Схема классической цепи обратной связи TOTE
В соответствии с аристотелевым определением “души живых существ”, живое существо, организуя свою жизнедеятельность, придерживается модели TOTE. Путем проверки (тестирования) оно “различает” свое продвижение к цели, избирая главным свидетельством сенсорное восприятие. Если же оно не достигает цели, то совершает определенные действия, повторяя попытки добиться данной цели.
Эта концепция в корне отличается от моделей Павлова и Скиннера, которые определяли истинные процессы, происходящие за “поведенческой ширмой”, как рефлексы и последовательность стимулов и реакций. Для Аристотеля разум не является рефлексом. “Душа” действует на ином уровне, нежели просто восприятие стимула, вызывающего ответную реакцию. Стимул, скорее, оказывает более или менее незначительное влияние, если только не соотносится с целью или “конечной причиной”. В аристотелевой модели фактором, определяющим поведение, является не стимул, а цель.
Взгляд Аристотеля полностью совпадает с моими наблюдениями за собственным сыном, когда он в возрасте нескольких месяцев учился управлять своим телом. “Стимулы” никак не влияли на него, если только не совпадали с какими-то его внутренними целями или намерениями. Вместо неосознанного и рефлексивного реагирования на внешние раздражители, его двигательная активность сосредоточивалась вокруг предметов, в которых он был внутренне заинтересован. Например, к нескольким своим игрушкам он с самого начала был явно неравнодушен, другие же полностью игнорировал. Он начал с ними играть, лишь когда заинтересовался ими из-за каких-то своих внутренних целей или устремлений. После этого он играл с ними, подключая цепь обратной связи TOTE. Если ему хотелось что-нибудь достать, он “тестировал”, прикидывая на взгляд расстояние между своей рукой и предметом, затем “действовал”, пытаясь ухватить предмет рукой, промахивался, вновь “действовал”, опять промахивался, но, уже приблизившись к цели, продолжал в том же духе и, наконец, добивался, чего хотел. После этого он “выходил” и обращал свой интерес к чему-либо еще. Все это более напоминает ориентированную на достижение цепь обратной связи, нежели реакцию на стимул.
Наблюдение за младенцами в первые недели и месяцы жизни (Bower, 1985) подтверждают также взгляд Аристотеля на поведение. В обычном эксперименте ребенок усаживался напротив привлекательной игрушки, например машины. По желанию ребенка игрушка двигалась с остановками. Чтобы машина остановилась, ребенок должен был попасть ступней поперек светового луча, что не позволяло машине сделать поворот. Чтобы она могла ехать дальше, ребенку следовало поднять ногу. Большинству детей было интересно, что машина то едет, то останавливается. Они живо оценивали ситуацию и быстро обнаруживали, что движение зависит от того, как они двигают ногой. Они начинали использовать сразу обе ноги и вскоре обнаруживали, что нужно делать, чтобы произошло событие, то есть движение или остановка автомобиля. Ранее теоретики придерживались мнения, что ребенок более всего был заинтересован в событии — “подкреплении” или вознаграждении, которое побуждало его учиться, то есть в самом автомобиле. Но затем исследователи начали убеждаться в том, что самым главным для ребенка было вовсе не событие, а поиск способов управления происходящим. Процесс познавания сам по себе служил подкреплением — именно узнавание того, каким образом можно вступать в контакт и оказывать влияние на внешний мир служило подкреплением.
Изменив соответствующим образом параметры эксперимента, исследователи смогли проверить, действительно ли ребенок более заинтересован в возможности управлять, нежели в самом событии. К примеру, если степень подконтрольности события уменьшалась, то есть, если, двигая ногой, ребенок не всегда мог остановить или привести машину в движение, то он повторял попытки до тех пор, пока не находилось решение. Отыскав решение, ребенок, как правило, довольно быстро охладевал к этому занятию, и возвращался к нему лишь изредка, дабы убедиться в том, что событие все еще ему подвластно.
В данном примере следует отметить два важных момента: 1) успешное применение способности “различения” и “пространственного движения” является самоподкрепляющим; и 2) человек учится влиять на окружающий мир только через взаимодействие, приспосабливая свои реакции к цепи “обратной связи”[3].
Макростратегии и TOTE
TOTE предоставляет в наше распоряжение основополагающие построения и категории, необходимые для разработки эффективных стратегий деятельности. Например, общая схема любой компьютерной программы, может быть описана в терминах особой модели TOTE. Таким образом, в частности, работает программа проверки орфографии. Ее цель — обеспечить правильное написание слов. Она проверяет все слова в тексте и обнаруживает не соответствующие норме. Она сообщает об этом пользователю и вносит исправления.
Макростратегия просматривается также в начальных главах книги Бытия. Каждый из дней творения есть своего рода TOTE, когда Бог приступает к реализации конкретной цели своего творения (“И сказал Бог: да будет ...”), предпринимает конкретные действия для ее достижения (“И создал Бог...”), а затем дает ей оценку (“И увидел Бог, что это хорошо”.)
Для моделирования “макростратегий” гениев необходимо определить, как изучаемые нами лица использовали различные элементы TOTE.
1. Каких целей они добивались?
2. Какими свидетельствами и способами их проверки они пользовались для создания цепей обратной связи, служащих определению их продвижения к цели?
3. Каким набором средств и методов они пользовались для достижения своих целей?
Ответив на данные вопросы, мы получим “макростратегию” данного человека. Например, исходя из того, что нам уже удалось выяснить об Аристотеле, мы можем определить его макростратегию следующим образом:
1. Целью Аристотеля было нахождение “первооснов” во всех явлениях природы.
2. Доказательство Аристотеля подразумевало наличие посылок, которые были бы одновременно и логическими и (“обратимыми” и без явных обратных примеров) и “наглядными”.
3. Предпринимаемые Аристотелем шаги включали: а) изучение проблемного пространства путем постановки фундаментальных вопросов; б) нахождение “среднего” (основных причин и свойств, объединяющих общие принципы с частными примерами) с помощью индуктивного процесса, подразумевающего нахождение общих элементов, присутствующих в различных примерах данного явления; в) оформление результата в силлогизм, который можно проверить и продемонстрировать.
Микростратегии и пять чувств
Определение микростратегий подразумевает изложение познавательно-поведенческих подробностей проведения в жизнь конкретной макростратегии. В модели НЛП микростратегии связаны с тем, как человек использует свои сенсорные “репрезентативные системы” — мысленные образы, внутренний диалог, эмоциональные реакции и т.д. — для выполнения задачи или TOTE.
Как и НЛП, Аристотель охарактеризовал базовые элементы мыслительного процесса как неотделимые от нашего сенсорного опыта. Основной посылкой Аристотеля в этой связи было следующее: стремясь к достижению разнообразных целей, животные должны двигаться, а для этого им необходим сенсорный контакт с окружающим миром, направляющий это движение в соответствии с этими целями. Данный сенсорный контакт создает фундамент того, что станет “мыслью” и “умением”. Во “Второй аналитике” он дает этому следующее описание:
“...Такая способность, очевидно, присуща всем животным, ибо они обладают прирожденной способностью различать, которая называется чувственным восприятием. Но хотя чувственное восприятие врожденно, однако у одних животных что-то остается от воспринятого чувствами, а у других не остается. Одни животные, у которых [ничего] не остается [от воспринятого чувствами], вне чувственного восприятия или вообще не имеют знания, или не имеют [знания] того, от чего не остается [никаких запечатлений]. Другие же, когда они воспринимают чувствами, что-то удерживают в душе. Если же таких [запечатлений] много, то возникает уже некоторое различие, так что из того, что остается от воспринятого, у одних возникает некоторое понимание, а других нет.
Таким образом, из чувственного восприятия возникает, как мы говорим, способность помнить. А из часто повторяющегося воспоминания об одном и том же возникает опыт, ибо большое число воспоминаний составляет вместе некоторый опыт. Из опыта же, т.е. из всего общего, сохраняющегося в душе, из единого, отличного от множества, того единого, что содержится как тождественное во всем этом множестве, берут свое начало искусство и наука: искусство — если дело касается создания чего-то, наука — если дело касается сущего”. (Вторая аналитика, II 19, 99 b 34—100 а 9)
Аристотель определил основополагающий процесс мышления как индуктивный процесс с помощью которого: 1) “сенсорные восприятия” (sense-perception) оставляют впечатления в “душе”; 2) впечатления, которые остаются, становятся “воспоминаниями”; 3) часто повторяемые “воспоминания” о каком-то конкретном явлении сливаются в “единый” или “универсальный опыт”; 4) совокупность данных универсалий образует фундамент для “искусства” и “науки”. Таким образом, присущие нам умственные способности происходят из наших способностей использовать чувства для восприятия, а затем и для представления и запоминания воспринятого.
Если в НЛП термин “нервная система” заменить на слово “душа”, то многое из описанного у Аристотеля будет отражать основные теоретические положения об умственных процессах, принятые в НЛП. Например, “универсалия”, состоящая из ряда воспоминаний — “из единого, отличного от множества, того единого, что содержится как тождественное во всем этом множестве” — отражает исходную идею, лежащую в основе принятой в НЛП концепции логических уровней. Совокупность поступков образует основу способностей; совокупность способностей составляет основу убеждений и системы ценностей; совокупность убеждений и ценностей составляет основу ощущения человека как личности. Все эти уровни восприятия, однако, базируются на микроуровне через сенсорное восприятие.
В своем трактате “О душе” Аристотель подразделил все наши чувства на пять основных категорий: зрение, слух, осязание, обоняние и вкус. Аристотелевы пять чувств соответствуют пяти “репрезентативным системам”, принятым в процессе моделирования НЛП — визуальной, аудиальной, кинестетической, олфакторной и вкусовой. Согласно Аристотелю, пять чувств снабжают “душу” информацией о тех свойствах внешнего мира, которые находятся в определенных границах.
“Предмет каждого чувства, как полагают, — одна противоположность, например: зрения — белое и черное, слуха — высокое и низкое, вкуса — горькое и сладкое. В осязаемом же имеется много противоположностей: теплое — холодное, сухое — влажное, твердое — мягкое и подобные же противоположности других свойств. Что касается указанного сомнения, то оно до известной степени устраняется тем, что и у других чувств имеется много противоположностей, например: у голоса имеется не только высокий и низкий тон, но и сила и слабость [звука], нежность и грубость и тому подобное; у цвета имеются и другие сходные различия”. (О душе, II 11, 422 b 22—31)
Данные “противоположности” соответствует тому, что в НЛП называется субмодальностью. Субмодальности — это конкретные воспринимаемые качества, фиксируемые какой-либо из пяти первичных сенсорных модальностей. Наша визуальная модальность, например, может воспринимать такие качества, как цвет, яркость, форма, объем и т.д.; аудиальная модальность — громкость, высоту, ритм и т.п. Каждая субмодальность фиксирует качества, варьирующиеся в пределах двух противоположностей: цветной <=> черно-белый, яркий <=> тусклый, громкий <=> тихий, высокий <=> низкий, горячий <=> холодный, тяжелый <=> легкий и т.д.
Согласно Аристотелю, именно соотношение между этими качествами и определяет нашу реакцию на объекты и переживаемые ситуации.
“Вот почему мы не ощущаем теплого и холодного, твердого и мягкого, когда они одинаковы [с нашими органами], а ощущаем, когда они отличаются в степени, поскольку ощущение есть как бы некая средина между противоположностями, имеющимися в ощущаемом. Благодаря этому оно различает ощущаемое, ибо середина способна различать, так как она становится одной крайностью по отношению к каждой другой из двух крайностей”. (О душе, II 11, 424 а 2—7)
Таким образом, ощущение представляет собой способность замечать отношение между этими противоположностями, то есть фиксировать различия и соотношения различий. Аристотель подразумевал, что именно эти “соотношения” воспринимаемых качеств, а не объекты сами по себе определяют наш способ реагировать на что-то. Иными словами, для нашего разума или “души” важнее информация о данных нам в ощущениях качествах предметов, а не предметы сами по себе. Или, как выразился Аристотель, “ведь в душе находится не камень, а форма его”. Другими словами, “форма” более важна, чем “содержание”, а следовательно, модель мира, основанная на наших ощущениях, имеет большее значение, чем объективная реальность самого мира. Эти “субмодальные” качества и являются исходными “формальными причинами” моделей мира в нашем сознании.
Согласно Аристотелю, именно соотношение этих двух противоположностей и определяет, что будет доставлять удовольствие, а что вызовет страдания, а значит, и то, к чему следует стремиться, а чего избегать. Если чего-то слишком много на любом из противоположных полюсов, оно начинает вызывать дискомфорт. Комфорт ощущается только на определенном участке равновесия. Если мы садимся слишком близко к огню, он может нас опалить, если слишком далеко — он нас не согревает.
С подобной точкой равновесия в наших ощущениях самым непосредственным образом связаны эмоции — страдаем ли мы или испытываем наслаждение. Таким образом, с точки зрения Аристотеля, мы постоянно стремимся сохранить данное состояние равновесия. Иными словами, страдание и наслаждение дают знать о степени сбалансированности системы.
Первостепенное внимание при моделировании микростратегий на базе НЛП уделяется роли чувств и их “субмодальностей” в мыслительном процессе индивида. Очевидна особая значимость этих свойств для таких процессов художественного творчества, как живопись и музыка, где динамическая сбалансированность цветов и звуков является основой гармонии.
Аристотель также непосредственно связывал эти свойства ощущений с восприятием страдания и наслаждения. Гении, несомненно, находят наслаждение в самой своей деятельности. Их увлеченность своим делом может проявиться как эффект познавательной микроструктуры, в которой выражается их предмет. Например, с помощью НЛП было обнаружено, что в основе таких явлений, как фобии, мании и пагубные привычки, лежат весьма незначительные изменения в свойствах восприятия. Были разработаны весьма действенные методы лечения подобных отклонений, с помощью которых пациенты обучались непосредственно управлять своими внутренними ощущениями, чтобы приводить в соответствие “отношения” ключевых свойств.
Данные качества, как можно убедиться, играют значительную роль в способности индивида отличать “игру воображения” от “действительности”, а “память” — от “фантазии”.
Роль памяти и воображения
Помимо указанных свойств ощущений, еще одним основополагающим элементом в микроструктуре “мышления” и “мыслительных стратегий” является способность вспоминать и ассоциировать одни ощущения с другими. В аристотелевой модели поведения “душа” использует внутренние мысленные репродукции сенсорного опыта и с их помощью определяет, к чему следует стремиться, а чего избегать. Память позволяет живому существу вовлекать больший объем опыта, в том числе касающийся и таких предметов, которые нельзя ощутить в данное время и в данном месте. “Мысли” возникают скорее из оставшихся сенсорных впечатлений, чем из текущих ощущений. Эти впечатления обретают форму “воображения” и “памяти”.
Аристотель был уверен, что по своей сути разум есть деятельность. Поэтому восприятие и память происходят из этой же “деятельности” или “движения”. Он утверждал, что двигательный процесс (чувственное раздражение), связанный с актом восприятия, оставляет определенное впечатление о воспринимаемом, подобно тому, как приложенная печать оставляет оттиск.
По мнению Аристотеля, “воображение... есть такое движение, которое не может быть без ощущения” (О душе, III 3, 428 b 14—15).В результате оно также может оставлять в памяти впечатления, неотличимые от впечатлений, оставшихся от действительных ощущений. Данные совокупности сенсорных впечатлений становятся основой всякого мышления.
Для Аристотеля процесс “мышления” начинается, когда “впечатления” приходят во взаимосвязь по “закону ассоциации”, которому он дает следующее описание в своем трактате “О памяти”:
“Отдельные припоминания, как они происходят на опыте, обязаны тому, что вслед за одним движением естественным образом происходит другое, следующее ему в установившемся порядке. Если бы данный порядок был необходим, то когда бы субъект ни испытывал предыдущее из двух движений, таким образом ассоциированных, он неизбежным образом испытывал бы последующее; если же, однако, данный порядок был бы не необходим, а лишь привычен, то только в большинстве случаев испытывал бы субъект последнее из двух движений.
Но как то в действительности случается, есть некоторые движения, испытав которые лишь однажды, люди обретают привычное впечатление о них более глубоко, чем они хранят о других, испытанных ими множество раз; так вот и увидев некоторые предметы лишь однажды, мы помним их лучше, чем другие, которые мы могли видеть часто. Так что, когда бы мы ни припоминали, мы переживаем некоторые из предыдущих движений, пока, наконец, не испытаем того, после которого в привычном порядке следует искомое нами”.
Описываемый Аристотелем процесс сходен с тем, который в НЛП называется “якорением”. Когда два переживания следуют одно за другим в довольно ограниченном временном интервале, они могут быть связаны или “заякорены” вместе, так что одно из переживаний становится триггером для другого. Как заметил Аристотель, подчас ассоциация может образоваться при первой же попытке. Когда сенсорные образы некоего ряда ассоциируются друг с другом в определенной последовательности, она образует основу мыслительной “стратегии”.
Ясно, что способность запоминать и создавать ассоциации будет играть ведущую роль в феномене гениальности. К примеру, феноменальная и практически мгновенная музыкальная память Моцарта часто приводится как “свойство” и одновременно “причина” его музыкального гения. Один из важных вопросов, связанных с изучением стратегий гениальных людей, заключается именно в том, являются ли такие способности “врожденными”, то есть “генетическими”, или же их можно развить.
Как представляется с позиций НЛП, если у отдельных людей и имеются генетические склонности, то эти же способности могут быть развиты с помощью определенных приемов и методов. Таким образом, уместно провести исследование тех микропроцессов, благодаря которым гениальные люди увеличивают свою способность к запоминанию и ассоциированию отдельных сенсорных опытов. Например, в модели НЛП имеются некоторые микроповеденческие ключи-сигналы, которые играют роль “ключей доступа”, однако, как правило, упускаются из виду при изучении феномена гениальности. “Ключи доступа” служат для припоминания прошлого опыта и образования ассоциаций. Ключом доступа может служить как идеосинкретический знак, вроде щелчка пальцами или хмыкания, так и более глубокие и универсальные, например, бессознательные движения глаз и характер дыхания.
Наблюдение и отслеживание столь неявных знаков может дать ключ к пониманию образа мышления индивида и использоваться для облегчения ассоциативных процессов. Например, одна из наиболее эффективных стратегий НЛП — “стратегия правописания”, в которой индивид облегчает процесс создания зрительного образа и запоминания орфографии слова, обращая глаза вверх (и, как правило, влево) в момент изучения или припоминания нужного слова.
Аристотель полагал, что сенсорная информация из внешнего мира оставляет впечатления, которые могут ассоциироваться друг с другом или со сконструированными впечатлениями, вызванными внутренней активацией системы органов чувств (т.е. воображением). Данные ассоциации образуют мысленные “идеи”, или копии последовательностей приходящей от органов чувств внешней информации и внутренне генерированного переживания. Ассоциации текущих ощущений с будущими последствиями создают основу для “просчитывания” и “размышления”. Эти ассоциации, в свою очередь, побуждают живое существо двигаться либо в направлении, либо прочь от окружающих его объектов. На другом уровне — при наличии должного количества и частоты повторений собственных воспоминаний — из совокупностей подобных переживаний возникает “универсальное” восприятие, служащее основанием для объединения отдельных “опытов” в “некоторый опыт”. Как заключает Аристотель во “Второй аналитике”:
...Академия Знакомств (Sоblаznenie.Ru) - это практические тренинги знакомства и соблазнения в реальных условиях - от первого взгляда до гармоничных отношений. Это спецоборудование для поднятия уверенности, инструктажа и коррекции в горячем режиме. Это индивидуальный подход и работа до положительного результата...
“Таким образом, эти [приобретенные] способности не содержатся [в душе] в обособленном виде и не возникают из других способностей, в большей мере познавательных, а берут свое начало от чувственного восприятия... ибо хотя воспринимается единичное, но восприятие есть [восприятие] общего, например человека, а не человека Калия...
Итак, ясно, что первоначала нам необходимо познать через наведение, ибо таким именно образом восприятие порождает общее”. (Вторая аналитика, II 19, 100 а 9—100 b 5)
Общие свойства
Согласно Аристотелю, процесс индуктивного определения универсалий по отдельным сенсорным восприятиям осуществляется посредством “общего чувства” (common sense) — особого участка “души”, где встречаются все чувства. Одной из функций “общего чувства” является фиксирование того, что повторяется в ряде [сенсорных] опытов, то есть некой неизменной данности. Неизменные данности, или “универсалии”, понимаются как ряд не имеющих собственного наполнения качеств, которые Аристотель назвал “общими свойствами” (common sensibles) и которые являются отличительными признаками, воспринимаемыми всеми чувствами.
“Но не может быть особого органа чувства для восприятия общих свойств — они воспринимаются каждым чувством привходящим образом; таковы движение, покой, фигура, величина, число, единство”. (О душе, III 1, 425 а 13—15)
Заслуживает внимания то, что “общие свойства” Аристотеля не являются функцией какой-либо отдельной сенсорной модальности. Они находятся на другом уровне, нежели “пары противоположностей” или так называемые субмодальности в НЛП, воспринимаемые отдельными чувствами (цвет, объем, форма и т.д. — для зрения; тон, темп, высота и т.д. — для слуха; температура, давление, текстура и т.д. — для осязания). “Общие свойства” определяют отношения между восприятиями и впечатлениями, оставляемыми ощущениями.
Например, “интенсивность” есть нечто, что можно зафиксировать в любом ощущении. Есть интенсивность цвета, звука, вкуса, запаха или воздействия. То же самое относится к “числу” — можно видеть три вещи, слышать три вещи, ощущать три вещи и т.д. Положение в пространстве и движение также воспринимаются посредством всех чувств. Можно видеть, слышать, ощущать на ощупь или по запаху нечто, исходящее из определенного места или движущееся в определенном направлении. Данные свойства не являются функцией какого-либо одного чувства. Они являются чем-то, что может восприниматься всеми чувствами и облегчать процесс передачи информации между различными чувствами. Согласно Аристотелю, “общие свойства” позволяют нам выполнять умственные операции более высокого уровня.
К примеру, Бауэр (Bower, 1985), проводивший упоминаемые выше эксперименты с научением младенцев, выяснил, что детям с самого раннего возраста проходится решать весьма сложные концептуальные проблемы. Скажем, решать такие вопросы: “Является остановившийся объект тем же самым, что и движущийся объект? Может ли объект оказаться внутри, сверху, позади другого объекта, а затем появиться вновь в прежнем виде?” Чтобы решить эти проблемы — а ребенок справляется с ними довольно быстро, — он не сосредоточивается на особых чувственных свойствах объекта, то есть цвете, текстуре, форме и запахе. Согласно Баyэру:
“Менее осязаемые свойства объекта — движение, местонахождение или положение — представляют гораздо большую важность в мышлении ребенка. Эти формальные (скорее, чем чувственные) свойства раздражения явились теми качествами, которые могут передаваться и интерпретироваться несколькими чувствами одновременно. Возьмем, например, движение материнской груди к младенцу. Движение может ощущаться по запаху или прикосновению. Еще один пример формального свойства раздражения — симметрия. Будучи расположенным строго впереди, источник звука производит совершенно одинаковое раздражение на оба уха. Если он расположен справа, то правое ухо раздражается раньше и более ощутимо, чем левое, а если слева — то наоборот. Симметрия работает одинаково хорошо при прослеживании запахов, вибраций или каких-нибудь видимых объектов.
Так же, как движение и положение, симметрия раздражения не подчинена какому-либо чувству и является формальным свойством раздражения. Я подумал, что, быть может, мир ощущений ребенка и был закодирован так, чтобы воспринимать эти формальные свойства, а не реагировать на какие-то специфические детали”.
“Формальные свойства раздражения” Бауэрa представляют собой то, что Аристотель определил как “общие свойства”. Бауэр заинтересовался возможностью использовать эти формальные свойства для содействия передаче информации от одного чувства к другому, чтобы помочь физически неполноценным детям, например, слепорожденным. Он сообщает:
“Казалось, почти невозможно научить младенцев передавать воспринимаемую информацию от чувства к чувству. Нам требовалось “приспособление”, которое могло бы преобразовывать формальные свойства, хорошо заметные в обычном случае, — симметрию, движение, местонахождение, — в звуки. Изготовив это приспособление, мы смогли использовать его в темноте на зрячих детях или на детях слепых для выяснения, смогут ли они “видеть” посредством звука”.
Бауэр и его коллеги разработали прибор, названный “звуковым поводырем”. Он надевался, как повязка, на голову ребенка и вырабатывал ультразвуковые импульсы. Высота слышимого сигнала указывала на расстояние до объектов. Высокий тон отвечал далеким объектам, низкий — близким. Амплитуда сигнала обозначала величину объекта в поле ультразвуковых волн (чем громче звук, тем больше объект, чем тише — тем меньше). Текстура поверхности объекта определялась чистотой звука. Ожидая, что потребуется медленное и постепенное обучение, Бауэр был изумлен первыми же результатами.
Младенец шестнадцати недель от роду был полностью слеп. Беззвучный объект то медленно приближался к лицу ребенка, то удалялся от него. При совершении объектом этого перемещения в четвертый раз глаза ребенка начали сходиться при его приближении и расходиться при его удалении. При седьмом повторе ребенок начал протягивать ему навстречу руку.
Затем его протестировали на объекты, движущиеся вправо и влево. Он следовал за ними головой и глазами, пытаясь до них дотянуться.
После этого Бауэр испробовал звуковой поводырь еще на нескольких слепых младенцах, наиболее примечательной из которых была девочка, которая начала пользоваться поводырем в возрасте около семи месяцев. В то время она училась ползать, но боялась слишком удаляться. После нескольких занятий с поводырем она стала гораздо увереннее. К двух годам она разгуливала вверх и вниз по лестнице, что совсем непросто даже для нормально видящего ребенка. Поводырь “посылал” ей весьма сложные сигналы от ступенек, но девочке, похоже, нравилось получать сложные сообщения, так же, как и бегать вверх-вниз по лестнице. Когда у нее не было поводыря, она научилась топать ножкой и ориентироваться по отраженному звуку.
Интересно, что когда Бауэр попытался применить поводырь на более взрослых детях, он обнаружил, что им большой помощи сигналы оказать не могут. Как выяснилось, после того, как ребенок узнавал, что звук является свойством объектов, он утрачивал способность использовать его в качестве посредника в восприятии более абстрактных свойств, необходимых для передачи информации между чувствами.
После многих экспериментов со звуковым поводырем Бауэр пришел к заключению, что новорожденный младенец наиболее чувствителен к формальным свойствам раздражения или “общим свойствам”, таким как симметрия, движение и положение, и что эти формальные свойства действительно могут передаваться от чувства к чувству — зрительная информация преобразовываться в звуковую и т.д.
Как представляется, изначально чувства не настолько узко специализированы, чтобы сосредоточиваться на весьма слабых ощущениях, ассоциированных лишь с определенными чувствами. В процессе развития восприятий, чувства “научаются” опытом и все более сосредоточиваются на “объектах” и “вещах”, частично утрачивая свою восприимчивость к “общим свойствам”. Согласно Бауэрy:
“Наш взрослый мир восприятий весьма чувствен — полон красок, запахов, звуков и т.д. Но мир новорожденного не чувствен — он “воспринимающ”. Ребенок обрывает “цветы” формальных характеристик, ассоциированных с чувственным опытом, не притрагиваясь к “стеблю” самих чувственных опытов... Я думаю, что дети реагируют именно на формы раздражения, и чувство, обеспечивающее наилучшую форму, станет тем, в котором они будут специализироваться”.
Способность передавать сообщения от одного чувства к другому, по-видимому, и является основополагающим свойством гениальности. Музыкальный гений Моцарта, к примеру, не произошел от одной лишь его способности узнавать ноты и воспроизводить по ним определенного качества звуки, то есть с нужного темпа, громкости и тона. Его дар заключался в восприятии и передаче посредством звуков глубинных форм, взаимосвязей и “универсалий”. Рассматривая далее в этой книге его творческий процесс, мы увидим, что Моцарт обладал исключительным даром приводить звуки в гармонию со всеми остальными чувствами. Для Моцарта эмоциональность, душа и хороший вкус требовались в музыке в той же мере, что и уши. Описание Моцартом своей стратегии сочинения музыки показывает, что музыка есть нечто вроде заложенного в сознании “звукового поводыря” для многих ощущений, в котором чувства, воображение и даже художественный вкус слились воедино. Возможно, что в отличие от большинства взрослых людей, Моцарт и другие гении сохраняли прямой доступ к “общим свойствам”, как и свою способность легко производить обмен информацией между чувствами и воспринимать скорее “формы”, а не “вещи”.
Согласно Бауэрy, мы теряем доступ к общим свойствам, поскольку научаемся ассоциировать чувственные качества с самими “вещами”, а не с их “формальными характеристиками” и взаимосвязями. Мы даже стараемся “опредметить” сами чувственные качества, воспринимая цвета, запахи и звуки как “вещи”, а не как отношения между “противоположностями”, на чем настаивал Аристотель. (Даже многие методики НЛП рассматривают “субмодальности” так, как если бы они были инвентарным списком “вещей”, а не отношениями.) Например, мы говорим о внутреннем изображении как о “ярком” или “далеком”, как если бы это были вещи, ассоциированные с определенным изображением. Чтобы определить, является ли изображение “ярким”, необходимо прежде всего установить: по сравнению с чем яркое? Изображение изначально не является ни “ярким” ни “тусклым”, ни ”красочным” ни “блеклым”, ни “удаленным” ни “близким” — оно является “удаленным, красочным или ярким” в сравнении с чем-то еще, к примеру, со своим фоном или другим изображением.
Весьма красноречивый эксперимент был поставлен гештальт-психологами с группой собак. Собак дрессировали так, что они приближались к какому-то предмету, когда им показывали белый квадрат, и избегали его, когда им показывали серый квадрат. После того, как собаки полностью усвоили свою задачу, экспериментаторы стали использовать серый квадрат в контрасте с черным. Собаки сразу же изменили поведение и стали приближаться к объекту при виде серого квадрата (ранее он заставлял их отступать) и избегали объект, когда им показывали черный квадрат (который не был к чему-либо “привязан”). Можно предположить, что вместо восприятия некого абсолютного раздражителя “серое”, собаки реагировали на более глубокое по содержанию отношение, — “более светлое против более темного”, — в противоположность “серому”, “белому” или “черному”, оказавшимся в роли “вещей”.
Бауэр полагает, что мы утрачиваем чувствительность к более глубоким взаимосвязям и “формальным характеристикам”, когда “научены” концентрироваться на “частных моментах” своего опыта, в противоположность “универсалиям”. Процесс “объективизации” группы сенсорных качеств соответствует тому, что Аристотель определил как “воспринимаемое привходящим образом”. “Воспринимаемое привходящим образом” возникает в результате сочетаний единиц информации, идущей от различных чувств, в целях восприятия “вещей”, состоящих из совокупностей сенсорных качеств. В трактате “О душе” Аристотель поясняет:
“ ...Мы теперь сладкое воспринимаем зрением. Последнее возможно потому, что мы имеем как раз чувство для восприятия и сладкого и видимого, благодаря чему мы узнаем и то и другое, когда они встречаются вместе. Если бы было не так, то мы бы никак не воспринимали [сладкое зрением], разве только привходящим образом, как, например, сына Клеона — я воспринимаю не то, что он сын Клеона, а то, что он бледный; а для этого бледного привходяще то, что он сын Клеона.
А то, что свойственно воспринимать лишь отдельному чувству, остальные чувства воспринимают привходящим образом не как они сами по себе, а как нечто одно, когда в одном и том же одновременно воспринимается [разное], как, например, когда мы узнаем, что желчь горька и желта. Ведь во всяком случае не дело частного чувства судить о том, что эти два свойства составляют одно. Отсюда происходят ошибки, и, видя нечто желтое, полагают, что это желчь”. (О душе, III 11, 425 а 20-b 4)
“Воспринимаемое привходящим образом” является своего рода основополагающим “сенсорным силлогизмом”, посредством которого люди составляют себе “карту” мира исходя из своих сенсорных опытов. Например, “если нечто желто и горько, то это желчь” и т.д. В известном смысле этот процесс связан с исходными “формальными причинами”, относящимися к нашему восприятию. Согласно Аристотелю, качества от разных чувств, сведенные воедино “общим чувством”, образуют в своей совокупности то, что мы можем назвать “убеждениями”, или “картами отображения” действительности. Именно из этих многоплановых “силлогизмов”, по убеждению Аристотеля, мы выстраиваем свою модель мира.
И хотя данный процесс позволяет нам организовывать наши сенсорные опыты, отыскивать в них рациональное зерно и приводить к единому знаменателю, он также является источником “иллюзии чувствования”, или, как неявно прозвучало у Бауэрa, “объективизации” чувства, начинающей сужать и ограничивать наше видение и использование более глубоких по содержанию “формальных характеристик” чувств или “общих свойств”. Говоря в терминах НЛП, мы начинаем недостаточно хорошо проводить различие между “картой” и “территорией” и теряем доступ к возможным вариантам выбора.
Замечание Бауэрa о том, что “чувство, обеспечивающее наилучшую форму, станет тем, в котором они будут специализироваться”, подводит к концепции “наиболее значимой репрезентативной системы” в НЛП. Впервые описанное Уильямом Джеймсом (1879), понятие о личности, “специализирующейся” либо в “значимой”, либо в какой-то конкретной сенсорной модальности, отражает тот факт, что одни люди более, чем другие, склонны полагаться на определенные сенсорные модальности. Согласно Джеймсу, “у некоторых индивидов привычный, с позволения сказать, “умственный сор” — это видимое; у других — слышимое, говоримое или движимое; у большинства же людей всего намешано поровну”. Люди, более “визуально ориентированные”, к примеру, в учебе, организационных вопросах или при составлении планов будут более всего полагаться на зрение. Если же человек дошел до высокой степени специализации, он может испытывать трудности при выполнении задач, требующих смещения акцента на другие чувства. Крайне “визуальная” личность, к примеру, может преуспеть в математике и черчении, но испытывать трудности в музыке и гимнастике. Люди с выраженной слуховой ориентацией могут быть прекрасными рассказчиками, но при этом совершенно не способными к таким занятиям, требующим подключения визуальной модальности, как мысленное манипулирование предметами в пространстве или игровые виды спорта. Те же люди, у кого сильна специализация в осязании, могут прекрасно работать руками, но быть не в ладах с научными дисциплинами (в большей степени визуальными и вербальными).
Один из ключевых вопросов микромоделирования заключается в том, каким образом человек пользуется своими чувствами и есть ли у него специализация в каких-либо из них.
Моделирование микростратегий. Модель ROLE
Модель ROLE (Dilts, 1987, 1991, 1993) — это схема микромоделирования в НЛП, суммирующая и заключающая в себе основные аристотелевы категории, относящиеся к разуму или “душе”. ROLE означает Representational System-Orientation-Link-Effect (репрезентативная система-ориентация-связь-эффект). Эта модель может использоваться для определения микроуровневой познавательной схемы конкретной модели TOTE. Каждый последовательный шаг в модели ТOТE заключает в себе репрезентацию некоторой информации, которая будет затем ориентирована на конкретную область проблемного пространства и связана с другими типами репрезентаций. То, каким образом представлена, ориентирована и связана информация, будет давать соответствующий эффект в масштабе всего процесса.
