И возьмите поклажу, и, поистине, лучшая поклажа – это богобоязненность (таква)» (2:197). 5 страница

Чтобы ответить на вопрос, кто из древних греков может считаться первым философом, нам следует оставить определение философии сугубо в терминах цепочки учителей и учеников и вместо этого обратиться к вопросу: что характеризует философское мышление?

Отыскание характерной сущности философского мышления – задача не из легких. Определенно, его нельзя характеризовать как какой-то определенный набор доктрин, несмотря на то, что в определенные периоды такая идентификация была популярной. Так, когда Газали писал свою «Тахафут аль-фалсафа», он не пытался отвергнуть философию как предмет или набор предметов для обсуждения и исследования, но отвергнуть определенные доктрины, ассоциируемые со смесью неоплатонического и аристотелианского мышления, чьим главным поборником был Ибн Сина. В том, что касается метода и предмета, Газали был не меньшим философом, чем Ибн Сина и Ибн Рушд. Для Газали было бы более точным назвать свою книгу как «Тахафут фалсафа Ибн Сина», но идеи Ибн Сины стали настолько доминирующим в философском мышлении исламского мира, что сама по себе философия была отождествлена с доктринами, которые преподавали Ибн Сина и его последователи. Эта линия мышления была формой рационализма, которую Газали заклеймил как ересь (бид’а), поскольку он считал выведенные посредством нее заключения как продиктованные разумом и не только находящимися в противоречии с религией, но и основанными на ошибочных аргументах, в которых разум переступает дозволенные пределы. Тот факт, что философы делают непозволительные утверждения от имени разума, стал объектом сарказма со стороны Мавланы Джалал ад-дина Руми в его «Маснави»[52].

Мавлана утверждает, что философы грешат двумя вещами: во-первых, они переоценивают силу разумного интеллекта, и, во-вторых, придают недостаточное значение более прямой и важной форме знания, получаемого через озарение.

Философ опутан вещами, получаемыми через интеллект,

Чистый, как принц, восседает на Разуме разума,

Знай, что знание состоит в созерцании огня,

А не в заключении, что дым – свидетельство огня

О, вы, чье свидетельство в глазах мудреца

Еще дурнее пахнет, чем свидетельство врача,

Поскольку у вас нет иного свидетельства –

Сынок, кушай экскременты и исследуй мочу!

О, вы, чье свидетельство подобно посоху у него в руке,

Указующему на то, что он страдает от слепоты!

Шум и высокомерная речь и претензия на власть означают:

Я не могу видеть, простите меня»[53].

Объектом насмешки Руми является не просто любая форма философии, но такая форма, против которой выступал и Газали. Сопряжение философии и медицины во второй строчке приведенной выше цитаты заставляет вспомнить о том, что Ибн Сина был известен одновременно и как врач, и как философ. Определенно, Руми не стремится включить Сократа в число тех, кого он считает виновным в «шуме и высокомерных речах», поскольку Сократ, как и Руми, занимался выведением на чистую воду невежества тех, кто горделиво, но необоснованно выражал свою претензию на знание. Платон также не подпадает под представление Руми о философах, поскольку так же, как и Руми, он утверждал о превосходстве озарения над отысканием свидетельства и занятием силлогическиими рассуждениями. Даже Аристотель не вполне подходит под образ философа, рисуемый Руми, поскольку он более, нежели средневековые аристотелианцы, был занят выявлением проблем (апорий), для которых он не мог предложить ясного решения (в качестве примера можно привести проблему вещества в основных книгах по метафизике, или проблему будущих возможностей в «De Interpretatione»). Наиболее важным вопросом, поднимаемым в свете этих рассуждений, является то, почему неоплатонизм и аристотелианство стали официально считаться философией, сделались рационально авторитарным набором доктрин вместо неопределенных рассуждений, предлагаемых греческими мыслителями. Как нерешенные проблемы, которые были так важны для Аристотеля, привели к крайнему утверждению, что категоричные утверждения разума должны доминировать? Как философы стали испорченными, догматичными и высокомерными, когда это начало проявляться в них? Впрочем, исследование этих вопросов означало бы для нас, что мы оставили задачу, которую мы определили себе для характеристики философии.

Философия не может быть определена ни как простая цепочка учителей и учеников, ни в форме набора доктрин. В то же время важно попытаться охарактеризовать философские писания таким образом, чтобы мы могли отличить их от религиозных текстов и того, что иногда называют мудрой литературой. Конечно, мы не стремимся утверждать, что никакие религиозные тексты не должны считаться философией, равно как не должны мы и отрицать наличие философского содержания в мудрых книгах. Мы ищем путь различения фалсафа и хикма, философии и мудрости, допуская при этом возможность их взаимного пересечения. Поскольку мы уже отбросили историческую преемственность и доктринальный набор как средства определения философии, остается, по-видимому, две альтернативы: предмет и метод.

Со времени Аристотеля метафизика, или первая философия, определялась как наука о бытии как таковом, и мусульманские философы в большинстве своем принимали это определение. Это определение, однако, не предоставляет средств для включения всех ответвлений философии. Философия имеет следующие ответвления: метафизика, эпистемология, этика, логика и эстетика. Существуют также и другие ответвления философии: философия закона, философия языка, философия науки, философия медицины, социальная и политическая философия, философская антропология, философия разума и т.д. Это «и т.д.» очень важно. Похоже, невозможно его вычеркнуть, равно как и нет перечня дисциплин, чья претензия на исчерпанность не могла бы оказаться подорванной развитием новой ветви философии. Нам необходимо каким-то образом понять, когда новое направление человеческого поиска должно начать считаться разновидностью философии, и когда это что-то иное: психология, идеология или культурная критика, например. Мы можем надеяться отыскать определенный критерий, обратившись к методу.

Часто говорится, что философы отличаются от мудрецов тем, что задействуют разум. Пока мудрецы черпают мудрость из фольклора, религии, мифологии и прочих элементов культуры, философу остается рассчитывать только на чистый разум. Но мудрецы, без сомнения, тоже используют разум. Кажется, именно это хотел сказать Руми, говоря, что чистые восседают на Разуме разума. Иногда утверждается, что, хотя все науки используют рациональные принципы, философия уникальна в том, что полагается единственно на разум, не апеллируя к эмпирическим результатам. Этому можно противопоставить два возражения. Во-первых, есть другие науки, кроме философии, полагающиеся единственно на чистый разум, чисто математические науки, такие как теория чисел или Евклидова геометрия. Во-вторых, философия, или, по крайней мере, некоторые из ее направлений, по более внимательном исследовании не представляются защищенными от эмпирических открытий и идей, производных от них. Нет абсолютно четкой линии, отделяющей философию математики от чистой математики или чистую математику от прикладной математики[54]. Разум представляется используемым в той же мере или с небольшим отклонением при нашем продвижении от частной науки к философии этой науки. Метафизические теории были выдвинуты на основании философского отражения физики элементарных частиц, космологии и даже биологии[55].

Вопросы представляются нам иначе. Вопросы науки – это внутренние вопросы, которые, по-видимому, предполагают, что ответы на них могут быть найдены посредством развития и расширенного применения методов, используемых в настоящее время в данной сфере. Вопросы в отношении частной науки, вероятно, выходят за рамки установленных путей поиска, осуществляемого двумя способами: в направлении прикладного предмета и в направлении философии. Разум, однако, является опорой в равной степени во всем спектре направлений: он одинаково важен как для конструкции машины, так и для рассуждений о природе бытия. Поскольку философия противоположна прикладным наукам, она пытается определить философский метод как в определенном смысле не эмпирический, даже если изначально предполагается, что никакое теоретизирование не является абсолютно защищенным от идей, ведущих более прямое происхождение от анализа, наблюдения и измерения. Даже если философия и не полагается исключительно на разум, и опыт может рассматриваться как путь открытия философской истины, равно как и разумного анализа, философы все же не пытаются формулировать свои теории теми способами, которые должны позволить им сделать эмпирическое подтверждение отрицания.

В конечном итоге представляется, что если мы хотим быть честными, мы должны признать, что мы не можем представить точного определения философии, которое бы включало в себя все, что традиционно считается принадлежащим к этой сфере, параллельно исключая специальные науки. Возможно, мы в действительности не знаем, что такое философия, или, может быть, мы знаем, что это такое, но только приблизительно, что исключает возможность попытки дать точное определение. По всей видимости, ближе всего мы подойдем к определению философии через посредство ее субъекта и метода, утверждая, что философия включает в себя метафизику, эпистемологию, этику, эстетику, логику, и проникает в основание частных наук. Философский метод рационален, в противоположность эмпирическому, но это не означает, что эмпирические исследования не имеют отношения к философии. Например, результаты эмпирических исследований привели к развитию квантовой теории, которая выдвинула ряд интересных философских положений относительно природы материи и энергии, и замена ньютоновой физики релятивистской теорией сделала немало для того, чтобы подорвать некоторые основные тезисы философии Канта. Признание того, что философия должна соответствовать развитию экспериментальных наук и отвечать их требованиям, тем не менее, не свидетельствует о правомерности утверждения, что философский метод – эмпирический. Инструментом философа является разум, но это утверждение не столь информативно, поскольку он также является инструментом, применяемым исследователями естественных и гуманитарных наук. Нет такого ‘илма, который не требовал бы разума.

Философские методы – это анализ и синтез, и в обоих случаях особое внимание уделяется логике. Синтез является попыткой представить объяснение на достаточно общем уровне, зачастую создавая теорию или модель, или защищая проект, посредством которого такие объяснения могут быть дадены. Например, материализм – это теория, принятие которой требует отвержения всех объяснений, содержащих неустранимые ссылки на нематериальные сущности. Это требование создает дополнительные трудности в философии мышления, философии математики и многих других сферах. Материализм генерирует программу попытки предоставления стандартного типа объяснения для различных феноменов во всех сферах человеческого поиска. Утилитаризм в этике представляет собой другой пример программирующей теории, посредством которой предполагается дать объяснение различным моральным аспектам жизни. Каждый широкий философский тезис или теория создает свои проблемы. Успешная защита философского тезиса требует демонстрации тезиса в образе, свободном от противоречий, чтобы он мог быть интегрирован в общем философском контексте, чтобы порождаемые им задачи были интересными и решаемыми, чтобы тезис мог быть применяем в различных сферах, и чтобы все это давало интересный подход к сферам его применения.

Применение тезиса к специфической сфере поиска часто требует задействования другого главного философского метода – анализа. Анализ может принимать различные формы. Существует лингвистический анализ, концептуальный анализ, и другие типы анализа. Возможно, их следует рассматривать в комплексе как пути анализирования проблем. Когда Сократ спросил: «Что такое справедливость?», он тем самым приглашал к философскому анализу. Некоторые спросили бы его, каким образом используется слово «справедливость», или же обратились бы к его этимологии, другие дали бы ответ, принимая во внимание то, что люди в основной своей массе думают о справедливости, и все же некоторые будут пытаться дать ей объяснение, помещая ее в более широкие рамки философской теории. Таким образом, методы синтеза и анализа – комплементарны. Посредством синтеза выводятся теории, анализирующие проблемы, а анализ производится путем приведения проблемы в соответствие с более общей теорией, или демонстрации того, каким образом проблема может быть решена средствами теории. Так, например, Хайдеггер представляет анализ проблемы через рассмотрение этимологии включенных в нее терминов, выбирая наиболее яркие из предложенных аспектов и затем формулируя тезисы относительно проблемы, использующие моменты, высвеченные ее анализом, зачастую продолжая цепочку до рассуждений, обнаруживаемых у различных исследователей, принадлежащих к западной философской традиции.

Процесс философского анализа и синтеза имеет место в критическом контексте. На каждом этапе труд философа становится объектом критики остальных мыслителей, исследующих те же сферы познания. Возражения возникают тогда, когда у теории возникают неожиданные последствия, когда в ней обнаруживают логическую погрешность, или когда аргументы в ее поддержку недостаточно тверды. Философские теории также критикуют за их неспособность решать важные проблемы, или даже тогда, когда им недостает изящества. Основным методом философской критики является анализ аргументов. Здесь на первый план выступает важность логики, поскольку именно посредством логики аругменты определяются и оцениваются как состоятельные или несостоятельные. Логика, однако, не всегда способна представлять внутреннее видение в соответствии с истинностью предпосылок, на которых основаны данные аргументы. Для оценки предпосылок иногда необходимо обращаться к эмпирическим исследованиям, иногда – к рациональной интуиции, а иногда – к последующим предлагаемым аргументам. Полная характеристика философских методов потребует длинного описания, основанного на логическом и критическом мышлении. Несомненно, такие книги существуют и всегда существовали на протяжении истории философии, которой они помогали в обретении формы, в немалом количестве. Однако, относительно грубого способа понимания определения философии было сказано достаточно.

Философия является сферой исследований, включающей в себя предметы метафизики, эпистемологии, и т.д., и использующей метод анализа и синтеза в контексте логической критики. Понимая философию таким образом, мы в достаточной степени вооружены против вызова утверждения об исключительном происхождении философии из древней Греции. Философия может быть обнаружена в Древнем Китае, в Индии и в Африке. Под философией здесь мы имеем в виду не мудрые формулировки жрецов или клериков, а критическое использование разума в анализе и синтезе, направленное на некоторые ключевые вопросы метафизики, этики и т.д.

Необходимо сказать несколько слов о религиозном мышлении. Некоторые религиозные теории служат отражением набожности, а иные – выражением внутреннего озарения, некоторые из них заняты формулировкой доктрины, будучи, однако, также иногда философскими. Точка соприкосновения религиозного и философского мышления иногда именуется философией религии, а иногда – философской теологией. Порой между ними можно обнаружить различие. Философию религии можно понимать аналогично философии математики, или философии истории. Это – философское исследование самых основных вопросов о религии: сущности и атрибутов Бога, отношения между религией и этикой, и явных парадоксов в религиозном веровании. Эдгар Шеффильд Брайтман, защищающий эмпиризм в широком смысле (включающий внутренний опыт равно как и чувственное постижение), определяет философию религии следующим образом:

«Философия религии является попыткой открытия рационального толкования религии и ее отношения к другим видам опыта, истины религиозных верований и оценки религиозных подходов и практик».

Философия религии является направлением метафизики (в особенности – аксиологии), которая определяет отношение человеческого опыта религиозных ценностей ко всему остальному опыту[56].

Философская теология подразумевает применение философского метода в отношении важных вопросов теологии в силу предположения, что данное богословское утверждение – верно. Термин «философская теология» используется и в других смыслах различными учеными: для некоторых он эквивалентен философии религии, для других он тождественен понятию естественной теологии. Некоторые настаивают на том, что философская теология, как теология, должна ограничивать сферу своего внимания определенным вероубеждением как предметом исследования, правдоподобие которого защищено тем, что предстает как философский стиль аргументации, и что настоящая философия зачастую происходит от философской теологии. Поскольку теологи применяют критические методы для оспаривания различных мнений среди принимающих данное вероубеждение, как следствие, критическое внимание может быть обращено на самые основные предположения, разделяемые исповедующими общую веру; эти предположения могут также включать в себя представления об окружающей действительности, истине, рациональном веровании, ценности и других предметах философских споров. Мы должны быть, однако, осторожны в том, чтобы не отбросить все теологические споры как нефилософские. В исламской традиции, например, многое от подлинной философии может быть найдено в каламе. Ранние мутакаллимы во многом обязаны своими взглядами и анализом рассматриваемых ими проблем концепциям, разработанным грамматиками арабского языка. К концу третьего столетия по хиджре, одной из центральных сфер деятельности мутакаллимов Басры было систематическое объяснение онтологических подтекстов, ассоциируемых с применением арабских предикатов, сифат. Поскольку они были определенно заинтересованы в специфических теологических вопросах о сущности и атрибутах Бога, им удалось развить гораздо более общие теории относительно существования вещей, обозначенных субъектами и предикатами[57].

Традиция, берущая начало в древней Греции, отличается своей продолжительностью и многочисленной литературой, которую она оставила после себя, большим числом направлений и глубиной видения, продолжающими привлекать новых исследователей. Слава западной философской традиции, включающей в себя исламскую философию в качестве одного из основных своих направлений, не должна, однако, застилать наш взор от существования традиций философского мышления, развившихся независимо от греческой философии. В их числе наиболее важными представляются китайская и индийская философии.

За столетия до того, как Сократ начал свою философскую карьеру, индийцы Южной Азии критически рассматривали окружающую Вселенную, занимаясь метафизикой, эпистемологией, этикой и философской теологией[58]. Китайские и буддийские философы, бывшие современниками Сократа, также развили философскую диалектику, основанную на традиции мышления, уходящую корнями вглубь на несколько столетий. Во многих аспектах критические взгляды восточных философов аналогичны таким же взглядам философов западных. Как западные, так и восточные философы заняты вопросами природы человека, Вселенной, окружающей действительности и высшего. Существуют также более специфические сферы, в которых сходства между западной и восточной философией еще более очевидны. Ранее в обеих традициях материализм устоялся как философская альтернатива превалирующим моделям мышления, и в обеих традициях можно обнаружить мыслителей, делающих более сильный акцент на опыт или на разум в деле обретения человеческого знания. Наконец, обе группы в этих вопросах видели большие возможности для самосовершенствования.

Одной из наиболее важных сфер философии, развившихся независимо друг от друга в Греции, Китае и Индии, является логика. Самой ранней из известных работ по логике в индийской традиции является «Тарка-Шастра» Готамы, которая была предположительно составлена в 550 г до н.э. Эта работа включала в себя два предмета – искусство спора (тарка), и средства действенного знания (прамана). Ко второму веку н.э. предметы силлогического рассуждения и проверки современных философских доктрин были добавлены к работе Готамы и вся работа целиком стала известна как «Ньяя Сутра».

Хотя некоторые выдвигают аргумент, что силлогизм Ньяя, возможно, развился под влиянием аристотелевского силлогизма, который, скорее всего, пришел в Индию через Александра, это в высшей степени спорно, и самые современные историки полагают, что индийский силлогизм развился непосредственно благодаря греческому мышлению[59]. Эта работа служила основополагающим текстом для последующего развития индийской логики среди различных буддийских, джайнистских, равно как и индусских философов.

Логика считается берущей начало в Китае с работы «Моцу» Мо-Ти, который умер предположительно в 400 г до н.э. Мо-Ти обсуждает истинность и ложность, подтверждение и отрицание «с намерением установить порядок и устранить непорядок»[60]. Он описывает как метод философского анализа и сравнения элементов, так и метод синтеза. Анализ происходит от разума и заканчивается свидетельством. Также проводится разделение между практическими и теоретическими рассуждениями. Дискуссии в «Мо-Цу» – не просто дофилософские фрагменты учения, они отражают чистейшую, высшей пробы логическую чувствительность. Философия, развитая Мо-Ти, повлияла на длинную цепочку китайских философов, известных под наименованием моистов, пересекавшиеся с мыслителями других китайских школ, критикуя их и подвергаясь критике с их стороны.

Также существует версия, что греческая мысль могла проникнуть в Китай через Бактрию во время завоеваний Александра, но опять-таки это в высшей степени спорно, и в любом случае работа Мо-Ти была завершена задолго до того, как стало возможным греческое или индийское влияние[61].

Только те, кто не знаком с логическими рассуждениями школы Ньяя в индийской философии или школы моистов в китайской философии, а также с диалектикой защитников и критиков этих двух школ, может утверждать, что философия в приведенном выше определении имеет исключительно греческое происхождение. Такое невежество уже не является извинительным, поскольку было опубликовано немало книг, в которых индийская и китайская философии описываются в дополнение к упомянутым выше. Помимо книг, существуют различные философские журналы, публикующие новые исследования в этих сферах: “Chinese Studies in Philosophy”, “Journal of Indian Philosophy” и “Philosophy East and West”.

В недавние годы также было опубликовано определенное число исследований африканской философии, хотя относительно древней африканской философии трудно делать какие либо утверждения, поскольку она передавалась в устной культуре. Тем не менее, считать, что древняя Африка не обладала философией, разумным анализом и теорией о различных вопросах метафизики, эпистемологии, этики и т.д., означает совершить ошибку ad ignorantum, то есть прийти к заключению, что что-то не существует, лишь поскольку мы не располагаем веским тому доказательством.

Даже доктор Шариати, несмотря на его знакомство с Фаноном и работами в защиту притесняемых, жалуется на тех европейцев, которые не имеют представления о богатой культуре Ирана и воспринимают Иран как не имеющий культуры, «подобным Африке». Похоже, что это – оговорка, однако уж очень распространенная. И даже если подобные ремарки не мотивированы подсознательными националистическими чувствами, гипертрофированным снобизмом или расизмом, они определенно способны подлить масла в огонь порочных представлений. Это – темная сторона отрицания незападных философий, которая может быть показателем вещей более зловещих, нежели невежество.

Обуянный гордыней, философ говорит: только я способен понимать глубинную истину, давать точные определения, воспринимать тонкие материи, только я могу разумно рассуждать. А поскольку разум есть специфическое отличие человека, значит, только я – человек – я и мои учителя по линии, уходящей вглубь к древней Греции. На языке многих племен понятия члена племени и человека обозначались одним словом.

В противовес этому эксклюзивистскому отрицанию универсализма философии, мы можем говорить о философии Хазрата Адама (да будет над ним мир). Это обращает наше внимание на тот факт, что в самой природе человека заложено стремление задавать вопросы об окружающей действительности, знании, добре, красоте, силе мышления и поиске первооснов. И человеческой природе также присуще искать ответы на эти вопросы посредством методов мышления: диалектики, анализа, синтеза, критики, спекулятивных рассуждений.

В Коране написано: «И Он научил Адама именам, всем им...» (2:31). Согласно Ибн аль-‘Араби, это – Имена Бога, хотя комментаторы иногда утверждают, что по соображениям арабской грамматики эти имена не могут быть атрибутами, но должны быть именами живых существ. Этот аргумент, однако, несостоятелен, поскольку атрибуты также могут быть персонифицированы в речевом обороте. Если знание Адама (А) распространялось на Имена Бога, это должно восприниматься как символ анализа, посредством которого божественная реальность воспринимается через множество Имен. Эти Имена множественны, в то время как сущность Бога – проста и едина. Выучив Имена, Адам (А) познал анализ Божественного простого Единства в контексте Его отношений с творениями как множества атрибутов. Даже если Имена, которым научили Адама, и не понимать как Божественные Имена, но как относящиеся к иным реальностям, оригинальность положения Адама в отношении Единственного Творца и данное ему знание множественности имен определенно предполагает проблему единственности и множественности, наименования и отношения и человеческого знания. Этот намек дает основание думать, что мудрость Адама (А) была, хотя бы отчасти, философской. Адам (А) был первым философом. Это означает, что философия, как мы описали выше, является характеристикой человеческой натуры, и что философские проблемы могут быть ассоциированы со знанием, данным Богом Адаму, как описано в Коране.

Мулла Садра описывал мудрость Адама следующим образом:

«Знай, что мудрость (хикма) началась от Адама и его потомков – Сета и Гермеса, т.е. Идриса, и Ноя, поскольку мир никогда не был лишен человека, служившего опорой науки единства (таухид) и эсхатологии. И это великий Гермес был тем, кто проповедовал ее (хикма) по всем уголкам мира и различным странам, воплощая ее и источая на «истинно поклоняющихся». Он – «Отец философов» (Абу-ль-хукама) и учитель тех, кто является учителями наук»[62].

Говорить об Адаме как о философе – значит, перешагнуть границы философской универсальности и ввести в обсуждение религиозный элемент. Философия Адама – религиозна. С секулярной западной точки зрения подобного рода утверждения будут звучать до абсурдного нелепо. Не только атеисты, но также западные христиане, считающие себя просвещенными, думают об Адаме как о мистической фигуре, персонаже древних сказок, не имеющем отношения к рациональному анализу философских проблем и научнму складу мышления, типичному для современного философа. С другой стороны, эти религиозные люди с обостренным чувством праведности сочтут недопустимым и противоречащим религии описание пророка Адама (А) как философа. Пророческое знание, возразят они, получается путем Откровения и не нуждается в ничтожных методах разума.

На атаку со стороны западного фланга мы можем ответить, обратив внимание на то, что философие имеет и мистическое измерение, на которое не обратили внимания адепты позитивистского подхода. Философия – это разновидность поиска, мотивированного любовью. Следы этой любви могут быть обнаружены даже у таких нерелигиозных западных мыслителей, как Расселл и Сартр. Именно стремление освободить себя от известных иллюзий мыслителей прошлого мотивирует их отрицание. Так что не должно казаться удивительным то, что любовь к истине может вдохновить кого-то на то, чтобы отвергать истину.

Мистическое измерение философского поиска истины есть повторяющаяся тема в философской литературе западной традиции. Многие авторы уже обратили внимание на тот момент, что то, что создает миф, не есть ложь. Мифы могут содержать в себе важные истины. История, подобная истории Адама, может быть названа мифом, поскольку она легендарна, будучи передана нам из древности, а не открыта посредством научно-исторического исследования. Но это не означает, что она – ложна! Скорее, фальсификацией будет отрицание мистического измерения философского поиска и отрицание его точек соприкосновения с религиозным путем.

Со всем уважением к тем, кто отрицает философию Адама с религиозной точки зрения – если они будут упорствовать в своих возражениях после наших объяснений относительно того, что мы имели в виду, и после того, как они поймут, что мы не претендуем на знание позиции первого Пророка, да будет над ним мир, в отношении различных противоречивых философских вопросов, и даже не пытаемся делать положительное утверждение, что Пророк выражал философские взгляды по каким-то определенным философским вопросам – если после всего этого они продолжат упорствовать в своем противостоянии, тогда мы должны начать подозревать, что их оппозиция обусловлена стремлением защитить религию от рационального исследования.

Сегодня на Западе есть много богословов и философов религии, разделяющих эти убеждения. Они называются фидеистами. Они придерживаются того, что существуют стандарты, превосходящие стереотипы работы разума, посредством которых оцениваются верования, и по отношению к этим стандартам религиозные верования ценятся так высоко, что они становятся в оппозицию стандартам разума.