О предсказаниях

Относительно оракулов известно, что вера в них стала утрачиваться ещезадолго до пришествия Иисуса Христа. Мы знаем, что Цицерон пыталсяустановить причины постигшего их упадка: Cur isto modo iam oracula Delphisnon eduntur non modo nostra aetate sed iamdiu ut modo nihil possit essecontemptius? [114]Но что касается другихпредсказаний: по костям и внутренностям приносимых в жертву животных, укоторых, по мнению Платона, строение внутренних органов в известной мереприспособлено к этому [115], по тому, как роются в земле куры, по полетуразличных птиц, aves quasdam rerum augurandarum causa natas esse putamus, [116]помолнии, по извилинам рек, multa cernunt aruspices, multa augures provident,multa oraculis declarantur, multa vaticinationibus, multa somniis, multaportentis [117]и иным приметам, на которых древние по большей части основывалисвои начинания, как государственные, так и частные, то наша религияупразднила их. Но все же и у нас сохраняются кое-какие способы заглядывать вбудущее: при помощи звезд, духов, различных телесных признаков, снов и ещемногого другого, что служит ясным свидетельством неудержимого любопытстванашей души, жаждущей заглянуть в будущее, точно ей не хватает забот внастоящем:

cur hans tibi rector Olympi

Sollicitis visum mortalibus addere curam,

Noscant venturas ut dira per omina clades,

Sit subitum quodcunque paras, sit caeca futuri

Mens hominum fati, liceat sperare timenti. [118]

Ne utile quidem est scire, quid futurum sit. Miserum est enim nihilproficientem angi, [119]и это,действительно, так, ибо наша душа бессильна перед обстоятельствами.

Вот почему случившееся с Франческо, маркизом Салуцким, показалось мневесьма примечательным. Командуя той армией короля Франциска, что находиласьпо ту сторону гор, бесконечно обласканный нашим двором, обязанный королюсвоим титулом и своими владениями, конфискованными у его брата и отданнымимаркизу, не имея, наконец, ни малейшего повода к измене своему государю, темболее, что душа его противилась этому, он позволил запугать себя (как быловыяснено впоследствии) предсказаниями об успехах, ожидающих в будущемимператора Карла V, и о нашем неминуемом поражении. Об этих нелепыхпредсказаниях толковали повсюду, и они проникли также в Италию, где получилинастолько широкое распространение, что, вследствие слухов о грозящем намякобы разгроме, в Риме бились об заклад, что именно так и случится, ставяогромные суммы. Маркиз Салуцкий нередко с горестью говорил своимприближенным о несчастьях, неотвратимо нависших, по его мнению, надфранцузской короной, а также о своих французских друзьях. В конце концов, онподнял мятеж и переметнулся к врагу, что оказалось для него величайшимнесчастьем, каково бы ни было расположение звезд. Но он вел себя при этомкак человек, раздираемый противоположными побуждениями, ибо, имея в своихруках различные города и военную славу, находясь всего в двух шагах отнеприятельских войск под начальством Антонио де Лейва [120], он мог бы,пользуясь нашим неведением о задуманной им измене, причинить значительнобольше вреда. Ведь его предательство не стоило ни одной жизни, ни одногогорода, кроме Фоссано [121], да и то после долгой борьбы за него.

Prudens futuri temporis exitum

Caliginosa nocte premit Deus,

Ridetque si mortalis ultra

Fas trepidat.

. . . . . . . . . . . . . . . . .

Ille potens sul

Laetusque deget, cui licet in diem

Dixisse: Vixi. Cras vel atra

Nube polum paler occupato

Vel sole puro. [122]

Laetus in praesens animus, quod ultra est,

Oderit curare. [123]

Напротив, глубоко заблуждается тот, кто согласен со следующими словами:Ista sic reciprocantur, ut et, si divinatio sit, dii sint; et, si dii sint,sit divinatio. [124]Гораздо разумнее говорит Пакувий:

Nam istis qui linguam avium intelligunt,

Plusque ex alieno iecore sapiunt quam ex suo,

Magis audiendum quam auscultandum censeo. [125]

Столь прославленное искусство тосканцев [126]угадывать будущее возниклоследующим образом. Один крестьянин, подняв лемехом своего плуга большойпласт земли, увидел, как из-под него вышел Тагет, полубог с лицом ребенка имудростью старца. Сбежался народ. Речи Тагета и все его наставления по частигаданий собрали вместе и в течение долгих веков бережно сохраняли [127].Дальнейшее развитие этого искусства стоит его возникновения.

Что до меня, то я предпочел бы руководствоваться в своих делах скореесчетом очков брошенных мною игральных костей, чем подобными бреднями.

И действительно, во всех государствах с республиканским устройством надолю жребия выпадала немалая власть. В воображаемом государстве, созданномфантазией Платона, он предоставляет жребию решать многие важные вещи. Междупрочим, он хочет, чтобы браки между добрыми гражданами заключалисьпосредством жребия; этому случайному выбору он придает настолько большоезначение, что только родившиеся от таких браков дети, по его мысли, должнывоспитываться на родине, тогда как потомство от дурных граждан подлежитизгнанию на чужбину. Впрочем, если кто-нибудь из изгнанников, выросши,обнаружит добрые нравы, то он может быть возвращен на родину; равнымобразом, кто из составленных на родине, достигнув юношеского возраста, неоправдает надежд, тот может быть, в свою очередь, изгнан в чужие края.

Я знаю людей, которые изучают и толкуют на все лады свои альманахи [128], ища в них указаний, как им лучше в данном случае поступить. Нопоскольку в таких альманах можно найти все, что угодно, в них, очевидно,наряду с ложью должна содержаться и доля правды. Quis est enim qui totumdiem iaculans non aliquando conlineet? [129]Я не придаю им сколько-нибудь большей цены от того, что вижу пороюих правоту. Уж лучше бы они всегда лгали: тогда люди знали бы, что о нихдумать. Добавим, что никто не ведет счета их промахам, как бы часты и обычныони ни были; что же касается предсказаний, оказавшихся правильными, то импридают большое значение именно потому, что они редки и в силу этого кажутсянам чем-то непостижимым и изумительным. Вот как Диагор, по прозвищу Атеист,находясь в Самофракии, ответил тому, кто, показав ему в храме многочисленныедарственные приношения с изображением людей, спасшихся при кораблекрушении,обратился к нему с вопросом: «Ну вот, ты, который считаешь, что богамглубоко безразличны людские дела, что ты скажешь о стольких людях, спасенныхмилосердием?» «Пусть так, — ответил Диагор. — Но ведь тут нет изображенийутонувших, а их несравненно больше». Цицерон говорит, что между всемифилософами, разделявшими веру в богов, один Ксенофан Колофонский пыталсябороться с предсказателями разного рода [130]. Тем менее удивительно, чтоиные из наших властителей, как мы видим, все еще придают значение подобнойнелепости, и нередко себе во вред.

Я хотел бы увидеть собственными глазами два таких чуда, как книгуИоахима, аббата из Калабрии, предсказавшего всех будущих пап, их имена и ихоблик, и книгу императора Льва, предсказавшего византийских императоров ипатриархов [131]. Но собственными глазами я видел лишь вот что: во временаобщественных бедствий люди, потрясенные своими невзгодами, отдаются вовласть суеверий и пытаются выискать в небесных знамениях причину ипредвестие обрушившихся на них несчастий. И так как мои современникиобнаруживают в этом непостижимое искусство и ловкость, я пришел к убеждению,что, поскольку для умов острых и праздных это занятие не что иное, какразвлечение, всякий, кто склонен к такого рода умствованиям, кто умеетповернуть их то в ту, то в другую сторону, может отыскать в любых писанияхвсе, чего бы он ни искал. Впрочем, главное условие успеха таких гадателей —это темный язык, двусмысленность и причудливость пророческих словес, вкоторые авторы этих книг не вложили определенного смысла с тем, чтобыпотомство находило здесь все, чего бы ни пожелало.

«Демон» Сократа [132]был, по-видимому, неким побуждением его воли,возникавшим помимо его сознания. Вполне вероятно, однако, что в душе, стольвозвышенной, как у него, к тому же подготовленной постоянным упражнением вмудрости и добродетели, эти влечения, хотя бы смутные и неосознанные, быливсегда разумными и достойными того, чтобы следовать им. Каждый в той илииной мере ощущал в себе подобного рода властные побуждения, возникавшие унего стремительно и внезапно. Я, который не очень-то доверяю благоразумиюнаших обдуманных решений, склонен высоко ценить такие побуждения. Нередко яи сам их испытывал; они сильно влекут к чему-нибудь или отвращают откакой-либо вещи, — последнее у Сократа бывало чаще. Я позволял этимпобуждениям руководить собою, и это приводило к столь удачным и счастливымпоследствиям, что, право же, в них можно было бы усмотреть нечто вродебожественного внушения.