Культурология. XX век. Энциклопедия 34 страница
Между тем сегодня выясняется, что и в предшествующих работах Р. (напр., в книге “Принципы и пути развития психологии”. М., 1959) содержатся поразительно смелые выводы и обобщения. Так, он убедительно доказывает (в замаскированном виде) несостоятельность, схоластичность ленинской концепции соотношения материи (шире бытия) и сознания (шире духа) как первичного и вторичного, как безотносительного и производного, как отражаемого и отражающего, ввиду того, что человек своей деятельностью, своим познанием и созерцанием, своими нравств. и эстетич. отношениями включен в бытие и тем самым становится предметом собственного сознания в этом новом смысловом контексте. В то же время уже самой включенностью в бытие человек изменяет его структуру и природу; что же касается деятельного и творч. участия человека в окружающем его мире, то оно тем более ставит бытие в зависимость от человеч. деятельности, поскольку сознание, отражая бытие объекта, одновременно выражает жизнь субъекта в его отношении к объекту. В “тексте переживаний”, как и в “тексте речи”, помимо “непосредств. данных”, есть свой “подтекст”, содержащий мотивы и цели, внутр. смысл переживаний, раскрывающихся из соотношения мыслей и чувств действующего лица с “реальной жизненной ситуацией”, с “совокупностью жизненных отношений”, в к-рьге он своими делами и поступками включается. Аналогичным образом Р. объясняет мышление: мышление исходит из “проблемной ситуации” — в к-рой имеется нечто, “имплицитно в нее включающееся, ею предполагаемое, но в ней не определенное, не известное, эксплицитно не данное, а лишь заданное через свое отношение к тому, что в ней дано”. Через проблемную ситуацию Р. объясняет научное и филос. творчество, процесс обучения детей и взрослых (проблемное обучение), формирование творч. способностей и т.п. В процессе мышления объект включается во все новые контекстуальные связи и выступает во все новых качествах; объект, поворачиваясь к субъекту все новыми своими гранями, выявляет каждый раз новое содержание, к-рое оказывается для мышления таким же неисчерпаемым, как и бесконечно возникающие новые, неожиданные контексты и смысловые связи, в к-рые может быть включен каждый объект познания.
В своей последней, во многом конспективной, теоретически “свернутой” рукописи “Человек и мир” Р. воссоздает картину новой для советской науки дисциплины — культурфилос. антропологии, в центре к-рой находится человек в единстве его существования, развития, деятельности, творчества и т.д. Понятие бытия здесь еще более усложняется: оно расслаивается на существование и сущность, на существование и становление (во времени и пространстве), на субстанцию и детерминацию развития; усложняется и понимание автором соотношения бытия и познания, мышления и бытия, последними определяется и логич. структура познания, и соотношение имплицитного и эксплицитного в познании. Однако самое важное начинается у Р. при обращении к человеку как смысловому центру мира, как субъекту жизни, как субъекту межчеловеч. отношений. Р. онтологизирует человеч. существование, а вместе с ним и культуру, выступающую как способ человеч. существования в мире и одновременно как мир человека. Человек, его этика и эстетика, его познават. способности “встраиваются” в систему природы и в историю культуры. Отношения Я и “другого” составляют основу онтологии человеч. жизни, наполняемой этич. содержанием — идеалами, ответственностью, свободой, юмором, трагизмом, любовью, эстетич. и познават. отношениями человека к действительности. Р. создает здесь феноменологию принципиально нового типа: он синтезирует традиции Канта и неокантианства, Декарта и неокартезианства, Дильтея, Шпрангера, Гуссерля и
его последователей, Хайдеггера и всего западноевропейского экзистенциализма, раннего Маркса, Эйнштейна, Фрейда, переосмысляя все в духе прежних своих психол. и филос. штудий. Содержат, богатство подобного синтеза не замедлило сказаться на рез-тах исследований Р.: по существу, он открыл новую парадигму в психологии, философии, культурологии, значение к-рой мы только начинаем осознавать и осваивать.
Соч.: Основы психологии. М., 1935; Бытие и сознание. М., 1957; О мышлении и путях его исследования. М., 1958; Принципы и пути развития психологии. М., 1959; Проблемы общей психологии. М., 1976; Основы общей психологии. М., 1989; О филос. системе Г. Коге-на (1917) // Историко-филос. ежегодник. 1992. М., 1994; Избр. философско-психол. труды. Основы онтологии, логики и психологии. М., 1997; Eine Studie zum Problem der Methode. Marburg, 1914.
Лит.: Абульханова-Славская К.А., Брушлинский А.В. Философско-психол. концепция С.Л. Рубинштейна. М., 1989; Арсеньев А.С. Размышления о работе С.Л. Рубинштейна “Человек и Мир” // ВФ. 1993. № 5; Применение концепции С.Л. Рубинштейна к разработке вопросов общей психологии. М., 1989; Сергей Леонидович Рубинштейн. Очерки, воспоминания, материалы. М., 1989; Payne T.R. S.L. Rubinstein and the Philisophical Foundations of Soviet Psychology. Dordrecht, 1968; Matthaus W. Sowjetische Denkpsychologie. Gott., 1988.
И. В. Кондаков
РУССКАЯ ФОРМАЛЬНАЯ ШКОЛА - литерат -теор. направление, проявившееся в 10-20-х гг. и оказавшее влияние не только на становление совр. лит. теории, но и на развитие др. гуманитарных наук, а также на худож. практику (лит-ра, кино, театр). В 1916-25 существовала организация русских формалистов — Об-во по изучению поэтич. языка (ОПОЯЗ), издавались “Сборники по теории поэтич. языка” (1916-19).
Первой работой считается декларация В.Шкловского “Воскрешение слова” (1914). Осн. труды выходили в 20-е гг. и были переизданы за рубежом в 50-60-е гг., а в России в 70-80-е гг. Наиболее известные представители Р.ф.ш. Шкловский, Тынянов, Эйхенбаум, Якобсон. Рус. лит-ведение 20-30-х годов в значит. степени определялось влиянием/отталкиванием идей формалистов, в 60-70-е гг. произошло их вторичное принятие рус. культурой.
Р.ф.ш. занимает особое место в истории особого периода рус. культуры — 90-х гг. 19 в. — нач. 30-х гг. 20 в. — периода многообр. сложности, промежутка-перехода между двух относительно стабильных эпох: рус. классич. культуры вт. пол. 19 в. и советской “классич.” (тоталитарной) культуры. Первые попытки изменить сложившийся (позитивистский) порядок развития и обществ, функционирования гуманитарных (в данном случае эстетико-филол. и эстетико-иск-ведч.) наук были предприняты символистами, и выдающаяся роль в этом Андрея Белого столь же неоспорима, сколь и вклад Вяч. Иванова и Мережковского в проблематику философии культуры. Однако реальное и успешное изменение традиц. искусствоведения (целенаправленно — филологии лит-ведения) произошло в рез-те действия двух факторов: материалов и методов новой лингвистики (члены ОПОЯЗа и близкие к нему лингвисты Л. Якубинский, Р. Якобсон, Е. Поливанов), с одной стороны, новая литературно-худож. практика (футуристически ориентированные Шкловский и О. Брик, критик эстетич. направления Эйхенбаум) — с другой. Теор. достижения языковедов (де Соссюра, И.А. Бодуэна де Куртенэ, позднее Н. Трубецкого), переосмысление трудов филологов Веселовского и Потебни, а также учет работ зап. теоретиков искусства (Вёльфлин, О.Вальцель) сделали это возможным. Выдающаяся роль в развитии Р.ф.ш. принадлежит разносторонней личности Тынянова.
Обновление, в первую очередь, именно лит-ведения было естественно в русской литературоцентрич. культуре. Характер этого обновления состоял в переносе акцента с нагружения произведения искусства все новыми и новыми значениями и связями (истор., социальными, филос. мистич.) на обнаружение в нем специфич. внутр. смысла, рождающегося из соотношения его элементов и раскрывающего т.о. цель его. устройства и назначения. Первично предложенная система понятий — материал (материал искусства), прием (прием создания формы) и мотивировка (мотивировка применения приема) — при всей своей упрощенности и схематичности раскрывает, тем не менее, и творцу, и реципиенту принцип, секрет искусства, состоящий в том, что раскрываемого секрета не существует, существуют лишь закономерности опр. вида культурной деятельности, приводящие каждый раз к прогнозируемому, но неоднозначному рез-ту, т.е. к рез-ту, предсказуемому и ясному в одних чертах, но неожиданному и неопр. в др.
Для рус. культурной традиции такие не только внеидеологичные, но и не-монистич. представления были достаточно новы, но, несмотря на то что они воспринимались как шокирующие, они в целом соответствовали движению общественно-культурного обновления. В дальнейшем эти взгляды перестраивались в сторону отхода от схематизации к развитию идей функциональности и системности худож. средств.
Место Р.ф.ш. в культуре, однако, не ограничивается новизной теор. позиций и конкр. научными достижениями. Весьма существенной в свете совр. культурологич. представлений оказывается связь ее представителей с культурной практикой (художественно-творч. деятельность в лит-ре и кино). Сочетание понимания внутр. закономерностей отделенного от других, специфич. вида деятельности, с вызывающей широкую культурную реакцию практикой худож. творчества указывает на живой контакт исследования с самой сутью исследуемого явления.
Кроме создания собственных лит. произведений (Шкловский, Тынянов, Брик и др.) это проявлялось в
серьезном влиянии идей Р.ф.ш. на творч. объединения писателей этого периода (ЛЕФ, “Серапионовы братья”, частично ОБЭРИУ), а также в широком резонансе дискуссий о формальном методе, проходивших в 20-е гг. Кроме того, научные представления формалистов воспринимали молодые ученые, слушавшие их курсы в нек-рых учебных заведениях.
В 30-е и последующие годы “разгромленные” офиц. марксистской критикой, вынужденно признавшие свои “ошибки” и отброшенные в теор. подполье, формалисты своими историко-лит., историко-худож. и искусствоведч. работами внесли значит, вклад в культуру советского периода, представляя в ней высокий эталон гуманитарной учености, а позже, в 60-е гг., постепенно превратились в легенду-воспоминание о плюрализме 20-х гг., когда их теор. построения были допустимы и публикуемы.
Конкр. идеи и гипотезы Р.ф.ш. поддаются расширит. культурологич. толкованию. Так, общеэстетич. понятие отстранения — показа вещи в необычном ракурсе и связях, для того чтобы через “чужое” видение заново осознать ее свойства и качества (“оживить материал искусства”), несомненно является довольно точным указанием на механизм воспроизведения явлений культуры, используемый художником для достижения максимальной выразительности. Материал и стиль, взаимодействие (притяжение/отталкивание) жанровых форм, влияние бытовых и коммерческих условий худож. производства, определение самой фактичности существования произведения искусства — все это, безусловно, является совр. проблемами. В совр. культуре многие понятия, рассматриваемые формалистич. теоретиками, находят новые приложения, в частности в расширяющейся области прикладного искусства (массовая коммуникация, дизайн, мода, реклама, поп- и контркультура, культура потребления).
В целом постановка вопроса о системности и внутр. закономерностях соотношения элементов и их эволюции в пределах одного культурного ряда (в данном случае литературного и кинематографич.) весьма плодотворна в культурологич. отношении, т.к. такое теор. “спецификаторское” погружение в автономию явления позволяет выстраивать методологию, переносимую на объекты других культурных рядов, а на практике культурной деятельности оборачивается возможностью решить ряд существ, проблем, предложить конструкции реальных культурных проектов (худож. произведений, образоват. и культурно-просветит. систем, организации культурной деятельности).
Формалистич. (первое!) опосредствование идей совр. лингвистики относительно явлений культуры оказало большое влияние на развитие гуманитарных наук в 20 в., в особенности на ученых системно-семиотич. направления. Разл. степень признания этого влияния присутствует в самосознании культурологов Лотмана, В.В. Иванова, Б. Успенского, Р. Барта, Леви-Стросса, Фуко и др. Теор. самоопределение Бахтина в большой степени сформировалось в полемике с формалистами. В соответствии с этим совр. достижения эстетики, искусствоведения, этнографии, фольклористики, теории коммуникации и культурологии связаны с передовыми работами рус. формалистов.
Совершенно новым вкладом Р.ф.ш. в рус. культуру стали присущие ей особые тонус и настроенность — важный фактор, формирующий своеобр. стиль, к-рьш ощущается в трудах ее представителей: дух романтически-возвышенного “мастерового” веселья, цеховой дух поисков оптимизма, весьма новый относительно рус. классич. культуры, а также резко отличающийся от казенного оптимизма советской гос. пропаганды и потому абсолютно нетерпимый ею. С ощущением присущего этому стилю духа независимости, солидарности, мастерства и особого счастья сознания своего дара связаны и черты легендарности в восприятии значения Р.ф.ш. в истории рус. культуры 20 в., проявившиеся в 60-е гг. и сохраняющиеся по сей день в виде особой к ней уважительности. Оставаясь в ограниченных пределах метода аналогий и метафорич. построений, можно даже видеть в рус. формализме (т.е. в конкр. науке, непосредственно соединенной с культурной практикой) последний недостающий компонент романтич. синтеза, к-рый завершает развитиенеоромантизма,расширительно толкуемого как итоговое содержат, слово и “большой стиль” эпохи, открывающей 20 век.
Лит.: Энгельгардт Б.М. Формальный метод в истории лит-ры. Л., 1927; Юрий Тынянов. Писатель и ученый. М., 1966; Шкловский В.Б. Гамбургский счет. Статьи — воспоминания — эссе (1914-1933). М., 1990; Он же. О теории прозы. М.; Л., 1925; Он же. Жили-были. М., 1966; Тынянов Ю.Н. Поэтика. История лит-ры. Кино. М., 1977; Эйхенбаум Б.М. О лит-ре. М., 1987; Якобсон P.O. Работы по поэтике. М., 1987; Медведев П.Н. Формальный метод в лит-ведении. М., 1993; Галушкин А.Ю. Новые материалы к библиографии В.Б. Шкловского // De visu. 1993. № 1; Eriich V. Russian Formalism: History, Doctrine. Gravenhage, 1953; Hansen-Love A. Der russische Formalismus. W., 1978.
Л. Б. Шамшин
С
| САКРАЛЬНОЕ |
| САКРАЛЬНЫЙ ОБРАЗ |
| CAMHEP (Sumner) Уильям Грэхем (1840-1910) |
| САМОБЫТНОСТЬ |
| САМООРГАНИЗАЦИЯ В КУЛЬТУРЕ |
| САРТР (Sartre) Жан-Поль (1905-1980) |
| СВЕРХОРГАНИЧЕСКОЕ |
| СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННОЕ |
| СВОБОДНАЯ ФИГУРАТИВНОСТЬ |
| CEA (Zea) Леопольдо (р. 1912) |
| СЕМИОТИКА |
| СЕМИОТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА |
| СЕПИР (Сэпир) (Sapir) Эдвард (1884-1939) |
| CEPP (Serres) Мишель (р. 1930) |
| СИМВОЛ |
| СИМВОЛИЗМ |
| СИМВОЛИЗМА ТЕОРИЯ |
| СИМВОЛИЧЕСКИЙ ИНТЕРАКЦИОНИЗМ |
| СИМВОЛИЧЕСКОЕ ВООБРАЖЕНИЕ |
| СИМУЛАКР |
| СИНЕРГЕТИКА |
| СИНТЕЗ |
| СИНЭСТЕЗИЯ |
| СИСТЕМНЫЙ ПОДХОД в культурологии |
| СМЫСЛЫ КУЛЬТУРНЫЕ |
| СОН |
| СОРОКИН Питирим Александрович (1889-1968) |
| СОССЮР (Saussure) Фердинанд де (1857-1913) |
| СОЦИАЛИЗАЦИЯ |
| СОЦИАЛЬНАЯ МОРФОЛОГИЯ |
| СОЦИАЛЬНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ |
| СОЦИАЛЬНАЯ СТРУКТУРА |
| СОЦИАЛЬНЫЙ ОПЫТ |
| СОЦИАЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР |
| СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ СИСТЕМА |
| СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКИЙ МЕТОД |
| СТАЛИН (ДЖУГАШВИЛИ) Иосиф Виссарионович (1879 — 1953) |
| СТЕПУН Федор Августович (1884-1965) |
| СТИЛЬ |
| СТРАТИФИКАЦИЯ КУЛЬТУРНАЯ |
| СТРУКТУРАЛИЗМ |
| СТЮАРД (Steward) Джулиан Хейнс (1902-1972) |
| СУБКУЛЬТУРА |
| СУБЭКУМЕНА |
| СУРЬО, СУРИО (Souriau) Поль (1852 - 1926) |
| СУРЬО, СУРИО (Souriau) Этьен (1892 - 1979) |
| СЮРРЕАЛИЗМ |
САКРАЛЬНОЕ (от лат. — “посвященное богам”, “священное”, “запретное”, “проклятое”) — святое, священное, важнейшая мировоззренческая категория, выделяющая области бытия и состояния сущего, воспринимаемые сознанием как принципиально отличные от обыденной реальности и исключительно ценные. Во многих языках такой смысл заложен изначально в семантич. строе слова, принятом для наименования С.: лат. — sacer, древнеевр. — gadosh связаны со значением отделенности, сокрытости, неприкосновенности. Для слав. *svet-, восходящего к индо-европ. *k'wen-, устанавливаются значения “увеличиваться”, “набухать”, в более конкретном культурном контексте — “исполненное благодатной иночеловеческой силой”. В картине мира С. выполняет роль структурообразующего начала: в соответствии с представлениями о С. выстраиваются другие фрагменты картины мира и складывается их иерархия. В аксиологии С. задает вертикаль ценностных ориентации.
Исторически во всех без исключения культурах комплекс идей и чувств, предметом к-рых выступает С., нашел свое наиболее полное выражение в религ. духовности. Убеждение в существовании С. и влечение быть сопричастным ему составляет суть религии. В религии С. представлено в своем онтологическом аспекте как чудесное, сверхъестественное; нем. теолог Р. Отто в классич. работе “Святое” (1917) указывал, что для ре-лиг. сознания С. есть “совершенно Иное”. В религ. культуре С. не просто иная реальность, но также реальность абсолютная, вечная и по отношению к тленному миру первичная, иначе говоря, С. мыслится субстанцией бытия. Этой субстанции предпосланы такие атрибуты, обычно взятые в превосходной степени, как разумность, нематериальность, духовность, могущество; в развитых религиях к ним прибавляется самодостаточность. Будучи для религ. онтологии “альфой” бытия, истоком и основой существования, С. одновременно оказывается и его “омегой” — на С. замыкается эсхато-логич. перспектива тварного мира. Поэтому в контексте религиозной культуры С. исполнено сотериологич. смыслом: стяжание святости является непременным условием и целью спасения. Уже в древних культурах к восприятию С. как ценности онтологической и сотериологической присовокупляется восприятие С. как совершенной красоты и правды. При этом, однако, красота и правда не являются в древних культурах обязательными признаками С.: С. может оставаться вне позитивных этических и эстетических характеристик. Обособленность С. от превратностей профанного, земного бытия и наделения его качеством истинности ставит С. в положение незыблемого идеала, возвышенного и верного образца для подражания. В религ. духовности представления о С. конкретизируются посредствомсвященных образов и священного слова, Логоса.При этом, однако, религ. ментальности свойственно глубокое убеждение, основанное на данных религ. опыта и подкрепленное идеей трансцендентности С., в невыразимости подлинной сути С. и опыта соприкосновения с ним путем прямого переложения знания на язык “посюсторонней” реальности. Поэтому при описании С. в религ. культурах принято пользоваться аллегориями и символами — вербальными, муз., графич. и др. Стремление передать сложную гамму впечатлений от общения с С. подвигало одаренных в религ. и худож. отношении людей к совершенствованию форм выражения мыслей и чувств, к усложнению метафорич. приемов изложения, что в значит, мере обогащало язык и содержание культуры.
Лит.: Барт Р. Нулевая степень письма // Семиотика. М., 1983; Франк С.Л. Соч. М., 1990; Винокуров В.В. Феномен сакрального, или Восстание богов // Социологос. Вып. 1. М., 1991; Бартелеми Д. Бог и его образ: Очерк библейского богословия. Милан, 1992; Шмеман А. Евхаристия: Таинство Царства. М., 1992; Бытие культуры: сакральное и светское. Екатеринбург, 1994; Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. М., 1995; Топоров В.Н. Святость и святые в русской духовной культуре. Т. 1. М., 1995; Durkheim E. Les formes elementaires de la vie religieuse. P., 1912; Otto R. Das Heilige. Gotha, 1925; Leeuw G. van der. Einfuhmng in die Phanomenologie der Religion. Gutersloh, 1961; Zaehner R.C. Mysticism, Sacred and Profane. N. Y., 1961.
А.П. Забияко
САКРАЛЬНЫЙ ОБРАЗ — в религиозных культурах совокупность представлений об индивидуальной форме существования сакрального. В С.о. идея сакрального
получает иконическое выражение и претворяется в чувственно доступные формы. Посредством С.о. религ. сознание конкретизирует идею присутствия священного и придает восприятию сакрального предметность. Типичным способом феноменологич. описания С.о. является использование тропов, прежде всего, метафор и метонимий: например, образ Бога в видении Иезекии-ля есть “как бы подобие человека” (Иез. 1.26); в “Бхагаватгите” в уста Бхагавана вложены слова: “Я — сиянье луны и солнца... /Я—в земле благой чистый запах, / Я—в пламени жгучая сила” (Бхг. 7.8-9). С.о. могут представлять как святость полноты бытия (“Брахман — это все”, согласно упанишадам), так и сакрализованные культурой конкр. явления: первопричину существования (Пуруша “Ригведы”), судьбу (греч. мойры), природную стихию (слав. Перун — бог грозы), психич. акт (Морфей — олицетворение сна), обществ, норму (договор персонифицирован в древнеинд. культуре в образе Митры) и т.д. Иерархия С.о. подразумевает существование субстанциальных С.о., выступающих источником и основанием святости, и несубстанциальных С.о., к-рые лишь проявляют бытие священного (сакральные графич. изображения, аллегории и пр.). Несубстанциальные С. о. могут быть укоренены в религ. культурах как сакральные символы.
Субстанциальные С.о. в одних культурных традициях наделены отчетливыми личностными характеристиками (напр., образ Иисуса Христа), в других могут быть представлены как безличное начало (так в ранних упанишадах описан Брахман). Нек-рые С.о., особенно на начальных ступенях формирования, нераздельно сочетают в себе персонифицированные и неперсонифицированные черты (Агни “Ригведы” — личный бог и одновременно — Священный огонь). В тех традициях, где предпочтение отдается персонифицированным чертам С.о., религ. сознание склонно придавать этим образам или териоморфный облик (быка, волка и т.д.) или, как чаще случается, антропоморфный вид (Антропоморфизм). Персонифицированные С.о. наделяются индивидуальной судьбой, изложение к-рой развертывается как мифол. повествование, священная история.
Высшие субстанциальные С.о. возводятся религ. сознанием в статус божеств, образов. На божеств, образы переносится важнейшее свойство сакрального — инаковость по отношению к профанному, мирскому (“Кому же вы уподобите Меня и с кем сравните? говорит Святый” (Ис. 40.25)), к-рое согласовывается в вероучении с представлениями о соучастии божества в бытии мира (Теофания). Распространенными формами такого согласования являются образ бога-странника и мифологема боговоплощения.
В культурной истории человечества С.о. на протяжении длит. времени играли доминирующую роль при построении картины мира, в мифологии, этич. и эстетич. нормах, философии и искусстве. В европ. истории степень их воздействия начинает значительно сокращаться в Новое время. В 20 в. в России и на Западе развертывались мощные кампании по внедрению в культурное сознание, взамен традиц. С.о. христианства, образов полит, вождей, религ. харизматиков новых культов и прочих претендентов на духовную власть, чьи образы должны были составить основу новой социальной мифологии и совр. язычества.
Лит.: Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. М., 1991; Барт Р. Избр. работы: Семиотика. Поэтика. М., 1994; Леви-Стросс К. Первобытное мышление. М., 1994; Leeuw G. van der. L'Homme primitifet la religion. Etude anthropologique. P., 1940; Pettazzoni R. The Supreme Being: Phenomenological Structure and Historical Development // The History of Religions: Essays in Methodology. Chi., 1959; Eliade М. Aspects du mythe. P., 1963.
А.П. Забияко
CAMHEP (Sumner) Уильям Грэхем (1840-1910) -амер. социолог, представитель социал-дарвинизма в социологии, один из родоначальников социол. науки в США. В 1863 закончил Йельский ун-т по специальности “полит, экономия”. Затем учился в Гёттингене, Женеве, Оксфорде, где изучал языки, историю и теологию. В 1866, по возвращении из Европы, принял сан священника, от к-рого в 1872 отказался, став проф. полит. и социальной науки в Йельском ун-те, где работал до конца жизни. До 90-х гг. занимался гл. обр. экон. науками, в своих ярких экон. очерках, пользовавшихся большой популярностью, отстаивал принципы индивидуализма и laissez-faire. Уже в ранних экон. работах С. проявились его социал-дарвинистские воззрения. Он считал, что об-во должно управляться естеств. законами и что попытки гос. регулирования естеств. социальных процессов иррациональны. К 90-м гг. осн. предметом интереса С. становится социология; у него возникает идея создания единой индуктивной науки об об-ве, обобщения этногр. и истор. фактов. Социол. воззрения С., сложившиеся под значит, влиянием работ Спенсера и чеш. социолога Ю. Липперта, развивались далее в русле этого замысла и нашли отражение в двух его осн. социол. трудах “Народные обычаи” (1906) и “Наука об об-ве” (в 4 т., 1927). Книга “Наука об об-ве”, задуманная как учебник, не была завершена; ее закончил ученик и осн. популяризатор идей С. А. Келлер.
“Народные обычаи” — важнейшее произведение С., один из наиболее влият. трудов о социальных нормах в истории ранней амер. социол. мысли. Осн. теор. идеи этого труда выстраиваются вокруг таких проблем, как природа норм и обычаев, их происхождение, изменение обычаев, механизмы закрепления обычаев и их институционализации, связь обычаев с социальными группами. Проблема возникновения и закрепления обычаев решается С. с позиций социал-дарвинизма. Обычаи складываются на основе удовлетворения индивидами своих потребностей: опр. способы поведения, удовлетворяющие ту или иную потребность и в силу этого выгодные для индивида, закрепляются, становятся привычными. Первонач. механизмом возникнове-
ния обычаев является метод проб и ошибок (метод “грубого эксперимента и отбора”): одни способы поведения оказываются менее болезненными по сравнению с другими, более эффективно обеспечивают удовольствие и оберегают человека от страдания, а потому имеют больше шансов на сохранение. Групповая жизнь людей и их борьба за существование способствовали распространению функционально полезных способов поведения в социальной группе и превращению их в обычаи. Обычаи являются осн. социетальной силой. Они опосредствуют в об-ве удовлетворение всех чело-веч. потребностей и накладывают социальные ограничения на биологически детерминированное поведение каждого члена об-ва. Поскольку возникновение обычаев не осознается людьми, то их происхождение всегда “окутано тайной”, а сами обычаи наделяются для людей “силой фактов”. Осн. свойствами нар. обычаев С. считал их инертность, изменчивость, тенденцию к совершенствованию и согласованности.
Обычаи всегда непосредственно связаны с той или иной группой; каждая группа имеет свои обычаи. Развивая эту идею, С. ввел понятие “мы-группа”, “они-группа” и “этноцентризм”, получившие впоследствии широкое применение в социальных науках. Принадлежность к “мы-группе” всегда определяет этноцентрич. воззрения человека на мир. Формы проявления этноцентризма бывают различными: идея истор. миссии и “избранности” собств. народа, патриотизм, шовинизм.
Когда обычаи соединяются с теми или иными идеями и рац. обоснованиями их существования, они превращаются в нравы. Дальнейшей ступенью закрепления обычаев, служащей формированию опр. социальной структуры для поддержания опр. группы идей и обычаев, являются институты. Функцией институтов всегда является удовлетворение человеч. потребностей. Выделяя четыре “великих движущих мотива человеч. поведения” (голод, любовь, честолюбие и страх), С. разделил институты на четыре класса: институты социетального самосохранения, обеспечивающие удовлетворение потребностей в питании и самосохранении (промышленная организация, собственность, “регулятивная организация”); институты социетального самовоспроизводства, удовлетворяющие сексуальную потребность и служащие продолжению рода (брак и семья); институты самоутверждения, удовлетворяющие человеч. “тщеславие” и “честолюбие” (спорт, игры, танец, мода, украшения, престиж и т.п.); религ. институты, связанные со “страхом перед духами” (анимизм, шаманизм, фетишизм, табу, ритуал, жертвоприношение, магия и т.п.). В работе “Наука об об-ве” С. и Келлер привели обширный этногр. материал, иллюстрирующий развитые в труде “Нар. обычаи” идеи и классификации.
Развиваемый С. социол. подход был по существу антропологическим. Хотя труды С. пользовались в свое время большой популярностью, а “Нар. обычаи” вошли в золотой фонд социол. классики, его этнографически-ориентированный подход не получил сколь-нибудь широкого распространения. К числу осн. заслуг С. можно отнести большой вклад, внесенный им в институционализацию социол. науки в США. В частности, в 1875 он ввел в Йельском ун-те первый в истории амер. науки курс социологии.
Соч.: Protectionism: The -ism Which Teaches that Waste Makes Wealth. N.Y., 1885; Earth-hunger and other Essays. New Haven a.o., 1913; The Forgotten Man, and other essays. New Haven, 1918; The Science of Society (with A.G. Keller). V. 1-4. New Haven; L., 1927; War and other essays. New Haven; L., 1919; What Social Classes Owe to Each Other. New Haven; L., 1925; Essays of William Graham Sumner. V. 1-2. New Haven; L., 1934; Folkways, a Study of the Sociological Importance of Usages, Manners, Customs, Mores and Morals. Boston; N.Y. etc., 1940; The Challenge of Facts and other Essays. N.Y., 1971.