Как хитро в деве простодушной 2 страница

И еще одно место оттуда же, которое, кстати, имеет уже прямое отношение к Joker’у (к этому я позже еще вернусь): «Материя нереальна, – она чистая и полная пассивность, принимающая любые универсальные формы, как их принимает зеркало; формы будоражат материю, не меняя ее сущности. Ее наполненность – это именно наполненность зеркала, прикидывающегося наполненным; но на самом деле оно пусто, это призрак, который не исчезает, потому что ему недостает сил даже на то, чтобы перестать быть...»[12]

Так вот, – Оля – девушка, страшно запустившая свою внешность (как она сама выражалась – «материальную оболочку»), толстая, неуклюжая, живущая по идиотскому принципу «от медитации до медитации» и пренебрегающая всем мирским (кстати, таких как она, – тысячи в современной «долбаной», – теперь я понимаю Кирилла, – эзотерической тусовке). Я и дал ей для проигрывания именно этот кусочек, чтобы ее «до печенок пробрало» сознание того, в какой заднице она живет, думая, что это-то и есть настоящий духовный рост. Естественно, сразу до нее не дошло. Она начала декламировать этот отрывок, размахивая руками и изображая нелепую улыбку. Я подошел к ней:

- Оля, чего ты улыбаешься? Тут ведь предельный накал драматизма. Вот смотри: «Холодно, холодно, холодно. Пусто, пусто, пусто. Страшно, страшно, страшно...»

- Вот этого я и не могу взять в толк. Чего же страшного, когда тяжелые оковы материи наконец сброшены, и ты пребываешь на свободе, вмещая в себе все души?

- Читай внимательно. Она ведь говорит о безумном одиночестве. В ее возгласе – смертельная тоска по воплощению!

- Чего же хорошего в воплощении? Одни мучения!

- Вот! Тот образ жизни, которым ты живешь, и есть мучения. Ты же бежишь от воплощения, от необходимости привести свое тело в порядок... От отношений с мужиками, – понятно, ведь отец был мерзавцем по твоим представлениям, – отсюда и все дела...

- Выходит, я убегаю от жизни и это тупик?

- Выходит...

Когда Оля играла уже «на сцене» этот отрывок, она по-настоящему, искренне плакала. Сложно ей теперь будет жить – глаза открылись, и обратный путь к манихейству[13] невозможен. Но, надеюсь, начнет постепенно оживать, хоть и трудно это...

Я вот к чему клоню: когда мы с тобой были вместе, мне казалось, что ты тоже каким-то образом тяготеешь к такому вот манихейству. Я не отдавал тогда себе в этом отчета, но именно из-за этого, из-за какой-то твоей набожности, – нет, не бросающейся в глаза, а проявляющейся исподволь, – как раз и появился у меня скепсис, потом раздражение, дальше – начало пропадать желание и угасать мое чувство к тебе. И только теперь, вспоминая ту искру раздражения, которая промелькнула у меня к Оле, я понял, что манихейство-то присуще и мне. Это я сам прячусь, отбрыкиваюсь от Живого... А ты... Ты ведь – мое зеркало, Анюта. Это я тебе тогда еще говорил, помнишь, когда сравнивал, что ты для меня как совесть, как Алеша Карамазов для брата своего Дмитрия[14]... Говорил, да, видимо, не понимал того, что сам сказал. Иначе бы все было по-другому... Теперь ведь тоже обратной дороги нет, и не вернуть тебя... Но я все же буду писать. Ехать мне еще часов пять. В купе все спят, – душно, жарко. А я попишу... Напишу, что же дальше-то было с Кириллом. И с Joker’ом...

После той встречи возле «Чернышевской», я не видел Кирилла около месяца. И потребности особой не было. Не скажу, что ушло беспокойство и ощущение отсутствия твердой опоры под ногами. Жить с этим ощущением стало сложнее, но разговор с Кириллом подбодрил меня. Появился какой-то привкус возвышенной трагичности жизни, и я даже сделал из этого повод для своеобразного самолюбования типа: я – человек, осознающий трагическую хрупкость бытия. Часто вспоминались слова Мераба Мамардашвили о неминуемой обреченности всего высокого и прекрасного, которому не на чем держаться в этом мире. Вспоминалось также из Кастанеды – о переживании ужаса и восторга от того, что ты человек... Короче говоря, возникшие беспокойство и шаткость как-то компенсировались романтизмом и патетикой. А тут еще я купил «Степного волка» Германа Гессе[xi], о котором давно уже слышал, но пока руки не доходили. Прочитал на одном дыхании. В то время я был одержим Гештальттерапией[xii] и Психодрамой[xiii] – я использовал эти методы в группе, которую вел на Психфаке, – и то, как у Гессе был описан «Магический Театр», завладело моим воображением, начавшим уже вынашивать идею нового метода работы. Были у Гессе фразы, которые прочно обосновались в моем уме: «...Как писатель строит драму из горстки фигур, так и мы строим из фигур нашего расщепленного “я” все новые группы с новыми играми и напряженностями, с вечно новыми ситуациями... Он взял фигуры, на которые распалась моя личность, всех этих стариков, юношей, детей, женщин, все эти веселые и грустные, сильные и нежные, ловкие и неуклюжие фигуры, и быстро расставил из них на своей доске партию, где они тотчас построились в группы и семьи для игр и борьбы, для дружбы и вражды, образуя мир в миниатюре.... и так этот умный строитель строил из фигур, каждая из которых была частью меня самого, одну партию за другой, все они отдаленно походили друг на друга, все явно принадлежали к одному и тому же миру, имели одно и то же происхождение, но каждая была целиком новой. – Это и есть искусство жить, – говорил он поучающе, – вы сами вольны впредь на все лады развивать и усложнять, оживлять и обогащать игру своей жизни... Фигуру, которая сегодня выросла в несносное пугало и портит вам партию, вы завтра понизите в чине... а из милой, бедной фигурки, обреченной, казалось, на сплошные неудачи и невезения, вы сделаете в следующей партии принцессу...»[15]

Так в течении двух недель у меня сформировалась идея Магического Театра. Было это в апреле девяносто пятого года, а через семь с половиной лет ты неоднократно видела то, что из этого получилось – действительно магический и действительно театр. В апреле девяносто пятого мне понятно было, что можно «разобрать» личность «главного героя» в группе на части, затем эти части, в качестве ролей, раздать остальным членам группы и дальше «строить партии». В принципе, что-то подобное я делал уже, занимаясь Психодрамой, но не хватало какого-то магического элемента – как сделать так, чтобы это была не Психодрама, а Магический Театр, где «фигуры» сами знали бы, что им делать и как играть. Для этого нужно было изобрести механизм передачи состояний. Как это делать, я пока только догадывался и вот с этими-то догадками и планом Магического Театра позвонил Кириллу. Он внимательно выслушал меня, затем произнес:

- Многообещающая идея. Но советую тебе не торопиться. В том, что ты собираешься делать мне видится и мощная сила, но и опасность. Можем встретиться, – я кое-что покажу тебе.

Кирилл через несколько дней зашел на Психфак и мы уселись в свободной аудитории. На этот раз он вытащил из рюкзака не книгу, а листы бумаги, испещренные мелким, но вполне разборчивым почерком.

- Это рукопись. Вся книга еще не готова. А автор – киевский психолог, экстремолог[16] и, если угодно, маг, – Олег Бахтияров[17]. Мы с ним – хорошие знакомые. Он разработал способ вхождения в особое состояние сознания, которое назвал «объемным». Мне думается, это как раз то, что тебе нужно, и не только для идеи Магического Театра. Прочитай-ка вот это, – Кирилл подал мне несколько страничек: «Основа объемного сознания – тотальное внимание. Осваивая деконцентрацию внимания, внимание становится тотальным, включающим в себя и обычное, и объемное, и видимое, и то, что ранее было невидимым»[18]. Далее Бахтияров писал о том, что тотальное внимание – это иное качество внимания, чем то, к которому мы привыкли. В этом состоянии человек может осознать и то, что стоит за самим вниманием – то есть – его источник. Объемное сознание – вечно длящееся актуальное настоящее. И далее: «Объемное сознание позволяет вместить в одном сознании весь спектр состояний развивающейся системы, от начального неделимого состояния до конечного, выявляющего всю потенцию системы. Такой системой может стать психика человека, сформировавшего объемное сознание. Объединение объемно-пространственной и объемно-временной деконцентрации внимания – это объемное сознание, оно создает основу и для осознания ограничений космоса, и для принятия факта невидимых реальностей за его пределами. Введение в такую деконцентрацию внимания невидимых областей восприятия завершает построение своего рода перцептивного языка, наглядно задающего метафизический контекст и основные составляющие мира. Объемная деконцентрация внимания представляет нам актуально сосуществующие предметы в их истинной пропорции; всеобщая связь, объединяющую мир в единое целое – фон как самостоятельную единицу восприятия, знак и перцепцию prima materia; небытие, спроецированное на опыт восприятия, как поле за пределами восприятия – место, где нет ничего…»[19]

Текст был написан довольно сложным языком и мне пришлось несколько раз перечитать эти несколько страниц, чтобы хоть как-то уловить смысл того, что там было написано. И Объемное сознание и деконцентрация, как метод его достижения, казались чем-то очень заманчивым, но и очень сложным. Я к тому времени уже лет пять, как занимался йогой и разными способами концентрации внимания, но то, о чем писал Бахтияров, выглядело как нечто запредельное.

- А деконцентрации можно научиться?

- Думаю, что это как раз то, чем тебе стоит заняться. В Киев для этого ехать не обязательно. Я познакомлю тебя с другом Олега – Алексеем. Если ты ему понравишься, он пожалуй и научит тебя, как входить в деконцентрацию. Будешь регулярно тренироваться – может через несколько месяцев у тебя начнет что-то получаться. А там и про Магический Театр поговорим.

Я не буду подробно рассказывать про встречу с Алексеем и про то, как он показал мне вход в деконцентрацию. Сама техника оказалась хотя и сложной, но вполне усваиваемой.

Через три месяца ежедневных тренировок произошло событие, о котором я никому, кроме Кирилла, пока не рассказывал. Но тебе я хочу о нем написать. Может, оно тоже что-то объяснит тебе про мою жизнь, ибо слова, тогда произнесенные, были пророческими. А случилось так, что мне явилось привидение. Да-да, – можешь верить, можешь нет, но самое настоящее привидение. Это было один только раз. С тех пор ни привидения, ни «голоса» мне не являлись.

Это произошло в июле. Психфак к тому времени я уже окончил. Вечер был душным. Перед сном я принял душ, сделал несколько йогических упражнений и сел с открытыми глазами и прямой спиной. Минут через десять я находился уже в хорошо расфокусированном состоянии. В комнате было еще не темно. И тут на расстоянии метра от меня, чуть слева, появился силуэт пожилой женщины. Я вздрогнул, но из состояния деконцентрации не вышел. Удивительно, но я не испугался и даже не заподозрил в появлении женщины ничего удивительного, – в том состоянии сознания все воспринималось совершенно естественно. Я узнал в женщине свою бабушку Ирину Ивановну, которая умерла в восемьдесят четвертом году, когда я служил в армии в Казахстане. Бабушка была учителем литературы в моей школе. Она была очень доброй и мудрой женщиной. Именно она научила меня любить литературу и театр... Несколько минут она сидела на стуле молча. Потом позвала:

- Максим! – голос ее звучал очень внятно и не в моей голове, а снаружи.

Я еще раз вздрогнул и начал «вываливаться» из деконцентрации. Но призрак оставался на месте. Более того, он произнес фразу, которая запомнилась мне на все эти годы:

- Максим, если ты не хочешь дальше обманывать сам себя, то в твоей жизни не будет больше спокойствия и гармонии, а будет много бессмыслицы, душевной смуты и безумия.

Тут я окончательно вышел из деконцентрации и испугался. Призрак исчез. Я ощупал себя, включил свет, осмотрел стул, на котором сидел призрак. Стало по-настоящему страшно. Не призрака я испугался, а того, что «крыша поехала». Симптомчик шизофрении, что называется, налицо. Было уже поздно, но я схватил телефон и набрал номер Кирилла...

- Поздравляю, – прозвучал его веселый голос в трубке, – Его Величество Joker засвидетельствовал тебе свое почтение. Теперь вы лично знакомы. Здорово!

- Да, но при чем тут моя бабушка? Что за шутки такие?

- Конечно же шутки. Это ведь Joker! Он сам выбирает, в каком образе явиться. Хотя, насколько я знаю, он очень редко является в виде призрака. Обычно он проявляется через знакомого или незнакомого, но реального человека, через ощущения, через ситуации, книги, фильмы, мысли, но тебе, считай, повезло. Не думаю, что он будет докучать тебе как призрак, поэтому не бойся и продолжай свои упражнения.

- А то, что он сказал мне?

- Ну, так он выразился без обиняков. Так прямо и сказал то, что я тебе уже объяснял и о чем мы еще будем не раз говорить. Оставим пока эту тему... Как там у тебя продвигается идея Магического Театра?

- Есть кое-какие мысли, – я начал успокаиваться, – я заметил, что во время деконцентрации, когда мое физическое внимание – зрение, слух, ощущения – расфокусировано, начинает проявляться еще какое-то, нефизическое внимание, с помощью которого я могу строить в пространстве даже какие-то конструкции. Я пока не проверял с другими людьми, но мне кажется, что мог бы передать эти конструкции-состояния другому человеку. Одно из таких состояний я не могу назвать иначе, как «зеркало». Думаю, что это и есть ключ к Магическому Театру.

- Что ж, пожалуй, ты созрел. Попробуй собрать небольшую группу. Действуй.

В начале сентября я развесил на том же Психфаке объявления и провел свой первый Магический Театр...

За окном стемнело... Через час поезд будет уже в Саратове. Опять увижу Волгу... Когда пишу тебе письма – ощущение твоего присутствия – поразительное. Как призрак тогда... Только не видимый, а ощущаемый.

Пока, Анюшка. До следующего письма...

Максим

(4.08.03)

Третье письмо Ане

- А почему же писателям не удается строить личные отношения?

- А мы всегда можем придумать отношения получше. И придуманные удовлетворяют нас гораздо больше, чем реальные.

Джон Фаулз «Дэниел Мартин»

Письмо

Здравствуй, Аня!

Здравствуй, властительница души моей! Перечитал я вчера первые два своих письма тебе и лишний раз убедился, что сколько замечательные люди ни тратили на меня времени и сил, а остался я неисправимым засранцем. Сентиментальный воздыхатель, блин, зануда. Как от такого было не уйти... Хоть бы куража какого припустил! Когда работаю, – там да, бывает кураж и игра: «Замрите ангелы, смотрите, – я играю; моих грехов разбор оставьте до поры и насладитесь красотой игры!»[20] А в обычной жизни – ну полный пердомонокль! Не пронял меня еще Joker, не научил смеяться над собой, над всей этой смутой, которая жизнью зовется. Ну да и ладно: буду серьезен и уперт всем Joker’ам назло!

Сегодня днем на семинаре (я пока в Саратове) был такой случай. Вызвалась одна женщина лет сорока. Худая, бледная, и все такое: жизнь, говорит, кончена, мол, ни на что не надеюсь, один «депресняк». Муж бросил пять лет назад, и с тех пор она с мужиками не общается – боится их и не верит никому. Вижу, тут внешне – заниженная самооценка, а внутри – потребность, чтобы как маленькую девочку похвалили и оценили. Ну там во все эти психоаналитические игры я не полез, а сказал ей прямо:

- Выбери, Ира, в группе такого мужчину, перед которым ты бы больше всего комплексовала.

Выбрала: плечистый и крепкий красавец Ян. Попросил я его встать на стул повыше, а Ире говорю:

- Ты теперь вокруг него ходи, воздевай руки и пой следующий гимн: «О великий носитель Хуя»! (Дело нехитрое – я сразу просек, что вокруг этого вся петрушка).

Тут и вся группа засмущалась, а сама Ира сидит в полуобморочном состоянии и чуть языком своим не подавилась:

- Да я, да как же, да я и вообще-то не могу ничего сказать, а тут еще слова такие...

- Да, именно такие, и не промямлить их нужно, а спеть, как гимн. А слово Хуй еще Венедикт Ерофеев[xiv] вычеркнул из списка нецензурных слов и сказал, что писать его следует именно с большой буквы[21]. Может Ерофеев для тебя и не авторитет, но без того, что я тебе предлагаю, ты никуда из своей депрессии не вылезешь!

Группа постепенно оживилась, Иру подбадривают. Где-то полчаса бились, пока она с чувством (так что сам Станиславский закричал бы «верю!») не пропела эту фразу, воздевая руки и бегая вокруг довольного таким ходом дела Яна. Разрумянилась, похорошела – видно, что часть запретов слетела. Но это только полдела.

- Теперь, – говорю, – ты сама залезай на стул, а вокруг тебя будут все мужчины ходить и кой-чего в твой адрес восклицать.

Не знаю, кто тут что подумал, но замысел мой был лихим. Собрал я мужиков и тихонько сказал им, что они петь будут. И вот, ходит хоровод уже вокруг Иры и поет ей:

- О великая Властительница Хуя!

Прикинь, – она все поняла про себя. И остальные в группе тоже просекли, что к чему. Короче, красивый поворот восприятия! – это я сам собой доволен. Правда, «в остальном я фальшив, и фальшив до мозга костей»[22], как говорил Тригорин...

Расскажу, что было дальше в деле моего просвещения и знакомства с Joker’ом. До-олго еще рассказывать, восемь лет и жизнь меня утюжила (это только сознательно, а так – с самого рождения, как и любого из нас), и Кирилл объяснял, но я так и не взял в толк, что же это такое – Joker. Он – как Дао[23]: сразу и то, и это, и в то же время – и не то, и не это. Как неуловимый Джо из анекдота – которого никто не ловит. А зря, что никто не ловит! Ведь именно Joker, со всеми сложностями, смутой и безумием, которые он вносит в судьбу и от чего так хочется убежать и укрыться, может привести к тому, что (Кто!!!) есть «Путь, Истина и Жизнь»[24]...

В сентябре девяносто пятого года мы вновь повстречались с Кириллом. Встретились на Литейном и он завел меня в кафе, в котором мы потом частенько общались. Символическое очень кафе – «Арлекино». На стенах маски, фотографии клоунов и шутов всех времен и народов... Меню, правда, не сильно отличается от обычного хорошего кафе или ресторана...

- Что это у тебя, Кирилл, за привычка, – общаться в кафе?

- За едой усваивается лучше. А что до хорошего вина, так от него и Господь не отказывался...

Ну, гулять, так гулять. Деньжат у меня никогда особенно много не было, но на этих встречах с Кириллом я отрывался. В тот раз заказал себе шашлык из осетрины. Взяли на двоих бутылку хорошего итальянского вина... Кирилл выложил на столик стопку из нескольких книг.

- Ты уже понял и начал переживать на своей шкуре, что обнажение каждого нового конфликта и противоречия, которые ранее были вытеснены, приводит, мягко говоря, к некоторому усложнению жизни. А именно: теперь тебе приходится принимать во внимание все больший круг жизненных обстоятельств. Сложнее становится жить, а?

- Ну уж не легче, это точно.

- Но зато мы имеем здесь явный плюс: твоя жизнь становится все более и более уникальной. Тебе это надо?

- И хочется, и колется...

- Отлично. Еще одно противоречие. Вот как по этому поводу метафорически выразился сам Гермес Трисмегист[xv], – в руках у Кирилла оказалась какая-то сильно потрепанная книжка:

- «И человек, оказавшись в демиургической сфере, узнав в огне создания демиурга[25], он возжелал и сам стать демиургом, и получил на это согласие своего отца, и заключил он в себя всякую энергию семи планет-правителей. Те же, в свою очередь, возлюбили его, и каждый передал ему часть собственной природы. Познав же их сущности, причастившись их природы, возжелал он расторгнуть облачение их кругов и взглянул он сквозь небесную гармонию, и явил он низшей природе прекрасную форму Бога. Природа же, узрев красоту форм Бога, улыбнулась от нескончаемой любви человека, воспроизведя вид наипрекраснейшей формы в воде и тень на земле. И человек, увидев подобную самому себе форму, нашедшую свое место на земле и в воде, радостно приветствовал ее, и возжелал поселиться в ней, и поселился в неразумной форме. А природа, получив его – предмет своей любви, вся объяла его, и смешалась с ним, ибо любовь была взаимной. И потому, в отличие от всех живых существ, населявших землю, человек двойственен. Телом он смертен, а как сущностный человек – бессмертен. Ибо, будучи бессмертным и обладая властью над всем, он претерпевает то же, что и смертные, будучи подвластен року»[26].

- Уникальность и двойственность... То есть страданий нам никак не обойти?

- Давай определимся, что такое страдание?

- Ну, как, – это мучения, боль, страх...

- В принципе верно, – Кирилл разлил по третьей рюмке, – но не совсем. Достоевский, например определял страдание, как видение лучшего, при невозможности его достичь.

- Мне нравится это определение. В нем содержится намек на то, что боль может быть, а может и не быть страданием. Если ты сравниваешь ее с чем-то лучшим, то тогда и страдаешь. А если просто проживаешь, как элемент своей судьбы, ни с чем не сравнивая и не претендуя на лучшее, – такое состояние можно назвать принятием своей боли, – то это уже и не страдание.

- Вино определенно придает красноречия. Красиво излагаешь! И не только красиво, но и в точку попал. Действительно, мы можем увеличивать накал драматизма жизни, но это будет именно драма, а не трагедия, – накал, а не страдание. Еще в шестнадцатом веке об этом писал Монтень[xvi]: «Людей, как гласит одно древнегреческое изречение, мучают не самые вещи, а представления, которые они создали о них... Ведь если страдания и впрямь порождаются в нас нашим рассудком, то, казалось бы, в нашей власти вовсе пренебречь ими или обратить их во благо... Если то, что мы называем злом и мучением, не есть само по себе ни зло, ни мучение, и только наше воображение наделяет его подобной окраской, то никто иной, как мы сами, можем изменить ее на другую. Располагая свободой выбора, не испытывая никакого давления со стороны, мы, тем не менее, проявляем необычайное безумие, отдавая предпочтение самой тягостной для нас доле и наделяя болезнь, нищету и позор горьким, отвратительным привкусом, тогда как мы могли бы сделать этот привкус приятным. Ведь судьба предоставляет нам только суровый материал. И нам самим предоставляется придать ему форму. Давайте посмотрим, можно ли доказать, что то, что мы зовем злом, не является само по себе таковым, или, по крайней мере, чем бы оно ни являлось, что от нас самих зависит придать ему другой привкус и другой облик. Ибо все, в конце концов, сводится к этому[27]». Но для этого одного только действия Joker’а недостаточно. Он будоражит, вскрывает вытесненные противоречия и тем самым призывает тебя самого – существо свободной воли, либо страдать от этого, либо взяться за работу. Если выражаться академическим слогом, то обнаженные противоречия можно и нужно интегрировать[28]. И тем самым как раз перевести страдание в уникальность и накал жизни. Но, ты понимаешь, – на халяву все равно не проскочишь! Платить придется.

- Чем?

- Непрерывным бдением и волевым усилием. Перед тобой открывается богатство жизненных сюжетов во все большей их сложности и накале. Если упустишь – будешь страдать. Удержишь – внесешь, скажем так, в копилку общечеловеческого опыта и культуры значительный вклад.

- Ишь – тоже кудряво говоришь. Но мне-то что за дело до какой-то общечеловеческой копилки? А если я хочу счастливо и гармонично жить, наслаждаться жизнью?

- Вряд ли получится. Слишком уж нагрешили мы, от Адама начиная. Но это не есть плохо. Бог дал человеку свободу воли. Человек ей воспользовался. В результате возникла сложная структура взаимодействия с Богом: сюда входят сюжеты ослушания, конфликта и бунта, рождения героя, наказания, покаяния, послушания[29]. Не будь всего этого, – не было бы культуры и индивидуальности. Так что сложностью и необходимостью трудиться и «в поте лица своего есть хлеб»[30]мы платим за свою индивидуальность и уникальность. Вот прочти-ка эти строки из «Добротолюбия» – святого Антония[xvii], – подвинул ко мне огромный том в красной обложке с тиснеными золотом буквами, – вот этот абзац:

«Изводя на подвиг кающегося, Дух Божий, призвавший его к покаянию, подает ему и свои утешения, учит не возвращаться вспять и не прилепляться ни к чему из вещей мира сего. Для этого он открывает очи души и дает ей узреть красоту чистоты, достигаемой трудами покаяния, и через то вызревает в ней рвение к совершенному очищению себя вместе с телом, чтобы стали они одно по чистоте. Ибо в этом цель обучительного руководства Духа Святого, чтобы очистить их совершенно и возвести их в то первобытное состояние, в котором находились они до падения[31]».

- Скажи, а Дух Святой и Joker, – это не одно и то же?

- Не совсем грамотный вопрос. Здесь разные системы координат.

Я не понял, что это значит, но промолчал. Молчал и Кирилл. Воспользовавшись паузой, я принялся за осетрину. Сознание глубины «попадалова» на миг разверзлось какой-то пропастью перед моим внутренним взором, – по спине побежали мурашки и я даже перестал жевать, – но это длилось лишь несколько секунд. Я молча доел, затем решился спросить:

- И что же, мы обречены либо сидеть в заднице, либо все время карабкаться из нее наверх?

Кирилл усмехнулся:

- Один из вариантов ответа на этот вопрос – да!

- А есть варианты?

- Конечно. Если бы логика нашей жизни была бы по-Аристотелевски линейна, было бы скучно. Вариантов много, только за один раз ты все не поймешь. К тому же жизнь еще не начала тебя как следует трепать, чтобы мы обсуждали иные формы ответа. Могу сказать лишь то, что путь к уникальности есть то, что у Юнга называется индивидуация. Люди исхитрились находить многие пути, как выйти из того исходного противоречия, которое мы с тобой пока муссируем с разных сторон. Один из вариантов – стирание индивидуальности и, в результате, обеднение жизни. Этим приходится расплачиваться людям, сделавшим такой выбор[xviii]. Вот что на этот счет пишет Владимир Шмаков[xix], – русский герметист начала двадцатого века, – на этот раз Кирилл сам зачитал абзац из еще одной книги, – «В самой индивидуальной монаде[32], поскольку она проявляет сознание в мире бытия, происходит раскол, и принцип индивидуальности выливается в принцип Великого Бинера[33] духа человеческого – порождения в нем двух типов души, дополняющих друг друга. Поскольку человек живет истинной жизнью личности, то есть ощущает свою индивидуальность, поскольку в его духе происходит этот раскол; то чем больше человек убеждается в этом разделении в самых недрах существа своего, тем больше приближается он к своей конечной цели. Вместе с тем каждый из этих двух типов души человека по отдельности есть нонсенс, и дополняя отрицанием друг друга, они друг друга утверждают. Соединение их в одно – это потеря личности, потеря индивидуальности, возврат в Целое для сна без грез и сознания. Высшая степень раздробленности – это высший расцвет начала индивидуальности, это высший рост сознания, это слияние с Целым, оставаясь самим собой.»[34]

- Что же, – выбирать или сон без грез и сознания, или слияние с Целым, оставаясь самим собой?

- Да у тебя-то выбора уже нет. Ты же с Joker’ом знаком...

- Но почему? Я же не выбирал?

- Не знаю почему. Вернее, объяснить это в рамках линейной логики невозможно. Считай, что попал ты, дружище... Ну что, еще по рюмочке?

Я подумал, что сейчас должны лихорадочно завертеться мысли, начнут возникать все новые вопросы... Нет. Просто сидел, разглядывая какую-то клоунскую маску да потягивая кисловатое вино. Официантка принесла чай.

- Я бы к сказанному добавил еще немного, – произнес Кирилл, – Давай подытожим. Что получается? Проходя через обнажение все новых противоречий и научаясь принимать их, ты расширяешь свое сознание на все новые и новые обстоятельства, которые раньше были за бортом сознания. То есть, ты всякий раз будешь как бы рождаться во все более и более объемный мир. Но вместе с тем, интеграция каждого противоречия и конфликта порождает ресурс – то есть силу для того, чтобы быть готовым к обнажению следующего слоя противоречий, – более глубоких и, иногда, более болезненных. Глаза открываются все шире, но у тебя уже есть силы, чтобы не закрывать их больше, а видеть возвышенно и любить то, от чего раньше хотелось сбежать и забыться...

- Любить? Это новый поворот...

- Да, да, – именно любить. Вот мы и подошли к самому главному. Пока это не осилишь всем своим нутром, дальше ходу нет. Вот, посмотри, что сказано об этом у Лосева[xx]: «Когда Платон[xxi] захотел очертить предмет своей эстетики, он назвал его не больше не меньше как любовью. Платон считал, что только любовь к прекрасному открывает глаза на это прекрасное, и что только понимаемое как любовь к знанию есть знание подлинное. В своем знании знающий как бы вступает в брак с тем, что он знает. И от этого брака возникает прекраснейшее потомство, которое именуется у людей науками и искусствами. Любящий всегда гениален, так как он открывает в предмете своей любви то, что скрыто от всякого нелюбящего. Обыватель над ним смеется, но это свидетельствует только о бездарности обывателя. Творец в любой области, в личных отношениях, в науке, искусстве, общественной деятельности – всегда есть любящий. Только ему открыты новые идеи, которые он хочет воплотить в жизни и которые чужды нелюбящему»[35].