Тема 23. КОНВЕНЦИАЛИЗМ А. ПУАНКАРЕ — ВТОРОЙ ЭТАП РАЗВИТИЯ ФИЛОСОФИИ НАУКИ

Содержательные основоположения науки — главный предмет раз­мышлений второго этапа философии науки. Анри Пуанкаре — осно­воположник концепции конвенциализма. — Научные основания конвен-циалиэиа. — Сведение объективности к общезначимости. — Антро­пологизм конвенциализма. — Переосмысление понятия «закон». — Признание интуиции в качестве важнейшего инструмента научного открытия. — О неустранимости конвенциальных элементов из кор­пуса науки. — Тезис о несоизмеримости теорий.

Главный предмет размышлений второго этапаразвития философии на­уки, приходящегося на первую треть XX в.,— содержательные основопо-

ложения науки.Это обусловливалось теми резкими революционными из­менениями, теми сенсационными открытиями, которые пронизали ос­нования науки на рубеже веков.

Одним из ведущих деятелей второго этапа философии науки стал Жюль Анри Пуанкаре(1854-1912)— французский математик, физик и методо­лог. Он родился в городе Нанси, в семье профессора медицины, и еще в лицее обнаружил выдающиеся математические способности. С 1886 г. Пу­анкаре возглавил кафедру математической физики и теории вероятностей Парижского университета, а в 1887 г. был избран членом Академии наук. В 1889 г. он был удостоен международной премии короля Оскара II. Со­временники видели в Пуанкаре «первого авторитета» и «последнего универсалиста» своего времени. Поговаривали, что только всемирная слава Пуанкаре не позволила Давиду Гильберту занять первое место среди ма­тематиков начала XX в.

Биографы подмечали удивительную особенность личной научной дея­тельности ученого — склонность к упорядочиванию и систематизации. В 1901 г. в «Аналитическом резюме» своих работ он перечисляет и класси­фицирует те направления науки, в которых работала его мысль. Это очень широкий круг точных научных дисциплин. Около 25 работ философско-методологического характера Пуанкаре причисляет к разделу «филосо­фия науки».

Наряду со специальными исследованиями в области математической физики, механики и теории дифференциальных уравнений Анри Пуанка­ревыступил как основоположник концепции конвснциализма.Конвенциа-лизм (от лат. conventio — соглашение) — направление, провозглашающее в качестве основы научных теорий соглашения (конвенции) между уче­ными. Соглашения обусловлены соображениями удобства и простоты и не связаны непосредственно с критериями истинности. Свою концепцию умеренного конвенциализма А. Пуанкаре изложил в двух произведениях «Наука и гипотеза» (1902) и «Ценность науки» (1905). В первой книге он подчеркивает: «Итак, голые факты не могут нас удовлетворить; иными словами, нам нужна наука упорядоченная, или, лучше сказать, органи­зованная»¹. Наука есть набор правил. Она объединяет собой такие правила действия, которые оказываются успешными, в то время как противопо­ложные правила не могут быть успешными.

«Некоторые основные начала» науки следует понимать как конвен­ции, условно принятые соглашения, с помощью которых ученые выби­рают конкретное теоретическое описание физических явлений среди ряда различных одинаково возможных описаний. Большую роль в этом играют гипотезы, которые бывают разного рода: «одни допускают проверку и подтверждение опытом, становятся плодотворными истинами; другие, не приводя нас к ошибкам, могут быть полезными, фиксируя нашу мысль; наконец, есть гипотезы, только кажущиеся таковыми, но сводящиеся к определенным или замаскированным соглашениям. Здесь наш ум может утверждать, так как он здесь предписывает; но его предписания налага­ются на нашу науку, которая без них была бы невозможна, они не нала­гаются на природу»'.

• 259

На вопрос «Произвольны ли эти предписания?» Пуанкаре отвечает категорическим: «Нет; иначе они были бы бесплодны. Опыт представляет нам свободный выбор, но при этом он руководит нами, помогая выбрать путь наиболее удобный. Наши предписания, следовательно, подобны пред­писаниям абсолютного, но мудрого правителя, который советуется со своим государственным советом». Условность конвенций, соглашений Пу­анкаре подчеркивает всякий раз, отрицая тем не менее их произволь­ность, «Мы заключим, — пишет он, — что эти принципы суть положения условные; но они не произвольны, и если бы мы были перенесены в другой мир (я называю его неевклидовым миром и стараюсь изобразить его), то мы остановились бы на других положениях»³.

Научными основаниями,способствующими появлению конвенциализ-ма,стали различные системы аксиом геометрий Евклида, Лобачевского, Римана. Поскольку каждая из них согласовывалась с опытом, то возникал вопрос, какая из них является истинной, т.е. соответствует действитель­ному пространству. А значит, вставала проблема истолкования достовер­ности и объективности знания, понимания истины.

Как подчеркивал Ф. Франк в своей фундаментальной работе «Филосо­фия науки», формализованная система геометрии ничего не говорит нам о мире физических экспериментов и состоит из «условных» определений. Это было сформулировано Пуанкаре, который заявил, что законы гео­метрии вовсе не являются утверждениями о реальном мире, а представ­ляют собой произвольные соглашения о том, как употреблять такие тер­мины, как «прямая линия» и «точка». Данное учение Пуанкаре, ставшее известным под названием «конвенциализм», вызвало недовольство мно­гих, поскольку объявило, что постулаты геометрии, которые они рас­сматривали как «истинные», суть только соглашения. Ученые, утвержда­ющие истинность геометрии, подчеркивали, что она чрезвычайно полез­на для человека. Этого Пуанкаре не отрицал, замечая, что существуют полезные и бесполезные соглашения⁴. Кстати, Д. Гильберт определял «гео­метрические термины», ссылаясь на «пространственную интуицию». Этим он как бы обращался в сторону конвенциализма.

Интеллектуальный путь к конвенциализму основывается на следующих рассуждениях: «Аксиомы претендуют на существование в нашем мире фи­зических объектов или на то, что могут быть созданы такие объекты, кото­рые будут удовлетворять этим аксиомам. Если мы скажем, например, что вместо «прямых линий» можно подставить «световые лучи»,, то аксиомы становятся «положениями физики». Если мы хотим проверить, действи­тельно ли треугольн ик из световых лучей в пустом пространстве имеет сумму углов треугольника, равную прямым углам, то мы наталкиваемся на осо­бого рода затруднение. Так, если обнаружится, что сумма углов, о которой идет речь, отличается от двух прямых углов, то этот результат можно ис­толковать, сказав, что «дефект» обусловлен не ложностью евклидовой гео­метрии, а тем, что лучи отклонились вследствие действия до сего времени неизвестного закона физики. Если сформулировать проверку справедливос­ти евклидовой геометрии таким образом, то из этого будет следовать, что не существует такого экспериментального метода, с помощью которого

можно решить, какая геометрия истинна, евклидова или неевклидова. А. Эй­нштейн писал: «По моему мнению, Пуанкаре прав sub alternitatis (с точки зрения вечности)»⁵. Для объяснения явлений, которые наблюдаются, дей­ствительно необходима комбинация геометрии и физики.

Доктрина конвенциализма утверждала, что законы механики Ньюто­на являются языковыми соглашениями. Первый закон Ньютона гласит: тело, на которое не действует никакая внешняя сила, движется прямо­линейно. Но каким образом мы можем узнать, что на тело не действует никакая внешняя сила? Таким образом, первый закон Ньютона стано­вится соглашением о том, как употреблять выражение «прямолинейное движение». Подобные произвольные соглашения должны быть также и полезными соглашениями; они вводятся для того, чтобы сделать хоро­шее описание явлений движения, которые должны быть сформулированы.

Как же, исходя из конвенциализма, А. Пуанкаре решал проблему объективности? «Гарантией объективного мира, в котором мы живем, — утверждал он в книге «Ценность науки», — служит общность этого мира для нас и для других мыслящих существ». Понятие Объективностисводит­ся к общезначимости,ибо,»что объективно, то должно быть обще мно­гим умам и, значит, должно иметь способность передаваться от одного к другому...»⁶. Определение объективности посредством общезначимости — во многом спорная позиция. Однако в философию науки как научную дисциплину перешло требование интерсубъективности.

По своей методологической направленности конвенциализм стремился к антропологизму,поскольку вводил в ткань научных аргументов зависи­мость конвенциальной природы, связанную с выбором, мнением и ре­шением ученого. Это достаточно очевидно иллюстрируется следующими словами автора: «Если предложением выражается условное соглашение, то нельзя сказать, что это выражение верно в собственном смысле сло­ва, так как оно не могло быть верно помимо моей воли: оно верно лишь потому, что я этого хочу».

Другим признаком антропологизма данного этапа философии науки является ориентация конвенциализма на пользу и удобство. «Нам ска­жут, — пишет ученый, — что наука есть лишь классификация и что клас­сификация не может быть верною, а только удобною. Но это верно, что она удобна; верно, что на является такой не только для меня, но и для всех людей; верно, что она останется удобной для наших потомков; на­конец, верно, что это не может быть плодом случайности»⁷.

В связи с этим последовало и переосмыслениетакого фундаментально­го научногр понятия,как закон.Научный закон провозглашался условно принятыми положениями, конвенциями, которые необходимы для наи­более удобного описания соответствующих явлений. Произвольность вы­бора основных законов ограничена как потребностью нашей мысли в максимальной простоте теорий, так и необходимостью успешного их ис­пользования. В этом смысле ценность научной теории определяется лишь удобством и целесообразностью ее применения для практических целей.

Симптомом антропологической ориентации второго этапа философии науки оказалось и громкое признание интуицииученого в качестве важ-

нейшего инструмента научного открытия.Интуиция выступила весомым аргументом в борьбе с логицизмом. По мнению Пуанкаре, новые резуль­таты невозможно получить лишь при помощи логики, вопреки основно­му тезису логицизма нужна еще и интуиция. Ученый без раздумий склоня­ется в пользу интуиции, так как именно она столько раз приводила его математический гений к новым весомым открытиям. Пуанкаре уверен, что процесс решения сводится к совокупности сознательных и подсозна­тельных актов. Он обращает внимание на ту достаточно часто фиксируе­мую ситуацию, когда после напряженных, но безрезультатных усилий работа откладывалась и затем в силу случайного стечения обстоятельств по прошествию некоторого времени возникало правильное или эффек­тивное решение.

Основные идеи конвенциализма были распространены Пуанкаре на математику и физические теории: классическую механику, термодинами­ку и электродинамику. Их основоположения объявлялись также удобны­ми допущениями, отвечающими требованию непротиворечивости. «...Когда я установил определения и постулаты, являющиеся условными соглаше­ниями, всякая теорема уже может быть только верной или неверной. Но для ответа на вопроё, верна ли эта теорема, я прибегну уже не к свиде­тельству моих чувств, а к рассуждению». В третьей части книги «Ценность науки» в разделе «Искусственна ли наука?» Пуанкаре разъясняет суть своей позиции: «Научный факт есть не что иное, как голый факт в пере­воде на удобный язык. <...> Наука не могла бы существовать без научного факта, а научный факт — без голого факта: ведь первый есть лишь пере­сказ второго»⁸. Однако ученый не производит его свободно и по своей прихоти. Как бы ни был искусен работник, его свобода всегда ограничена свойствами первичного материала, над которым он работает.

Конвенциализм выступил как определенная методологическая кон­цепция истолкования науки. В ней разоблачался фетиш мифа о фактах, подчеркивалась роль воображения и интуиции в науке. Конвенциалисты Пуанкаре и Леруа оправдывали гипотезы ad hoc — для каждого отдельно­го случая. Это делало весь массив знаний достаточно ненадежным, с од­ной стороны, и обусловливало застой в науке, примиряя посредством гипотез ad hoc аномалии и противоречащие факты с существующей тео­рией, — с другой.

С точки зрения платформы умеренного конвенциализма соотношение концептуального уровня науки и реальности зависело от выбора поня­тийных средств, правил и прагматических критериев. «В конвенциализме нашел отражение тот факт научного познания, что научные теории не являются непосредственными обобщениями опытных данных, и в этом смысле конвенциальные элементы неустранимы из корпуса науки.Поэто­му большинство современных методологических концепций содержат те или иные элементы конвенционалистской эпистемологии»⁹.

Прямым следствием конвенциализма оказывается тезис о несоизмери­мости теорий.Он представляет собой такой тип развития науки, согласно которому сменяющие друг друга теории не связываются логически, а ис­пользуют разнообразные методы, принципы и способы обоснований, так

что их сравнение рационально невозможно. Выбор осуществим лишь на основе мировоззренческих или социально-психологических предпочтений. Тем самым развитие науки истолковывается как дискретный процесс, а научное сообщество предстает в виде разобщенных, исповедующих не­согласующиеся принципы группировок, не вникающих в доводы оппо­нентов. Тезис о несовместимости теории лишает рационализм его главен­ствующего положения, так как логика не выступает всеобщим универ­сальным основанием. Процедуры выбора тех или иных основоположений опираются на социальные и психологические предпочтения. Методология в своей нормативной составляющей оказывается размытой, замещая по­следнюю описанием и рассуждением, более свойственным истории на­уки и социологии, нежели философии науки.

ЛИТЕРА ТУРА

¹ Пуанкаре А. О науке. М., 1990. G. 118.

² Там же. С. 8.

³ Там же. С. 9.

⁴ Франк Ф. Философия науки. М., 1960. С. 158.

⁵ Цит. по: там же. С. 164-165.

⁶ Пуанкаре А. Указ. соч. С. 356.

⁷ Там же. С. 333, 362.

⁸ Тамже.С.337.

⁹ Современная западная философия. Словарь. М., 1991. С. 132.

Тема 24. ПСИХОФИЗИКА МАХА

Психофизика Маха. — Природа ощущений. — Познание как процесс про­грессивной адаптации к среде. — Источники возникновения пробле­мы и роль гипотезы. — Структура исследовательского процесса. — Принцип экономии мышления. — Описание как единственная функция науки. — Дюэм о двух традициях в эпистемологии.

Второй этап развития философии науки связан также с именем авст­рийского физика и ученого Эрнста Маха(1838-1916), доктрина которого полностью пронизана токами его естественнонаучных интересов и, по мнению исследователей, очень близка психофизике.Как и все позитиви­сты, Мах призывал удалить старую, отслужившую свою службу филосо­фию, хотя и замечал, что большинство естествоиспытателей продолжа­ют ее придерживаться.

Очевидно, Маха больше всего не устраивало представление о процес­се познания как об отражательном процессе. Исходя из своего главного тезиса о том, что в основе всех явлений находятся ощущения, он пыта­ется переосмыслить основные категории науки: пространство, время, силу, массу, причинность. Последнюю Мах заменяет понятием функцио­нальной зависимости. Родоначальник направления тематического анали-

за в науке Дж. Холтон так отзывается об австрийском ученом: «Мах был физиком, физиологом, а также психологом, и его философия... происте­кала из желания найти принципиальную точку зрения, с которой он мог бы подойти к любому исследованию так, чтобы ему не нужно было ее изменять, переходя от области физики к физиологии или психологии.

Такую ясную точку зрения он приобрел, возвращаясь к тому, что дано прежде всяких научных изысканий, а именно к миру ощущений... Поскольку все наши свидетельства, касающиеся так называемого внеш­него мира, основываются только на ощущениях, Мах придерживался точки зрения, что мы можем и должны рассматривать эти ощущения и комп­лексы ощущений в качестве единственного содержания этих свидетельств, и, следовательно, нет необходимости дополнительно предполагать суще­ствование неизвестной реальности, стоящей за спиной ощущений»¹. Мах настаивал на новом философском подходе, великой программой которо­го было сближение понятий материи и электричества (энергии).

Толчком в размышлениях в области психофизики для Маха стали тру­ды Фехнера. В книге «Анализ ощущений и отношение физического к пси­хическому» Мах, объясняя природу ощущения,показывает, что ощуще­ния есть глобальный факт, форма приспособления живого организма к среде. Ощущения — это общие элементы всех возможных физических и психи­ческих переживаний, вся разница между которыми заключается в различ­ной зависимости их друг от друга. По Маху, ощущения однородны, но различным образом связаны между собой, образуя то более слабую, то более сильную связь. Более устойчивые запечатлеваются в памяти и полу­чают выражение в нашей речи. Цвет, тон, различные степени давления, функционально, пространственно, временно связаны между собой и по­лучают различные названия. Комплекс воспоминаний, настроений и чувств, относящийся к особому живому телу, обозначается словом «Я». Пределы нашего «Я» могут быть настолько расширены, что они включа­ют в себя весь мир. Противоположность между «Я» и миром исчезает, все дело сводится к связи элементов.

Всему, установленному физиологическим анализом ощущений, по мнению Маха, соответствуют отдаленные явления физического. Задача науки — признавать эту связь и ориентироваться в ней. Чувственный мир принадлежит одновременно как к области физической, так и к области психической. Граница между физическим и психическим проводится един­ственно в целях практичности и лишь условно. «Нет пропасти между фи­зическим и психическим, нет ничего внутреннего и внешнего, нет ощу­щения, которому соответствовала бы внешняя отличная от этого ощу­щения вещь. Существуют только одного рода элементы, из которых сла­гается то, что считается внутренним и внешним, которые бывают внут­ренними или внешними только в зависимости от той или другой времен­ной точки зрения»². И именно комплексы элементов, ощущений, пола­гает Мах, образуют тела.

Следует заметить, что физическим он называет совокупность всего существующего непосредственно в пространстве для всех, а психиче­ским — непосредственно данное только одному, а для всех других суще-

264

ствующее лишь как результат умозаключения по аналогии. Причем от того, обращаем ли мы внимание на ту или иную форму зависимости, природа объекта не меняется. Например, цвет есть физический объект, если мы обращаем внимание на зависимость его от освещающего ис­точника света (других цветов, теплоты и т.д.). Но если мы обращаем внимание на зависимость его от сетчатки, перед нами психологический объект — ощущение. Различно в этих двух случаях не содержание, а на­правление исследования.

Таким образом, в чувственной сфере нашего сознания всякий объект одновременно является и физическим, и психическим. Само ощущение, как первоначальный элемент мира, есть одновременно процесс физиче­ский и психический. В этом суть их нейтральности. Те научные понятия, которые традиционно использовала наука (например, материя, атом, молекула), на взгляд Маха, следует понимать как «экономические сим­волы физико-химического опыта». Ученый должен быть защищен от пере­оценки используемых символов.

Следы психофизики видны во всех работах ученого. Еще в «Механике» в 18?3 г. Мах подчеркивает, что ощущения — не символы вещей, скорее вещи есть мысленный символ для комплекса ощущений, обладающего относительной устойчивостью. Не вещи (тела), а цвета, звуки, давления, пространства, времена (то, что мы называем обыкновенно ощущения­ми) суть настоящие элементы мира. Все естествознание может лишь изоб­ражать комплексы тех элементов, которые мы называем ощущениями.

В «Анализе ощущений» (1900) Мах отмечает: «Иногда задаются вопро­сом — не ощущает ли и материя неорганическая? Ведь в таком случае в здании, состоящем из материи, ощущение должно возникать как-то вне­запно или оно должно существовать в самом, так сказать, фундаменте этого здания»-'. В его последнем произведении «Познание и заблуждение» читаем: «Тогда как нет никакой трудности построить всякий физический элемент из ощущений, т.е. психических элементов, нельзя себе и вообра­зить, как можно было бы представить какое бы то ни было психическое переживание из элементов, употребляемых современной физикой, т.е. из масс и движений (в той закостенелости этих элементов, которая удобна только для этой специальной науки)»⁴. Видимо, поэтому теория Маха, носящая название психофизики, доминирующим основанием полагает именно психические элементы.

Интересна трактовка Э. Махом цели науки. По его мнению, цель вся­кой науки в том, чтобы изобразить факты в идеях для устранения практи­ческой или интеллектуальной неудовлетворенности. Всякая практичес­кая или интеллектуальная потребность удовлетворена, если наши идеи вполне воспроизводят факты чувственного мира. Это «воспроизведение» и есть задача и цель науки. Причем

• исследовать законы связи между представлениями должна психо­
логия; '

• открывать законы связи между ощущениями — физика;

• разъяснять законы связи между ощущениями и представлениями — психофизика⁵.

Учение Э. Маха о первоначальных элементах подвергалось уничтожаю­щей критики. Так, В.И.Ленин считал, что, постулируя нейтральность элементов, Мах тем самым собирается примирить материализм и идеа­лизм. Хотя тому же Ленину принадлежит суждение, что самым первым и первоначальным является ощущение, а в нем неизбежно качество. Здесь явные параллели и пересечения с доктриной Э. Маха. Ведь именно по­средством ощущений, субъективных форм чувственного восприятия мы -зндаюмимся с миром, воспринимаем его и отражаемого определенности. Вряд ли целесообразно говорить о мире самом по себе, ибо он дан нам в наших ощущениях.

В работе «Познание и заблуждение» Мах стремится показать, что со­знание подчиняется принципу «экономии мышления», а идеалом науки является чистое описание фактов чувственного восприятия, т.е. ощуще­ний, к которым приспосабливается мысль. Процесс познания есть про­цесс прогрессивной адаптации к среде.Наука возникает всегда как процесс адаптации идей к определенной сфере опыта, уверен Эрнст Мах. Всякое познание есть психическое переживание, биологически для нас полезное. Акцент, таким образом, переносится на биологическую функцию науки. В борьбе между приобретенной привычкой и адаптивным усилием возни­кают проблемы, исчезающие после завершенной адаптации и возникаю­щие вновь через некоторое время.

«Разногласие между мыслями и фактами, — подчеркивает Э. Мах, — или разногласие между мыслями — вот источник возникновения пробле­мы».«Если мы встречаемся с фактом, сильно контрастирующим с обыч­ным ходом нашего мышления, и не можем непосредственно ощутить его определяющий фактор (повод для новой дифференциации), то возникает проблема. Новое, непривычное, удивительное действует как стимул, при­тягивая к себе внимание. Практические мотивы, интеллектуальный дис­комфорт вызывает желание избавиться от противоречия, и это ведет к новой концептуальной адаптации, т.е. к исследованию»⁴. Возникновение проблемыМах объясняет не чисто логическим образом, а с учетом пси­хологической составляющей познавательного процесса. Когда результаты частных психических приспособлений оказываются в таком противоре­чии между собой, что мышление толкается в различные направления, «когда наше беспокойство усиливается до того, что мы намеренно и со­знательно отыскиваем руководящую нить, которая могла бы вывести нас из этого лабиринта», — проблема налицо.

Мах подчеркивает, что значительная часть приспособления мыслей происходит бессознательно и непроизвольно. Все новое, необычное, уди­вительное действует как раздражение, привлекающее к себе внимание. Те или иные практические основания либо одна лишь интеллектуальная неудовлетворенность могут побудить волю к устранению противоречия, к новому приспособлению мыслей.

Проблемы, по мнению Э. Маха, можно решить при помощи гипотезы. «Главная роль гипотезы— вести к новым наблюдениям и новым исследо­ваниям, способным подтвердить, опровергнуть или изменить наши пост­роения. Короче, — резюмирует ученый, — значение гипотезы — в расши-

рении нашего опыта»⁷. Гипотеза есть предварительное допущение, сде­ланное на пробу в целях более легкого понимания фактов, но не поддаю­щееся пока доказательству имеющимися фактами. Такое понимание очень согласовывалось бы с традиционным пониманием сути и роли гипотезы, если бы Мах не делал весьма характерных для биологизаторского подхода к науке замечаний. На его взгляд, гипотезы в качестве попыток приспо­собления к среде, дающих нечто новое, а значит странное, суть не что иное, как «усовершенствование инстинктивного мышления...» Адаята-ция мыслей к фактам есть наблюдение, а взаимная адаптация мыслей друг к другу — теория. Фундаментальный метод науки — метод вариаций. Наука дает представление о межфеноменальной зависимости. Тип устой­чивости, который признает Мах, это связь или отношения. «То, что мы называем материей, есть определенная регулярная связь элементов (ощу­щений). Ощущения человека, так же как ощущения разных людей, обыч­но взаимным образом зависимы. В этом состоит материя»⁸.

Схематично структура исследовательского процесса,по Маху, выгля­дит таким образом. Предпосылками исследования выступают первоначаль­ные элементы — наши физические и психические ощущения. Затем следу­ет этап изучения постоянных связей этих элементов в одно и то же время и на одном месте, т.е. в статике. А далее необходимо проследить более общие постоянства связей. Основной метод — метод сопутствующих из­менений — является руководящей нитью исследования. Зависимость меж­ду элементами устанавливается при помощи «наблюдения» и «опыта». Причинность заменена понятием функции. Руководящий мотив сходства и аналогий ифает существенную роль в процессе расширения познания.

В познании действуют два процесса: процесс приспособления представ­лений к фактам и процесс приспособления представлений к представле­ниям. Совершенно очевидно, что первый процесс связан с наблюдени­ем, а второй — приспособление наших мыслей и представлений друг к другу— с теорией. Затем фиксированные в форме суждений результаты приспособления мыслей к фактам сравниваются и становятся объектами дальнейшего процесса приспособления. За каким суждением признать выс­ший авторитет, зависит от степени знакомства с данной областью зна­ния, от опыта и «упражнения в абстрактном мышлении человека, произ­водящего суждение», а также от установившихся взглядов его современ­ников. Последующие рассуждения Маха вводят нас в область обоснова­ния принципа экономии мышления.Идеал экономичного и органичного взаимного приспособления совместимых между собой суждений, принад­лежащих к одной области, достигнут, когда удается отыскать наимень­шее число наипростейших независимых суждений, из которых все осталь­ные могут быть получены как логические следствия. Примером такой упо­рядоченной системы суждений Мах считает систему Евклида.

Мах приветствует только экономическое изображение действительно­сти, всякое излишнее логическое разнообразие или изобилие служащих для описания мыслей означает потерю и является неэкономичным. По­требность в упрощающей мысли должна зарождаться в самой области, подлежащей исследованию. Рецепт экономности содержится в воспроиз-

ведении постоянного в фактах. «Только к тому, что в фактах остается вообще постоянным, наши мысли могут приспосабливаться и только вос­произведение постоянного может быть экономически полезным»⁹. Непре­рывность, экономия и постоянство взаимно обусловливают друг друга: они, в сущности, лишь различные стороны одного и того же свойства здорового мышления.

Принцип экономии мышления объясняется изначальной биологиче­ской: потребностью организма в самосохранении и тытекает из необхо­димости приспособления организма к окружающей среде. В целях «эко­номии мышления» не следует тратить силы и на различного рода объяс­нения, достаточно лишь описания. Понятие науки, экономящей мыш­ление, прописано Махом в его книге «Механика. Историко-критический очерк ее развития». Задача науки — искать константу в естественных яв­лениях, способ их связи и взаимозависимости. Ясное и полное научное описание делает бесполезным повторный опыт, экономит тем самым на мышлении. Вся наука имеет целью заменить, т.е. сэкономить опыт, мысленно репродуцируя и предвосхищая факты. Эти репродукции более подвижны в непосредственном опыте и в некоторых аспектах его заме­няют. Не нужно много ума, чтобы понять, что экономическая функция науки совпадает с самой ее сущностью. В обучении учитель передает уче­нику опыт, составленный из знаний других, экономя опыт и время уче­ника. Опытное знание целых поколений становится собственностью но­вого поколения и хранится в виде книг в библиотеках. Подобно этому и язык как средство общения есть инструмент экономии. Тенденция к эко­номии проявляется и в том, что мы никогда не воспроизводим фактов в полном их объеме, а только в важных для нас аспектах. Экономия мыш­ления, экономия усилий приводит Маха к выводу о том, что вся наука была только средством выживания, методической и сознательной адап­тацией.

Можно сказать, что к принципу экономии прислушивалась наука в своем последующем развитии. Известный философ науки Ф. Франк под­мечал, что когда преподаватель начинает с наблюдаемых фактов, а затем устанавливает принципы, то он заинтересован, чтобы из небольшого числа таких принципов «средней степени общности» можно было вывести боль­шое число наблюдаемых фактов. Это называется принципом экономии в науке. Иногда с ним связывают своего рода проблему минимума. Может быть поэтому принцип простоты трактуется как один из важных критери­ев научности. Большинство современных ученых присоединилось бы к мнению, что из всех теорий, которые в состоянии объяснить одни и те же наблюдаемые факты, выбирается самая простая. Но тут встает воп­рос, как определить степень простоты. Простые формулы допускают бо­лее легкое и быстрое вычисление результата; они экономны, потому что сберегают время и усилия. Другие, говоря, что простые теории более изящ­ны и красивы, предпочитают простые теории по эстетическим основа­ниям¹⁰.

Мах считает, что познание и заблуждение имеют один и тот же психо­логический источник, ибо в основе всякого психического приспособле-

ния лежит ассоциация. Ассоциации должны быть приобретены индивиду­альным опытом. Неблагоприятные обстоятельства могут направить наше внимание на несущественное и поддержать ассоциации, не соответству­ющие фактам и вводящие в заблуждение. Его мысль относительно роли распознанного заблуждения весьма схожа с принципом фальсификации, высказанным К. Поппером. «Ясно, — пишет Мах, — что распознанное за­блуждение является в качестве корректива в такой же мере элементом, содействующим познанию, как и положительное познание. <...> Заблуж­дение наступает лишь тогда, когда мы, не считаясь с изменением физи­ческих, или психических, или тех и других обстоятельств, считаем тот же факт существующим и при других условиях»¹¹.

Автор всем известной «Механики» Э. Мах критиковал попытки распро­странения и абсолютизации сугубо механистического типа объяснений, механических законов на все без исключения сферы и области. Подорвав метафизическую веру в ньютоново абсолютное пространство — «чувстви­лище бога», Мах не принял также и теорию относительности, а атомно-молекулярную теорию называл «мифологией природы». Фундаменталь­ное для научного познания отношение причинности им не признается, так же как и понятие материи и субстанции, существующие научные пред­ставления кажутся ему рискованными.

Единственнойбесспорной функцией наукидля Маха является описа­ние.И если современная философия науки видит троякую цель науки, состоящую в описании, объяснении и предвидении, если О. Конт, родо­начальник позитивизма, прославился знаменитой формулой «знать, что­бы предвидеть», то Э. Мах — певец и адепт описания. По его мнению, это самодостаточная процедура научного движения, все в себя включающая и ни от чего не зависящая. «Но пусть этот идеал [описание] достигнут для одной какой-либо области фактов. Дает ли описание все, чего может тре­бовать научный исследователь? Я думаю, что да, — заключает ученый. — Описание есть построение факта в мыслях, которое в опытных науках часто обусловливает возможность действительного описания... Наша мысль составляет для нас почти полное возмещение фактов, и мы можем в ней найти все свойства этого последнего»¹².

А то, что называется каузальным объяснением, тоже констатирует (или описывает) тот или иной факт. Поэтому и столь признанные компо­ненты научного процесса, как объяснение и предвидение, сводятся к огромным возможностям описания. «Требуют от науки, чтобы она умела предсказывать будущее... Скажем лучше так: задача науки— дополнить в мыслях факты, данные лишь отчасти. Это становится возможным через описание, ибо это последнее предполагает взаимную зависимость между собой описывающих элементов, потому что без этого никакое описание не было бы возможно». Законы, по его мнению, также ничем существен­ным не отличаются от описания. К примеру, «закон тяготения Ньютона есть одно лишь описание, и если не описание индивидуального случая, то описание бесчисленного множества фактов в их элементах».

Мах не видит никакого качественного различия в статусе наблюде­ния и теории ни в отношении происхождения, ни в отношении резуль-

тата. Но чтобы не оказаться в положении участника познавательного процесса, игнорирующего все предшествующие достижения, Мах вво­дит различение прямого и косвенного описания. «То, что мы называем теорией или теоретической идеей, относится к категории конечного описания». Последнее «бывает всегда сопряжено с некоторого рода опас­ностью. По этой причине казалось бы не только желательным, но и не­обходимым на место косвенного описания поставить прямое, которое ограничивается лишь логическим обобщением фактов. Устранить объяс­нение означает освободиться от опасности пуститься в метафизику, так как объяснение предполагает широкую интерпретационную плоскость и отвлекает ученого от конкретики наблюдения. В идеале следует стре­миться к понятиям, которые в своем содержании не выходят за пределы наблюдаемого, за пределы опыта. Объяснение, по всей видимости, Мах относит к тем интеллектуальным вспомогательным средствам, которы­ми «мы пользуемся для постановки мира на сцене нашего мышления»¹-'. В работе «Принцип сохранения работы» Э. Мах говорит, что «объяснить нечто — значит свести непривычное (незнакомое) к привычному (знакомому)»¹⁴. Освободить науку от метафизических блужданий в по­исках лучшего объяснения — одно из существенных стремлений фило­софии Маха, и в этом проявляется «позитивистский настрой» его докт­рины.

Фигура Маха была столь значительной, что не могла не привлечь к себе внимание выдающихся философов и методологов, хотя мало кто из них оценивал его достижения и доктрину однозначно. Так, Дж. Хол-тон усматривал слабость Маха в том, что «он до некоторой степени был убежден, что наука заключается в простом упорядочивании эмпи­рического материала, то есть, иначе говоря, он не понимал роли про­извольных конструктивных элементов в образовании понятий. В некото­ром смысле он думал, что теории возникают благодаря открытиям, а не благодаря изобретениям. Он даже заходил настолько далеко, что рас­сматривал «ощущения» не просто как материал для исследования, а как якобы строительные блоки реального мира; и он полагал, таким образом, что сумел преодолеть различие между психологией и физикой. Если бы он был последователен до конца, ему следовало бы отвергнуть не только атомизм, но также и само представление о физической реаль­ности»¹⁵.

Размышления о втором этапе развития философии науки будут не­полны, если не коснуться деятельности французского физика-теорети­ка Дюэма (Дюгема) (1816-1916), который дополнил второй этап разви­тия философии науки сопоставлением двух традиций в эпистемологии.Речь шла о традиции понимания теории как описания (линия Паска­ля— Ампера) и интерпретации теории как объяснения (линия Декар­та— Лапласа). По логике вещей, физическая теория должна стремиться к освобождению от гипотетических метафизических объяснений. И цель науки обозначена так же, как и у Маха — это описание явлений, куда входит логическая систематизация и классификация экспериментальных законов и данных.

В своем основном сочинении «Физическая теория, ее цель и строе­ние» Дюэм резко критикует индуктивистскую тебрию обобщения. Он скло­нен считать, что теория должна отражать действительный порядок, а опыт­ные данные всегда рассматриваются сквозь призму теоретических поло­жений, превращающих их в символические конструкции, не сводимые к индуктивным обобщениям. Индуктивистская методология трактует закон как результат последовательного обобщения опытных данных. В этом от­ношении представление, о развитии науки как кумулятивном и непре,рыр-ном процессе оказывается оправданным. Однако Дюэм показывает, что факты или экспериментальные данные подвержены теоретической реин-терпретации и связаны с переходом на символический язык.

В философию науки вошел так называемый тезис Дюэма — Куайна, который объясняет взаимоотношения теории и опыта. Со стороны Дюэ­ма в этот тезис внесены следующие акценты: отдельные положения тео­рии имеют значение лишь в контексте целой теории; потерпевшая неуда­чу теория может быть скорректирована различными способами на осно­ве конвенции ученых¹⁶.

Итак, от опыта и индукции, провозглашаемыми первым позитивиз­мом первостепенными элементами науки, к конвенциализму, вознес­шему соглашение в ранг основания построения теории, и далее к раз­мыванию научной рациональности путем признания роли интуиции и формулирования тезиса о несоизмеримости теорий, принимающего ос­новным критерием сравнения социокультурные и психологические ос­нования, — таковы вехи движения на пути развития второго этапа фило­софии науки.

ЛИТЕРА ТУРА

¹ ХолтонДж. Тематический анализ науки. М., 1981. С. 76.

² Мах Э. Анализ ощущений и отношение физического к психическому. М., 1908. С. 254.

³ Там же. С. 39.

⁴ Мах Э, Познание и заблуждение. М., 1905. С. 122.

⁵ См.: Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм // Поли. собр. соч. Т. 18. С. 33.

⁶ Мах Э. Познание и заблуждение. С. 253.

¹ Цит. по: Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших

дней. Т. 4. СПб., 1996. С. 252. ⁸ Цнт. по: там же. С. 253. ' Мах Э. Анализ ощущений... С. 268.

¹⁰ Франк Ф. Философия науки. М., 1960. С. 513.

¹¹ Мах Э. Познание и заблуждение. С. 122.

¹² Мах Э. Популярные очерки. СПб., 1909. С. 196.

¹³ Цнт. по: Философия и методология науки. М., 1994. Ч. 1. С. 99.

¹⁴ Цнт. по: Никитин Е.П. Объяснение— функция науки. М., 1970. С. 7.

¹⁵ ХолтонДж. Указ. соч. С. 88.

'* См.: Современная западная философия. Словарь. М., 1991. С. 101.