Неизреченный интеллекта: личностное профессиональное знание как объект исследования

Представление знаний и их использование, рассматри­ваемое применительно к конкретной области, является предметом инженерии знаний, которая заняла свое место как технология применения знаний, когда вышла из недр проблематики «искусственного интеллекта» и продолжала интенсивно развиваться все последующие годы. Для пред­ставления знаний в экспертных системах (ЭС) использу­ются самые разные подходы, и пока еще не ясно, какой из них предпочтительнее.

Такая ситуация сложилась потому, что опыт примене­ния знаний как информации весьма поверхностен, и недо­статочно сформулировано понятие о том, каким же услови­ям должно удовлетворять представление знаний. Про сис­темы инженерии знаний можно сказать: они располагают ясным для понимания методом представления, если не

1 Соколов Е.Н., Ваиткявичус Г.Г. Нейроинтеллект: от нейрона к ней-рокомпыотеру. М., 1989. С. 51-52; Введенский В.Л., Ежов А.А. Ритмы мозга и самовоспроизведение информации // Природа, 1990, № 4. С. 33.

вдаваться при этом в детали описания объектов. Такие знания принято называть поверхностными, поскольку они получаются из описаний (в виде знаний) результатов на­блюдения за внешним поведением объектов (пример свое­образного компьютерного бихевиоризма). Оболочка ЭС это каркасы интеллектуальных машин высокой сложности, которые реализуются на компьютерах. Они представляют собой динамические функционирующие модели реального экспертного знания. Их можно уподобить платоновским идеям, которые могут быть интерпретированы как модели феноменов и процессов реального мира.

Задачей обработки знаний является поддержка интел­лектуальной деятельности человека, и поэтому необходимо начинать с анализа методов решения проблем человеком. Речь идет фактически о вьмснении того, что является профессиональным мастерством в какой-либо области на­учной или технической деятельности и какова структура профессионального знания. Когнитология базируется на представлении о профессиональном знании как личност­ном. Это обусловливает особые когнитологические методы выявления и представления человеческих знаний в интел­лектуальных системах. Когнитолог ставит во главу угла интервьюирование, направляющее сознание на эксплика­цию неосознаваемого им самим личностного знания. На основе знаний, которыми обладают эксперты-профессиона­лы, необходимо сделать информационную модель знания, годную для анализа реальных ситуаций, требующих при­нятия решений. В этом смысле роль ЭВМ как средства представления знаний в виде информации не отличается принципиально от роли книги. По сути дела, экспертная система «настольная книга» для умного, ответственного, творческого человека!.

1 Шрейдер Ю.А. Роль интеллектуальных систем в человеческом твор­честве и образовании // Философия, естествознание, социальное разви­тие. М., 1989. С. 117; РакитовА.И. философия компьютерной революции. М., 1991. С. 205; Осуга С. Обработка знаний. М., 1989. С. 117.

В отличие от гносеолога, исследующего природу зна­ний, когнитолог конструирует описание знаний эксперта. Когнитолог должен работать с экспертом, наблюдая как тот решает конкретные задачи. Эксперт быстро делает сложные выводы, не утруждая себя тщательным анализом и формулированием каждого шага своего рассуждения. Когда эксперт анализирует проблему, то часто не имеет представления о тех шагах, которые были сделаны для нахождения решения. В последующем, объясняя свои за­ключения и предчувствия, профессионал будет повторять только основные шаги, часто опуская большинство мел­ких, кажущихся ему очевидными. Знание того, что считать основными и относящимися к делу, не требующим даль­нейшей переоценки, делает специалиста экспертом. У вы­сококвалифицированных экспертов спонтанно структури­руются громадные блоки информации. О.Э.Мандельштам писал по этому поводу: «Образованность — школа бы­стрейших ассоциаций. Ты схватываешь на лету, ты чувст­вителен к намекам... Цитата не есть выписка. Цитата есть цикада. Неумолкаемость ей свойственна... Эрудиция дале­ко не тождественна упоминательной клавиатуре, которая и составляет самую сущность образования»¹.

Классический же образ поведения новичка можно выра­зить словами: торопится выдать ответ. Часто новичок проявляет себя как псевдоэксперт: например, в процессе рассуждений, когда до решения сложной задачи необходи­мо добраться за несколько шагов, новичок имитирует, что его сложные действия не разбиваются осознанно на этапы, что он может сразу найти решение. Такое поведение нель­зя назвать оптимальным, но оно широко известно в педаго­гической практике, а теперь привлекает и когнитологов как надежный тест по различению мастера и новичка.

Экспертное знание имеет в корне иной характер, чем повседневное понимание. Во-первых, эксперт (например,

1 Мандельштам О.Е. Слово и культура. М., 1987. С. 112—113.

врач или криминалист) отказывается от представления о том, что индивид, с которым он взаимодействует в процес­се экспертизы, видит мир так же, как он сам. Повседнев­ное же понимание людьми друг друга базируется на неосо- .1 знанном допущении, что характеристики мира не изменя­ются от перемен мест участников взаимодействия (тезис о взаимности перспектив). Во-вторых, делаются предметом внимания особые, индивидуальные характеристики парт­неров по взаимодействию. Обстоятельства проблемной си- J туации интересуют эксперта с точки зрения того, что в ней имеется особенного по сравнению с прочими ситуациями того же рода. В-третьих, эксперту приходится иметь дело с | фактами и явлениями, нарушающими нормальное течение.-1 повседневности, т.е. с явлениями, представляющими пато-'' логию повседневности. ,«

Если с точки зрения повседневности набор типов, пере­даваемых на экспертизу, — это классификация патологий, зафиксированных в категориях обыденного языка, то, с точки зрения экспертной сферы, все юридические кодекс| сы, классификации болезней и не оформленные системати-' | чески рецепты типологизации (например, у сотрудников'! правоохранительных органов имеются свои, не зафиксиро- ;

ванные в кодексах, методы распознавания криминальных ситуаций) наборы типов их нормальной повседневности. Поэтому ситуация экспертизы должна рассматриваться двусторонне: со стороны повседневной практики она явля­ется ситуацией неожиданности, проблемы, в то же время' со стороны профессионала она выступает элементом про­фессиональной рутины, нормальной повседневности. Для эксперта происходит «оповседневнивание» патологий по­вседневности. Оповседневнивание означает усвоение того, что входит в «плоть и кровь» человека. Здесь знания и навыки обретают надежность, никогда не восполнимую полностью посредством искусственных методов. Оповсе­дневнивание не связано с механической дрессировкой или частым применением правил, оно само есть вид опыта.

В ключевых, кардинально важных моментах своей дея­тельности профессионал полагается либо на суждение не­компетентных лиц, либо прибегает к помощи некритичес­кого повседневного мышления. В повседневном понимании большую роль играет логический аргумент, который Ч. С. Пирс назвал ретродукция или абдукция. Абдуктивный вывод во многом противоположен дедукции. Нормально следующее дедуктивное рассуждение: «Все люди смертны, Сократ — человек, следовательно, Сократ смертей». В случае абдукции рассуждение приобретает иную форму:

«Все люди смертны, Сократ смертей, следовательно, Со­крат — человек». Для такого вывода отсутствует достаточ­ное основание. Абдуктивная гипотеза не есть результат логической работы в традиционной ее форме, она возника­ет как озарение- Но опознание нового типа взаимодейст­вия, сопоставление нового, неожиданного факта с имею­щимся в опыте культуры и в языке набором типов ситуа­ций, личностей, мотивов, происходит путем абдуктивного заключения. Абдуктивный вывод отражается в суждении восприятия, причем между ними отсутствует разделитель­ная линия. Эта особенность абдукции выражает специфи­ку социального понимания, которое для самих взаимодей­ствующих личностей не выступает как логический процесс, а отождествляется с прямым и непосредственным воспри­ятием явлений. Другой способ обыденного рассуждения называют «индукцией из предшествующих индуктивных выводов». Впрочем, этот способ широко распространен и в научной практике. (Иванов — ученик Сидорова, а резуль­таты Сидорова всегда заслуживают доверия. Значит и ре­зультаты Иванова заслуживают доверия). Так определяет­ся «индуктивная степень доверия» к деловому партнеру, специалисту, научной школе.

Опора на суждения дилетантов и обращения к методам повседневного рассуждения не личный недостаток того или иного эксперта, а универсальная черта экспертной деятель­ности там, где она соприкасается с миром повседневности. Эксперт более, чем другой человек существует не только в

порядке повседневности, а как бы на пороге между обы- 1 денным и необычным, привычным и экстраординарным!. ]

Основной парадокс инженерии знаний может быть сформулирован следующим образом: чем более компетент- ', ными становятся эксперты, тем менее они способны опи­сать знания, используемые для решения задач. Цель любо­го искусного действия достигается путем следования ряду ;

норм и правил, неизвестных как таковых человеку, совер- ;

шающему это действие2.

Обращает на себя внимание сходный парадокс Блажен­ного Августина, изложенный в XI книге его «Исповеди»:

«Что же такое время? Если меня никто не спрашивает, я знаю, что такое время, если бы захотел объяснить спраши­вающему нет, не знаю. Настаиваю, однако, на том, что 1 твердо знаю...»3. Бл.Августин одним из первых заметил: 1 наиболее привычное наименее известно нам. По справедли- S вой мысли Л.Витгенштейна, аспекты вещей, наиболее важ- | ные для нас, спрятаны благодаря их простоте и повседнев- j ности (этого можно не замечать, ибо это всегда перед глазами). Человеку даже не приходят в голову настоящие основы его исследования, кроме того случая, когда это уже однажды пришло ему в голову. Нам не приходит в голову то, что будучи однажды увиденным, является самым оше­ломляющим и самым сильным⁴.

1 Ионин Л.Г. Понимание и экспертиза // Вопросы философии, 1991,^;

№ 10. С. 48—49, 54, 57; Вальденфельс Б. Повседневность как плавильный тигль рациональности // Социо-логос. Социология. Антропология. Ме­тафизика. М., 1991. Вып. 1. С. 45—47; Харре Р. Социальная эпистемоло-гия: передача знаний посредством речи // Вопросы философии, 1992,

№ 9. С. 55.

2 Уотермен Д. Руководство по экспертным системам. М., 1989. С. 160;

Полани М. Личностное знание. На пути к посткритической философии.

М., 1985. С. 82.

3 Августин Аврелий. Исповедь Бл. Августина, епископа Гиппонского.

М., 1991. С. 92.

4 Витгенштейн Л. Философские исследования (фрагменты) // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1985. Вып. XVI. С. 127.

Родство когнитологического парадокса и парадокса бл. Августина состоит в следующем: и представления о пространстве и времени, характерные для определенного типа культуры (хронотоп), и определенные профессио­нальные приемы становятся частью жизни, растворяются в ней, составляют разные аспекты одной и той же матрицы, налагаемой сознанием на воспринимаемый мир и органи­зующей его.

За этим парадоксом стоит также реальность неосозна­ваемого знания, слишком сложного для однозначного перевода на «точный» язык левополушарного мышления. Логический анализ помогает вскрыть новые связи, но сам по себе не обеспечивает их определения в целостной карти­не мира. Для творческого познания результаты логическо­го анализа необходимо вписать в более широкую и не вполне осознаваемую картину мира для того, чтобы обога­тить осознаваемую модель реальности.

Кстати, когнитологический парадокс касается всех видов практической деятельности, требующих профессио­нализма. Переход в неосознаваемое сопровождается появ­лением в сознании нового умения, новой способности в операциональном плане. Возьмем, к примеру, такую экзо­тическую ныне деятельность как лоцманс-кая проводка судов по Миссисипи. На мостике парохода XIX века про­исходит знаменательный диалог между опытным лоцманом и мальчиком-рулевым (в будущем известным писателем) по поводу различения ветровой ряби и речного переката:

— Ну, теперь ты видишь разницу. Это была простая рябь от ветра. Это ветер обманывает.

— Да, вижу, но ведь она в точности похожа на настоя­щий перекат. Как же тут разобраться?

— Не могу тебе сказать. Со временем ты будешь в них разбираться. Но не сможешь сказать, почему и как (кур­сив наш. — Авт.У.

1 Твен М. Жизнь на Миссисипи. Петрозаводск, 1960. С. 58.

Приведенная цитата интересна и в том смысле, что представляет собой как бы вариант когнитологического

интервью. ;.

Применительно к когнитологии исследования показали,'"' что когда эксперты пытаются объяснить, как они пришли' к заключению, то часто выстраивают правдоподобные' линии рассуждения, которые лишь похожи на действи-" тельные интеллектуальные действия при решении задачи Отсюда вытекают важные следствия: 1

— эксперты нуждаются в постоянной помощи, направ-* ленной на экспликацию их способа мышления и решения! задач, т.е. специалист не может быть собственным экспер-1

том; 1

— нельзя верить всему, что говорят эксперты. Инженер знаний считает, что получил законное экспертное правиле не по ручательству эксперта за его точность, а если экс'1 перт демонстрирует применение правила в конкретных за-1

дачах. J Заметим, что с первым следствием не согласны япоа"^

ские специалисты по инженерии знаний. Они постулирую».;

существование заметных индивидуальных различий в спо-ql собности человека к самонаблюдению. Причем эта способ»-! ность совсем не зависит от того, является ли человек;

экспертом. Самоотчет японские инженеры знаний считал ют полноправным когнитологическим приемом¹. Послед-»' нее отличает их от американских коллег. ^Е Инженер знаний должен вести с экспертом диалоги,;

вызывая в процессе разговора «кристаллизацию» знаний специалиста. Сократ вел ученика-собеседника к известной 3 самому Сократу истине. При этом он уважал свободу уч<И| ника, оставляя право выбора за ним. Конечно, когнитолог| не может предвидеть, к какому выводу прийдет интер-'| выоируемый. Но когнитологическое интервью, если оно*

1 Приобретение знаний. М., 1990. С. 83-88. ^! 172

действительно состоится, получает атрибуты подлинной бе­седы, где не оговорены частности и возможны спонтанные и непредсказуемые повороты. В этом сходство с сократи­ческим диалогом.

Беседа с когнитологом обязана укреплять структуру знаний эксперта, а не «прояснять» содержание его подсо­знания, как это происходит в сеансах психоанализа. Имен­но поэтому должны исключаться расспросы о мотивах, источниках, основаниях экспертного знания. Психоанали­тический сеанс действительно полагает осознание опреде­ленной сферы неосознаваемого, дает возможность найти-утерянный ключ к дешифровке ментальных явлений. Но их экспликация (возможно, даже достаточно правдоподоб­ная) протекает в форме, определяемой терапевтическими целями, т.е. оказывается «служебно-прозаической». Сеанс психоанализа снимает с человека сосредоточенность на проблемной ситуации, необходимую для творчества. Экс­плицированное в психоанализе принимает деиндивидуали-зированную и трафаретную форму. Психоанализ является средством подавления творчества за счет банально проза­ической интерпретации скрытых интенций и побуждений к творчеству, за счет навязывания мнимой определенности, которая якобы характеризует сознание человека. Именно этим определяется необходимость веры пациента в психоа­нализ. В результате квалифицированно проведенного пси­хоанализа не остается «элемента недосказанности» как не­отъемлемого свойства значительных произведений искусст­ва и значительных научных открытий. Психоаналитичес­кое вмешательство в душевный организм с точки зрения дальнейшей творческой деятельности может оказаться слишком дорогим!. Творческая, образная функция правого полушария может быть заторможена психоаналитической

1 Зинченко В.П., Мамардашвили М.К. Изучение высших психических функций и категория бессознательного // Вопросы философии, 1991, № 10. С. 40,

вербализацией. Тогда возможно доминирование депрессии-1 но-деструктивной функции правого полушария. Экспер-1 там, таким образом, противопоказан психоанализ в отно<| шении их профессиональных навыков. Деформация струк-| туры личностного неявного знания может ликвидировать! некое уникальное профессиональное умение. ^

Выработан еще целый ряд правил и требований, выпол­нение которых необходимо при работе с экспертами. Необ» ходимо уметь задавать эксперту вопросы, которые тот са» себе не задает, но на которые только он может дать компе тентный ответ. Опасно вырабатывать у эксперта критичен кую установку на собственные суждения, ибо так отфильт ровывается знание, источник которого специалист не ;

силах осознать. По этой же причине нельзя стимулироват] обобщение суждений экспертом. Следует охотно -приня мать знания, выраженные в виде метафоры, притчи, эв ристики, требующих дальнейшей интерпретации и не дс пускающих однозначную расшифровку. Не следует требо-1 вать от самого эксперта расшифровки, снижающей много­значность метафоры, необходима эмпатия, умение видеть» казус глазами эксперта. Экспертам нужно демонстриро-1 вать результаты применения к конкретным случаям тки знаний, которые явно сформулированы в процессе интер­вью. В рамках такой демонстрации эксперт способен 6оле<| полно осознать ту структуру знаний, которую он факта² чески использует при разборе ситуаций. Когнитолог дол­жен отдавать себе отчет, что его работа с экспертом изме-j няет состояние сознания последнего. Это требует профес-1 сиональной ответственности, своей «клятвы Гиппократа».^ Для когнитологической работы необходима профессио­нальная подготовка. | Сублимация человеческих знаний в экспертных систе⁴;

мах отчетливо выявила их многослойность. Первый шаЦ здесь был сделан еще Аристотелем и мегарскими стоиками,:

исследовавшими простейшие логические формы рассужде* ния. Аристотелю также принадлежит выделение особого

рода знания, который обозначен словом «технэ». Технэ это такие знания и способности, которые направлены на производство и конструирование. Они занимают среднее положение между опытом и теоретическим знанием эписте-ме. Технэ отличается от эпистеме тем, что последнее, по Аристотелю, имеет дело с неизменным, первичным во всех отношениях и смыслах (подразумевалась математика), тогда как технэ, «продуктивное знание», имеет отношение к области изменчивого, находящегося в процессе становле­ния. Технэ строится на эмпирии, опыте, но в то же время переходит от отдельных случаев к общему понятию.

Медик-практик (лекарь) с простым опытом знает толь­ко, что цыпленок хорош для слабого желудка. Но врач, который владеет технэ, знает, кроме того, что цыпленок — легкая пища и почему легкая, и почему желудок бывает слабым. Тогда как опыт знает только «что», технэ знает также «почему» и в этом смысле приближается к теорети­ческому знанию — эпистеме. Технэ ясно определяется как знания и способность, которая приобретается привычкой, т.е. входит в плоть и кровь; оно направлено на производст­во, но в связи с ясным ходом рассуждения, касающегося самих вещей¹. С нашей точки зрения, знания — технэ может быть истолковано как уровень профессионального личностного знания, занимающего промежуточное положе­ние между эмпирическими правилами и знанием фунда­ментальным для данной предметной области.

Когда эксперты решают задачи в области своей компе­тенции, они распознают новые ситуации на основе преце­дентов. В необычных случаях эксперты ведут себя как разумные новички, т.е. пытаются применить общие прави­ла и дедуктивные шаги, дающие причинно-следственные связи между различными этапами общего процесса реше­ния задачи. Идет обращение уже не к эмпирическим пра-

1 Шадевальд В. Понятия «природа» и «техника» у греков // Фило­софия техники в ФРГ. М., 1989. С. 99.

вилам, а к знанию, фундаментальному для данной облас-^:! ти, к универсальным, общезначимым, транслируемым ме­тодам.

К примеру, эксперт по геологии в незнакомых ситуаци*|

ях или при работе с другими экспертами апеллирует к^ соответствующим геологическим и геометрическим моде»-' лям, словно забыв эмпирические правила. Если оставить ^ стороне естественную профессиональную осторожность;,-! соображения престижа, т.е. стремление «не ударить в| грязь лицом», то можно предположить, что описанное поч ведение эксперта одна из ступеней на пути к методологи»! ческому инсайту, поскольку казусами в необычных ситуа-1 циях мыслить уже невозможно. В структуре творческого* процесса выделяется не только предметно-личностный ив сайт, но и методологическое озарение, когда исследовател открывает необходимые средства для получения новог

знания.

На примере инженерии знаний можно выявить некоте

рые общегносеологические проблемы и смену идеалов ра^ циональности. Неклассический идеал рациональности — щ отличие от классического — не требует унификации струк^ тур сознания, но заставляет отчетливо сознавать имеющие-! ся различия. Индивидуальное сознание — далеко не иде* альный «познающий прибор», который можно привести к универсальному сознанию трансцендентального субъекта.;

Необходимо вводить в рассмотрение «погрешности прибор ра», т.е. различия индивидуальных сознаний, а для этого] погружаться в структуру чужого сознания. В гносеологию! и когнитивные науки вводится «принцип со-чувствия»^ требующий исследования интуиции в основании своеобраз-1 ного хода мысли данного лица. Проникнув в интуицию^ оппонента, можно вполне основательно сделать заключе-, ние о ее неприемлемости для себя. Со-чувствие не означает обязательства благожелательного отношения к любым чужим чувствованиям и интуициям. Оно означает их «при­мерку» на себя, а не присвоение навсегда. Достаточней

условного принятия чужой позиции: «Я мог бы видеть мир так, как если бы я был ты». Важно осознание того, что инакомыслие не злокозненное упорство в заблуждении, а лишь иной способ видения мира. Понимание этого способа может порой обогатить собственные представления и при всех условиях способствовать испытанию этих представле­ний на прочность.

Такова идея познавательного многообразия. Действи­тельность не сокрыта от нас, но систематически постигать ее можно не только одним, но множеством способов. Су­ществуют полностью равнозначные, но не объединимые в суперсистему альтернативы. В методологическом плане этому соответствует отказ от абсолютизации методов и понимание того, что глубокие профессиональные знания суть знания личностные и неявные, проявляющиеся в спо­собности разбирать неповторимые казусы в своей предмет­ной области. Индукция раскрывается здесь не как логичес­кий принцип, а как образ действий, которому мы выучива­емся, овладевая всем, что должен знать и уметь человек, в том числе достигая профессионализма.

Традиционно сложились авторитарные способы обще­ния между экспертом и дилетантом. Особенно это заметно в сфере практик, связанных со здравоохранением и обра­зованием. Но «опекунская» модель отношений между людьми теряет позиции в общественной жизни. Во врачеб­ной практике ценность автономии пациента оказывается столь высока, что благодеяние врача вопреки воле и жела­ниям больного стало считаться недопустимым. Под инфор­мированным согласием понимается добровольное принятие пациентом курса лечения или терапевтической процедуры после представления врачом адекватной информации. Врач дает совет о наиболее приемлемом с медицинской точки зрения варианте, но окончательное решение прини­мает больной, исходя из своих нравственных ценностей. Добровольность информированного согласия подразумева­ет неприменение со стороны врачей принуждения, обмана,

--2327177

угроз, чтобы добиться от пациента принятия определенно­го решения.

Существуют две основные модели информированного согласия: событийная и процессуальная. В событийной мо­дели принятие решения однократно, происходит лишь в определенный момент времени. Заключения и рекоменда­ции врача предоставляются пациенту вместе с информа­цией о риске и преимуществах, а также о возможных альтернативах. Взвешивая полученную информацию, па­циент делает медицински приемлемый выбор, опираясь на свои личные ценности. Но здесь недостаточно учитывается понимание полученной от врача информации. Возмож­ность для размышления и интеграции полученных сведе­ний в систему жизненных установок личности невелика. Процессуальная модель информированного согласия стро­ится на убеждении, что принятие медицинского решения — длительный процесс. Поэтому обмен информацией дол­жен идти на протяжении всего времени лечения. Традици­онно считалось, что первая цель медицины — защита здо­ровья и жизни пациента. Однако достижение этой цели сопровождалось отказом от свободы больного, а значит и от его личности. Пациент превращался в пассивного полу­чателя блага. Теперь врачи на основании своего опыта осуществляют экспертизу относительно прогнозов лечения. Но только пациенту ведомы его жизненные ценности, ко­торые приобретают решающее значение при оценки ожида­емых результатов.

В философском плане критика патерналистских схем общения связана с изменением представлений о природе и задачах разума. На смену законодательному разуму при­ходит интерпретативный. Интерпретативный разум отно­сится к законодательному так же, как благоразумие к гордыне. Интерпретативный разум участвует в диалоге там, где законодательный разум борется за право разгова­ривать с самим собой. Если законодательный разум обслу­живает структуру господства (дискурс власти), то интер-

претативный разум включается в процесс взаимного ин­формирования и сообщения (коммуникацию). Если зако­нодательный разум питает энергия всепоглащающего жела­ния «завершить работу», то интерпретативный разум тру­дится, сознавая бесконечность и бессрочность задач. Теря­ет смысл сама идея «привилегированного знания» (т.е. истинного толкования, наделенного правом объявлять аль­тернативы себе не имеющими силы). Интерпретативный разум исходит из момента примирения с сущностно плюра­листической природой мира и ее неизбежными следствия­ми: амбивалентностью и случайностью человеческого су­ществования. Интеллектуал (эксперт) превращается в тол­мача-посредника между разными культурными мирами 1.

Гносеологическое осмысление когнитологических иссле­дований имеет и важные дидактические следствия. Если образование учебная модель науки, то необходимо по­мнить, что в самом сердце науки существует области зна­ния, которые через формулировки передать невозможно. Для педагогики это означает, что ни учебник, ни рассказ преподавателя не является достаточным условием включе­ния учащихся в познавательную традицию. Необходимо сориентировать образование и на передачу неявного зна­ния, что способствовало бы преодолению эрудированного дилетантизма и соответствовало бы скорейшему достиже­нию профессионализма. Отсюда вытекает, по меньшей мере, два следствия. Во-первых, изменяется статус учебни­ка. Последний превращается лишь во вспомогательное средство образования. Во-вторых, меняется смысл студен­ческой научной работы. Здесь необходима не только

1 Шрейдер Ю.А. Бескорыстна ли этика? // Человек, 1991, № 3. С. 28-30; Кюнг Г. Когнитивные науки на историческом фоне. Заметки философа // Вопросы философии, 1992, № 1. С. 49; Бауман 3. Философские связи и влечения постмодернистской социологии // Вопросы социологии, 1992. Т. 1, № 2, С. 11, 14; Покуленко Т.А. Принцип информированного согласия: вызов патернализму // Вопросы философии, 1994, № 3. С. 73-76.

свежесть взгляда на некоторые познавательные проблемы, но и ученичество в его исходном значении, т.е. перенятие навыков, присущих только данному специалисту— менто­ру, в процессе совместной работы.

В связи с этим коснемся еще одной проблемы, относя­щейся к профессиональному знанию. Во многих случаях, особенно при освоении новой продукции или когда той информации, которая содержится в официальных доку­ментах, недостаточно для управления. Требуются дополни­тельные сведения, фиксирующие позитивный опыт исполь­зования того или иного изобретения, «фирменные секре­ты» технологического процесса и т.д. Без них достигнуть высокого качества продукции, хороших исследовательских результатов, а также требуемого уровня управления прак­тически невозможно. Указанный феномен получил назва­ние «ноу-хау» (know-how — англ. умение, знание дела). По своему характеру «ноу-хау» представляет современную модификацию «цеховых секретов». Это такое знание, ко­торое частично или полностью существует в неявной форме. Оно может быть передано другим субъектам в ходе совместной деятельности и общения, а также путем объек-тивирования конфиденциальной информации в экспертной

системе.

«Ноу-хау» относится к сфере так называемого практи­ческого знания. Практическое знание вырастает из потреб­ностей специализированных видов практики, ведь их не­значительная часть отрефлексирована и «онаучена» в до­статочной степени. Многие современные профессии дейст­вительно требуют не меньшего искусства, чем деятельность средневекового ремесленника. Такое знание также переда­ется при помощи невербализованного обучения. Действи­тельно, «ноу-хау» это больше чем метод, а в определенной степени и искусство. Здесь особенно важна профессио­нальная тренировка, результатом которой являются мотор­ные, сенсорные и мыслительные навыки, образующие гно­сеологическое содержание знания. Такого рода знание,

тесно связанное с умением, едва ли может быть вытеснено наукой, так как, во-первых, в силу демассификации обще­ственного производства будет возрастать многообразие форм знания, связанных с локальными практиками и не требующих универсальной стандартизации; во-вторых, в современной научной практике, как уже указывалось, доля невербализованного традиционного умения остается значительной.

Новая технология, иногда называемая «настольным производством», обещает снова превратить инженера в ре­месленника. Возрастающие возможности персональных компьютеров могут позволить инженеру «выводить на пе­чать» готовые детали с легкостью, с которой на принтере печатаются их чертежи. Это позволит производить детали для мелких серий непосредственно с экрана компьютера. «Настольное производство» ускорит соответствующую тех­нологию, способствуя переходу от изготовления металли­ческих форм и штампов к массовому производству двига­телей и других конструкций. «Ремесленников за письмен­ным столом» будут сдерживать не существующие ныне ограничения на процесс производства, а возможности ви­зуально представить тот или иной объект в трехмерном пространстве системы автоматизированного проектирова­ния.

Часто употребляемый английский термин «computer sci­ence» как название дисциплины можно перевести «ком­пьютерное дело». Иногда слово science употребляется рас­ширительно для обозначения некоторого вида практичес­ких занятий и сознательного применения некоторых прин­ципов. В авторитетном словаре «Dictionary on Computing» говорится, что «computer science» не является наукой в строгом смысле слова как дисциплина, применяющая науч­ный подход, скорее как систематизированная совокупность знаний с теоретическим основанием. «Компьютерное дело», в конечном счете, занимается практическими про­блемами, связанными с разработкой и созданием полезных

вычислительных систем с учетом ограничений по стоимо ти и применимости. «Компьютерное дело» с большим о нованием можно считать отраслью техники. Это ветвь и женерии, которая сочетает в себе теоретические основы практические навыки. «Компьютерному делу» соответст"" ет тот тип знания, что связан с умением, с практичесм

навыками!.

Заметим, что определенные «ноу-хау» не могут 6ь

вербализованы в полной мере в связи с тем, что опираю-на уникальные способности, на маргинальные для совр менного человека чувственные восприятия. Таким воспр ятиям может не быть эквивалента в языке. Современвд немецкий писатель П.Зюскинд в известном романе «Па фюмер. История одного убийцы» создал образ человек чудовища и гениального парфюмера Жана-Батиста Г{ нуя. Рисуя становление «обонятельного интеллекта» свс го героя, автор пишет: «...обиходного языка вскоре ока;

лось недостаточно, чтобы обозначить все те вещи, которй он собрал в себе как обонятельные представления. BcKof он различал по запаху не просто деревья, но их сорт клен, дуб, сосна, дрова старые, свежие, трухлявые, газ лые, замшелые, он различал на нюх даже отдельш чурки, щепки, опилки и различал их так ясно, как друп люди не смогли бы различить на глаз. С другими видам! дело обстояло примерно так же... то, что земля, лай" шафт, воздух, которые на каждом шагу, с каждым взд хом наполнялись иным запахом и тем самым одушевд лись иной идентичностью, тем не менее должны бы обозначаться всего тремя, именно этими, неуклюжими слс вами все эти гротесковые расхождения между богатствг" обонятельно воспринимаемого мира и бедностью языка i

1 Стикс Г. Ремесленники за письменным столом //В мире нау| 1992, № 7. С. 92-93; Дименштейн Р.П., Яковлев А.Г. Информатика« компьютерное дело? // Компьютер, 1990, № 1. С. 13—15; Толков словарь по вычислительным системам. М., 1990. С. 94—95.

обще заставили маленького Гренуя усомниться в самом языке; и он снисходил до его использования только, если это непременно требовало общения с другими людьми»!.

Интересно описан в романе процесс экспликации непо­вторимого «ноу-хау», которым обладал Гренуй. Вундер­кинд Гренуй поступает в обучение к профессиональному парфюмеру, заурядному, но прилежному парижскому ре­месленнику Бальдини. «Он усаживался рядом с Гренуем, вооружившись пером и бумагой, и записывал, постоянно призывая к неторопливости, сколько граммов того, сколь­ко щепоток этого, сколько капель какого-то третьего ин­гредиента отправлялись в смеситель. Как мог Гренуй без... рецепта смешивать свои ароматические составы оставалось для Бальдини загадкой и даже чудом, но теперь он по крайней мере свел чудо к формуле и тем самым несколько утолил свою жажду к классификациям и предохранил свое парфюмеристическое мировоззрение от полного краха»2. Приведенная цитата знаменательна тем, что неповторимое умение по составлению ароматов легализуется при помощи процедуры измерения в ремесленной традиции и приобре­тает нужную форму рецепта.

Уникальные «ноу-хау» вообще играют большую роль в истории культуры. Необычайно острое зрение Тихо Браге, его умение наблюдать способствовали впечатляющим аст­рономическим открытиям; редкий дар А.Ливенгука шли­фовать линзы позволил ученому создать микроскоп, руки Паганини с легендарно длинными пальцами и необычайно тонкий слух послужил базисом его виртуозной игры на скрипке.

Подчеркнем также различие между «ноу-хау» в его современном понимании и рецептами средневековых ре­месленников. В принципе любой средневековый текст есть

1 Зюскинд П. Парфюмер. История одного убийцы // Иностранная литература, 1991, № 8. С. 16.

2 Там же. С. 48. ,

рецепт — неукоснительная форма деятельности. Рецептур­ный, научающий характер средневекового мышления — фундаментальная его особенность. Различие, о котором идет речь, становится разительным, если эксплицировать неявный культурный смысл, лежащий за явным техничес­ким смыслом средневековых ремесленных рецептов. Сре­дневековый мастер строит свой рецепт в виде мифа. Так, в основе кузнечной рецептуры лежал конкретный змеебор-

ческий миф.

Своим пафосом мироустройства, оценкой мастера-куз­неца как демиурга он был близок средневековому ремес­леннику, а также использовался в качестве квазитеорети­ческого основания конкретного технологического произ­водства. Здесь мы касаемся весьма архаического культур­ного контекста. «Тайны обработки металлов» напоминают нам тайны ремесла, передаваемого посредством инициации у шаманов: в обоих случаях мы имеем дело с магической техникой эзотерического характера. Кусок железа, раска­ляющегося в кузнечном горне, оказывался точкой сопря­жения двух мощных мифо-магических потоков: небесного и земного происхождения. Вот почему и он сам, согласно архаическим представлениям, был наделен могуществом. Его истоками были два первоэлемента — земля и небо. Сам кузнец как для архаического сознания, так и в значи­тельно более поздние времена считался посредником между миром людей и миром мифических существ. Здесь мы имеем тип человека, выпадающего из порядка повсе­дневности. Этот человек занимается общественно необхо­димой деятельностью, составляющей неотъемлемую часть и исток человеческой культуры, но наряду с почтением кузнец вызывал у людей чувство страха и презрения.

Важно понять, что и в средневековье миф был частью жизни. В нем жили, им мыслили, так как мифы существо­вали не как тексты, а как система мышления, на уровне коллективного бессознательного. Интересным представля­ется вопрос о том, насколько мифомышление является

сопутствующим элементом ситуаций раскованного творче­ства вообще, когда достижение результата не предопреде­лено, а будущее неизвестно. Средневековый рецепт — это и норма, и индивидуальный артистизм. Вместе же — это мистический жертвенный акт. Личностное начало в преде­лах коллективного действия ярко запечатлено в средневе­ковом рецепте. Изучение ремесленной рецептуры — важ­ный аспект развития методологических оснований инжене­рии знаний. Когнитолог получает здесь весьма важный материал, необходимый для изучения исторического раз­вития феномена «ноу-хау». Вообще же рецептурный ха­рактер профессионального знания — это один из гносеоло­гических уроков средневековой цивилизации, имеющий се­рьезное эвристическое значение для эпохи компьютерных революций. Наука научения как знание об умении — не-спреходящее, поистине новаторское изобретение средних веков. Исследование рецептурного знания может послу­жить ключом к разрешению важных проблем «искусствен-.ного интеллекта». Без теории здравого смысла невозможно дальше решать задачи, стоящие перед «искусственным ин-

••теллектом». А здравый смысл не теории, но просто сумма рецептов, говорящих как поступать в отдельных случаях!.

Своеобразная «мифология умения» проявляется в тех случаях, когда некто открыл какое-то новое умение, дейст­венность которого на первых порах сомнительна, или же когда обладатель действенного умения не способен в пол­ной мере понять природу своего «ноу-хау». М.Полани

1 Рабинович В.Л. Исповедь книгочея, который учил букве, а укреплял Дух. М., 1991. С. 24, 53—56; Харитонович Д.Э. В единоборстве с василис­ком: опыт историко-культурной интерпретации средневековых ремесленных

-рецептов // Одиссей. Человек в истории. М., 1989. С. 79, 87, 93-94;

Элиаде М. Космос и история. М., 1987. С. 176-180; Иорданский В.Б. Звери, люди, боги. Очерки африканской мифологии. М., 1991. С. 57;

Дрейфус Х.Л., Дрейфус С.Е. Создание разума против моделирования мозга:

; «искусственный интеллект», возвращаясь к исходным позициям // Когни­тивная наука и интеллектуальная технология. М., 1990. С. 57.

обратил внимание на возникновение подобной мифологии в деятельности первооткрывателей гипнотизма, что вызва­ло в течение столетия недоверие и критику со стороны естествоиспытателей в отношении практики лечения гипно­зом. Один из первооткрывателей магнетизма Месмер пола­гал, что болезнь вызывается неравномерным распределени­ем флюида в организме. Воздействуя на больного и вызы­вая конвульсивные кризы, магнетизер добивается гармони­ческого перераспределения флюида, что и ведет к излече­нию. Сам Месмер считал, что его теория основана на физиологии и близка к теории электричества и магнитов, вызывавших большой интерес в научных кругах того вре­мени!. Налицо попытка адаптировать психотерапевтичес­кий навык в господствовавшей научной традиции. С дру­гой стороны, это напоминает о приведенном ранее когнито-логическом правиле: нельзя верить всему, что говорят о своих действиях эксперты.

Программа «искусственного интеллекта» и, в частнос­ти, практика экспертных систем может быть рассмотрена как эксперименты со структурами неявного личностного знания. Но и сам эксперт, по сути, осуществляет такие эксперименты с собственным уникальным знанием. Пове­дение профессионала в необычных условиях символизиру­ет тот факт, что исследователь никогда строго не придер­живается границ только одного идеала рациональности. Автономные же возможности вычислительных машин пре­дельно четко сформулированы Х.Дрейфусом: компьютер по своим возможностям находится между новичком и более подготовленным начинающим, но не может продви­нуться дальше этой границы. Сегодня становится ясным то обстоятельство, что действия любого новичка или ребенка включают множество процедур, непосильных для компыо-

1 Полани М. Личностное знание. На пути к посткритической филосо­фии. С. 85—86; Шерток Л., Соссюр де Р. Рождение психоаналитика. От Месмера до Фрейда. М., 1991. С. 40.

тера, поэтому автономные возможности машин вряд ли следует преувеличивать.

Именно о феномене «ноу-хау» говорят специалисты, когда отмечают, что для успешной эксплуатации компью­терных сетей администраторы пользуются неким родом «колдовства» — смесью преданий, опыта и неполных дан­ных. Эти «волшебные методы» можно систематизировать в правилах соответствующей экспертной системы!. Речь идет об экспликации «ноу-хау». Поскольку сети развива­ются в направлении образования систем с распределенным интеллектом, постольку информация, необходимая для анализа и принятия решений, не будет находиться в тради­ционных централизованных базах данных. Потребуется реализация поиска по распределенным базам знаний и создание распределенных коллективов экспертных систем, что создает основу для принятия согласованных решений, исходя из сведений от различных источников.

Экспликация «ноу-хау» — важная проблема инжене­рии знаний. Но, во-первых, полное выявление уникальных умений мастера вряд ли возможно, а во-вторых, формали­зация экспертного знания в правилах интеллектуальной системы никогда не уменьшит значения высокого челове­ческого профессионализма в исследованиях, управлении, принятии решений. Работа когнитолога имеет не только коммерческое приложение, но и вносит свой вклад в про­цесс самопознания человека.

1 Гупта С. Экспертные системы способны совершенствовать стратегии Управления сетями // Сети, 1993. № 1. С. 14-15.