Раздел III. Высшие моральные ценности. Если религиозная этика рассматривает Добро и Зло прежде всего как основания нравственного поведения личности

Глава 7. Добро и Зло________________________ Ш

Если религиозная этика рассматривает Добро и Зло прежде всего как основания нравственного поведения личности, то фило­софский анализ этих категорий направлен скорее на выявление их сущности, истоков и диалектики. Стремление понять природу доб­ра и зла, объединяя усилия разных мыслителей, породило богатое классическое философско-этическое наследие, в котором выделяет­ся рассмотрение данных понятий Г.В.Ф. Гегелем. С его точки зре­ния, взаимосвязанные и взаимополагающие понятия добра и зла неотделимы от понятия индивидуальной воли, самостоятельного ин­дивидуального выбора, свободы и вменяемости. В «Феноменоло­гии духа» Гегель писал: «Так как передо мною стоят добро и зло, то я могу сделать между ними выбор, могу решиться на то и на другое, могу принять в свою субъективность как то, так и другое. Природа зла, следовательно, такова, что человек может его хотеть, но не необ­ходимо должен его хотеть».

Добро реализуется у Гегеля также через индивидуальную волю: «... добро есть субстанциальное бытие для субъективной воли, — она должна его сделать своей целью и совершить... Добро без субъек­тивной воли есть только лишенная абстракции реальность, и эту ре­альность оно должно получить лишь через волю субъекта, который должен иметь понимание добра, сделать его своим намерением и осу­ществить в своей деятельности». Понятие воли Гегель распростра­няет не только на область внешней реализации, область поступков, но и на" область внутреннюю, область мышления и намерений.

Поэтому важную роль он отводит самосознанию, которое выступает как исток самосозидания человеческой личности через свободный выбор между добром и злом. У Гегеля «самосознание есть возможность... ста­вить собственную особенность выше всеобщего и реализовать ее по­средством поступков — возможность быть злым. Таким образом, имен­но самосознанию принадлежит наиболее важная роль в формировании злой воли, равно как и доброй».

Моральное сознание всегда находится перед тяжелой и безна­дежной дилеммой: «Любым поступком, которому предшествует пре­красное намерение, оно неизбежно совершает зло, — считает Ге­гель, — отказываясь от поступков, пытаясь сохранить свою чистоту, не запятнав ее никаким действием, оно неизбежно впадает в пустоту и никчемность существования, что также является злом, но направ­ленным уже против себя».

Гегель рассматривает зло через феномен фанатичной толпы — «отри­цательной свободы», или «свободы пустоты», которая, по его определе­нию, «представляет собой как в области политики, так и в области рели­гии фанатизм разрушения всякого существующего общественного порядка и устранения индивидуумов, подозреваемых в приверженности к порядку... Лишь разрушая что-либо, эта отрицательная воля чувству­ет себя существующей. Ей, правда, кажется, что она стремится к какому-то положительному состоянию, но на самом деле она не хочет положи­тельного осуществления этого состояния...» Фанатичная толпа, описанная Гегелем, обращает все свое «бешенство разрушения» на ненавистную ей цивилизацию («всякий существующий общественный порядок»), в том числе и на памятники культуры (мы знаем об этом из печальной исто­рии человечества, в том числе и своей собственной). Ей есть кого нена­видеть — самостоятельных, цивилизованных, независимых от нее лю­дей, подозреваемых в приверженности к порядку (и об'этом мы тоже знаем). Толпа хочет вернуться в первоначальное, до-цивилизованное бытие, восстановить прошлое, которое кажется столь радужным и чуж­дым зла состоянием «всеобщего равенства», настоящим царством добра (и это нам знакомо, не правда ли?).

Еще один феномен зла, по Гегелю, — лицемерие, которое способ­ствует моральному оправданию многих неприглядных поступков, вплоть до преступления. Действительно, воровство, массовые убийства, терро­ризм, насилие, геноцид часто находят лицемерное оправдание при помо­щи моральной софистики, выдающей интересы ограниченной социаль­ной группы, отдельной нации или даже личности за всеобщие.

Возможен ли выход из этого царства всеобщего и многоликого зла? Злое сознание может однажды раскаяться, взглянуть на себя заново, как бы со стороны, ужаснуться себе, признаться себе в том, что оно — зло. Однако исповедь кающегося сердца, как подмечает Гегель, может встретить жестокосердную насмешку и презрение другого. Отвергнутое и обиженное, оно уйдет в себя, в свое одиноче­ство, свое привычное зло, усугубленное непризнанием другим само­сознанием.

Подлинный выход из взаимного, зла возможен лишь при обоюд­ном раскаянии, при возможности слушать не только себя, но и дру­гого, понимать, а не осуждать его. Только тогда «зло отрешается от себя, признает бытие другого,., начинает верить в его способность к моральному возрождению». Таким образом, возможность добра

Щ________________ Раздел III. Высшие моральные ценности

Глава 7. Добро и Зло

161

Гегель напрямую связывал с диалогом самосознаний. Причем диа­лог несвободных, неуверенных в себе самосознаний должен через драматические коллизии взаимного отрицания, недоверия, ледяного одиночества, взаимного презрения и всеобщего зла возродить на­дежду на возможность нового диалога свободных и умеющих ува­жать чужую свободу людей.

Если внимание немецкого философа более привлекает анализ зла, то русский философ Вл. Соловьев основной акцент делает на проблеме добра. Анализируя в работе «Оправдание добра» его основные атрибуты, Соловьев отмечает, что это, во-первых, чисто­та или автономность добра. Чистое добро ничем не обусловлено, оно требует, чтобы его избирали только ради него самого, без вся­кой иной мотивации. Во-вторых, это полнота добра. И в-третьих, его сила. Вл. Соловьев считал, что идея добра присуща человечес­кой природе, а нравственный закон записан в человеческом серд­це. Разум только развивает на почве опыта изначально присущую человеку идею добра. Мысль Соловьева сводится к тому, чтобы совершенно сознательно и свободно подчинить нашу волю идее добра, заложенной в нас от природы, идее лично продуманной, «ра­зумной». Добро, по мнению Соловьева, коренится в трех свой­ствах человеческой натуры: чувстве стыда, жалости и благого­вения.

Чувство стыда должно напоминать человеку о его высоком достоин­стве. Оно выражает отношение человека к творению низшему в сравне­нии с ним. Это чувство — специфически человеческое, его полностью лишены самые высокоорганизованные животные. Второе нравственное начало человеческой природы — чувство жалости заключает в себе, по Соловьеву, источник отношений к себе подобным, то есть к людям. Зачатки этого чувства есть и у животных. Поэтому Соловьев говорит: «Если человек бесстыдный представляет собою возвращение к скотско­му состоянию, то человек безжалостный ниже животного уровня». И на­конец, третье — чувство благоговения — выражает отношение челове­ка к высшему началу. Это чувство преклонения перед высшим составляет основу любой религии.

Развивая положения своей нравственной философии, Соловьев указывает на три основных принципа, базирующихся на рассмот­ренных первичных элементах добра и нравственности: принцип аскетизма, принцип альтруизма и религиозный принцип.

Считая основой аскетизма чувство стыда «за излишнюю актив­ность низшей природы», Соловьев утверждал: «Аскетизм возводит В принцип все то, что способствует победе духовного над чувствен­ным. Основное требование аскетизма сводится к следующему: под­чиняй плоть духу, насколько это нужно для его достоинства и неза­висимости. Напротив, недостойно человека быть закабаленным слугой материи, рабом своей материальной природы». Однако аскетизм не может быть самоцелью. Ведь человек способен подчинить себе свою природу не только для добрых, но и для злых целей. Самодовлею­щий аскетизм ведет к гордыне и лицемерию.

Принцип аскетизма имеет нравственное значение лишь тогда, когда он соединен с принципом альтруизма. Его основа — чувство жа­лости, которое связывает человека со всем живым миром. Согласно Соловьеву, когда человек жалеет другого человека или животное, он не отождествляет себя с ним, а видит в нем существо, подобное себе, желающее жить, и признает за ним это право так же, как и за собой. Отсюда и вытекает требование, известное как золотое правило нрав­ственности: поступай с другими так, как ты хотел бы, чтобы посту-Пали с тобой. Это общее правило альтруизма Соловьев расчленяет на два частных правила: 1) не делай другому ничего такого, чего не хочешь себе от других; 2) делай другому все то, что сам хотел бы от других. Первое правило Соловьев называет правилом справедли­вости, второе — милосердия, и они нераздельны.

Вместе с тем нравственные правила справедливости и милосер­дия, хотя и включают в себя всю область взаимоотношений живых существ, но не покрывают всего многообразия отношений даже между людьми. Поэтому необходим религиозный принцип, базирующийся на благоговении и вере: «Сознательно и разумно делать добро я могу только тогда, когда верю в добро, в его объективное, самостоя­тельное значение в мире, то есть, другими словами, верю в нрав­ственный порядок, в Провидение, в Бога. Эта вера... составляет то, что называется естественной религией». Соловьев считал, что «доб­родетельный человек есть человек, каким он должен быть. Другими словами, добродетель есть нормальное или должное отношение че­ловека ко всему».

Этическая система Соловьева и сегодня имеет непреходящее значение — это единственная в русской философии законченная концепция христианской нравственности, пронизанная верой в не­истребимость пребывающего в человеке добра.