Получено в Аллахабаде 24 марта 1882г

(Конфиденциально)

Добрый друг, излагая это письмо, я не забуду повторить снова те многие замечания, которые могли быть сделаны в отношении различных возражений, которые мы имеем право выдвигать против спиритуалистических феноменов и медиумов. Мы выполнили свой долг, и так как голос истины шел по каналу, который лишь немногим был приятен, то его объявили ложным, а заодно и Оккультизм. Время для споров прошло, и час, когда будет доказано Миру, что оккультная наука вместо того, чтобы быть, по словам доктора Чемберса, "абсолютным суеверием", как они склонны думать, окажется объяснителем и разрушителем всех суеверий, этот час близок. По причинам, которые вы поймете, хотя сначала будете склонны рассматривать их (по отношению к вам самим) как "несправедливые", я решил на этот раз, в виде исключения, делать то, чего никогда раньше не делал, а именно, персонифицироваться в другой форме, и, возможно, и характере. Поэтому у вас не должно быть недобрых чувств к Эглинтону за испытываемое им удовольствие видеть меня персонально, разговаривать со мною и быть "ошеломленным" мною и результатами моего посещения его на борту "Веги". Это будет сделано между 21-м и 22-м числом этого месяца, и когда вы будете читать это письмо, — это уже будет "видением прошлого", если Олькотт отправит вам письмо сегодня.

"Все сущее окутано тайной; мы разъясняем тайны тайнами", — скажете вы. Ну, ну, для вас, как человека заранее предупрежденного это не должно быть тайной; так как по нескольким причинам, причем одна другой благовиднее, я беру вас в свои доверенные. Одна из них — чтобы уберечь вас от чувства (это слово звучит странно — не правда ли?), когда вы об этом услышите. Так как он увидит нечто, совсем отличающееся от действительного К. Х. , хотя это будет все же К. Х. , то вам не следует чувствовать себя обиженным со стороны своего трансгималайского друга. Вторая причина — надо избавить этого беднягу от подозрения в хвастовстве; третья и самая веская, хотя и не последняя, что теософия и ее последователи должны быть реабилитированы. Эглинтон возвращается домой, и если он после возвращения не будет знать о Братьях, то для старой Е. П. Б. и Х. С. О. настанут горькие дни испытаний. Мистер Хьюм упрекал, что мы не показались Эглинтону. Он насмехался и бросал нам вызов появиться Ферну и другим. По причинам, которые он, может быть, поймет, а может быть и нет, но вы поймете, мы не могли или, вернее, не хотели этого делать, пока Эглинтон в Индии. К тому же у нас имелись не менее важные причины, по которым мы запретили Е. П. Б. переписываться с ним или уделять ему слишком много внимания в журнале "Теософ". Но теперь, когда он уже уехал и 22-го будет находиться далеко в море, и когда не может быть места никаким подозрениям в обмане ни против того или другого, настало время для эксперимента. Он думает подвергнуть испытанию ее — но будет испытан сам.

Поэтому, мой верный друг, и сторонник, будьте готовы. Так как я буду рекомендовать Эглинтону в свою очередь миссис Гордон придерживаться осторожности, то эта добрая леди может в этом отношении зайти слишком далеко, принимая это а la lettre, то я заранее снабжаю вас буллой для снятия печати с ее уст.

А теперь о м-ре Хьюме. Он трудится для нас и определенно имеет право, чтобы мы с ним считались — пока что. Я бы охотно написал ему сам, но вид моего почерка, с которым он знаком, может произвести поворот в его чувствах к худшему, прежде чем он потрудится прочесть то, что я хочу ему сказать. Не будете ли вы так любезны, чтобы взять на себя эту деликатную задачу поставить его в известность о том, что я сейчас пишу вам? Скажите ему, что имеются люди — враги, которые горячо желают уличить Старую Леди в обмане, поймать ее в ловушку, так сказать, и что по этой самой причине я решился раз и навсегда покончить с этим вопросом. Скажите ему, что воспользовавшись его советом, я — К. Х. , покажусь Эглинтону собственной персоной в действительности в море между 21-м и 22-м числом этого месяца; и что если удастся образумить этого бунтовщика, отрицающего существование "Братьев", то миссис Гордон и ее супруг будут об этом факте извещены немедленно. Это все. Чтобы осуществить наш эксперимент, мы намеренно ждали до его отъезда, а теперь — мы намерены действовать.

Всегда ваш, К. Х.

Предполагается, что до 25-го марта вы будете держать свои уста запечатанными — как будто при смерти — после семидесяти лет. Никому ни слова, за исключением м-с С. , вашей доброй супруги, никто не должен знать ни слова из сего письма. Этого я ожидаю от вашей дружбы и теперь подвергаю это испытанию. Мистеру Хьюму вы можете писать сейчас с тем, чтобы он получил письмо 24-го марта после обеда. Ваше будущее зависит от этого — от вашего молчания.

К. Х.

Письмо 52

К. Х. — Синнету