С духовным вождем южной индии 4 страница

— Вы знаете дату этой войны?

— Да. И она не является отдаленной. Но я не хочу открывать дату[6].

— Какое ужасное пророчество! — восклицаю я.

Мехер-баба, как бы защищаясь, картинно протягивает тонкие и длинные пальцы.

— Да. Эта война будет ужасна по своей природе, ибо научные изобретения сделают ее опаснее прежних войн. Но она продлится недолго — несколько месяцев, и в самом бедственном ее моменте я стану широко известен и объявлю свою миссию всему миру. Материальными усилиями и духовной мощью я быстро улажу конфликт, восстановив мир для всех народов. Кроме того, великие природные изменения должны будут произойти на всей нашей планете одновременно. Жизни и благосостояние людей в разных концах земного шара подвергнутся опасности. Если мне предназначена роль мессии, то этого потребует положение дел в мире. Будьте уверены, что я не оставлю незаконченными свои духовные труды.

Его секретарь, низенький смуглолицый человек в круглой черной шапочке народа маратхи, закончив последнее предложение, выразительно смотрит на меня. На лице его словно написано: «Ну! И как вам это нравится? Видите, какие важные вещи мы здесь знаем!»

Пальцы его учителя снова начинают бегать по доске, и переводчик спешит открыть их смысл.

— После войны наступит долгая эра редчайшего мира, время мирового спокойствия. Разоружение не будет больше пустой болтовней, и произойдет на деле. Прекратятся расовые и общественные споры; закончится сектантская вражда между религиозными институтами. Я объеду весь мир, и народы возжаждут увидеть меня. Мое духовное послание достигнет каждого края, каждого города, даже каждой деревни. Вселенское братство, мир между людьми, благоволение к нищим и угнетенным, любовь Бога — я буду содействовать распространению всех этих идей.

— А как же Индия, ваша страна?

— В Индии я не дам себе отдыха до тех пор, пока не будет искоренена и уничтожена пагубная кастовая система. Индия опустилась в шкале государств после появления каст. Когда отверженные и низшие касты возвысятся, Индия обретет себя и станет одной из влиятельных стран мира.

— И каково ее будущее?

— Несмотря на свои недостатки, Индия — по-прежнему самая духовная страна мира. Будущее примет ее моральным лидером всех народов. Все великие основатели религий рождены на Востоке, и именно на Восток люди должны продолжать смотреть в поисках духовного света.

Я пытаюсь вообразить великие народы Запада у ног кроткого маленького темнокожего человека — и не могу. Одетый в белое человек, сидящий передо мной на корточках, словно угадывает мое недоумение, ибо добавляет:

— Так называемая зависимость Индии — не настоящая зависимость. Она касается только телесного, а потому временна. Душа страны бессмертна и велика, даже если внешне ее народ потерял свое могущество.

Столь тонкое объяснение выше моего понимания. И я возвращаюсь к нашей первоначальной теме разговора.

— Мы на Западе слышали многие истины вашего послания из других источников. Не скажете ли вы нечто новое?

— Мои слова — только эхо старых духовных истин, но моя мистическая сила принесет новый элемент в жизнь мира.

На этом пункте я чувствую, что мне пора передохнуть и привести свои мысли в порядок. Я больше не задаю вопросов. На некоторое время воцаряется тишина. Я поворачиваю голову и смотрю из пещеры на линию холмов вдали за мирными полями. Безжалостное солнце равно опаляет человека, зверя и землю. Проходят минуты. В этой уединенной пещере, на этой нескончаемой жаре, обволакивающей пытливые умы, легко выдумывать грандиозные схемы переустройства мира под воздействием странных религиозных идей. Но снаружи, в мире реальности, среди суровой действительности материалистических городов, все это вскоре рассеялось бы как туман после восхода солнца.

— Европа сурова и скептична, — замечаю я, поворачиваясь к «новому мессии». — Как вы собираетесь убедить нас, что говорите действительно от имени Божественной власти? Как обратите различные народы в вашу духовную веру? Средний житель Запада скажет, что все это невозможно, и, весьма вероятно, посмеется над вами, причинив вам боль.

— О, вы не представляете, как изменятся времена!

Мехер-баба поглаживает свои бледные тонкие руки и затем добавляет несколько поразительных заявлений, ошеломительных для западного слушателя, с совершенно обыденным видом.

— Когда я публично объявлю себя мессией, ничто не сможет противостоять моей власти. В то же время я буду публично творить чудеса в доказательство моего служения: восстанавливать зрение слепым, исцелять больных, увечных и калек, да, и даже воскрешать мертвых — эти вещи будут для меня детской игрой! Я сотворю эти чудеса, вследствие чего все люди будут вынуждены поверить в меня и потому поверят моему посланию. Эти чудеса будут совершены не ради удовлетворения праздного любопытства, а для убеждения скептичных умов.

Я сдерживаю дыхание. Интервью достигло предела границ обычного здравого смысла. И мы вступаем в область восточной фантазии.

— Не ошибитесь, однако, — продолжает мессия парсов. — Я говорю моим ученикам, что эти чудеса предназначены толпам, а не им. Я бы не побеспокоился об исполнении и одного чуда, но знаю, что это обратит умы обычных людей к моим словам. Я иду изумлять людей мира этими чудесами лишь для того, чтобы вернуть их к духовности.

— Баба уже делал удивительные вещи, — не выдерживает секретарь.

Я тотчас настораживаюсь и быстро задаю вопрос:

— Например?..

Учитель улыбается с легким протестом.

— Расскажи ему как-нибудь, Вишну, — отвечает он. — Я в силах сотворить любое чудо, если нужно. Это просто для человека, который достиг моей степени божественного состояния.

Я мысленно намечаю себе задержать завтра секретаря и выяснить некоторые детали этих предполагаемых чудес. Они составят интересную часть моего исследования. Я пришел сюда как внимательный исследователь, и именно всякого рода факты сыплют зерно на мою мельницу.

Снова возникает пауза. Я прошу святого рассказать что-нибудь о его жизненном пути.

— Расскажи и это, Вишну, — отвечает он, снова указывая на секретаря. — У вас будет множество удобных случаев поговорить с моими учениками, раз вы ненадолго остаетесь с нами. Они поведают вам о моем прошлом.

Беседа переходит в область общих вопросов. И вскоре наша встреча заканчивается. Первым делом, зайдя к себе, я зажигаю сигарету, а потом наблюдаю, как поднимается ее ароматный дымок.

Я оказываюсь очевидцем любопытного спектакля ранним вечером. Звезды едва начинают мерцать, но день еще не умер, и в этом странном полусвете тускло горят фонари. Мехер сидит в пещере, а пестрая толпа его учеников и жителей ближайшей деревни Арангаон собирается полукругом около входа.

Эта церемония повторяется каждый вечер, где бы ни находился Мехер-баба. Один из всецело преданных ему людей поднимает металлическую чашечку, которая служит лампой — ее фитиль плавает в масле с сильным ароматом сандала, — и обводит ее семь раз вокруг священной головы учителя. Вслед за этим собравшиеся начинают торжественное пение хором гимнов и молитв. Сквозь пение речитативом на диалекте маратхи я несколько раз улавливаю имя Баба. Очевидно, что гимны — преувеличенная лесть их учителю. Все смотрят на него с обожанием. Младший брат Мехера сидит за маленькой переносной фисгармонией и сопровождает пение заунывной музыкой.

Во время церемонии каждый приверженец учителя входит по очереди в пещеру, простирается ниц перед Бабой и целует его босые ноги. Некоторые так возбуждены благочестием, что лобызают их целую минуту!

Надо сказать, что это считается крайне благотворным для духовного роста, ибо приносит верующему благословение Мехера и таким образом автоматически смываются некоторые грехи.

Я возвращаюсь к себе, размышляя, что принесет следующий день. Где-то за полями, в джунглях, лают шакалы, нарушая ночную тишину.

На следующий день я приглашаю секретаря и говорящих по-английски учеников к одному из деревянных домиков. Мы садимся полукругом. Остальные английского языка не понимают и становятся чуть поодаль, наблюдая за нами с улыбками на лице и интересом в глазах. Я продолжаю извлекать из их воспоминаний факты об удивительном жизненном пути их учителя, которых я еще не знаю.

Его имя — Мехер, но он называет себя Садгуру Мехер-баба. Садгуру означает «совершенный учитель», а Баба — это просто обращение, которое выражает привязанность у некоторых индийских народов, и ученики обычно именно так называют его.

Отец Мехер-бабы — из Персии, поэтому его называли парсом, он был последователем зороастризма и бедным юношей эмигрировал в Индию. Мехер был его первым сыном, он родился в 1894 году в Пуна Сити. Мальчика отдали в школу с пяти лет, он был хорошим учеником и в семнадцать сдал экзамен в высшее учебное заведение. После этого он поступил в Декан-колледж в Пуне и в течение двух лет получал хорошее современное образование.

Затем началась извилистая и непостижимая фаза его жизненного пути. Однажды вечером он ехал на велосипеде из колледжа и очутился возле жилья известной мусульманки, женщины-факира. Ее звали Хазрат Бабаджан, и было известно, что ей более ста лет. Она лежала на длинной кушетке, которая стояла за ограждением веранды ее скромного деревянного однокомнатного домика. Когда велосипед поравнялся с нею, старая женщина встала и подозвала мальчика. Он сошел с велосипеда и подошел к ней. Она взяла его за руки, обняла и поцеловала в лоб.

Что случилось после — не совсем понятно. Я выяснил, что юноша приехал к своему дому в состоянии оцепенения и последующие восемь месяцев его умственные способности угасали все сильней, пока он уже не мог больше учиться и вынужден был оставить колледж.

После этого юный Мехер впал в полуидиотическое состояние и едва был способен следить за собой. Взгляд его стал тусклым и безжизненным, и он уже утратил возможность исполнять самые элементарные человеческие обязанности, такие как еда, умывание, внимание к отправлению естественных потребностей. Когда отец говорил ему: «Ешь!» — он ел совершенно механически; иначе он не понимал, зачем перед мим стоит еда. Короче, он стал человеком-автоматом.

Двадцатилетний юноша, за которым родители ухаживали как за трехлетним, казался потерявшим разум, и обезумевший отец решил, что его сын перетрудил мозги зубрежкой на экзаменах. Мехера водили к разным врачам, те ставили диагноз умственной деградации и делали ему инъекции. Но в течение последующих девяти месяцев его плачевное состояние стало постепенно улучшаться, все больше и больше, пока он не начал понимать окружающий мир и действовать разумнее.

После выздоровления обнаружились изменения в его характере. В нем исчезли амбиции в учебе и в светской карьере, а вместе с тем пропал и его интерес к развлечениям и спорту. Все это сменилось глубокой жаждой благочестивой жизни и постоянным стремлением к духовности.

Он верил, что изменился из-за поцелуя, которым его наградила мусульманка, женщина-факир, а потому Мехер отправился к старой леди за советом относительно своего будущего. Она отправила его искать духовного учителя. Когда же он спросил, где этот дар будет получен, старая женщина в ответ неопределенно махнула рукой.

Он посетил некоторых известных в округе праведных людей, потом пошел дальше к деревням в пределах сотни миль от родной Пуны. Однажды юноша зашел в маленький каменный храм близ Сакори. Эта скромная бедная святыня была, тем не менее, убежищем святейшего человека, как поведали ему крестьяне. Так Мехер встретился лицом к лицу с Упасани Махараи и ощутил, что нашел своего учителя.

Юный искатель святости периодически ездил из дома в Сакори и обычно проводил несколько дней с учителем, а однажды остался на четыре месяца. Мехер утверждает, что именно тогда стал совершенным и готовым к своей миссии. Как-то вечером он собрал вокруг себя около тридцати старых школьных товарищей и друзей детства, таинственно намекнул им о важной встрече и повел в маленький храм в Сакори. Открылись двери, и Упасани Махараи, суровый на вид святой, обитающий здесь, поднялся и обратился к собравшимся.

Он говорил им о религии, велел искать добродетель, поведал, что сделал Мехера духовным носителем собственной мистической силы и знания, и под конец сообщил удивленным юношам, что Мехер достиг божественного совершенства! Он строго наказал им — стать последователями их друга парса, и тогда они получат великое духовное благословение и в этой жизни, и в грядущей.

Некоторые из слушателей вняли совету, другие остались скептиками. Через год, когда Мехеру исполнилось двадцать семь лет, молодой парс объявил своей маленькой пастве, что осознал свою божественную миссию, тяжесть которой он несет на себе, и рассказал, что Бог возложил на него труд колоссальной важности для человечества. Он не стал сразу раскрывать смысл своей миссии, открыв тайну только через несколько лет: он предназначен стать мессией!

В 1924 году Мехер оставил Индию в первый раз. На корабле он отправился в Персию с полудюжиной своих учеников, сказав им, что совершит путешествие в страну своих предков. Но когда корабль достиг порта Бушир, он внезапно изменил свое намерение и пересел на первое судно, следующее обратным рейсом назад, в Индию. Три месяца спустя мятежники захватили Тегеран, столицу Персии, и свергли старый режим. Новый шах сел на трон.

Мехер-баба тогда обратился к своим последователям и сказал:

— Теперь вы видите результат моих тайных трудов во время посещения Персии!

Его ученики сказали мне, что Персия стала счастливейшей страной при новом правителе, где мусульмане, зороастрийцы, иудеи и христиане дружно живут вместе, хотя при старом режиме между ними была постоянная борьба и жестокие распри.

Несколько лет спустя после этой мистической поездки Мехер-баба занялся любопытным образовательным учреждением. По его предложению ученик купил участок земли для нынешней колонии близ деревни Арангаон. Построили несколько простых домиков и много соломенных хижин. Было объявлено об открытии бесплатной школы-интерната. Учителя подбирались из образованных последователей парса, а ученики — из семей приверженцев или их друзей. За учение не назначалась плата, и даже питание и жилье были бесплатными. В дополнение к обычным мирским предметам сам Мехер проводил особое обучение религии, не относящейся ни к какому вероисповеданию.

На таких заманчивых условиях было легко собрать около сотни учеников. Дюжина из них прибыла даже из далекой Персии. Мальчиков учили нравственным идеалам, более или менее общим для всех религий, а также знакомили с историей жизни великих пророков. Курс религиозного обучения постепенно стал главным в учебном плане, и Мехер-баба вел старших учеников к набожному мистицизму несколько расплывчатого характера. Они учились почитать в нем священную личность и даже поклоняться ему. Несколько мальчиков один за другим стали проявлять признаки религиозной истерии. Странные сцены происходили среди них через каждые несколько дней.

Примечательной особенностью этой необычной школы была принадлежность ее учеников к разным кастам, народам и вероучениям. Индусы, мусульмане, индийские христиане и зороастрийцы жили совместно, но Мехер-баба желал еще более расширенной вербовки. Он послал своего доверенного последователя с миссией в Англию на поиск нескольких белых учеников. Но эмиссар неожиданно столкнулся с массой трудностей, ибо белые родители не хотели отпускать своих детей в наиболее отдаленную из школ в далекой Азии. Более того, идея школы совместных религий не очень привлекла их, поскольку в Англии есть множество школ, где ученики разных вероисповеданий собираются естественно стихийным образом и без излишней суеты, присущей одержимой религиозностью стране вроде Индии.

Однажды эмиссар из Индии встретил англичанина, который через беседу или две стал новообращенным, уверовавшим в парса-мессию. Человек легковерный и восприимчивый, он к тому времени уже прошел через все культы, которые подтачивают Лондон, поэтому был готов к возвышенному посланию Мехер-бабы. Этот англичанин помог в поиске белых учеников и нашел трех детей, чьи впавшие в нищету родители желали облегчить ношу ценой расставания с ними. На этом этапе служба Индии проявила-таки активность, изучила дело, покачала своей официальной головой и наложила запрет на проект. Дети не поплыли в Индию, а представитель мессии вернулся к учителю в сопровождении англичанина, его жены и невестки. Но через пять или шесть месяцев Мехер-баба отослал их обратно в Англию за счет своего эмиссара.

Я узнал от Мехера о двойной цели создания этой школы. Во-первых, он хотел сломать религиозные и расовые барьеры среди учеников; во-вторых, он искал среди них избранных, будущих посланников его духовного дела. Достаточно повзрослев, они отправились бы по его слову, когда придет время для публичного объявления его миссии, на все пять континентов, словно апостолы и помощники в его предначертанном труде по одухотворению человечества.

Наряду со школой развивалась и другая деятельность. Была открыта примитивная больница, и ревностные приверженцы отправились собирать слепых, болящих и калек со всей округи. Последние получали бесплатное медицинское лечение, еду и жилье, а парс-святой обеспечивал им духовное утешение. Пять прокаженных были вылечены простым его прикосновением, как говорит восторженный фанатик. Увы, я слегка скептичен, ведь никто не знает, кто они, откуда и как найти их сейчас. Боюсь, это лишь восточное преувеличение. Ведь несомненно, что хотя бы один из прокаженных присоединился к толпе последователей Мехера в знак благодарности. И, конечно же, эта новость распространилась бы среди прокаженных Индии со скоростью лесного пожара, и страдающие души со всей страны в надежде выздоровления побрели бы толпами в больницу близ Арангаона.

В поселке постепенно собралось множество приверженцев, посетителей и прихлебателей из деревень поблизости. Народонаселение этой необычной колонии достигло сотни; напряженное религиозное рвение охватило в целом все место; а Мехер-баба был, разумеется, в центре всей картины.

Но спустя восемнадцать месяцев после основания колонии она вдруг закрылась и всякая деятельность была прекращена. Мальчики были отправлены к их родителям, а пациенты — по домам. Мехер-баба не снизошел до объяснения причин такого поворота дел. Я узнал, что подобные внезапные необъяснимые порывы постоянно присутствовали в его поведении.

Весной 1929 года он отправил своего первого миссионера, человека по имени Садху Лейк, с приказом объехать Индию. Последнему было сказано в качестве прощального напутствия: «Ты получаешь привилегии мессии для работы. Будь космополитом, не избегай ни одной религии. Будь уверен, что я знаю все о тебе. Замечания других пусть не обескураживают тебя. Я поведу тебя, следуй только моим путем».

Но из информации, которую я выудил, было очевидно, что бедняга просто физически не был способен к бродячей жизни. Он смог обрести небольшое количество последователей в Мадрасе, но вскоре заболел в дороге, а затем вернулся умирать.

Таков краткий очерк жизненного пути святого парса.

* * *

У меня было несколько мимолетных бесед, скорее даже болтовни, с Мехер-бабой, но я хочу узнать что-нибудь более определенное о его самозванной миссии в мире. Поэтому я ищу и получаю последнее интервью с ним.

Сегодня на нем одеяние из мягкого голубого полотна, и алфавитная доска наготове лежит на его коленях в ожидании нашей беседы. Ученики образуют восхищенную аудиторию и служат надлежащим фоном. Все по-прежнему улыбаются друг другу, пока я не нарушаю тишину неожиданным вопросом:

— Как вы узнали, что вы — мессия?

Ученики ошеломлены моей бестактностью. Учитель поднимает густые брови. Но он не смущен, он улыбается вопросу западного человека и быстро отвечает:

— Я знаю! Я прекрасно знаю это. Вы ведь знаете, что вы — человек, так и я знаю, что я — мессия! В этом — вся моя жизнь. Мое блаженство бесконечно. Как вы никогда не спутаете себя с другим, так и я не ошибаюсь в себе. Я должен совершать Божественный труд, и я буду делать это.

— Что в реальности произошло, когда мусульманка-факир поцеловала вас? Вы помните?

— Да. До тех пор я был любящим жизненные блага, как любой юноша. Хазрат Бабаджан открыла для меня дверь. Ее поцелуй стал поворотной точкой. Я ощутил, что как будто сквозь вселенную попал в космическое пространство, и остался совсем один. Да, я был наедине с Богом. После этого я не мог спать месяцами. Тем не менее я не уставал, оставаясь крепким, как и прежде. Мой отец не понимал меня; он думал, что я потерял рассудок. Он позвал одного доктора, затем другого. Они давали мне лекарства и мучили уколами, но все они были не правы. — Я был с Богом, и здесь не о чем было беспокоиться. Я лишь потерял понятия нормальной жизни, и мне нужно было продолжительное время для возвращения. Вы понимаете?

— Вполне. Итак, вы вернулись, и когда же вы объявите о себе публично?

— Это случится совсем скоро, но я не назову вам точной даты.

— И что будет тогда?..

— Выполнение моей задачи на Земле продлится тридцать три года. Впоследствии я трагически умру. Мой собственный народ, парсы, станут причиной моего мучительного конца. Но другие продолжат мой труд.

— Ваши последователи, я полагаю?

—Внутренний круг состоит из двенадцати избранных учеников, один из них станет учителем в назначенный срок. Это ради них я часто пощусь и храню молчание, ибо это смывает с них грехи и готовит их к совершенной одухотворенности. Все они были со мной в прошлых рождениях, и я обязан помогать им. Будет также и внешний круг из сорока четырех членов. Это будут мужчины и женщины более низкого духовного уровня; они должны будут помогать двенадцати главным ученикам, когда последние достигнут совершенства.

— А есть ли другие претенденты на мессианство?
Мехер смеется неодобрительно.

— Да. Это Кришнамурти — протеже г-жи Безант. Теософы обманывают себя. Их главные руководите ли предположительно существуют где-то в Гималаях, в Тибете. Но вы там не найдете ничего, кроме пыли и камней в их якобы жилищах. Кроме того, ни один настоящий духовный учитель никогда не воспользуется телом другого, чтобы учить и наставлять. Это нелепо.

Другие своеобразные утверждения вытекают из той беседы; любопытная сумятица заявлений идет от тонких пальцев, порхающих от буквы к букве: «Америку ждет великое будущее, она станет склонной к духовности нацией... Я знаю каждого верующего в меня, и всегда помогаю ему... Не пытайтесь осознать мои действия, вам никогда не понять их... Когда я посещаю какое-то место и остаюсь там, пусть ненадолго, его духовная атмосфера становится намного возвышенней... Главный духовный толчок, который я дам миру, скоро разрешит все материальные проблемы — экономические, политические, сексуальные, социологические — ибо эгоизм будет уничтожен, и его заменят братские отношения... Шиваджи, вождь, построивший империю Маратхов в семнадцатом веке, также здесь (он указывает на себя, подразумевая, что Мехер — реинкарнация Шиваджи). Некоторые из планет обитаемы, они похожи на нашу Землю в культурном и материальном плане, но духовно Земля выше всех...»

Надо сказать, Мехер не отличается скромностью в своих притязаниях. Однако я был все-таки поражен, когда в конце интервью он дал мне поручение.

— Идите на Запад, как мой представитель! Распространяйте мое имя как грядущего Божественного посланца. Трудитесь ради меня и моего влияния —и вы потрудитесь на благо человечества.

— Мир, возможно, отвергнет меня как безумца, — отвечаю я с трудом, ибо такая задача поражает мое воображение.

Мехер не согласен.

Я уточняю, что ничего, кроме демонстрации ряда чудес, не убедит Запад в появлении духовного сверхчеловека, пусть и мессии, а раз я не могу совершать чудеса, то не в силах взять на себя труд быть его герольдом.

— Тогда Вы совершите их! — утешающе заверяет он меня.

Я помалкиваю. И Мехер неправильно понимает мое молчание.

— Оставайтесь со мной, и я наделю вас великой силой, — убеждает он. — Вы очень удачливы. Я помогу вам стать могущественнее, таким образом вы послужите Западу.

* * *

Излишне описывать конец этого невероятного интервью. Некоторые люди рождаются великими, другие достигают величия, а третьи действуют через подставных лиц. Мехер придерживается, кажется, последнего курса.

На следующий день я собираюсь уезжать. Я сыт по горло благочестивой мудростью и пророчествами, их хватит мне надолго. Я поехал в дальние края мира не ради того, чтобы просто слушать религиозные заявления о величии. Я ищу фактов, даже если они будут странными, необычного рода. И я хочу достоверных доказательств, причем личных, чтобы я сам мог засвидетельствовать их.

Мой багаж собран, я готов к отъезду. Я иду к Мехеру, чтобы попрощаться с ним. Он сообщает, что в течение нескольких месяцев вернется в свою главную резиденцию близ города Насик, и приглашает меня приехать к нему на месяц.

— Сделайте это. Приезжайте, когда сможете. Я дам вам удивительный духовный опыт, и вы узнаете истинную правду обо мне. Вы познаете мои внутренние духовные силы, и после этого у вас не останется сомнений. Вы будете готовы испытать на своем собственном личном опыте, каковы мои притязания. Затем вы пойдете на Запад и привлечете ко мне внимание многих людей.

Я решаю вернуться к нему на досуге и потратить на пророка еще месяц. Несмотря на театральность поведения святого парса и фантастический характер его миссии, я принимаю решение исследовать все непредвзято.

* * *

Я ненадолго возвращаюсь в суету городской жизни Бомбея, а потом сажусь на поезд в Пуну. Начинаются мои странствия по этому древнему краю.

Старая мусульманская святая, чье неожиданное вмешательство направило Мехер-бабу по его странной касательной, вызывает мой интерес. И я решаю нанести ей краткий визит. Я уже наводил о ней справки в Бомбее и кое-что узнал от бывшего судьи Кхандалаваллы, знавшего ее лет пятьдесят, ибо на самом деле ей около девяноста пяти лет. Я вспоминаю, что последователи Мехера говорили мне о ста тридцати годах, но великодушно отношу это преувеличение на пыл их энтузиазма.

Судья вкратце рассказывает мне ее историю. Она родом из Белуджистана, территории между Афганистаном и Индией, и довольно рано убежала из дома. После долгих и богатых приключениями странствий, она в начале этого века пришла в Пуну и с тех пор никогда не уезжала из города. Сначала она поселилась под большим деревом, где упорно оставалась в течение всех сезонов. Ее репутация святости и обладания странными силами распространилась среди окрестных мусульман, а вскоре и индусы стали относиться к ней с почтением. Наконец мусульмане построили ей под деревом деревянное укрытие — поскольку она отказывалась жить в нормальном доме, — и оно дает ей подобие жилья, обеспечивая некоторую защиту от непогоды в сезон дождей.

Я спрашиваю у судьи его личное мнение о ней. И он отвечает, что не сомневается в том, что Хазрат Бабаджан — подлинный факир. Судья оказался парсом, поэтому я осведомляюсь у него о Мехер-бабе, которого он, оказывается, хорошо знает. То, что я услышал, едва ли сделало меня более благосклонным к новому мессии. В заключение я задаю вопрос об Упасани Махараи, вдохновителе Мехера, и мой собеседник, проницательный и разбирающийся в людях старик с большим жизненным опытом и в духовных, и в светских делах, пустился в продолжительные рассуждения о своей несчастливой встрече с ним, приведя два примера:

— Упасани делал ужасные ошибки. Он как-то направил меня в Бенарес, где сам остановился на время. Вскоре меня предупредили о возможной смерти, и я захотел вернуться в Пуну к своей семье, но Упасани воспрепятствовал моему отъезду, неоднократно предрекая, что все закончится благополучно. Тем не менее два дня спустя я получил телеграмму с известием, что жена моего сына родила ребенка и он умер через несколько минут. В другой раз Упасани сказал моему зятю, собиравшемуся на Бомбейскую фондовую биржу, что такой шаг окажется чрезвычайно удачным для него. Руководствуясь эти советом, мой зять отправился на торги и был почти разорен!

Судья Кхандалавалла поразил меня независимостью взглядов. Он развенчал Упасани Махараи, которого Мехер-баба характеризовал как «одного из величайших духовных личностей нашего века». И все-таки он не колебался, считая Мехера честным человеком, и действительно верил в его духовные достижения, хотя они так и не были доказаны.

Я приезжаю в Пуну, снимаю номер в отеле, а после отправляюсь прямо к жилищу Хазрат Бабаджан. Мой проводник знает ее лично и готов служить переводчиком моего плохого хинди. Он сопровождает меня. Мы находим узкую улочку, причудливо освещенную яркими маленькими масляными лампами и электрическими шарами. Хазрат Бабаджан лежит прямо на виду у прохожих на низком диване. Ограждение веранды отделяет ее от улицы, над деревянным навесом поднимается четкий силуэт огромного дерева, чьи белые цветы наполняют воздух слабым ароматом.

— Вы должны снять обувь, — предупреждает меня проводник. — Непочтительно входить обутым в дом.

Я подчиняюсь, и через минуту мы предстаем перед ее ложем.

Она лежит на спине, эта древняя дама. Ее голову подпирают подушки. Блестящая белизна шелковых волос составляет печальный контраст с тяжелыми складками лица и морщинами лба.

Представляя себя, я из своего скудного запаса недавно выученного хинди составляю для старой леди фразу. Она поворачивает дряхлую голову, протягивает жилистую костистую руку и берет одну из моих рук в свои. Она держит ее крепко, пристально глядя на меня глазами не от мира сего.

Ее глаза ставят меня в тупик. Они кажутся совершенно непостижимыми и абсолютно отсутствующими. Она молча держит мою руку три или четыре минуты, продолжая слепо смотреть мне в глаза. Я испытываю чувство, будто ее взгляд пронизывает меня. Это странное ощущение. И я не знаю, как мне себя вести.