Три тезиса об эпистемологии и третьем мире

Я, по-видимому, породил бы глубокие сомнения у тех, кто знает о моем отрицательном отношении к Пла­тону и Гегелю, если бы назвал свою лекцию «Теория платоновского мира» или «Теория объективного духа».

Главной темой настоящего доклада будет то, что я называю—за неимением лучшего термина—«третьим миром». Попытаюсь объяснить это выражение. Если использовать слова «мир» или «универсум» не в стро­гом смысле, то мы можем различить следующие три мира, или универсума: во-первых, мир физических объ­ектов или физических состояний; во-вторых, мир со­стояний сознания, мыслительных (ментальных) состояний, и, возможно, диспозиций к действию; в-третьих, мир объективного содержания мышления, прежде всего содержания научных идей, поэтических мыслей и про­изведений искусства.

Поэтому то, что я называю «третьим миром», по-ви­димому, имеет много общего с платоновской теорией форм или идей и, следовательно, также с объективным духом Гегеля, хотя моя теория в некоторых решающих аспектах радикальным образом отличается от теорий Платона и Гегеля. Она имеет много общего и с тео­рией Больцано об универсуме суждений самих по себе и истин самих по себе, но отличается также и от этой теории. Мой третий мир по своему смыслу ближе всего находится к универсуму объективного содержания мыш­ления Фреге.

Конечно, мои вышеприведенные рассуждения не следует понимать таким образом, что мы не можем перечислить наши миры совершенно другими способа­ми или даже вообще их не перечислять. В частности, мы могли бы различить более чем три мира. Moil термин «третий мир» есть просто удобная форма выражения.

Отстаивая концепцию объективного третьего мира, я надеюсь побудить к размышлению тех, кого я назы­ваю «философами веры»: тех, кто, подобно Декарту, Локку, Беркли, Юму, Канту или Расселу, занимается исследованием нашей субъективной веры, ее основы и происхождения. Выступая против философов веры, я считаю, что наша задача состоит в том, чтобы находить лучшие решения наших проблем и более смелые тео­рии, исходя при этом из критического предпочтения, а не из веры.

Вместе с тем с самого начала я хочу признать, что я реалист: я полагаю, отчасти подобно наивному реа­листу, что существует физический мир и мир состояний сознания и что они взаимодействуют между собой, и я считаю также, что существует третий мир — в смысле, который я объясню более подробно далее.

Обитателями моего третьего мира являются преж­де всего теоретические системы, другими важными его жителями являются проблемы и проблемные ситуации. Однако его наиболее важными обитателями—это я бу­ду специально доказывать—являются критические рас­суждения и то, что может быть названо—по аналогии с физическим состоянием или состоянием сознания — стоянием дискуссий или состоянием критических спо­ров; конечно, сюда относится и содержание журналов, книг и библиотек.

Большинство оппонентов идеи об объективном третьем мире, конечно, допускает, что существуют про­блемы, предположения, теории, аргументы, рассужде­ния, журналы и книги. Но они обычно говорят, что все эти явления по своему характеру являются символиче­скими или лингвистическими выражениями субъектив­ных ментальных состояний или, возможно, поведенче­ских диспозиций к действию. По их мнению, эти явле­ния представляют собой средства коммуникации, так сказать символические или лингвистические средства вызывать у других людей подобные ментальные состоя­ния или поведенческие диспозиции к действию.

В противоположность этому я утверждаю, что все эти явления и их содержание нельзя относить ко вто­рому миру.

Позвольте мне повторить одно из моих обычных обоснований[2] (более или менее) независимого суще­ствования третьего мира.

Рассмотрим два мысленных эксперимента.

Эксперимент 1. Предположим, что все наши маши­ны и орудия труда разрушены, а также уничтожены все наши субъективные знания, включая субъективные знания о машинах и орудиях труда и умение пользо­ваться ими. Однако библиотеки и наша способность учиться, усваивать их содержание выжили. Понятно, что после преодоления значительных трудностей наш мир может начать развиваться снова.

Эксперимент 2. Как и прежде, машины и орудия труда разрушены, уничтожены также и наши субъектив­ные знания, включая субъективные знания о машинах и орудиях труда и умение пользоваться ими. Однако на этот раз уничтожены и все библиотеки, так что наша способность учиться, используя книги, становится не­возможной.

Если вы поразмыслите над этими двумя экспери­ментами, то реальность, значение и степень автономии третьего мира (так же как и его воздействие на второй и первый миры), возможно, сделаются для вас немно­го более ясными. Действительно, во втором случае возрождение нашей цивилизации не произойдет в течение многих тысячелетий.

Я хочу в данной лекции обосновать три главных те­зиса, которые относятся к эпистемологии, при этом эппстемологию я рассматриваю как теорию научного знания.

Мой первый тезис состоит в следующем. Традицион­ная эпистемология исследует знание или мышление в субъективном смысле, то есть в духе обычного употреб­ления слов «я знаю» или «я мыслю». По-моему, это приводит людей, занимающихся эпистемологией, к несообразностям: стремясь исследовать научное знание, они фактически исследуют нечто такое, что не имеет отношения к научному знанию, ибо научное знание не есть просто знание в смысле обычного использования слов «я знаю». В то время как знание в смысле «я знаю» принадлежит к тому, что я называю «вторым миром», миром субъектов, научное знание принадлежит к третьему миру, к миру объективных теорий, объектив­ных проблем и объективных рассуждении.

Таким образом, мой первый тезис состоит в том, что традиционная эпистемология, то есть эпистемология Локка, Беркли, Юма и даже Рассела, не соответствует в некотором строгом смысле этого слова стоящей перед ней цели. Следствием этого тезиса является то, что большая часть и современной эпистемологии также не соответствует своей цели. К ней относится, в частности, современная эпистемическая логика, если мы признаем, что ее задача состоит в построении теории научного знания. Однако любой эпистемический логик может легко избежать моей критики, если он просто заявит, что его целью не является развитие теории научного знания.

Мой первый тезис, следовательно, содержит утверж­дение о наличии двух различных смыслов понятий зна­ния или мышления: (1) знание или мышление в субъек­тивном смысле, состоящее из состояний ума, сознания или диспозиций действовать определенным образом; (2) знание или мышление в объективном смысле, со­стоящее из проблем, теорий и рассуждении, аргументов как таковых. Знание в этом объективном смысле в це­лом не зависит от чьего-либо требования нечто знать; оно также не зависит от чьей-либо веры или диспозиции соглашаться, утверждать или действовать. Знание в объективном смысле есть знание без того, кто знает: оно есть знание без познающего субъекта.

О мышлении в объективном смысле Фреге писал: «Под суждением я понимаю не субъективную деятель­ность мышления, а его объективное содержание...» [15, с. 188] (курсив мой).

Два смысла понятия мышления и их интересные взаимоотношения могут быть проиллюстрированы сле­дующей весьма убедительной цитатой из работы Гейтинга [26], который пишет о процессе открытия Брауэром теории континуума: «Если бы рекурсивные функ­ции были известны раньше, он [Брауэр], возможно, не ввел бы понятия последовательности выбора, а это, по-моему, было бы печально» [26, с. 226].

В этом утверждении Гейтинг, с одной стороны, ссы­лается на некоторые субъективные процессы мышления Брауэра и говорит, что они могли бы не произойти (что было бы печально), если бы объективная проблемная ситуация была бы другой. Гейтинг указывает некоторые возможные влияния на субъективные процессы мышле­ния Брауэра и выражает свое мнение относительно ценности этих субъективных процессов мышления. Ин­тересно отметить, что эти влияния как таковые долж­ны быть субъективными: только субъективное знание Брауэром рекурсивных функций могло иметь свое пе­чальное следствие—помешать ему изобрести последо­вательности свободного выбора.

С другой стороны, цитата из работы Рейтинга ука­зывает на определенные объективные отношения между объективным содержанием двух мыслей или теорий: Гейтинг ссылается не па субъективные условия или электрохимию мозговых процессов Брауэра, а па объ­ективную проблемную ситуацию в математике и ее воз­можные влияния на субъективные акты мышления Брауэра, которые были направлены на решение этих объективных проблем. Для описания этого можно ска­зать, что высказывание Гейтинга касается объективной ситуационной логики открытия Брауэра, то есть логики третьего мира, и оно свидетельствует о том, что ситуа­ция в третьем мире может воздействовать на второй мир. Действительно, предположение Гейтинга, что было бы печально, если бы Брауэр не открыл последователь­ностей выбора, есть форма выражения того, что объективное содержание мышления Брауэра ценно и иптересно, то есть ценно и интересно в том отношении, в каком оно изменило объективную проблемную ситуа­цию в третьем мире.

Другими словами, если я говорю, что «мышление Брауэра испытало влияние Канта» или что «Брауэр от­верг теорию пространства Канта», то я говорю, по -крайней мере частично, об актах мышления в субъек­тивном смысле: слово «влияние» указывает на кон­текст процессов или актов мышления. Однако если я говорю, что «мышление Брауэра в сильной степени от­личается от кантовского», тогда совершенно ясно, что я говорю главным образом о содержании мышления. И наконец, если я говорю, что «мысли Брауэра несо­вместимы с мыслями Рассела», то путем использования такого логического термина, как «несовместимы», я не­двусмысленно подчеркиваю, что употребляю слово «мысль» только во фрегевском объективном смысле и говорю лишь об объективном, или логическом, содер­жании теорий.

Аналогично тому как в обыденном языке нет, к со­жалению, отдельных терминов для понятия «мышление» в смысле второго мира и в смысле третьего мира, так в нем нет и отдельных терминов для обозначения двух соответствующих смыслов понятий «я знаю» и «знание».

Для того чтобы показать существование обоих смыс­лов понятия «знание», я сначала приведу три примера из второго мира, примеры субъективного характера.

(1) «Я знаю, что вы стремитесь спровоцировать меня, но я не дам себя спровоцировать».

(2) «Я знаю, что последняя теорема Ферма не была доказана, но я думаю, что она когда-нибудь будет до­казана».

(3) Знание есть «состояние осведомленности или информированности» (из статьи «Знание» в «Оксфорд­ском словаре английского языка»).

Теперь я приведу три примера из третьего мира, примеры объективного характера.

(1) Знание есть «область изучения, наука, искус­ство» (из статьи «Знание» в «Оксфордском словаре английского языка»).

(2) Принимая во внимание современное состояние метаматематического знания, можно предположить, что последняя теорема Ферма является, по-видимому, не­разрешимой.

(3) «Я подтверждаю, что эта диссертация является оригинальным и значительным вкладом в наше знание».

Эти довольно банальные примеры приведены лишь для того, чтобы помочь уяснить, что я имею в виду, когда говорю о «знании и познании в объективном смысле». Мое цитирование «Оксфордского словаря анг­лийского языка» не должно быть интерпретировано ни как уступка лингвистическому анализу (языковому ана­лизу), ни как попытка успокоить его сторонников. Ци­тируя его, я не пытался доказать, что «обычное употреб­ление» слова «знание» покрывается его объективным смыслом, то есть смыслом в рамках моего третьего ми­ра. На самом деле я был удивлен, когда обнаружил в «Оксфордском словаре английского языка» примеры объективного употребления термина «знание». (Я еще более удивился, когда обнаружил даже некоторые, по крайней мере частичные, объективные употребления сло­ва «знать», а именно такие: «различать..., быть знако­мым с (некоторой вещью, местом, человеком); ...пони­мать». То, что эти употребления, возможно, являются частично объективными, станет ясным из последующего (см. далее, разд. 7.1). В любом случае все приведен­ные примеры не следует рассматривать как аргументы в пользу моей концепции. Они служат только для ил­люстрации моих рассуждений.

Итак, мой первый тезис, до сих пор не доказанный, а только проиллюстрированный, состоит в том, что традиционная эпистемология с ее концентрацией внима­ния на втором мире, или знании в субъективном смыс­ле, не имеет отношения к исследованию научного зна­ния.

Мой второй тезис состоит в том, что эпистемология должна заниматься исследованием научных проблем и проблемных ситуаций, научных предположений (кото­рые я рассматриваю просто как другое название для научных гипотез или теорий), научных дискуссий, кри­тических рассуждении, той роли, которую играют эмпи­рические свидетельства в аргументации, и поэтому ис­следованием научных журналов и книг, экспериментов и их значения для научных рассуждении. Короче, для эпистемологии решающее значение имеет исследование третьего мира объективного знания, являющегося в зна­чительной степени автономным.

Эпистемологическое исследование, как я характери­зую его в моем втором тезисе, не предполагает, что ученые претендуют на то, что их предположения истин­ны, что они «познали» их в субъективном смысле слова «познать» или что они убеждены в них. Поэтому хотя в целом они и не претендуют на то, что действительно знают, они, развивая свои исследовательские програм­мы, действуют на основе догадок о том, что является и что не является продуктивным и какая линия исследо­вания обещает привнести к обогащению третьего мира объективного знания. Другими словами, ученые дей­ствуют на основе догадок или, если хотите, субъектив­ного убеждения (так мы можем называть субъектив­ную основу некоторого действия) относительно того, что обещает неминуемый рост третьего мира объектив­ного знания.

Сказанное, я полагаю, является аргументом в поль­зу как моего первого тезиса (об иррелевантности субъ­ективистской эпистемологии), так и моего второго тези­са (о релевантности объективной эпистемологии).

Вместе с тем я выдвигаю еще и третий тезис. Он состоит в следующему: объективная эпистемология, ис­следующая третий мир, может в значительной степе­ни пролить свет на второй мир субъективного сознания, особенно на субъективные процессы мышления ученых, но обратное не верно.

Таковы мои три главных тезиса.

Наряду с ними я формулирую три дополнительных тезиса.

Первый из них состоит в том, что третий мир есть естественный продукт человеческого существа, подобно тому как паутина является продуктом поведения паука.

Второй дополнительный тезис (я думаю, что он имеет очень важное значение) состоит в том, что третий мир в значительной степени автономен, хотя мы по­стоянно воздействуем на пего и подвергаемся воздей­ствию с его стороны. Он является автономным, несмот­ря на то, что он есть продукт нашей деятельности и об­ладает сильным обратным воздействием на нас, то есть воздействием на нас как жителей второго и даже пер­вого миров.

Третий дополнительный тезис состоит в том, что посредством этого взаимодействия между нами и третьим миром происходит рост объективного знания и что существует тесная аналогия между ростом знания и биологическим ростом, то есть эволюцией растений и животных.