийти в согласие на высочайшей ноте. Материализм должен быть уравновешен идеализмом; нет другого действенного средства для исцеления болезней мира. Извечные проблемы повсеместно погружают страны в подлинную агонию, которая приведет к необходимым изменениям, так и неудача часто бывает как дорожный столб, указывающий на другую дорогу.

— Неужели вы считаете возможным, чтобы люди ввели духовные принципы в свои мирские дела?

— Действительно так. Это вполне осуществимо, ибо это — единственный путь к результату, который в конечном счете удовлетворит всех и не исчезнет вскорости. Чем больше людей в мире найдут духовный свет, тем быстрее он распространится. Индия, к ее чести, поддерживает и уважает духовных людей, хотя и меньше, чем в прежние времена. Если весь мир пойдет по ее стопам и примет руководство человека проницательного и духовного, тогда весь мир обретет спокойствие и процветание.

Наша беседа идет своим чередом. Вскоре я замечаю, что Шри Шанкара не хулит Запад для возвеличивания Востока, как многие его сограждане. Он соглашается, что каждая половина земного шара обладает своим набором достоинств и недостатков и что в этом они приблизительно равны! Он надеется, что благоразумные потомки сплавят лучшие черты азиатской и европейской цивилизаций в высшую и уравновешенную социальную систему.

Я оставляю этот предмет разговора и прошу разрешения задать несколько личных вопросов. Он охотно соглашается.

— Давно ли Ваше Святейшество приняло свой сан?

— С 1907 года. Тогда мне было всего двенадцать лет. Спустя четыре года после назначения, я удалился в деревню на берегах Каувери, где на три года погрузился в медитацию и обучение. Только после этого начались мои общественные труды.

— Вы редко остаетесь в вашей резиденции в Кум-баконаме, не так ли?

— Видите ли, я был приглашен в гости махараджей Непала в 1918 году. Я согласился и с тех пор медленно еду к его государству на далеком севере. Но — смотрите! — за все эти годы я продвинулся лишь на несколько сотен миль, ибо традиция моего служения обязывает, чтобы я останавливался в каждой деревне и городе, которые я проезжаю по пути или которые приглашают меня, если это не слишком далеко. Я должен проводить духовные наставления в местных храмах и некоторое обучение жителей.

Я перехожу к своему поиску, и Его Святейшество расспрашивает, каких йогов или святых я уже встретил. Тогда я говорю ему откровенно:

— Я хотел бы встретить человека высоких достижений в йоге, чтобы он доказал или показал их.

Многие ваши святые люди способны только на слова, когда спрашиваешь их о доказательствах. Или я прошу слишком многого?

Спокойные глаза встречаются с моими.

Молчание длится целую минуту. Его святейшество теребит свою бороду.

— Если вы ищете посвящения в высшую йогу, то ищете не так уж много. Ваша жажда поможет вам, и я чувствую силу вашей решимости; кроме того духовный свет начинает пробуждаться в вас; несомненно, он поведет вас к вашей цели.

Я не уверен, правильно ли понял его.

— До сих пор я в своих действиях полагался только на себя. Даже некоторые ваши древние мудрецы говорят, что нет иного бога, чем тот, который внутри нас, — отваживаюсь сказать я.

И приходит быстрый ответ:

— Бог везде. Как можно ограничивать Его в самом себе? Он поддерживает всю Вселенную.

Я чувствую, что забрался в недоступные моему пониманию глубины и спешно сворачиваю беседу с полутеологической темы.

— Какой наиболее правильный курс мне выбрать?

— Продолжайте странствия. Когда вы завершите их, вспомните обо всех йогах и святых, встреченных на пути; затем определите, кто привлек вас более всего. Возвращайтесь к нему, и, несомненно, он одарит вас своим посвящением.

Я смотрю на его спокойный профиль и восхищаюсь этой исключительной безмятежностью.

— Но предположим, Ваше Святейшество, что никто из них не окажется достаточно притягательным для меня. Что тогда?

В этом случае вы будете продолжать идти в одиночестве, пока Сам Бог не посвятит вас. Регулярно занимайтесь медитацией; размышляйте о высших предметах с любовью в сердце; чаще думайте о душе; все это поможет вам прийти к цели. Лучшее время для занятий — час пробуждения и следующее — час сумерек. Мир спокойнее в эти часы и меньше будет мешать вашей медитации.

Он доброжелательно смотрит на меня. Я начинаю невольно завидовать священному покою его бородатого лица. Наверное, его сердце никогда не знало опустошающих переворотов, которые покрыли рубцами мое? И я спрашиваю порывисто:

— Если я потерплю неудачу, можно ли вернуться к вам за помощью?

Шри Шанкара мягко качает головой.

— Я — глава общественной организации, и мое время больше не принадлежит мне. Мои труды отнимают почти все мое время. Много лет уже я трачу в сутки только три часа на сон. Могу ли я брать личных учеников? Вам нужно искать мастера, кто посвящает свое время ученикам.

— Но известно, что настоящие мастера редки, и европейцу вряд ли удастся найти их.

Он кивает, соглашаясь с моим замечанием, но добавляет:

— Истина существует. Ее можно найти.

— Не направите ли вы меня к такому Учителю, который, по вашему мнению, способен дать мне доказательства истинности высшей йоги?

Его Святейшество долго не отвечает после затянувшегося молчания.

— Да. Я знаю только двух мастеров в Индии, которые могли бы дать вам то, что вы желаете. Один из них живет в Бенаресе, скрываясь в большом доме, который сам скрыт среди обширного сада. Не многие получают доступ к нему; и европейцу определенно не позволят нарушить его уединение. Я могу послать вас к нему, но боюсь, он откажется принять европейца.

— А другой?.. — я вдруг странно оживляюсь.

— Другой живет во внутренней части страны, дальше на юг. Я посещал его однажды и знаю, что это высокий Мастер. Я советую вам пойти к нему.

— Кто он?

— Его называют Махариши[17]. Вам рассказать, как отыскать его?

Картинка вспыхивает вдруг перед моим мысленным взором.— Я вижу монаха в желтой одежде, который тщетно уговаривает меня поехать к его Учителю. И я слышу, как он шепчет название: «Холм Священного Огня».

— Премного благодарен, Ваше Святейшество, — отказываюсь я. — Но у меня есть проводник, который доведет меня до места.

— И вы поедете туда?
Я колеблюсь.

— Я уже собрался завтра оставить Юг, — бормочу я нерешительно.

— В таком случае я прошу вас исполнить мою просьбу.

— С удовольствием.

— Обещайте мне, что не оставите Южную Индию, пока не встретитесь с Махариши.

Я читаю в его глазах искреннее желание помочь мне. И обещание дано.

Добрая улыбка промелькнула на его лице.

— Не тревожьтесь. Вы найдете то, что ищете.
Ропот толпы на улице перед домом.

— Я отнял слишком много вашего драгоценного времени, — извиняюсь я. — Искренне сожалею.

Суровый рот Шри Шанкары несколько смягчается. Он провожает меня к выходу и шепчет что-то на ухо моему товарищу. Я улавливаю мое имя в предложении.

У двери я поворачиваюсь с прощальным поклоном. Его Святейшество подзывает меня для прощального напутствия.

— Вы всегда будете помнить меня, а я всегда буду помнить вас!

И поэтому, услышав эти сокровенные и загадочные слова, я с неохотой покидаю этого интересного человека, вся жизнь которого с детства посвящена Богу. Он понтифик и не заботится о мирской власти, ибо он отказался от всего и отдал все. Что бы из материальных вещей ни давали ему, он сразу раздаст их нуждающимся. Образ этого прекрасного и кроткого человека, несомненно, останется в моей памяти.

До вечера я брожу по Чинглепуту, любуясь изящной старинной его красотой, а перед возвращением домой в последний раз вижу Его Святейшество.

В большом храме города я наблюдаю, как худощавый скромный человек в желтой одежде обращается к большому скоплению мужчин, женщин и детей, которые в полном молчании внимают ему. Я не понимаю его слов на местном наречии, но вижу, что он всецело владеет вниманием всех присутствующих, от брахмана интеллектуала до неграмотного крестьянина. Я не уверен, но рискну угадать, что и на глубокие темы он говорит простым языком, ибо таков его характер.

И хотя я высоко ценю его прекрасную душу, все же я завидую простой вере его обширной аудитории. Жизнь, по-видимому, никогда не доводила их до серьезных сомнений. Бог есть — и дело с концом. Они словно не знают, что значит идти сквозь темную ночь души, когда мир кажется подобным зловещей сцене борьбы в джунглях; когда Бог отступает в смутное небытие, и когда сама человеческая жизнь кажется не более чем судорожным переходом через этот незначительный преходящий фрагмент вселенной, который мы называем Землей.

Мы выезжаем из Чинглепута под небом цвета индиго с самоцветами звезд. Я слышу шелест в ветвях величественных пальм от внезапного ветерка над кромкой воды.

Мой спутник неожиданно нарушает молчание.

— Вы поистине счастливчик!

— Почему вы так считаете?

— Потому что это первое интервью, которое Его Святейшество дарует европейскому писателю.

— И что?..

— Это принесет вам его благословение!

* * *

Почти в полночь я возвращаюсь домой. Бросаю последний быстрый взгляд на небо. Мириады звезд усыпали безбрежный купол небес. Нигде в Европе не увидишь их в таком несметном количестве. Я поднимаюсь по лестнице на веранду, зажигая карманный фонарик.

Из темноты встает с корточек человек, он приветствует меня.

— Субраманья! — восклицаю я удивленно. — Что вы тут делаете?

Йог в одежде цвета охры позволяет себе одну из своих ужасных усмешек.

— Разве я не обещал прийти к вам, сэр? — напоминает он укоризненно.

— Конечно!

В большой комнате я обжигаю его вопросом.

— Ваш Мастер... его зовут Махариши?
Теперь его черед удивляться.

— Откуда вы знаете, сэр? Где вы могли это узнать?

— Неважно. Завтра мы оба отправляемся к нему. Я меняю свои планы.

— Рад слышать, сэр!

— Но я останусь там ненадолго. Может, на несколько дней.

Еще с полчаса я расспрашиваю его, а затем устало бреду спать. Субраманья согласен спать на куске пальмовой циновки на полу. Он заворачивается в тонкую хлопковую тряпицу, которая служит сразу матрасом, простыней и одеялом, пренебрегая предложенной мной более удобной постелью.

Ночью я внезапно проснулся. В комнате совершенно темно. А мои нервы странно напряжены. Атмосфера вокруг меня кажется наэлектризованной. Я достаю часы из-под подушки и, взглянув на их освещенный циферблат, вижу, что времени около четверти третьего. А потом я замечаю некий светлый силуэт в ногах моей кровати. Я моментально сажусь, уставившись на него.

Мой изумленный взгляд встречает лицо и очертания Его Святейшества Шри Шанкара. Это можно определить ясно и безошибочно. Он не производит впечатления какого-нибудь бесплотного духа, являясь вполне телесным человеческим существом. Мистическое свечение вокруг фигуры выделяет его в темноте.

Неужели такое видение возможно? Разве я не оставил его в Чинглепуте? Я крепко зажмуриваюсь, желая проверить происходящее. Никакой разницы, я по-прежнему вижу его совершенно ясно!

Удовлетворившись этим, я начинаю чувствовать его благотворное и дружелюбное присутствие. Затем я открываю глаза и снова вижу его фигуру в свободном желтом одеянии.

Лицо меняется, его губы улыбаются и словно говорят:

«Будьте смиренны, и тогда вы найдете, что ищете!»

Почему я чувствую, что ко мне обратился живой человек? Почему я не считаю его хотя бы духом?

Видение исчезает так же таинственно, как и пришло. Оно оставляет меня взволнованным, счастливым и совсем не испуганным сверхъестественным явлением. Должен ли я отвергнуть его как сон? Что это такое?

Я больше не в силах заснуть этой ночью. Я лежу без сна, размышляя о дневной встрече, о памятном интервью с Его Святейшеством Шри Шанкара из Кумбаконама, иерархом Бога для простых людей Южной Индии.