Письма без установленной даты 13 страница

И почему вы так сильно желаете видеть мои записки к другим лицам? Разве у вас ещё недостаточно хлопот, чтобы разобрать мои письма, адресованные вам?

М.

Письмо 39

М. – Синнетту

Получено в Аллахабаде в феврале 1882 г.

Если в моём совете нуждаются и его просят, то прежде всего нужно правдиво определить, каково в действительности положение. Мои обеты Архата произнесены, и я не могу ни искать отмщения, ни другим помогать мстить. Я могу помочь ей наличными только тогда, когда я знаю, что ни одна копейка, ни одна доля серебряной унции не будет истрачена на нечестивые цели, а месть грешна. Но у вас имеется защита, и она имеет на неё право. Она должна получить защиту и полное оправдание, вот почему я телеграфировал и предложил выбор прежде, чем подавать в суд. Требовать взятия обратно и угрожать подачею в суд она имеет право; она также может возбудить дело, так как он возьмёт обратно. По этой причине я подчеркнул необходимость статьи, не затрагивающей никаких других тем, кроме указанного «долга». Этого одного будет достаточно, чтобы напугать клеветника, это разоблачит его перед публикой – как «клеветника» – и покажет ему, что он в неловком положении. Ошибка своим происхождением обязана неразборчивому и безобразному почерку Маколифа (каллиграфа и писаки, подобного мне), который послал сообщение в «Стэйтсмен». Это очень счастливая ошибка, так как на ней можно построить всё ваше оправдание, если вы будете действовать разумно. Но её нужно использовать вовсю теперь, иначе вы упустите этот счастливый случай. Итак, если вы снизойдёте воспользоваться ещё раз моим советом, раз уж вы дали первый выстрел в «Пионере», вы ищите отчёты в «Теософе», и по этим данным в статье во вторник напишите за неё хорошенькое едкое письмо, подпишите её именем и именем Олькотта. Это можно сперва опубликовать в «Пионере», и, если вы возражаете на это, в какой-нибудь другой газете, но, во всяком случае, нужно печатать в виде циркулярного письма и переслать его во все газеты страны. Требуйте в этой статье взятия обратно из «Стэйтсмена» и угрожайте привлечением к ответственности. Если вы так поступите, я обещаю успех.

Одесская старая леди – Надежда (Надежда Андреевна Фадеева – тётка Е.П.Б.) очень жаждет вашего автографа, «великого и знаменитого писателя». Она говорит, что была весьма не склонна расставаться с вашим письмом генералу, но надо же было послать вам доказательство, кто она такая. Скажите ей, что я «хозяин» (она звала меня хозяином своей племянницы, когда я посещал её три раза), случайно сказал об этом вам, советуя написать ей, и снабдить таким образом автографом, и также послать обратно через Е.П.Б. её портреты после того, как вы их покажете вашей жене, ибо она в Одессе очень озабочена, чтобы получить их обратно, в особенности то, молодое лицо... Оно её, как я знал её впервые «миловидной девушкой»...

В данное время я занят, но снабжу вас объяснительными дополнениями, как только буду на досуге, скажем, в течение двух-трёх дней. «Прославленный» позаботится обо всём, что требует присмотра. Как насчёт великолепного обращения мистера Хьюма? Не сможете ли вы его приготовить к январскому номеру? То же самое в отношении вашей передовой статьи в ответ на передовую спиритов. Надеюсь, что вы не будете обвинять меня в желании сесть на вас и также будете рассматривать мою скромную просьбу только в правильном освещении. У меня двойная цель – развивать вашу метафизическую интуицию и помочь журналу путём вливания в него нескольких капель настоящей хорошей литературной крови. Ваши три статьи, несомненно, достойны похвалы: хорошо выявлена суть и, поскольку я могу судить, рассчитано на привлечение внимания всех учёных и метафизиков, в особенности первых. Потом вы узнаете больше относительно созидания. Тем временем я должен приготовить свой обед, боюсь, что навряд ли он вам понравился бы.

М.

Ваш молодой друг, Лишённый Наследства, опять на ногах. Вы действительно хотели бы, чтобы он писал вам? В таком случае лучше «провентилируйте» в «Пионере» вопрос о желательности прийти к соглашению с Китаем в отношении установления регулярного почтового сообщения между Праягом и Шигадзе.

Письмо 40

М. – Синнетту

Я не могу сотворить чудо, иначе я показался бы, по крайней мере м-с Синнетт, несмотря на спички француженки, и вам самим, несмотря на физические и психические обстоятельства. Поймите, пожалуйста, что моё чувство справедливости так сильно, что я не отказал бы вам в удовлетворении, какое я дал Рамасвами и Скотту. Если вы до сих пор меня не видели, то просто потому, что это было невозможно. Если бы вы доставили К.Х. удовольствие и присутствовали на собрании, то, фактически, никакого вреда для вас не было бы, потому что К.Х. всё предвидел и подготовил, и само ваше усилие, которое вы бы сделали, чтобы даже в случае предполагаемого личного риска, быть непоколебимым, полностью изменило бы ваше положение. Теперь посмотрим, что приготовило будущее.

М.

Письмо 41

М. – Синнетту

Получено около февраля 1882 г.

Я думаю, что действительно не способен ясно выразить свои идеи на вашем языке. Я никогда не думал придавать значение тому, чтобы циркулярное письмо, которое я просил вас составить для них, появилось бы в «Пионере», и никогда не собирался намекать на надобность в этом. Я просил вас составить для них и послать ваш черновик в Бомбей с тем, чтобы они выпустили его как циркулярное письмо, которое раз выпущено, на своём пути по Индии могло бы перепечататься в вашем журнале, также и другие газеты, наверное, перепечатали бы его. Её письмо Б.Г. было дурацкое, ребяческое и глупое. Я проглядел его. Но вы не должны находиться под впечатлением, что оно сведёт на нет всю ту пользу, которую принесло ваше письмо. Имеется несколько чувствительных особ, на чьи нервы оно будет действовать, но остальные никогда не оценят его истинного духа, оно ни в коей мере не является клеветническим, только вульгарное и глупое. Я заставлю её прекратить.

В то же время я должен сказать, что она жестоко страдает, и я не в состоянии помочь ей, ибо всё это следствия причин, которые не могут быть уничтожены – это оккультизм в теософии. Она теперь должна или победить, или умереть. Когда настанет час, она будет взята обратно в Тибет. Не обвиняйте эту бедную женщину, обвиняйте меня. Временами она только «оболочка», и я часто бываю невнимателен, наблюдая за нею. Если этот смех не будет обращён на «Стэйтсмена», другие газеты опять подхватят мяч и опять швырнут в неё.

Не унывайте. Мужество, мой добрый друг, и помните, что помогая ей, вы отрабатываете свой собственный закон возмездия, ибо не одно жёсткое нападение на неё вызвано дружеским расположением к вам К.Х., использующего её в качестве средства связи. Но – мужество.

Я видел документы адвоката и ощутил, что у него нет желания взяться за это дело. Но он сделает то малое, что от него требуется. Привлечение к ответственности не поможет, но поможет гласность как в защите, так и в вопросе об обвинении, и 10 000 циркулярных писем повсюду с доказательствами, что обвинение ложно.

До завтра. Ваш М.

Письмо 42

М. – Синнетту

Если вам так сильно хочется обнаружить то место, которое я вчера вечером на почте подчистил, а затем нанёс путём осаждения другое предложение, я могу удовлетворить ваше любопытство, мистер Синнетт! Но «это было знание Когана, что ни вы, ни кто-либо другой не заботились о действительной цели Общества, а также не питали уважения к Братству, а имели только личные чувства по отношению к нескольким братьям. Так что вы интересовались только К.Х. лично и феноменами; мистер Хьюм стремился проникнуть в секреты их философии, а также хотел убедиться, что Тибетские Махатмы-Лха, если они вообще существуют вне соображения мадам Блаватской, были каким-то образом связаны с некоторыми адептами, которых он имел в виду».

Это всё, что К.Х. сказал, и что я должен был написать и осадить, вместо того, что там было написано этим юношей и притом в такой фразеологии, которая вызвала бы у мистера Хьюма целый поток красивых слов, и также слово «невежество» в приложении к моему Брату. Я бы даже не хотел, чтобы ветер пустыни слышал шёпотом произнесённое слово, направленное против того, кто теперь спит. Такова причина этой сутолоки, наделанной мною, и других причин нет.

Ваш М.

Письмо 43

М. – Синнетту

Получено около февраля 1882 г.

Я скажу опять то, что вам не нравится, а именно, что никакое регулярное обучение, никакое регулярное сообщение между нами невозможно, пока взаимные пути между нами не будут очищены от многих помех. Величайшей помехой является неправильное представление у публики об Основателях. За ваше нетерпение вас нельзя упрекать. Но если вы выгодно не воспользуетесь вашими новоприобретёнными привилегиями, то действительно будете недостойны, мой друг. Ещё три-четыре недели – и я уйду, чтобы дать место со всеми вами тому, кому оно принадлежит, и которое я мог только весьма неудовлетворительно занимать, поскольку я не писатель и не западный учёный. Найдёт ли Коган вас самого и мистера Хьюма более квалифицированными, чем прежде, чтобы передавать через нас наставления – это другой вопрос. Но вам следовало бы к этому приготовиться, ибо многому предстоит ещё совершиться. До сих пор вы ощутили только свет нового дня, вы можете, если будете стараться, увидеть с помощью К.Х. солнце полудня, когда оно дойдёт до своего меридиана. Но вы должны для этого работать, работать, чтобы пролить свет на другие умы через ваш. Как, вы спросите? До настоящего времени из вас двоих м-р X. был решительно антагонистичен к нашим советам; вы пассивно сопротивлялись им временами, часто уступая, вопреки тому, что вы понимали как своё лучшее суждение – таков мой ответ. Результаты же были таковы, каких и следовало ожидать. Ничего хорошего или очень мало хорошего вышло из судорожной единичной защиты друга, предположительно настроенного предубеждённо в пользу тех, чьим сторонником он выступал, и члена Общества. М-р Хьюм никогда не захотел послушать совета К.Х. о лекции в его доме, во время которой он мог бы в значительной степени освободить общественный ум по крайней мере от части предубеждений, если и не целиком. Вы думали, что нет необходимости публиковать и распространять среди читателей сведения касательно того, кто она такая. Вы думаете Примроуз и Ратиган способны распространять сведения и выпускать отчёты, зная в чём тут дело? И так далее. Намёков вполне достаточно для таких умов, как ваш. Я вам это говорю, ибо знаю, насколько глубоки и искренни ваши чувства к К.Х. Я знаю, как плохо вы будете себя чувствовать, если среди нас вы опять найдёте, что сообщение между вами не улучшилось. И так это, наверное, будет, когда Коган не найдёт успеха с тех пор, как он велел ему с вами работать. Посмотрите, что сделали «Фрагменты» – лучшая из статей; как мало последствий она будет иметь, если не будет расшевелена оппозиция, не будут вызваны дискуссии, и спиритуалисты не будут вынуждены предъявить свои дурацкие претензии. Прочитайте передовую в «Спиритуалисте» от 18 ноября «Пряжа Размышлений». Е.П.Б. не может ответить на неё, тогда как он или вы могли бы, и результат будет тот, что наиболее драгоценные намёки не дойдут до умов тех, кто алчут истины, так как одинокая жемчужина скоро затмевается в куче поддельных алмазов, когда нет ювелира, чтобы указать на её истинную стоимость. И так далее опять. «Что мы можем сделать?» – слышу я восклицающим К.Х.

Так то оно, друг. Путь земной жизни ведёт через многие столкновения и испытания, но тот, кто ничего не делает для их преодоления, тот не может надеяться восторжествовать. Пусть тогда предвкушение более полного введения в наши тайны при более подходящих обстоятельствах, создание которых зависит всецело от вас самого, вдохновляет вас терпением ожидания, настойчивостью стремления и полной готовностью принять блаженное завершение ваших желаний. А для этого вы должны помнить, что когда К.Х. скажет вам: «Подойди ближе» – вы должны быть готовы. Иначе всемогущая рука нашего Когана ещё раз окажется между вами и Ним.

Отошлите оба портрета, присланные вам из Одессы, обратно к Е.П.Б., когда вы используете их. Напишите несколько строк старой генеральше, так как она хочет иметь ваш автограф – я знаю. Напомните ей, что вы оба принадлежите к одному Обществу и являетесь братьями и обещайте помогать её племяннице.

Письмо 44

М. – Синнетту

Получено в Аллахабаде в феврале 1882 г.

Прежде чем мы обменяемся ещё строкой, мы должны прийти к соглашению, мой импульсивный друг. Вы сперва должны мне крепко обещать никогда не судить ни о ком из нас, также о местонахождении или о чём-нибудь другом, имеющим отношение к «мифическим Братьям», высокого ли они роста или нет, толстые или тонкие, – не судить, основываясь на своём житейском опыте, или вы никогда не приблизитесь к Истине. До настоящего времени, поступая таким образом, вы только нарушали торжественную тишину моей вечерней трапезы несколько вечеров подряд и заставили мой змеевидный почерк, в связи с вашими писаниями и размышлениями над ними, преследовать меня даже во сне, ибо как бы по симпатической связи я чувствовал, что кто-то по ту сторону холмов дёргает его за хвост. Почему вы так нетерпеливы? Впереди у вас целая жизнь, чтобы переписываться с нами; хотя пока тёмные тучи Дэва-Лока «Эклектика» опускаются за горизонт «Основного», переписка будет судорожной и ненадёжной. Она даже может оборваться вследствие напряжения, сообщённого ей нашим чересчур интеллектуальным другом. Ои-Хаи, Рам Рам! Подумать, что наша мягкая критика по поводу памфлета, критика, сообщённая вами Хьюму-Сахибу, могла привести последнего к тому, что он убил нас одним ударом! Уничтожил, не давая нам времени пригласить священника или даже времени покаяться, очутиться живым, и всё же так жестоко лишённым своего существования, право, печально, хотя и не совсем неожиданно. Но всё это – наша собственная вина. Если бы мы вместо этого благоразумно послали бы восхитительный гимн в его адрес, мы бы теперь были живы и хорошо бы преуспели в здоровье и силе – если не в мудрости – на долгие годы и, находя в нём своего Вед-Виаса, чтобы воспевать оккультную отвагу Кришны и Арджуны на опустошённых берегах Цзам-Па. Теперь, хотя мы мертвы и высушены, я всё же могу использовать несколько минут своего времени, чтобы написать вам, в качестве бхута, на самом лучшем английском языке, который я нахожу лежащим праздно в мозгу моего друга, где я также нахожу в клетках памяти фосфоресцирующую мысль о коротком письме, которое нужно послать редактору «Пионера», чтобы успокоить его английское нетерпение. Друг моего друга К.Х. не забыл вас; К.Х. не намеревается порывать с вами, если только Хьюм-Сахиб не испортит положение до того, что уже нельзя будет исправить. И с чего бы он стал это делать? Вы сделали всё, что могли, и это как раз столько, сколько мы когда-либо намереваемся от кого-либо требовать. А теперь мы будем разговаривать.

Вы должны вполне отложить в сторону личный элемент, если вы хотите продвинуться в изучении оккультизма, и – на некоторое время – даже самого себя. Поймите, мой друг, что общественные связи имеют малое (если вообще имеют) влияние на любого истинного адепта при исполнении им своего долга. По мере того, как он поднимается к совершенному адептству, прихоти и антипатии его прежнего Я ослабляются (как К.Х. в основном вам объяснил), он вбирает в себя весь род человеческий и рассматривает его в массе. Ваш случай – исключительный. Вы насильно приблизились к нему и атаковали позицию с такой силой и интенсивностью своих чувств к нему, и раз он принял, он должен нести последствия в будущем. Однако вопрос для него не в том, каким может быть видимый Синнетт, каковы его побуждения, его мирские неудачи и успехи, его уменьшившееся или неуменьшившееся уважение к нему. С видимым человеком нам нечего делать. Он для нас только завеса, скрывающая от глаз профана то другое Я, в эволюции которого мы заинтересованы. В своём внешнем рупа делайте, что хотите, думайте, что хотите, только когда последствия этого добровольного действия станут видны на теле нашего корреспондента, – тогда наш долг это заметить.

Мы ни довольны, ни недовольны тем, что вас не было на Бомбейском собрании. Если бы вы пошли, было бы лучше в смысле вашей «заслуги», а так как вы не пошли, то вы потеряли это маленькое очко. Я не мог и не имел никакого права как-либо повлиять на вас именно потому, что вы не ученик. Это было испытание, очень маленькое испытание, хотя оно показалось вам довольно важным, заставив вас думать об «интересах жены и детей». У вас таких испытаний будет много, ибо хотя вы никогда не были учеником, мы всё же не оказываем доверия даже корреспондентам и «протеже» чьё благоразумие и мужество духа хорошенько не проверены. Вы являетесь жертвой майи. Долгая у вас будет борьба, чтобы сорвать эти «катаракты» и видеть вещи, как они есть. Хьюм-Сахиб для вас – майя такая же великая, как и всякая другая. Вы видите только нагромождения его плоти и костей, его официальную личность, его интеллект и влияние. Что такое они для его истинного Я, которого вы не можете видеть? Какое отношение имеет его способность блистать в дурбаре или в качестве предводителя учёного общества к его годности к оккультному исследованию или его состоянию быть достойным доверия, чтобы хранить наши секреты? Если бы мы захотели что-нибудь о нашей жизни и работе довести до общего сведения, разве колонки «Теософа» не открыты для нас? Почему мы должны просачивать факты через него, чтобы он их приправлял для публичной еды приправами тошнотворных сомнений и едкого сарказма, способного привести в смятение публичное чрево? Для него нет ничего священного ни внутри, ни вне оккультизма. У него темперамент убийцы птиц и убийцы веры. Он принёс бы в жертву собственную плоть и кровь также без угрызений совести, как поющую птичку; он бы высушил вас самого и нас, К.Х. и «милую Старую Леди» и заставил бы нас всех исходить кровью насмерть под его скальпелем – если бы он мог – и притом с такой же лёгкостью, с какой он обращается с совой, он поместил бы нас в свой музей, навесив соответствующие ярлыки, после чего поместил бы некрологи о нас в «Случайной Дичи» для любителей. Нет, Сахиб! Наружный Хьюм настолько же отличается и превосходит внутреннего Хьюма, насколько наружный Синнетт отличается и уступает образующемуся внутри «протеже». Знайте это и посадите последнего за наблюдение над редактором, чтобы он когда-нибудь не выкинул какого-либо трюка. Наша величайшая забота научить учеников не быть одураченными внешностью.

Как вас уже известил Дамодар через О., я вас не называю учеником; исследуйте ваше письмо, чтобы в этом убедиться. Я только шутя задал вопрос О., признаёт ли он в вас тот материал, из которого делают учеников. Вы лишь увидели, что у Беннета были немытые руки, нечищеные ногти, что он употреблял грубые слова и вообще для вас имел непривлекательный вид. Но если такого сорта вещи являются вашим критерием морального превосходства иди потенциальной силы, то сколько адептов или чудеса творящих лам выдержат в ваших глазах испытание? Это часть вашей слепоты. Если бы Беннету предстояло умереть в эту минуту – я применю христианскую фразеологию, чтобы вы лучше меня поняли – мало более горячих слёз прольётся из очей Ангела Смерти над другим таким многострадальным человеком, сколько их достанется на долю Беннета. Мало людей, которые так страдали, и несправедливо страдали – как он страдал; и мало людей, у кого более доброе, самоотверженное сердце. Это всё; и немытый Беннет нравственно столько же выше джентльмена Хьюма, насколько вы выше вашего носителя.

Правильно то, что Е.П.Б. повторила вам: «Туземцы не замечают грубости Беннета, и К.Х. тоже туземец». Что я этим хотел сказать? Просто то, что наш Буддоподобный друг в состоянии рассмотреть сквозь слой лака строение дерева и внутри слизкой вонючей устрицы – «сокрытую бесценную жемчужину»! Б. – честный человек с искренним сердцем, кроме того обладает огромным нравственным мужеством, и мученик с ног до головы. Таких наш К.Х. любит, тогда как к таким, как Честерфилд и Грандисон, у него только презрение. Я полагаю, что снисхождение законченного «джентльмена» К.Х. к грубосотканному нечестивцу Беннету не более удивительно, чем известное снисхождение «джентльмена» Иисуса к проститутке Магдалине: существует моральный аромат так же, как физический, добрый друг. Видите ли, насколько правильно К.Х. прочёл ваш характер, что он не послал к вам для разговора юноши из Лахора без переодевания. Сладкая мякоть апельсина скрыта под его кожей, Сахиб; попытайтесь заглянуть вовнутрь футляров, чтобы увидеть драгоценности, и не доверяйте тем, которые выставлены на крышке; я опять говорю: этот человек – честный и очень серьёзный, он не совсем ангел – тех нужно искать в модных церквах, на вечерах в аристократических особняках, в театрах и клубах и в других такого рода святилищах, но так как ангелы находятся вне нашей космогонии, то мы рады помощи даже от честных и мужественных, хотя и «грязных» людей.

Всё это я говорю вам безо всякой злобы и горечи, как вы ошибочно предполагаете. Вы сделали успехи в течение прошлого года и поэтому стали ближе к нам; вследствие этого я и говорю с вами, как с другом, кого я надеюсь, в конце концов, обратить в наш образ мышления. Ваш энтузиазм к нашему мышлению имеет в себе оттенок эгоистичности; даже ваше чувство к К.Х. имеет смешанный характер, всё же – вы ближе. Только вы слишком доверяли Хьюму и начали не доверять ему слишком поздно, и теперь его плохая карма реагирует на вашу карму вам во вред. Ваша дружеская нескромность в отношении секретов, доверенных вам одному со стороны Е.П.Б., является причиной, следствиями явились его опрометчивые опубликования. Боюсь, что это зачтётся вам против. Будьте умнее в дальнейшем. Если нашим правилом является быть сдержанным в доверии, то это потому, что нас учат с самого начала, что каждый человек персонально ответственен перед Законом Возмездия за каждое слово, являющееся его добровольным произведением. Мистер Хьюм, разумеется, назвал бы это иезуитством.

Также старайтесь прорваться через ту великую майю, против которой изучающие оккультизм предупреждаются своими Учителями по всему миру, – через жажду феноменов. Подобно жажде к напиткам или опиуму, она растёт по мере удовлетворения. Спириты опьянены этим, они – тауматургические пьяницы. Если вы не можете чувствовать себя счастливым без феноменов, вы никогда не научитесь нашей философии. Если вы нуждаетесь в здоровой философской мысли и ею удовлетворитесь, будем переписываться. Я говорю вам великую истину, что если вы, подобно вашему автору притчей Соломону, изберёте лишь мудрость, то всё остальное будет приложено своевременно. Сила наших метафизических истин от того не прибавляется, что наши письма падают из пространства к вам на колени или появляются под вашей подушкой. Если наша философия неправильна, то чудо не сделает её правильной. Вместите это в ваше сознание и будем разговаривать, как разумные люди. Почему нам надо заниматься игрушками, разве у нас не выросли бороды?

А теперь время прекратить моё бичующее писательство и таким образом освободить вас от одного задания. Да – ваша «космогония»! Ну, добрый друг, ваша космогония находится между листами моей Худака Патха (моей фамильной Библии), и, производя чрезвычайное усилие, я попытаюсь ответить на неё, как только я освобожусь, ибо сейчас я на дежурстве. То, что вы избрали, – задача всей жизни, и как-то вместо обобщений вы всегда ухитряетесь задерживаться на тех деталях, которые доказать наиболее трудно начинающему. Примите предупреждение, мой добрый Сахиб. Задача трудна, и К.Х., в память прошедших времён, когда он любил цитировать поэтов, просит меня закончить моё письмо следующими строками в ваш адрес:

– Разве дорога всё время вьётся в гору и в гору?

– Да, до самого конца.

– Разве путь дневной займёт весь долгий день?

– С утра и до вечера, мой друг.

Знание для ума подобно пище для тела, предназначено для питания и помощи росту, но требуется, чтобы оно было хорошо переварено; и чем тщательнее и медленнее этот процесс осуществляется, тем лучше для тела и ума.

Я видел Олькотта и проинструктировал его, что он должен сказать нашему мудрствующему в Симле. Если Е.П.Б. ударится в эпистолярные объяснения с ним, остановите её, так как О. покроет всё. У меня нет времени присмотреть за нею, но я заставил её обещать никогда не писать ему, предварительно не показавши письмо вам.

Приветствую, Ваш М.

Письмо 45

К.Х. – Синнетту

Первое, полученное после возобновления в феврале 1882 г.

Мой брат, я находился в долгом путешествии за высшим познанием и мне понадобился продолжительный отдых. Затем, по возвращении, я отдал всё своё время моим обязанностям и все мои мысли Великой Проблеме. Всё это теперь прошло: новогодние празднества подошли к концу, и я опять «Я». Но что такое Я? Только исчезнувший гость, чьи дела все подобны миражу великой пустыни...

Так или иначе, это мой первый досуг. Я отдаю его вам, чьё внутреннее Я примиряет меня со вчерашним человеком, который слишком часто забывает, что велик тот, кто велик в терпении. Оглянитесь кругом, мой друг, и вы увидите «три отравы», неистовствующие в сердце человека: гнев, алчность, заблуждение и пять помрачений: зависть, страсть, колебание, лень и неверие, всегда мешающие ему разглядеть истину. Они никогда не избавятся от загрязнения своих тщеславных, злобных сердец, не ощутят духовной части самих себя. Не хотите ли попытаться ради укорочения расстояния между нами выпутаться из сети жизни и смерти, в которую все они пойманы, и менее лелеять вожделение и желание? Молодой Портман серьёзно размышляет оставить всё, перейти к нам и стать «тибетским монахом», как он говорит. Его представления – это смесь двух совсем различных понятий – о «Монахе» или ламе и живом «Лха» или Брате; но пусть он пытается во что бы то ни стало.

Да, я только теперь в состоянии переписываться с вами. В то же время разрешите мне сказать вам, что мне труднее обмениваться с вами письмами, чем прежде, хотя моё хорошее мнение о вас значительно увеличилось, вместо того, чтобы уменьшиться, как вы опасались, и не уменьшится иначе, как только вследствие ваших собственных деяний. Я хорошо знаю, что вы стараетесь избегнуть возникновения таких препятствий, но человек в конце-концов является жертвой своего окружения, пока он живёт в атмосфере общества. Мы можем сильно желать помогать тем, в ком мы заинтересованы, и всё же быть так же беспомощными, как человек, видящий своего друга уносимым в бурное море, когда никакой лодки нет под рукой, и его личная сила парализована более сильной рукой, удерживающей его. Да, я вижу вашу мысль... но вы не правы. Не возлагайте вину на святого человека за то, что он строго выполняет свой долг по отношению к человечеству. Если бы не Коган и его влияние, вам бы не пришлось читать время от времени писем от вашего трансгималайского корреспондента. Мир долин антагонистичен миру гор, это вы знаете; но чего вы не знаете – это великий вред, производимый вашей бессознательной неосторожностью. Привести ли вам пример? Помните гнев, возбуждённый в Стэйтоне Мозесе вашим слишком неблагоразумным письмом, цитирующим по вашему собственному желанию со свободой, чреватой весьма бедственными результатами, выдержки из моего письма к вам касательно его... Причина, порождённая в то время, дала свои результаты: С.М. теперь не только совсем отстранился от Общества, где некоторые из членов верят в нас, но он решил в сердце своём уничтожить Британский Филиал. Учреждается Общество Психических Исследований, и ему удалось перетащить туда Уайлда, Месси и других. Рассказывать ли вам будущее этого новообразования? Оно будет расти, развиваться и расширяться, и в конечном счёте Теософическое Общество в Лондоне будет поглощено им. Сперва оно потеряет своё влияние, затем – имя, пока Теософия и по самому имени станет делом прошлого. Это сделано вами одним простым актом вашего быстрого пера, создавшего нидану и тен-дэл, «причину» и её «следствие», и, таким образом, работа семи лет постоянных неутомимых усилий строителей Теософического Общества погибнет, будет убита задетым тщеславием медиума.

Этот простой акт с вашей стороны молчаливо роет между нами пропасть. Зло ещё может быть отвращено: пусть Общество существует хотя бы только по имени до того дня, когда оно сможет обрести членов, с которыми мы могли бы работать фактически, и путём создания другой, противодействующей причины мы сможем спасти положение. Только рука Когана может дать мост спасения, но ваша рука должна быть первой, приносящей камень для этой работы. Как вы это сделаете? Как можете вы это сделать? Хорошенько подумайте об этом, если вы заинтересованы в дальнейших сношениях с нами. Они нуждаются в чём-то новом. В забавляющем их ритуале. Посоветуйтесь с Субба Роу, с Сан Кариах Деван Наибом из Кохина, внимательно прочтите выдержки из его брошюры, которые вы найдёте в последнем «Теософе» (см. «Свет, проливаемый на оккультное франкмасонство», стр. 35). Я могу приблизиться к вам, но вы должны притягивать меня очищенным сердцем и постепенно развивающейся волей. Подобно игле адепт следует туда, куда его притягивает. Разве это не является законом развоплощённых принципов? Почему же тогда также и не законом живых? Так же, как общественные связи плотского человека слишком слабы, чтобы позвать назад душу умершего, за исключением случая, когда налицо взаимное сродство, которое переживает, подобно силе внутри земной сферы, так же зовы одной только дружбы или даже восторженного уважения являются слишком слабыми, чтобы притянуть «Лха», прошедшего на один прогон пути дальше, к тому, кто остался позади, если не произойдёт параллельного продвижения. Хорошо и правдиво говорил М., когда сказал, что любовь к коллективному человечеству является тем, что вдохновляет всё более и более; и если какой-либо индивидуум захотел бы отвлечь его внимание на себя, то ему пришлось бы преодолеть это влияние более сильной энергией.