Вдруг обрадован моряк – появляется маяк... 10 страница
Результатом публичного исполнения сей фольклорной жемчужины стало то, что чуть попозже в ночное дело были употреблены и горсть малины, и соболий хвост, – так что утром они друг на друга поглядывали чуть смущенно.
Цивилизация напомнила о себе сама – с некоторых пор Мазур получил наглядное подтверждение своих успехов в роли таежного поджигателя. Был день, когда с рассвета до заката, чуть левее от их маршрута, в небе выли моторы. Раз десять Мазур видел ползущие в вышине, в разных направлениях самолеты. И всякий раз приходилось прятаться, ибо береженого бог бережет. И впоследствии, вплоть до сегодняшнего дня, над головой частенько возникал зудящий гул транспортников – никаких сомнений, оставшийся далеко за спиной пожар раскочегарился на славу, и в тайгу кинуты немалые силы...
И потому он, шагая сквозь кусты, мурлыкал довольно:
– Пожары над страной все ярче, жарче, веселей, их отблески плясали в два прихлопа, три притопа...
Пожалуй, уже сентябрь, подумал он, проходя под березой, по хрусткому ковру невесомых золотых пластинок. Дети в школу идут, цены наверняка скакнули с наступлением осени, угадай поди, на что и на сколько, машины в Шантарске несколько дней ездят с зажженными фарами, из-за детишек – а его орлы вовсю тренируются на Шантарском водохранилище. Ибо так уж судьба посмеялась, что есть там места, где рельеф «двойного дна» в точности совпадает с некоторыми участочками, возле которых будет плавать «кастрюля».
Вот об этом бы тоже забыть до лучших времен – иначе мозги свихнешь, гадая, числят ли его уже среди жмуриков, как все обернулось и что думает сейчас Морской Змей. Хоть он и вконец запутался в числах, может с уверенностью сказать, что до начала «Меч-рыбы» не менее трех недель, – но все равно, поднялась суета... Вот только ни одна собака не додумается послать в Пижман толкового особиста. Он бы и сам не додумался – с какой стати?
Они шли по прямой. Как бы. Потому что в тайге любая прямая очень быстро становится чем-то вроде сложного зигзага – и, как ни странно, если поддаться этим зигзагам с умом, больше выгадаешь, больше отмахаешь, чем если бы тупо пер по геометрической прямой...
Мазур с некоторых пор замедлял шаг, а теперь остановился вовсе. Внимательно оглядывался. Ольга спокойно ждала. Они как раз шагали вниз по склону, меж тонких кривоватых березок, – самое подходящее место, чтобы поскользнуться и что-нибудь себе переломать...
– Что? – негромко спросила Ольга.
– Да тропа интересная, – сказал Мазур, все оглядываясь. – Я-то сначала решил, что звериная... впрочем, первыми ее могли и звери протоптать...
– А вторыми?
Он присел на корточки, пытаясь нащупать взглядом, что же привлекло его внимание. Может, из такого положения удастся получше высмотреть... Но ведь была з а ц е п к а, ухваченная боковым зрением!
И отыскал все-таки минуты через две – разбросал горстью сухие листья и увидел четкий отпечаток рубчатой подошвы, а рядом смятую в комок пустую бело-коричневую пачку из-под «Опала». И поднял бережно, словно золотой самородок, чуть ли не тыкаясь в нее носом, осмотрел, показал Ольге, держа двумя пальцами:
– Ни пачка, ни следочек дождям не подвергались, точно тебе говорю. Значит, н о н е ш н и м летом оставлены. Сапоги, штатские, обыкновенные...
Особого воодушевления на ее лице не появилось – как и у него, впрочем. Но все же в голосе звучала радость:
– Что, деревни близко?
– А черт его знает, – задумчиво сказал Мазур, – деревни это или геологи проходили. Главное, приближаемся к местам более-менее обитаемым. Нынче не старые времена, геолог давно пошел балованный и к нужным местам на машине добирается. А это означает кой-какую относительную близость дорог и населенных мест... Может, просто охотник. Все равно, мы уж помаленьку главную глухомань за спиной оставили...
– Кирилл, – сказала она тихо, не глядя на него.
– Да?
– Если я ноги поломаю, ты меня добьешь, а? Чтоб не мучилась зря?
Медленно-медленно Мазур выпрямился, впился в нее взглядом, но так и не смог сообразить, есть ли тут подтекст. Подошел, погладил по щеке тыльной стороной ладони:
– Брось ты глупости пороть.
– Ну, а все-таки?
– На спине дотащу, – сказал он зло. – Так что не бери в голову, бери... – фыркнул и замолчал. Выкинул смятый комок бумаги. – Выдумала тоже – почти у цели ноги ломать. Это уж, малыш, было бы форменным идиотством. А вообще, ты осторожнее шлепай. Когда цель близко, как раз и начинаются промашки – расслабляется человек, мать его...
Вскоре он нашел пустую консервную банку, сплющенную прямо-таки в дощечку. Определенно медвежья работа. В маркировке – «Р». Рыбные. Самим бы...
Ольга вопросительно оглянулась.
– Нет, пойдем-ка по тропе, – сказал Мазур. – Чем черт не шутит.
Ну не может же случиться такой подляны, чтобы ребята Прохора устроили засаду именно здесь? Если геологи – вполне возможно, у них есть рация. А вот оружия почти что и нет, некогда им охотиться, и никто не ждет гостей из тайги. Могут моментально преисполниться недоверия к странному визитеру – наколки в комбинации с автоматом выглядят, мягко говоря, подозрительно. Ну, в таком случае придется хамить. Подержит их Оля под прицелом, пока он посидит у рации, – с любой отечественной управится без всяких хлопот...
Тропа пересекла интересное сооруженьице – длиннющую канаву, выложенную сколоченными деревянными плашками на манер короба. Как эта штука называется и для чего служит, Мазур в точности не помнил, но хорошо знал, что она имеет самое прямое отношение к золотодобыче. Пожалуй, точно – попахивает какой-никакой цивилизацией. Правда, дерево очень уж старое, прииска, возможно, давно уже нет...
И остановился. На небольшой поляне чернело странное сооружение – этакий треугольный таганок для костра. Только сложен он был из трех почернелых бревен, высоченных, ошкуренных. В центре, меж глубоко ушедшими в землю комлями, чернеет яма, а сверху над ней свисает обрывок стального троса.
– Поздравляю, – сказал Мазур. – Учено говоря, техногенная зона. Под ноги гляди, тут определенно шурфы рыли. И вещует мне генетическая память, что вон тот предмет именуется ведром...
И в самом деле ведро, черное, закоптелое, подвешено на одном из бревен, на высоте человеческого роста. Вокруг монструозного «таганка» разбросаны куски ржавого железа, лохмотья выцветшего брезента, смятые сигаретные пачки...
Глупо, но Мазур какой-то миг и впрямь чувствовал себя инопланетянином, впервые шагнувшим на Землю и натолкнувшимся на следы иной, то бишь земной, цивилизации. Он успел отвыкнуть от всего, что сделано человеческими руками, – а тут прямо-таки россыпи, вон топорище, вон аккумуляторные батареи, рубчатые следы широких шин, определенно ГАЗ-66, смятая газета...
Газета месячной давности, притом шантарская... Он привстал на цыпочки, снял пахнущее мазутом ведро, моментально испачкал руки, но не обратил внимания на этакие мелочи. Запустил туда руку, издал ликующий вопль.
Клад. Самый настоящий. Ведро таило несказанные сокровища – черную телогрейку, пропахшую соляркой, черный стеганый подшлемник, какой надевают под каску геологи и лесорубы, тоже замасленный, но целый, с двумя вязочками и лоскутом черной материи, прикрывавшим шею. И пачка «Беломора» – аж восемь папирос, правда, полувысыпавшихся, потому, наверное, и бросили... Табак отсырел, да где уж привередничать...
Он старательно, по щепоточке собрал табачок так, чтобы получилось две более-менее нормальных папиросы. С невыразимым наслаждением сделал первую затяжку. Щедро протянул Ольге вторую папиросу:
– Ты, случайно, не чувствуешь, как жизнь возвращается в твое измученное тело?
Она закашлялась, но старательно докурила «до фабрики», подняла глаза:
– А чувствую, знаешь... Газета, правда, старая.
– Херня, – радостно сказал он. – Главное, остались нам не недели, а дни, гадом буду! Телогрейку мы тебе моментально приспособим, так-то теплее будет, и, я бы сказал, не в пример эстетичнее... Ну-ка, примерь. Как на тебя шито...
Телогрейка висела мешком – оба они уже изрядно похудели, – но все равно смотрелась после пережитого фраком от Кардена.
– Блеск, – сказал Мазур, поднимая большой палец. – Жалко, ведро замучишься от мазута оттирать, а то сварганили бы супчик... – Он с надеждой принюхался, осмотрел, но вынужден был признать, что кухонной утвари не получится.
Старательно закрутил концы папирос, чтобы не просыпалось больше ни крошки, вновь поднял газету и пробежал глазами пару абзацев с трудноописуемым, но приятным чувством возвращения к цивилизации.
– Ничего не слышишь? – насторожилась Ольга.
– Нет. А что?
– Похоже, ребенок плачет...
Он насторожил уши, старательно прислушался, махнул рукой:
– Глупости. Вот уж ребенку тут взяться неоткуда. Даже в виде Маугли...
И пошел вокруг импровизированной буровой вышки, высматривая, не попадется ли еще что-нибудь, полезное в хозяйстве. Как назло, ничего. И не слышно ни единого л ю д с к о г о звука – ни шума мотора, ни бряканья посуды, ни голосов. Поблизости, во всяком случае, лагерной стоянки нет. Может, месяц назад и уехали...
Оглянулся, словно кто-то невидимый подтолкнул под локоть. Ольга уходила к лесу, вытягивая шею, словно прислушиваясь. Непонятно почему Мазура прошиб безотчетный страх, он вскрикнул:
– Эй, куда?!
– А ведь плачет... – отозвалась Ольга, не обернувшись.
И вдруг провалилась, нелепо взмахнув руками. Мазур рванулся вперед прежде, чем успел что-то осознать, слышал треск, но тут же все стихло. Под лопаткой так кольнуло, словно в сердце вошла обжигающая игла.
Он упал на колени на краю ямы, столь старательно замаскированной лапником и тонкими стволиками высохших сосенок, что заметить ее и в самом деле было мудрено. Одним рывком расшвырял весь мусор, частью провалившийся вниз. И услышал испуганный, но, в общем, обычный голос Ольги:
– Прямо на голову...
Моментально отлегло от сердца. Он затейливо выругался в полный голос, заглянул. Шурф, конечно. Метра три глубиной. На дне – ворох веток, стенки отвесные, песчаные. Ольга стоит, задрав голову, таращится без особого испуга.
– Мать твою! – облегченно взревел Мазур. – Куда смотрела?!
– Я успела за дрын схватиться, не упала – сползла...
– Поздравляю, – рявкнул он сварливо. – Ноги целы?
– Да все цело, перепугалась только...
– Перепугалась... До ночи бы там оставить...
– Ладно, виновата. Только ребеночек так явственно плакал... Ну вытащи.
– Прямо сейчас взял и вытащил... – проворчал он, медленно отходя от приступа страха и все еще ощущая незнакомое колотье под ребром. – Ты тут все палки переломала, пока летела... Жди. Сейчас сосенку срежу.
Метрах в двадцати увидел подходящее деревцо и направился туда, проламываясь через сухие корявые кусты. В несколько ударов срубил двухметровую сосенку, смахнул верхушку. А потом остановился и спокойно выкурил папироску – в воспитательных целях. Пусть пару минут покукует, чтобы не расслаблялась...
Из шурфа послышался зов. Мазур ухмыльнулся, неторопливо растирая окурок о подошву. Вразвалочку подошел:
– Засиделась?
– Кирилл, а тут котенок!
– Кто?
– Котенок! В ветках прячется, сейчас достану... – голос дрогнул: – Ой! Кирилл, он на меня так фыркнул... Фурия настоящая!
– Отойди от него! – рявкнул Мазур, склоняясь над ямой. Он не понимал ничего, но помнил: в тайге не бывает ни котят, ни щенят – одни д е т е н ы ш и...
Попытался рассмотреть в куче веток что-нибудь живое.
Молниеносно обернулся, управляемый не слухом, а инстинктом опытного бойца. Как раз вовремя, чтобы увернуться от длинного рыжевато-серого тела, пронесшегося рядом и затормозившего на самом краю ямы. Выпрямился, перехватив сосновый стволик обеими руками, – тело неосознанно поставило блок.
А вот и мамаша... Здоровенная рысь уставилась на него темно-янтарными глазами, расставив передние лапы, прижав уши, оскалив великолепный набор клыков. Котенок, бля... Для пробы Мазур легонько двинул концом палки в ее сторону – рысь почти неуловимо переместилась, яростно мотался короткий хвост, злое шипение в точности походило на вопль разъяренной кошки – вот только погромче раз в десять...
Отступать она не собиралось, сразу видно. Мазур прекрасно помнил, где оставил автомат, но добраться до него не смог бы. Или попробовать?
Шагнул в сторону, вращая палку веером. Такой способ защиты лесную кошку чуточку озадачил, но ненадолго. Бесшумно двинулась за ним, чуть припадая к земле, выбирая момент для прыжка. И сама сделала пару отвлекающих бросков, притворяясь, будто хочет зайти справа... слева...
Ольга притихла внизу – не могла не слышать, как орет рассвирепевшая мамаша «котеночка». Мазур экономно отмахивался, уже видя, что напоролся на серьезного противника, – чуть не пропустил удар лапой, тут нужно собрать все умение, всю ловкость...
Чертова подошва скользнула по траве. Он моментально выпрямился, решил перейти в атаку. Палка мелькала в руках, сливаясь в туманный круг. Теперь отступала рысь, тоже крайне осторожно, шипя, рыча... ага!
Толстым концом палки Мазур перешиб ей лапу. Рысь взвыла, припала к земле, на мгновение словно улетучилась вся злость, она издала жалобный вопль – и попыталась прыгнуть.
Удар встретил ее в воздухе. Второй пришелся по голове. Рысь каталась по земле, завывая и брызгая кровью, Мазур, сам озверев, бил дальше, но никак не мог прикончить. Спохватившись, кинулся к автомату, в несколько прыжков вернулся назад и, не в силах слышать этот вой, выстрелил в упор.
Опустил палку в яму и без труда вытащил Ольгу. Криво усмехаясь, мотнул головой:
– Вон, мамаша твоего котеночка... Комментарии нужны? Котеночек, надо думать, сглупа провалился, вот она рядом и бродила...
– Так мы что, его вытаскивать не будем? – спросила Ольга, чуть ли не равнодушно глядя на мертвую рысь.
Мазур поморщился, как от зубной боли:
– Шкуру снимать будем, вот что... – и, предупреждая протест, рявкнул: – Молчать! Полезешь вытаскивать – без глаз останешься. Да и подохнет теперь все равно...
Глава восемнадцатая
За окном моим беда...
Пожалуй, самое унылое на свете – застигший в тайге дождь. Это обычно надолго. Если льет осенью. Ничего похожего на мимолетные летние тучи, уносящиеся быстро и оставляющие тайгу промытой, ярко-зеленой, светлой, в мириадах крохотных радуг – когда в каждой капельке причудливо преломляются теплые солнечные лучи, весь мир выглядит свежим и молодым...
Осенью все иначе...
Никак нельзя сказать, что Мазур сам загнал себя в ловушку. На ловушку это ничуть не походило, наоборот, пристанище было царское. Не прошло и получаса ходьбы по тропинке, как впереди открылся узенький распадок над ручьем, и стоило перейти ручей по двум толстым бревнам, заботливо стесанным с одной стороны, так что получился приличный мосток, даже снабженный с одной стороны перилами из молодых сосенок – и открылся град Китеж.
У подножия высокой сопки – наверняка горушка эта имела в окружности добрых шесть-семь километров – и обитали совсем недавно геологи. Похоже, отряд высадился здесь еще в начале лета и устроился весьма обстоятельно. Длинный дощатый барак с шестью застекленными окнами на три стороны, два балка, обитых жестью, с полукруглыми крышами и полудюжиной окон каждый. Добротный туалет из струганых досок. Под навесом длинный стол с лавками по обе стороны, рядом печь, сложенная из скрепленного глиной кирпича, с невысокой железной трубой. Очаг примитивный, но способный прослужить весь сезон. Каждый домик вдобавок обустроен «буржуйкой», а на крыше одного (где, должно быть, помещалось начальство) красуется даже железный трезубец с фарфоровыми изоляторами, с них свисают обрывки проводов, неподалеку – солидный щит из сколоченных досками толстых бревен. И в бараке – целых три электролампочки. Тут совсем недавно стоял дизель – вон и желтая цистерна, где на дне еще маслянисто чернеют остатки солярки. Судя по следам, дизель уволокли на тракторных санях, а из транспортных средств были еще ГАЗ-66 и «уазик». Словом, царские хоромы. И хотя до заката было еще далеко, Мазур, не колеблясь, решил устроиться здесь на ночлег. И предпринял тщательнейшую ревизию.
По окончании сезона никто не станет крохоборничать, в тайге бросают остатки, все, что не особенно и нужно тащить с собой в город. Мазур нашел годную к употреблению кастрюлю, целую кучу алюминиевых ложек, сломанный кухонный нож, закопченный чайник без ручки и крышки, пару кубометров дров, закаменевшую в консервной банке соль и несколько полупустых мешочков с крупами. Над мешочками, правда, как следует потрудились мелкие грызуны, но удалось собрать и промыть несколько пригоршней гречки и пшена. К этому добавились четыре обгрызенных кусочка сахара, полбанки затвердевшей сгущенки (банку проткнули в двух местах ножом, половину выпили, а остатки поставили в угол, да так и забыли) и даже почти полная бутылка портвейна – закупоренная вытесанной из сучка пробкой, она стояла за дверью.
В дело годилось далеко не все – резиновый сапог-болотник на левую ногу и стоптанный кирзач на правую употреблены быть не могли, но выцветшую энцефалитку со сломанной «молнией» Мазур выстирал в ручье и повесил сушиться, она ему вполне подходила. Из пищи духовной отыскались «Анжелика в Новом Свете» (без половины страниц) и «Блуждающие звезды» Шолом-Алейхема (без конца).
Напоследок, отыскав местечко, служившее здесь мусорным ящиком, он не побрезговал разворошить кучу, исследовал множество смятых картонных пачек из-под чая и набрал примерно пригоршню, по щепоточке.
А посему ужин получился царским – растопили печку, бухнули в кастрюлю двух рябчиков и всю разномастную крупу, а на ночь, чтобы не утруждаться, протопили «буржуйку» в самом маленьком балке, развесили над ней выстиранную одежду, ополоснулись теплой водой сами, завалились на нары голыми и устроили шикарнейшее чаепитие с портвейном и сахарком. А потом не могли угомониться чуть ли не до рассвета, почувствовав себя на седьмом небе, – ручаться можно, такой афинской ночи избушка еще не видела.
Так уж заведено, что бесплатных пирожных на этом свете не бывает, и утром наступила расплата – жесточайший понос. То и дело отправляясь на экскурсию в добротный сортир, извели почти всю «Анжелику», лишь к полудню кое-как спаслись крепчайше заваренным чаем. Но это, оказалось, не самое худшее.
С утра зарядил дождь и лил до вечера, размывая рубчатые следы траков и затвердевшие было автомобильные колеи, неустанно колотя по крыше, заливая стекла. В трубу моментально натекло воды, пришлось придумывать для нее крышку и долго выгребать мокрые головешки пополам с раскисшим пеплом.
Дождь лил до вечера, лил всю ночь, на следующее утро и не подумал перестать. Снаружи плескалась сплошная хлябь, земля была глинистая и потому быстро превратилась в кашу, грязь стояла по щиколотку, так что Мазур с Ольгой, плюнув на светский этикет, в сортир бегали босиком, отчего пол в балке принял неописуемый вид.
На второй день невольного заточения они прикончили остатки супа, подмели и сгущенку. Мазур добросовестно вышел на охоту, с автоматом, конечно, – тетива лука промокла бы моментально в такой ливень, да и праща, как он убедился после первой же попытки, неминуемо потеряла бы меткость: рука у него оставалась верной, но из-за тугих струй, образовавших чуть ли не частокол, праща не могла вращаться должным образом и камень летел куда угодно, только не в цель.
Чтобы поберечь обувь, пошел босиком. И долго лазил по склонам сопок, прикрывая автомат курткой, но вся живность попряталась по норам, гнездам и прочим укрытиям. Встретилась лишь единожды какая-то птичка величиной со скворца, однако бить по ней из автомата было бы бессмысленно – пуля этакую кроху разнесет в ошметки... В конце концов он понял, что лафа отошла, и по примеру первобытных людей занялся собирательством. В балок вернулся с полудюжиной огромных маслят, попорченных червями лишь самую малость (маслят, вообще-то, попадались целые россыпи, но червяк их, перезревших, попортил до того, что рассыпались в руках) и пригоршней шиповника. И все. Немедля принялся тщательнейшим образом чистить автомат, благо промасленной ветоши отыскалось в избытке, а для шомпола срезал подходящую ветку. Словно в насмешку, на подоконнике лежали пять непочатых баночек черного гуталина, бесполезного сейчас, как и валявшееся в крохотном тамбуре золотишко.
Из маслят сварили суп. Мазур вновь обыскал «мусорный ящик», довольно глубокую яму, но ничего подходящего уже не нашел. И пришлось предаться самому скучному и унылому занятию – убивать время, располагая лишь минимумом подручных средств.
На третий день прискучил и секс, как ни изощряйся. Как ни устали во время таежных шатаний, двадцать четыре часа в сутки все же не проспишь. «Блуждающих звезд» они по очереди одолели быстро. Какое-то время дискутировали, пытаясь реконструировать конец: Ольга держалась мнения, что у героев, несмотря ни на что, все будет хорошо, но Мазур держался более скептически – упирая на то, что не зря оборванная на полуслове глава называется «Большой провал Рафалеско», и вообще, отнюдь не случайно первая часть именуется «Актеры», а вот вторая, определенно с подтекстом, «Скитальцы»...
Правда, литературоведческие изыски скоро приелись. Еще и оттого, наверное, что герои обитали посреди цивилизации – города, океанские пароходы, кафешантаны, оперные залы...
Дождь работал с идиотским усердием круглосуточного конвейера. Установился какой-то дурацкий ритм – как началось три дня назад, так и лило, не слабея и не усиливаясь. Доступной обзору вселенной почти что и не имелось – взгляд утыкался в мокрую стену высоченных сосен, над которыми нависло низко сплошное серое полотно. Казалось, небо ужасающе низкое, а то, что они наблюдают вокруг, и есть весь мир. Мазур как-то подумал: чтобы написать рассказ «Нескончаемый дождь», классик неминуемо должен был сам застрять где-то на недельку под таким же ливнем, честное слово. Иначе не получилось бы столь убедительного ужаса...
На третью ночь где-то высоко на сопке разразилась гроза. Оба проснулись посреди ночи от раскатистого грохота и пронзительно-белых вспышек, с пулеметной частотой раздиравших ночь. За окошком на миг проступали из мрака с нереальной четкостью бараки, сосны, ствол здоровенного, в три обхвата, кедра, распиленный бензопилой на аккуратные чурбаки, да так и брошенный. Грохотало долго. Был момент, когда на вершине сопки звонко и оглушающе хлопнул словно бы кнут длиной в пару километров, – неописуемый сухой треск, за ним грохот. Это молния свалила высоченное дерево. Мазур в свое время видел, что остается после такого удара, – толстенная сосна или кедр выглядит так, словно дерево одним махом сломал великан, все вокруг усыпано крупной щепой... И сказал Ольге, что им все же крупно повезло: чертовски неуютно было бы оказаться в такую ночь где-нибудь под деревом, в примитивном шалашике...
На четвертое утро проснувшийся первым Мазур решил, что с него хватит. Брюхо уже не на шутку подводило от голода, дождь с тупым упорством лупил по стеклам, и перспектив не было никаких. Пробираясь босиком в сортир по непролазной грязи, он с тоскливой надеждой таращился на небо, но повсюду висела серая хмарь, острая вершина соседней сопки окутана низким, клыкастым, молочно-белым облаком, твердым на вид... Нет, это надолго.
Когда он вернулся, Ольга сидела на нарах, бессмысленно перелистывая растрепанную книжку. Хватило одного взгляда, чтобы забеспокоиться всерьез. Вполне может быть, в дикой тайге Ольга и не сломалась бы, но это благоустроенное стойбище как раз и приковывало к себе призраком мнимого комфорта – печка топится, крыша над головой, тепло и сухо, стекла в окнах, сортир с дыркой и бумагой...
Мазур присел рядом на нары, приподнял за подбородок ее голову и бодро улыбнулся в целях разведки боем. Она не отвела его руку, не отреагировала никак – просто сидела, словно кукла, глядя пустыми, тусклыми глазами. У него упало сердце. Знал заранее, что может наступить и такой момент, но все равно на душе – помойка...
– Ну, гляди веселей, – сказал он, заранее зная, что все безнадежно.
– Веселей, как же... – отозвалась она глухо. – Поесть ничего нету?
– Откуда? – пожал плечами Мазур. – Вся жратва по домам сидит и носа не высовывает... Придется потерпеть.
– Придется, – произнесла она вовсе уж бесцветным голосом и отстранилась, норовя улечься, накрыться с головой телогрейкой.
Мазур решительно протянул руку, отшвырнул телогрейку подальше. Он сегодня еще не топил, в балке стояла холодрыга, но Ольга, сидя в одних штопаных синтетических шароварах, словно и не чувствовала знобкой прохлады.
– Закуришь? – спросил он. – Одна папироска нашлась, в бараке из-под нар вытащил...
Ольга вяло мотнула головой.
– Кончай, – сказал он энергично. – Собираться пора.
– Куда?
– Ну, ты даешь, амазонка. В путь-дорогу, конечно. Грубо прикидывая, сейчас часов семь утра. До темноты мы изрядно отмахаем. Извозимся, конечно, как черти, да что поделать...
– По этой грязюке? – она показала за окно.
– По ней.
– Давай переждем...
– Нет уж, – решительно сказал Мазур. – Сейчас уже наверняка сентябрь, в это время такой ливень может зарядить надолго. На неделю. Если не на две. А жрать нечего. Друг друга разве что. Как только ослабеем, тут нам и звиздец.
– А по-моему, нам и так – звиздец.
– Не ерунди, – сказал Мазур. – Мы где-то недалеко от обитаемых мест. Есть поблизости деревни, и крупные. Может, по другую сторону сопки. Все газеты, какие я тут нашел, – шантарские. Они не стали бы волочь из Шантарска ни трактора, ни дизеля – гораздо дешевле выйдет, если раздобыть на месте. Предположим, дизель могли и забросить на грузовике, но вот гусеничный трактор – агрегат малого радиуса действия. Его где-то поблизости нанимали. Отсюда только одна дорога и ведет, по ней тронемся. Глядишь, к вечеру, а то и пораньше, наткнемся на деревню...
– А если не наткнемся?
– В тайге переночуем. Шкуры есть, фуфайка есть... Небось не замерзнем. Говорю тебе, такой ливень может и на две недели зарядить...
– Сдохнем же в тайге в такую погоду.
– Да ладно тебе, – сказал Мазур. – До сих пор не сдохли, а тут вдруг... Перебедуем.
– Никуда я не пойду, – сказала она без всякого выражения. – Посидим, пока дождь не кончится.
– А живот еще не подвело? Потом только хуже будет...
– Все равно.
Мазур, сам за эти дождливые дни малость подрастрепавший нервы, поймал себя на желании залепить ей оглушительную оплеуху. Хорошо еще, легко справился с порывом. Подошел к окошку, оперся на узкий подоконник. Ливень безостановочно молотил по грязи – нет, в лужах не видно пузырей, какие россыпью вздуваются перед концом дождя... Это надолго.
Глядя, как лениво, тяжело вздрагивает под ударами струй рыжеватая грязь, промурлыкал сквозь зубы:
За окном моим вода, намокают провода,
за окном моим – беда, кап-кап...
– Олечка, – сказал он чуть ли не умоляюще. – Возьми себя в руки. Зря мы столько перенесли, что ли? И ведь добрались... Почти. Ну давай сделаем последний рывок... Вставай, малыш.
– Нет, – произнесла она с угрюмой решительностью.
Плюнув на дипломатию, Мазур влез на нары, рассчитанно медленно накрутил на руку косу, приблизил лицо:
– Малыш, я тебя никогда не бил, а вот сейчас придется... И качественно.
– Валяй, – сказала она вяло. – А еще лучше возьми автомат – и в затылок... И сразу все кончится. Только подумать – сразу все и кончится...
Прозвучавшие в ее голосе надрывные нотки беспокоили его еще больше, чем депрессия. Бывает, люди ломаются, как сухая палка, – моментально и бесповоротно. Он не хотел верить, что именно такой момент и наступил, но нужно побыстрее искать выход...
Постояв посреди небольшой комнаты, половину которой занимали нары, он старательно принялся собирать нехитрые пожитки. Окончательно разодрав на тесемки остатки куртки, скатал в тугую трубку барсучьи шкуры, перевязал, примотал к ним чайник, туго схваченный за носик хитрым морским узлом. Потом единственную оставшуюся флягу, полную до крышечки. Обмотал промасленными тряпками автомат – надежно, но так, чтобы при необходимости мог моментально их сорвать. Заткнул дуло обрывком ветоши.
Ольга равнодушно наблюдала за ним.
– Вставай, я твои шмотки за тебя надевать не буду, – сказал Мазур. – Иди, одевайся.
Она даже не ответила, сидела на нарах, прижавшись к стене, обхватив колени похудевшими руками.
– Одному уйти?
– Иди.
Преувеличенно громко топая, он прошел по комнате, накинул оленью шкуру поверх энцефалитки, шерстью внутрь. Подхватил автомат, сверток, вышел, громко хлопнув дверью. Прошел, то и дело взмахивая свободной рукой, чтобы сохранить равновесие, к дальнему бараку (которого не видно было из окон их балка), сел на крылечко под навесом и как мог неторопливее выкурил последнюю папиросу.
Ольга так и не появилась на единственной «улочке» лагеря. Вряд ли пребывает в полнейшей прострации – просто-напросто не верит всерьез, что он способен ее бросить. Тупик. Все приемы и средства исчерпаны... Все?
Он сидел еще несколько минут. Покривил рот в хищном оскале, приняв решение, подхватил пожитки и быстро вернулся в балок.
– Вот видишь, – тихо сказала Ольга. – Куда по такой погоде...
Аккуратно сложив вещи на нары, Мазур подошел к ней. Увидев его лицо, она попыталась отшатнуться, да некуда было.
– Ага, дергаешься еще... – удовлетворенно процедил он сквозь зубы. – Какая, к херам, кататония...