I ui uaiinitnnt; ^-•^/^^луапял ^araulU чиплтл UfltL/u^l\-c'rtU»n.

Здно из значений этого понятия — отражение как всеоб-цее свойство материи, о чем писал В.И.Ленин: «...Логич-ю предположить, что вся материя обладает свойством, по уществу родственным с ощущением, свойством отраже-1ия...»1. В познании представлены фундаментальный 1ринцип отражения и отражение как одна из базовых шераций познавательной деятельности. Однако принцип сражения не может быть абсолютизирован как исчерпы->ающий для объяснения природы познания, а операция сражения лишь одна из базовых операций наряду, в част-юсти, с такими, как репрезентация, интерпретация и кон->енция, связанными с коммуникативной природой позна->ательной деятельности.

Современное понимание отражения в отечественной фи-юсофской мысли как базовой операции познания предпо-1агает процедуры, обеспечивающие получение образа, на­водящегося в отношении сходства, подобия с объектом. Соответственно важны характеристики, определяющие это юдобие, его типы и степени, а также адекватность образа->нания и оригинала. Типы подобия раскрываются исследо-штелями в терминах изоморфизма и гомоморфизма. Под 13оморфизмом понимают отношение тождества структур, 1заимооднозначное отношение между системами объектов;

•омоморфизм предполагает установление лишь однознач-юго отношения между системами объектов, как упрощен­ия «модель» действительности, воспроизводящая ее лишь ) главном и существенном. Формированию таких изо-юрфных отображений в естествознании, например, спо-

•обствуют процессы конструктивизации, абстракции и вдеализации. Процесс конструктивизации, в частности, по-(воляет выделить единичные предметы в некотором «жест-сом» смысле, описать их свойства вне движения, измене-гая, что позволяет отвлечься от исторического времени,

1 Ленин В.И. ПСС. Т. 18. С. 91.

выделит ч i^^w--— -----------

антное!.

Очевидно, что операция отражения сопровождается

многими другими приемами, существенно дополняющими его или самостоятельно выполняющими познавательные функции, но не являющимися отражательными по своей природе. Отражение во многих случаях носит опосредо­ванный характер и с необходимостью предполагает опера­цию репрезентации как представления сущности познавае­мого явления с помощью посредников — моделей, симво­лов, а также знаковых, логических и математических сис­тем. В отечественной теории познания, как правило, реп­резентации не придавалось универсального значения и рас­сматривались лишь конкретные формы и приемы «посред­ничества», такие как моделирование или функция знаков и знаковых систем. Фундаментальный характер репрезен­тации как использования в познавательной деятельности посредников, «когнитивных артефактов» обусловлен тем, что она входит во все сферы познания через символичес­кие системы в языке, науке и искусстве, через понимание таких средств и перевод во внутреннюю духовную жизнь способов когнитивной практики.

Указав на это, американский философ М.Вартофский, один из немногих, кто обстоятельно разрабатывает данную проблему, подчеркивает, что если репрезентация «будет основываться на практической деятельности по производ­ству вещей, социального взаимодействия и коммуникации, то в ней появиться надежда на подлинно историческое, нередукционистское описание роста знаний и эволюции когнитивных средств этого роста» 2. Иными словами, Вар-тофский видит в репрезентации эффективный и коррект-

1 Горский Д.П. Понятия изоморфного отображения и соотношение истины абсолютной и относительной // Ленинская теория отражения в свете развития науки и практики. София, 1981, T.I. С. 266—270.

2 Вартофский М. Модели. Репрезентация и научное понимание. М., 1988. С. 5, 20.

ныи cuucuu описания кулыурни-и^шричс^влли слияния па содержание познания и способы его представления. Наше перцептивное и когнитивное понимание мира в значитель­ной степени формируется и изменяется под воздействием создаваемых нами самими репрезентаций. В этом смысле мы являемся продуктами нашей собственной деятельности:

посредством творимых нами репрезентаций мы трансфор­мируем наши собственные формы восприятия и познания, способы видения и понимания.

В качестве репрезентантов могут рассматриваться любые модели-аналоги, математические модели, модели как вычислительные устройства или механизмы для выво­да и др. Модель репрезентирует не только «внешний мир», но и самого познающего субъекта. Это происходит потому, что «модель фиксирует определенное отношение к миру или к моделируемому ею объекту и вовлекает в это отношение своего творца или пользователя. С этой точки зрения, субъект моделирования — это такой индивид, ко­торый находится с миром или другими людьми в том отношении, которое выражено в данной модели»!.

Эти интересные и принципиальные для современной теории познания положения Вартофский существенно до­полняет понятием «визуальное понимание», основанном на «общепризнанном каноне репрезентации» и- «принципе по­стоянства формы». Так, наклонный круг репрезентируется при рисовании эллипсом, что соответствует канонам, выве­денным из геометрической оптики. Но вызывает удивление то, что мы воспринимаем (точнее, понимаем вопреки оче­видности!) эллипс как наклонный круг. Вартофский спра­ведливо видит в этом «культурный факт», подчеркивая не только перцептивную, но и коммуникативную природу по­добного феномена. Достаточно поздно сформировавшиеся представления геометрической оптики вошли в европей­скую культуру и стали неотъемлемой частью нашего визу-

1 Там же. С. 21, 23.

ального понимания и оказывают определяющее влияние па наше зрительное восприятие!.

«Общепринятость» канонов репрезентации в данной культуре, их конвенциональный характер говорят о том, что конвенция как важнейший момент репрезентации вво­дится в основания познавательной деятельности и тем самым коммуникативность признается как базисное усло­вие познания в целом. В традиционной теории познания как отражения конвенциям отводилась незначительная и часто отрицательная роль как неотражательной, субъекти­вистской процедуре, что не соответствует их действитель­ному значению в познавательной деятельности. Конвенция — это универсальная процедура познания, предполагаю­щая введение норм, правил, знаков, символов, языковых и других систем на основе соглашения, договоренности субъ­ектов познания. В научном познании конвенции должны быть рассмотрены как познавательный прием, основанный на объективных предпосылках и порожденный коммуника­тивной природой науки, социально-историческим характе­ром познавательной деятельности. Возможность вводить конвенции и эффективно использовать их реализуется бла­годаря тому факту, что процесс познания осуществляется в межсубъектном общении. В свою очередь, конвенции вы­ступают одним из условий осуществления научных комму­никаций и процедуры понимания.

Важнейшими и очевидными конвенциями в научно-по­знавательной деятельности являются языки (естественные и искусственные), другие знаковые системы, логические правила, единицы и приемы измерения, когнитивные стан­дарты в целом. Во всех этих случаях социально-коммуни­кативная природа и объективная обоснованность конвенци­ональных моментов не вызывает сомнений. Знаковые сис­темы, логические правила, единицы измерения и т. п. не рассматриваются при этом как некие самостоятельные

1 Там же. С. 174-181.

сущности, произвольно членящие мир и навязывающие человеку представления о нем, но понимаются как истори­чески сложившиеся и закрепленные соглашением кон­структы, репрезентирующие социальный опыт человека, служащие целям познания, коммуникации, деятельности вообще.

Устаревшие позиции наивного реализма и «отражатель­ной» концепции познания часто не позволяют корректно оценить высказывания ученых о роли конвенций в позна­нии. Это проявилось, в частности, в оценке взглядов из­вестного ученого А.Пуанкаре В.И.Лениным в работе «Ма­териализм и эмпириокритицизм» и догматическом следова­нии этим оценкам в статьях и монографиях советских авторов. Размышления Пуанкаре о научном познании, природе гипотез, законов, принципов близки современно­му пониманию конвенций и должны получить более кон­структивную оценку. Так, высказанные в «Науке и гипоте­зе» идеи о «свободном соглашении» или о «замаскирован­ном соглашении», лежащем в основе науки, безусловно, отражают искренний и внимательный взгляд естествоиспы­тателя на познавательную деятельность и природу знания.

Он говорит о том, что «замаскированные соглашения» или условные (гипотетические) положения представляют собой продукт свободной деятельности нашего ума. Они налагаются на науку (не на природу!), которая без них была бы невозможна. Однако они не произвольны, опыт не просто предоставляет нам выбор, но руководит нами, помогая выбрать путь, наиболее «удобный». Исследуя, по существу, гносеологическую природу научных законов и основанных на них принципов, Пуанкаре высказывает тон­кое соображение о том, что закон может либо подвергаться постоянным проверкам и уточнениям либо можно «возвы­сить его в ранг принципов, принимая при .этом такие соглашения, чтобы предложение было несомненно истин­ным. ...Принцип, который с этих пор как бы кристаллизо­вался, уже не подчинен опытной проверке. Он ни верен,

U I^Ul ЛОАШ/ППЛ fl

ни неверен; он удооен»'. «ирипцшим -

скрытые определения. Тем не менее они извлечены из

экспериментальных законов; эти последние были, так ска­зать, возведены в ранг принципов, которым наш ум припи­сывает абсолютное значение» 2.

Таким образом, как это можно понять из рассуждений Пуанкаре, происходит определенное обобщение, «сложное отношение заменено простым», вместо предметного, дес­криптивного знания получен методологически (ив этом смысле «удобный») регулятив, однако понимание его при­роды и функции обусловлено определенными конвенция­ми, известными ученым. «В таком образе действий часто находят большую выгоду; но ясно, что если бы все законы были преобразованы в принципы, то от науки не осталось бы ничего. Каждый закон может быть разложен на прин­цип и закон; но ...законы продолжают существовать всег­да, как бы далеко не проводить это разложение»3.

Конвенции в познавательной деятельности, отражая ее коммуникативный характер, могут получить статус науч­ных понятий, гипотез, принципов только при коллектив­ном их принятии, т.е. требуется как бы социальная сан­кция для того, чтобы конвенции смогли выполнять позна­вательную функцию. Американский философ Ст.Тулмин подчеркивает, что индивидуальная инициатива может при­вести к открытию новых истин, но развитие новых поня­тий — это дело коллективное. Прежде чем новое предло­жение станет реальной «возможностью», оно должно быть коллективно воспринято как заслуживающее внимания, т.е. достойное экспериментирования и разработки^.

Среди универсальных операций одно из главных мест занимает интерпретация, пронизывающая всю духовную деятельность и особенно познание, в целом обеспечиваю-

1 Пуанкаре А. О науке. М., 1983. С. 264.

2 Там же. С. 90.

3 Там же. С. 265.

4 Тулмин Ст. Человеческое понимание. М., 1984. С. 53—56.

2 — 2327

щая бытие субъекта в культуре и коммуникациях. Ее необ­ходимость и всеобщность обусловлены прежде всего уни­версальной языковой деятельностью человека, в которой он имеет дело с различными текстами. В этом случае интерпретация предстает как процедура выявления смы­слов и значений, содержащихся в текстах. Особенность текста как единицы знания состоит в том, что в нем синте­зируются лингвистический, семиотический, семантический и когнитивно-логический подходы к знанию, представлен­ному в вербальной форме. По М.М.Бахтину, текст — это «первичная данность... всего гуманитарно-философского мышления (в том числе даже богословского и философско­го мышления в его истоках)»!.

Как структурная единица знания, используемая при методологическом анализе познания, текст позволяет кор­ректно зафиксировать присутствие субъекта во всем много­образии его связей, ценностной нагруженности и мировоз­зренческой позиции. Этот эффект достигается при перехо­де от традиционного логико-гносеологического анализа от­дельных предложений к интерпретации целостного текста в связи с контекстом, подтекстом, в единстве явных (вер­бализованных или представленных в иных знаковых фор­мах) и неявных, подразумеваемых смыслов и значений. Текст существует на стыке «двух сознаний» (М.М.Бах­тин), в диалоге «Я» и «Другой» в истории и культуре, поэтому обращение в теории познания к тексту позволяет не только включить в ее понятийный аппарат категории языка и речевой деятельности, но и преодолеть традицион­ную «гносеологическую робинзонаду» субъекта познания.

В этом случае теория познания тесно смыкается с фило­софской герменевтикой, в которой интерпретации прида­ются культурно-исторический и онтологический смыслы, связанные с бытием субъекта. Так, известный француз­ский философ П.Рикер полагает задачей философии как

1 Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 281.