Института научной информации по общественным наукам, Центра гуманитарных научно-информационных исследований, Института Всеобщей истории Российской академии наук 43 страница

И. онтологизирует культуру, тяготея к своеобр. “пан культуризму”, вообще характерному для “рус. культурного ренессанса”. Личная биография художника-мыслителя и революция, мировая война и крушение морали, кризис гуманизма и подмена мыслящего коллективизма безликим Легионом — все это, по И., взаимосвязанные стороны единой и целостной “органич. культуры”; составляющие вселенского культурно-истор. процесса; ценностно-смысловые компоненты мирового бытия. Однако ценностно-смысловое, культурное единство мира, в понимании И., не гармонично и благостно: оно изначально трагедийно; в нем созидание сопровождается разрушением, творч. обретения — невосполнимыми утратами, разум — безумием, Космос — Хаосом, панантропизм — трансгуманизмом. И. представляет строение мира как коллизию столкновения и пересечения несовместимых тенденций и ориентаций — своего рода “вертикали” и “горизонтали”: культурного роста и духовного возвышения, мистич. лестницы, соединяющей человека с Богом, и “всечеловечества”,

коллективного единения индивидуальностей в оргиастич. дионисийском экстазе, всенародном художественно-религ. действе. Точка пересечения “вертикали” и “горизонтали”—чудо, мистич. тайна, роковая удача и в то же время — цель и смысл человеч. истории и культурного творчества.

Так же мыслится И. философия истории. В рус. революции И. — на примере Скрябина — предвидит теургич. акт мистериального прорыва в запредельное царство свободы духа, добра, “всеобщего братства и трудового товарищества”, но одновременно — “пэан неистовства и разрушения”, “мутный взор безвидного хаоса”; воплощение “обществ, сплоченности” под знаком одухотворенной созидат. соборности и превращение обезличенного человечества в Сверхзверя, “апофеозу организации”; порог религ. “инобытия” России, рус. духа и демонич. наваждение, “ужасающее разнуздание” сил зла, мировая катастрофа. Приятие мировой воли в любых ее воплощениях и проявлениях — высшая мудрость соучастника “пира богов”, к к-рой стремится И. своей культурфилософией.

Соч.: Собр. соч.: В 4 т. Брюссель, 1971-1987; Стихотворения и поэмы. Л., 1978; Родное и вселенское. М., 1994; Дионис и прадионисийство. СПб., 1994; Лик и личины России: Эстетика и лит. теория. М., 1995.

Лит.: Бахтин М.М. Из лекций по истории рус. литературы. Вячеслав Иванов // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979; Аверинцев С.С. Поэзия Вячеслава Иванова // ВЛ. 1975, № 8; Он же. Системность символов в поэзии Вячеслава Иванова// Контекст. 1989. М., 1989; Богданов В.А. Самокритика символизма (из истории проблемы соотношения идеи и образа) // Контекст-1984. М., 1986; Стахорский С.В. Вячеслав Иванов и русская театральная культура начала XX века. М., 1991; Иванова Л.В. Воспоминания: Книга об отце. М., 1992; Бердяев Н.А. Очарование отраженных культур: О Вяч. Иванове // Бердяев Н. Философия творчества, культуры и искусства. Т. 2. М., 1994; Альтман М.С. Разговоры с Вячеславом Ивановым. СПб., 1995.

И. В. Кондаков

ИВАНОВ-РАЗУМНИК (псевд.; наст. фамилия Иванов) Разумник Васильевич (1878—1946) — критик, лит-вед, культуролог и социолог. Окончил мат. фак-т С.-Петербург, ун-та. Печатался с 1904. Осн. предмет научных исследований — история рус. обществ. мысли, лит-ры и критики 19—нач. 20 в. Гл. труд И.-Р. — “История рус. обществ, мысли” — был написан в к. 1900-х гг. Выражение “обществ, мысль” И.-Р. употребляет в значении, близком совр. значению слова “культура”.

Историю рус. культуры И.-Р. рассматривал как историю рус. интеллигенции — “антимещанской, социологически — внесословной, внеклассовой преемственной группы”, занимающейся созданием “новых форм и идеалов и их активным претворением в жизнь”. Исследуя жизнь рус. интеллигенции, И.-Р. выделил в ней “два великих раскола” — между славянофилами и западниками (1 пол. 19 в.) и более глубокий раскол между народниками и марксистами (2 пол. 19 в.), — имеющих и философское, и социально-полит, значение. Народники и марксисты по-разному понимают роль личности в истории; для первых важен конкр. человек, для вторых — человеч. группа. Критикуя марксистов, И.-Р. отмечал их “твердокаменную ортодоксальность”, “ужасающую плоскость мысли”, склонность к упрощению и неумение понимать сущность вопросов; подчеркивал значение личной жизни человека и указывал на ограниченность существующих теорий прогресса (“позитивной” и “мистической”), не учитывающих субъективных человеческих целей.

Для подхода И.-Р. к лит-ре характерно стремление показать место каждого произведения в широком культурном контексте, раскрыть “вечные ценности” и выраженный в них мир души человека. И.-Р. выявлял в первую очередь филос. смысл произведений рус. писателей и критиков (Белинского, Достоевского, Л. Андреева, Ф. Сологуба, Блока, А. Белого, Пришвина, Ремизова и др.) и показывал связь худож. произведений с миропониманием и мирочувствованием автора (отношение к Богу, природе, человеку и его идеям). И.-Р. проводил типологию художников по способу ответа на филос. вопрос о смысле жизни.

В 1917 И.-Р. выступил с циклом статей, предупреждая об опасности, к-рую несет диктатура партии большевиков, стремящейся к осуществлению мировой революции. После октябрьского переворота И.-Р. занимался преимущественно лит-ведческими исследованиями и издал книги о творчестве Блока, Белинского, Герцена, Салтыкова-Щедрина.

В 1941, оказавшись на территории, оккупированной немцами, И,-Р. эмигрировал в Германию, где опубликовал несколько работ с критикой советского режима и переиздал нек-рые свои дореволюционные сочинения.

В СССР в послевоенный период труды И.-Р. не печатались и не исследовались.

Соч.: Соч. Т. 1—5. СПб., 1911—16; История рус. обществ. мысли. Индивидуализм и мещанство в рус. литре и жизни XIX века. Т. 1—2. СПб., 1907; О смысле жизни: Ф. Сологуб, Л. Андреев, Л. Шестов. СПб., 1908; Что такое “махаевщина”? К вопросу об интеллигенции. СПб., 1908; Год революции: Статьи 1917 года. Пг., 1918; А. Блок, А. Белый. Пг., 1919; А.И. Герцен. 1870-1920. Пг., 1920; Что такое интеллигенция. Берлин, 1920; Писательские судьбы. Нью-Йорк, 1951; Рус. лит-ра XX века (1890-1915). Пг., 1920; Заветное. О культурной традиции. Ст. 1912—13 гг. Пг., 1922; Книга о Белинском. Пг., 1923; Перед грозой. 1916-1917. Пг., 1923; М.Е. Салтыков-Щедрин. Ч. 1. М., 1930.

Лит.: Кранихфельд В. Лит. отклики // Совр. мир.

СПб., 1908, № 2. Отд. 2; Луначарский А.В. Мещанство и индивидуализм // Очерки философии коллективизма. Сб. 1. СПб., 1909; Плеханов Г.В. Идеология мещанина нашего времени // Плеханов Г.В. Избр. филос. произв. Т. 5. ML, 1958; Он же. [Рец. на кн.:] Иванов-Разумник. О смысле жизни. Ф. Сологуб, Л. Андреев, Л. Шестов// Плеханов Г.В. Соч. Т. 17. М., 1925; Горький и рус. журналистика начала XX века: Неизданная переписка. М., 1988; Dobringer E. Der Literaturkritiker R.V. Ivanov-Razumnik und seine Konzeption des Skythentums. Munch., 1991.

Б. В. Кондаков

ИВАСК Юрий Павлович (1910-1986) - поэт, критик, историк лит-ры, философ-эссеист. Окончил рус. гимназию в Таллинне, в 1932 — юрид. ф-т Тартуского ун-та. С 1929 начал публиковать стихи и литературно-критич. статьи (иногда под псевдонимами Б. Афанасьевский, Г. Исеако, А.Б.). В 1944 И. ушел вслед за отступавшими немцами в Германию, был в лагере для перемещенных лиц, работал помощником санитара. В 1946-49 изучал славистику и философию в Гамбурге. В 1949 переехал в США. В 1954 в Гарвард. ун-те за работу “Вяземский как лит. критик” ему присуждена ученая степень д-ра славян, филологии. Преподавал в Канзас., Вашингтон., Вандербилт. ун-тах, в 1969 получил звание проф. и кафедру рус. литературы в Массачусет. ун-те (Амхерст), в 1977 вышел в отставку. Автор сб. стихов “Северный берег” (1938), “Царская осень: 2-я кн. стихов” (1953), “Хвала” (1967), “Золушка” (1970), “2х2=4: Стихи, 1926-1939” (1982), “Завоевание Мексики: сказ раешника” (1984), “Повесть в стихах” (1984), “Я — мещанин” (1986); незаконченного романа (иногда называемого повестью) “Если бы не было революции” — историко-фантастич. произведения, построенного на допущении вероятности смерти Николая II еще цесаревичем (императором стал бы его брат Георгий Александрович, сумевший предотвратить обе революции и привести страну к процветанию); эссе “Похвала Российской поэзии” — с 11 в. до Державина и от Жуковского, Батюшкова — до символистов. Составитель антологии рус. поэзии за рубежом “На Западе” (1953). Подготовил издание соч. Федотова (1952), Розанова (1956), автор статей о Бунине, Цветаевой, Мандельштаме, кн. “Константин Леонтьев” (1974), во время работы над к-рой совершил поездку на Афон. В 1983 стихотворение И. “Приветствие православного” (в польском журнале “Культура”, Париж) произвело глубокое впечатление на папу Иоанна Павла II, пригласившего И. на аудиенцию.

В молодости И. сотрудничал в журнале Бердяева “Путь”. Бердяев подвел его к увлечению Я.Бёме. Но своим духовным отцом И. считал Г.П.Федотова, к-рому обязан постижением мира в антиномиях и христ. апологией культуры. Уверенный, неповторимый голос И. обрел в житейски зрелые годы — со сборника “Хвала”, в к-ром воплотилось религиозно прочувствованное восприятие жизни, открывающее в земных страданиях действительность надвременного миропорядка. Именно тогда определяются и совершенствуются свойственные И. ясность мысли, метафоричность, парадоксальность, непредсказуемость. Начиная с “Золушки”, где наметился поворот к сюрреалистич. стилю, И. решительно использовал в своей поэзии мифотворч. возможности языка в духе Хлебникова, создав синтез Востока и Запада, сложного и примитивного, рус. народной песни и Баха. В языке его поэзии архаизмы, церковно-славянизмы сочетаются с выходящими за пределы нормы народными выражениями, коллоквиализмами, диалектизмами, неологизмами, традицией, восходящей к Державину и достигшей высшего предела в 20 в. у Цветаевой. Сильный отклик у И. нашла англ. метафиз. поэзия 17 в., научившая его тому, как можно быть одновременно шутливым, легкомысленным и абсолютно серьезным (какДж. Герберт, Дж. Донн). Мексика научила И. аналогичной философии жизни: ощущению одновременно радостного праздника жизни и муки смерти.

Гл. произведение И. — автобиогр. поэма (или цикл фрагментов стихотворного романа) — “Играющий человек”. Ее жанр И. определил как “гимн благодарения”. Это цикл стихотворений на многие темы, концентрированный на основополагающей теме поэзии, ее связях с жизнью, религией. Богом и игрой. Название поэмы навеяно одноименной книгой голл. культуролога Хейзинги “Homo Ludens”.

Идеи И. о поэзии, культуре, философии жизни имеют форму триединства: игра, барокко, рай. И., ценившего жизнь в ее контрастах, крайностях, дисгармонии и гармонии, называли “необарочным поэтом”.

Поэзия И. — эксперимент в превращении образов, видений поэта, его мироощущения в игровую поэзию, цель к-рой — помочь поэту и любому человеку обрести рай. Поэзия удваивает свою творч. силу; выкроенная из земного материала, она сама становится средством для дальнейшего творчества. Религ. смысл сочетается с игровым методом; счастье человека — цель и результат воздействия такой поэзии.

Соч.: Похвала Российской поэзии // Мосты. Мюнхен, 1960. № 5; Новый журнал. N.Y., 1983. № 150; 1984. № 154, 156; 1985. № 158, 159, 161; 1986. № 162, 165; Поэты двадцатого века // Новый журнал. 1968. № 91; Цветаева-Маяковский-Пастернак // Там же. 1969. № 95; Бунин // Там же. 1970. № 99; Стихотворения // Человек. М., 1992. В. 4.

Лит.: Евдокимов В. Маньеризм и трагизм “играющего человека” // ВРСХД. Париж; Нью-Йорк, 1978. № 127; Глэд Дж. Юрий Иваск // Глэд Дж. Беседы в изгнании. М., 1991.

Т.Н.Красавченко

ИГРА — вид непродуктивной деятельности, мотив к-рой заключается не в результатах, а в самом процессе. Уже у Платона можно отыскать отдельные суждения об игровом космосе. Эстетич. “состояние И.” отмечено Кантом. Шиллер представил относительно развернутую теорию искусства как И. Он предвосхитил интуиции 20 в., что именно играющий человек обнаруживает свою сущность. Многие европ. философы и культурологи усматривают источник культуры в способности человека к игровой деятельности. И. в этом смысле оказывается предпосылкой происхождения культуры (Гадамер, Е. Финк, Хейзинга). В частности, Гадамер анализировал историю и культуру как своеобр. И. в стихии языка: внутри нее человек оказывается в радикально иной роли, нежели та, к-рую он способен нафантазировать.

Хейзинга в книге “Homo Ludens” (1938) отмечал, что многие животные любят играть. По его мнению, если проанализировать человеч. деятельность до самых пределов нашего сознания, она покажется не более чем И. Поэтому он считает, что человеч. культура возникает и развертывается в игре, носит игровой характер. И. — не биол. функция, а явление культуры, к-рое анализируется на языке культурологич. мышления. И. старше культуры. Понятие культуры, как правило, сопряжено с человеч. сооб-вом. Человеч. цивилизация не добавила никакого существ, признака к общему понятию И. Важнейшие виды первонач. деятельности человеч. об-ва переплетаются с игрой. Человечество все снова и снова творит миф рядом с миром второй природы, измышленный мир. В мифе и культе рождаются движущие силы культурной жизни.

Хейзинга делает допущение, что в И. мы имеем дело с функцией живого существа, к-рая в равной степени может быть детерминирована только биологически, только логически или только этически. И. — прежде всего свободная деятельность. Она не есть “обыденная” жизнь и жизнь как таковая. Все исследователи подчеркивают незаинтересованный характер И, Она необходима индивиду как биол. функция. А социуму нужна в силу заключенного в ней смысла, своей выразит, ценности. И. скорее, нежели труд, была формирующим элементом человеч. культуры. Раньше, чем изменять окружающую среду, человек сделал это в собств. воображении, в сфере И. Правильно подчеркивая символич. характер игровой деятельности, Хейзинга обходит гл. вопрос культурогенеза. Все животные обладают способностью к И. Откуда же берется тяга к И.? Фробениус отвергает истолкование этой тяги как врожденного инстинкта. Человек не только увлекается И., он создает также культуру. Другие живые существа таким даром почему-то не наделены.

Хейзинга отмечает, что архаич. об-во играет так, как играет ребенок или играют животные. Мало-помалу внутрь И. проникает значение священного акта. Говоря о сакральной деятельности народов, нельзя упускать из виду феномен И. Когда Хейзинга говорит об игровом элементе культуры, он вовсе не подразумевает, что И. занимают важное место среди других форм жизнедеятельности культуры. Не имеется в виду и то, что культура происходит из И. в рез-те эволюции. Не следует понимать концепцию Хейзинги в том смысле, что первонач. И. преобразовалась в нечто, И. уже не являющееся, и только теперь может быть названа культурой.

Культура возникает в форме И. Вот исходная предпосылка названной концепции. Культура первоначально разыгрывается. Те виды деятельности, к-рые прямо направлены на удовлетворение жизненных потребностей (например, охота), в архаич. об-ве принимают игровую форму. Человеч. общежитие поднимается до супра-биологич. форм, придающих ему высшую ценность посредством И. В этих И., по мнению Хейзинги, об-во выражает свое понимание жизни и мира.

Концепция игрового генезиса культуры поддерживается в совр. культурологии не только Хейзингой. Феноменолог Е. Финк в работе “Осн. феномены человеч. бытия” дает их типологию (пять феноменов — смерть, труд, господство, любовь и И.); И. столь же изначальна, сколь и остальные; она охватывает всю человеч. жизнь до самого основания, овладевает ею и существ, образом определяет бытийный склад человека, а также способ понимания бытия человеком.

И., по мнению Финка, пронизывает другие осн. феномены человеч. существования. И. есть исключит, возможность человеч. бытия. Играть может только человек. Ни животное, ни Бог играть не могут. Лишь сущее, конечным образом отнесенное к всеобъемлющему универсуму и при этом пребывающее в промежутке между действительностью и возможностью, существует в И.

Финк считает, что человек как человек играет один среди всех существ. И. есть фундаментальная особенность нашего существования, к-рую не может обойти вниманием никакая антропология. Следовало бы, утверждает автор, когда-нибудь собрать и сравнить игровые обычаи всех времен и народов, зарегистрировать и классифицировать огромное наследие объективированной фантазии, запечатленное в человеч. И. Это была бы история “изобретений” совсем иных, нежели традиц. артефакты культуры, орудий труда, машин и оружия. Они (эти “изобретения”) могут показаться менее полезными, но в то же время они чрезвычайно необходимы.

С И. у Финка связано происхождение культуры, ибо без И. человеч. бытие погрузилось бы в растительное существование. Человеч. И. сложнее разграничить с тем, что в биолого-зоологич. исследовании поведения зовется И. животных. Человек — природное создание, к-рое неустанно проводит границы, отделяет себя самого от природы. “Животное не знает И.-фантазии как общения с возможностями, оно не играет, относя себя к воображаемой видимости”. Поскольку для человека И. объемлет все, она и возвышает его над природным царством. Здесь возникает феномен культуры.

Лит.: Шиллер Ф. Письма об эстетич. воспитании человека // Шиллер Ф. Собр. соч. Т. 6. М., 1957; Выготский Л.С. Игра и ее роль в психич. развитии ребенка//

Вопр. психологии. 1966. № 6; Эльконин Д.Б. Психология игры. М., 1978; Берлянд И.Е. Игра как феномен сознания. Кемерово, 1992; Лагунов В.Н. Игры преследования и введение в теорию игр. Тверь, 1993; Хейзинга Й. Homo Ludens; В тени завтрашнего дня. М., 1992; Huizinga J. Homo Ludens. Haarlem, 1938.

П. С. Гуревич

ИДЕАЛЬНЫЙ ТИП — упрощенная схематич. концептуализация социальных феноменов (социальных связей, процессов, институтов, групп и т.д.), применяемая в качестве инструмента научного исследования в социальных науках. Термин “И.т.” впервые был использован нем. правоведом Г. Еллинеком, но подробную разработку это понятие получило в работах М. Вебера. Впервые Вебер обратился к этому понятию в работе “Объективность” социально-научного и социально-политического познания” (1904).

Полемизируя со сторонниками дедуктивизма и натурализма в социальных науках, Вебер утверждал, что в науках о культуре, в силу специфики их объекта изучения (а именно, осмысленности человеч. культурной деятельности), понятия не могут быть целью научного исследования и не являются отражением эмпирич. реальности, но могут быть лишь средством ее упорядочения. Понятия “наук о культуре” (экономики, социологии, истории и т.д.) неизбежно имеют идеально-типич. характер; вопрос лишь в том, насколько ученый осознает статус и специфику применяемых им понятий и насколько корректно он ими пользуется. И.т. представляет собой особый случай “формообразования понятий, к-рое свойственно наукам о культуре и в известном смысле им необходимо” (Вебер М. Избр. произведения. М., 1990. С. 388).

От родовых понятий, пользующихся генерализирующим методом естеств. наук, идеально-типич. понятия наук о культуре отличаются способом образования: они не выводятся из эмпирич. реальности путем генерализации, а представляют собой мысленные конструкты, дающие “идеальную картину” явлений и процессов. “Речь идет о конструировании связей, к-рые представляются нашей фантазии достаточно мотивированными, следовательно, “объективно возможными” (Там же. С. 391). И.т. конструируются исходя из специфич. иссле-доват. интересов и являются упрощениями действительности; они создаются посредством выделения значимых для исследования черт эмпирич. действительности и совмещения их в единый, логически непротиворечивый идеальный мысленный образ. “Этот мысленный образ сочетает опр. связи и процессы истор. жизни в некий лишенный внутр. противоречий космос мысленных связей. По своему содержанию данная конструкция носит характерутопии... [Она] создается посредством одностороннегоусиления одной илинескольких т.зр. и соединения множества диффузно и дискретно существующихединичных явлений..., к-рые соответствуют тем односторонне вычлененным т.зр. и складываются в единыймысленный образ” (Там же. С. 389-390). Единств, принципом отбора элементов и связей при построении И.т. является то, чтобы они были “значимыми в своем своеобразии” и соответствовали особому научному интересу исследователя. Единств, требование к идеально-типич. конструкции — правильность ее построения, то есть ее внутр. логич. непротиворечивость. Соответственно, И.т. отличается от статистич. “среднего значения”, выведенного из эмпирич. действительности, и может сколь угодно отклоняться от эмпирич. реальности: чем более специфич. связи между истор. явлениями интересуют исследователя, тем более велико может быть это отклонение. В реальности И.т. может вовсе эмпирически не обнаруживаться. Отличается И.т. и от гипотезы, хотя может использоваться для построения гипотез. Кроме того, идеально-типич. конструкции идеальны “в чисто логическом смысле” и не могут служить в качестве этич., полит., социальных и т.п. идеалов; в отличие от оценочных суждений, они “совершенно индифферентны”.

При изучении одной и той же истор. реальности может быть сконструировано сколь угодно много И.т.. “... так же, как существуют разл. “т.зр.”, с к-рых мы можем рассматривать явления культуры в качестве значимых для нас, можно руководствоваться и самыми разл. принципами отбора связей, к-рые надлежит использовать для создания идеального типа опр. культуры... Все они являют собой не что иное, как попытку внести порядок на данном уровне нашего знания и имеющихся в нашем распоряжении понятийных образований в хаос тех фактов, к-рые мы включили в круг наших интересов” (Там же. С. 391, 406).

Конструирование И.т. сродни “игре мыслей”, фантазии, и единств, критерием его научной плодотворности является то, “в какой мере это будет способствовать познанию конкр. явлений культуры в их взаимосвязи, в их причинной обусловленности изначении” (Там же. С. 392). Научная ценность И.т. заключается прежде всего в его инструментальной полезности; это вспомогат. понятийное средство изучения социальной действительности, в частности, для истор. науки “средство совершить по заранееобдуманному намерениюзначимоесведение истор. явления к его действит. причинам” (Там же. С. 403). Помимо эвристич. ценности, И.т. обладают ценностью наглядного изображения изучаемых явлений, связей и процессов. Например, как отмечает Вебер, без идеально-типич. понятий мы никогда не могли бы сформировать идею “христ. веры” в силу многочисл. различий в христ. доктринах и ее специфич. индивидуальных пониманиях.

С т.зр. Вебера, идеально-типич. понятия и конструкты составляют фундамент методологии наук о культуре. Они задают направление формирования гипотез и служат “средством для вынесения правильного суждения о каузальном сведении элементов действительности” (Там же. С. 389). Сопоставление эмпирич. действительности с И.т. позволяет определить ценность (“культурное значение”) тех или иных истор. явлений и уста-

новить причинные связи между ними. При этом несоответствие И.т. эмпирич. действительности только повышает его эвристич. ценность. Использование идеально-типич. понятий позволяет постичь истор. реальность во всем ее своеобразии. В качестве примера можно привести разработанные Вебером идеально-типич. конструкции “протестантской этики”, “духа капитализма”, “рационализации”.

Благодаря концепции И.т. Веберу удалось снять старые споры о противоположности номотетич. и идиографич. методов и по-новому установить методол. соотношение между теорией и историей. В зависимости от направленности научного интереса на общие правила протекания событий, не зависящие от их пространственно-временного определения, или на специфич. своеобразие индивидуальных истор. образований Вебер условно разделял “родовые” (социол.) и “генетич.” (истор.) И.т. При этом исчезала прежде существовавшая пропасть между социологией и историей: формальная процедура исследования в обеих одинакова, различны лишь принципы отбора содержат, элементов идеально-типич. конструкций. Это позволило внести в историю элементы генерализации, а в социологии заменить поиск жестких “законов”, к-рым занимались позитивисты, более реалистичным выявлением “типичных” закономерностей, подверженных влиянию “эпохи” и истор. случайности.

Использование методологии И.т. позволяет в опр. мере снять проблему истор. обусловленности знания и обеспечить свободу науки от ценностных суждений. Нет однозначного содержания истории и культуры, каждая эпоха привносит в него свое значение: “в науках о человеч. культуре образование понятий зависит от места, к-рое занимает в данной культуре рассматриваемая проблема, а оно может меняться вместе с содержанием самой культуры” (Там же.С. 407). В этом смысле И.т. всегда представляет собой “интерес эпохи”, выраженный в виде теор. конструкции. “В области эмпирич. социальных наук о культуре возможность осмысленного познания того, что существенно для нас в потоке событий, связана... с постоянным использованием специфич. в своей особенности точек зрения, соотносящихся в конечном итоге с идеями ценностей... “Объективность” познания в области социальных наук характеризуется тем, что эмпирически данное всегда соотносится с ценностными идеями, только и создающими познават.ценность указанных наук, позволяющими понять значимость этого познания...” (Там же. С. 413). Четкое формулирование идеально-типич. конструкций, с к-рыми соотносится в исследовании эмпирич. действительность (“отнесение к ценности”), оберегает науку от привнесения в нее ценностных суждений.

Соглашаясь с тем, что “господство идеально-типич. формы образования понятий... является специфич. симптомом молодости научной дисциплины”, а “зрелость науки... всегда проявляется впреодолении И.т.”, Вебер, тем не менее, отмечал: “Есть науки, к-рым дарована вечная молодость, и к ним относятся всеистор.дисциплины, перед ними в вечном движении культуры все время возникают новые проблемы. Для них гл. задачу составляют преходящий характервсех идеально-типич. конструкций ивместе с тем постоянная неизбежность созданияновых (Там же. С. 405, 406).

Под влиянием Вебера понятие “И.т.” прочно вошло в словарь совр. социальных наук; получили распространение и такие родственные ему понятия, как “модель” (И. Шумпетер), “парадигма” (Т. Кун, Дж. Ритцер). В наст. время наибольшей популярностью пользуется термин “модель”. Вместе с тем, использование этих понятий и метода конструирования идеальных картин изучаемых явлений вызвало многочисл. возражения, связанные прежде всего с тем, что сам метод содержит в себе богатые возможности для полного отрыва от фактов эмпирич. действительности, а под этикеткой “модели” нередко преподносятся фактически любые суждения; кроме того, часто такие “модели” неправомерно отождествляются с “теориями”. Критика метода построения моделей содержится в работах таких совр. авторов, как П. Коген, П. МакКлелланд, Т. Берджер, Э. Геллнер.

Эпистемологич. статус веберовской концепции “И.т.” обсуждался в работах А. фон Шельтинга, Т. Пар-сонса, Р. Бендикса, X. Хьюза и др.

Лит.: Burger Т. Мах Weber's Theory of Concept Formation: History, Laws, and Ideal Types. Durham, 1976; Cohen P.S. Models // The British Journal of Sociology. 1966. V. 17. № 1; McClelland P. Causal Explanation and Model Building in History, Economics, and the New Economic History. Ithaca; L., 1975.

В. Г. Николаев

ИДЕНТИЧНОСТЬ — психологическое представление человека о своем Я, характеризующееся субъективным чувством своей индивидуальной самотождественности и целостности; отождествление человеком самого себя (частично осознаваемое, частично неосознаваемое) с теми или иными типологич. категориями (социальным статусом, полом, возрастом, ролью, образцом, нормой, группой, культурой и т.п.). В социальных науках различаются социальная И. (отождествление себя с социальной позицией, или статусом), культурная И. (отождествление себя с культурной традицией), этнич. И. (отождествление себя с опр. этнич. группой), групповая И. (отождествление себя с той или иной общностью, или группой). Используется также термин “психосоциальная И.”, интегрирующий разл. аспекты индивидуальной самоидентификации. И. приобретается человеком в ходе индивидуального развития и является рез-том психол. процессов социализации, идентификации, личностной интеграции и т.п. По мере усвоения индивидом социокультурных образцов, норм, ценностей, принятия и усвоения разл. ролей во взаимодействиях с другими людьми его самоидентификации изменяются, и более или менее окончательно его И. скла-

дывается к концу юношеского возраста. Различаются позитивные и негативные И. (Э. Эриксон). Закреплению негативной И. (“преступник”, “сумасшедший” и т.д.) индивида может способствовать практика “навешивания ярлыков”, специальное или групповое давление (Эриксон, Р. Лэйнг, Т. Сас, Э. Гоффман и др.). Возможна утрата индивидом И., связанная либо с возрастными психол. кризисами, либо с быстрыми изменениями в социокультурной среде. Утрата И. проявляется в таких явлениях, как отчуждение, деперсонализация, аномия, маргинализация, психич. патологии, ролевые конфликты, девиантное поведение и др. Кризисы И. в индивидуальной жизни, связанные с возрастными кризисами (напр., кризисом переходного возраста), в опр. мере универсальны. В период быстрых изменений в социокультурной системе кризис И. может принимать массовый характер, что может иметь и негативные, и позитивные последствия (обеспечение возможности закрепления техн. новшеств, новых традиций, социальных ролей, норм, образцов, структурных изменений,адаптации индивидов к изменениям и т.п.). Вместе с тем механизм И. является необходимым условием преемственности социальной структуры и культурной традиции. Многие совр. авторы отдают предпочтение термину “идентификация”, критикуя статичность термина “И.”. Идентификация охватывает динамич., процессуальные аспекты формирования И. Понятие “идентификации” было введено 3. Фрейдом и активно использовалось неофрейдистами (А. Фрейд, Д. Раппопорт). В психоаналитич. традиции идентификация трактуется как центр, механизм, обеспечивающий способность Я к саморазвитию. Понятие “идентификации” широко используется в социологии и социальной психологии (Ч. Кули, Дж.Г. Мид, Парсонс и др.); здесь идентификация рассматривается как важнейший механизм социализации, состоящий в принятии индивидом социальных ролей, усвоении социокультурных образцов и моделей поведения.