Философия познания джамбаттиста вико

Джамбаттиста Вико (1668 — 1744 гг.) — сын библиотекаря из Неаполя. Автор речи "О научном методе нашего времени", исторического иссле­дований: "Четыре книги о подвигах Антонио Кафары", "О древ­нейшей мудрости итальянцев, извлеченной из источников латинского языка" (в соавторстве), "О единственном начале и единственной цели всеобщего права"(конкурсная работа), "О неизменности философии", "О неизменности филологии", "О неизменности правоведения", "Основания новой науки об общей природе наций, благодаря ко­торым обнаруживаются также новые основания естественного права на­родов" ("Новая наука"), "Жизнь Джамбаттиста Вико, написанная им са­мим", др.

Вико преподавал риторику в Неаполитанском университете. Красноречие, согласно Вико, должно вытекать из мудрости: оно есть говорящая мудрость. Красноречие должно воспитывать целостное знание, благодаря которому части становятся понятными в целом. Каж­дая тема выступления должна быть раскрыта как бы единым духом, всеми теми науками, которые имеют отношение к теме. Самым чистым примером подобного знания Вико считал сочинения Платона.

Вико обращает внимание на ограниченность метода Декарта: цена предельной ясности и отчетливости метода Декарта — абстрактность. Здесь отсутствует критерий доказуемости научных гипотез. В отличие от т.н. геометрического метода, — пишет Вико, — «физические истины не могут быть доказаны с той же достоверностью что и аксиомы геометрические. Мы в состоянии доказать геометрические положения постольку, поскольку они нами созданы: когда бы то же самое было возможно и с физическими, тогда с таким же правом мы были бы в состоянии творить ex nihilo (из ничего — СХ)». По Вико, распространение точного метода на всю область научного знания возможно лишь при ус­ловии нашего самоузаконения в качестве творцов мира. Имея в виду ученых-механиков своего времени, Вико говорил: "эти ученые мужи уверены, что физика, которой они обучают, она же и сама природа, и как бы ты не крутнул универсум, вновь окажешься перед той же физикой".

Вико подчеркивает в феномене человеческого важность акта самопознания, который конституирует прочие элементы. Поскольку в физике работают лишь теории, проверяемые на практике с помощью фактов, аналитический математический метод недостаточен в естествозна­нии, ибо среди его элементов нет места фактическому эксперименту для проверки той или иной теории относительно ее ценности и плодотворности.

Для Вико Бог не геометр, реальность вовсе не математическая структура, а связь людей посредством математики, и только, — убогое представление.

Вико показывает недостаточность принципа — мыслю, следовательно существую. Этот принцип не способен нейтрализовать скептицизм. Он позволяет достигнуть, в лучшем случае, осознания существования субъекта, но никак не обосновывает науку. Осознание равносильно принятию факта, наука же имеет дело с причинами и элементами, образующими факты.

Вико не приемлет метод Декарта еще и потому, что он не позволяет проникнуть в область правдоподобного. А ведь сфера челове­ческих истин находится между истинным и ложным, это сфера проблематического. Вико считает, что если судить по истории, в жизни лю­дей все перемешано: и мораль, и чувства, и выдумки, и даже обман, и искусство, и правда и т.д. Он замечает далее: допустимо ли "при неуемном рвении к естественным наукам оставлять в небрежении законы человеческого поведения, страсти... свойства пороков и добродетелей" и т.п.? "Все это причины, по которым наука, наи­более важная для государства, менее других разработана и мало кого интересует".

Вико приходит к мысли о том, что возможна лишь одна наука — наука о том, что можно сделать или воспроизвести. Вико видит критерий истинности в делании. Сделать нечто — значит достичь подлинной ясности и отчетливости на путях строго познания. Истинное и сделанное одно и то же. Первый носитель истины и делатель всего — Бог. Он — высшая премудрость, ибо он Создатель всего. Человек может знать лишь то, что произведено им самим, начиная с матема­тики и геометрии, кончая внешним миром, в пределах человеческих экспериментальных возможностей производить и воспроизводить нечто. Наибольшего человек добивается в своей собственной истории, ибо здесь, согласно Вико, человек властвует безраздельно: "Гражданский мир целиком сотворен людьми по их разумению, ибо они не могли не искать и не найти, в конце концов, тех принципов, сог­ласно которым меняется сам разум человеческий".

Мир человеческий следует, по Вико, исследовать в первую очередь. Здесь можно достичь знания не менее точного и ясного, чем геометрия и математика. Что и должна сделать новая наука: "Эта наука должна освоить нечто сверх элементов геометрии... Ее доказательства как бы сродни божественному... ведь в Боге знать и делать есть одно и то же".

Вико соглашался с тем, что история не наука, но добавлял — история может и должна стать наукой. Историю своего времени, а также прошлых эпох, Вико рассматривал весьма критически. Мно­гое в этой истории он называл не иначе, как "национальным чван­ством" и "ученой спесью". В такой истории чересчур много сыновней любви к родине.

Современных ему историков Вико упрекал в приверженности букваль­ному пониманию документов. Он отвергал некритическое прочтение древних текстов. Вико называл "концептуальным анахронизмом" привычку распространять на прошлую историю представления и понятия, типичные для своего времени. Так, Вико был категорически против того, чтобы толковать документы древней римской истории в терминах "народ, царство, свобода" в современном зна­чении этих слов, без старого понимания того, что "народ" — это "пат­риции", а "царство" — это "тирания". По Вико: "Ничто не вытекает само собой из накопленной эрудиции".

Отталкиваясь от Платона и Тацита, Вико попытался создать концепцию идеальной истории, в которой государства, народы, нации восходят к своему зениту, а затем вступают в фазу декаданса (упадка). Цель Вико — соединить "потаенную мудрость" Платона и "практическую искушенность" Тацита в глобальном проекте бэконовской "универсальной республики ученых-литераторов", где "каждая наука помогает другой, и ни одна не мешает". К этому Вико добавлял своеобразный союз философии, как науки об истинном знании, с филологией, как наукой оточном знании.

Вико стремился к синтезу универсального и частного, абстракт­ного и конкретного, идеального и действительного. Для этого ему и понадобился союз философии и филологии. Философия без филологии пуста, а филология без философии слепа. Под таким союзом Вико понимал некую целостную — одну — науку. Вико интересует, с одной стороны, теоретическая система философии как целое, с другой — факты истории (от обычаев до гражданских институтов) взятые вместе.

Филология, в отрыве от философской теории, непонятна, что связано с огромным богатством смыслов, заключенных в документах. По Вико, нет фактов, лишенных теоретических предпосылок. Он стремится рекон­струировать теоретическую картину истории, основываясь на филологи­ческих исследованиях. Но фактографическое описание невозможно, или неполно, если оно не опирается на философское понятие истинного. Истинное — это идея, в отличие от факта как чего-то определенного. Истина (идея) и факт (определенность) взаимообратимы. Нет истины вне факта или истины без факта. Есть факт в истине и истина в факте. У Вико платоновский "человек, каким он должен быть" сливается с тацитовским "человеком, каков он стал в действительности". При этом: "Порядок идей должен соответствовать порядку вещей".

В "Новой науке" Вико перечисляет десять оснований, согласно ко­торым можно анализировать жизненный мир наций на почве науки. Он исходит из предпосылки о том, что человеческая история реализует некий "гражданский порядок". По Вико, в истории правит не случай, а факт. Факты, в свою очередь, определяются идеей. Вико говорит об "участии в вечной идее", которая сначала смутно, затем все более отчетливо заявляет о себе в росте цивилизации.

Другим фундаментальным принципом "новой науки" является положение: «Природа вещей такова, что они рождены определенным временем в характерной для него упряжке, поэтому они такие, а не другие». История, полагает Вико, не может и не должна рассматривать исторические факты независимо от человека, а человека вне исторических эффек­тов, виновником которых он стал.

Говоря об истинности и достоверности, Вико пишет: "Те, кто не знает истины вещей, стараются придерживаться достоверного: раз они не могут удовлетворить интеллект знанием, пусть, по крайней мере, воля опирается на сознание".

Новая наука начинает анализ с традиции. В традиции обнаруживается сплетение разумного с суевериями. Задачу филологии Вико как раз видел в том, чтобы очистить от всяких напластований скрытую в народной традиции истину. Для этого нужно быть очень вни­мательными при прочтении документов.

Филология нужна также для анализа языка. Вико говорил: «Широко распространенные выражения — свидетели более весомые, чем обычаи и нравы народов». Так, "вульгаризмы" ценны тем, что в них отложились примитивные, изначальные социальные формы жизни. "Язык нации лучше всего свидетельствует о самых первых временах мира". В этом контексте Вико формулирует идею ментального языкового простран­ства, общего для всех наций.

Ряд интересных соображений Вико высказывает, рассматривая человека как главного героя истории. Он говорит: "гражданский мир создан людьми, и они могут, поскольку должны, найти его начала в превращениях самого разума человеческого". По Вико, история такова, какой ее желали люди, с учетом имевшихся в их распоряжении условий и подручных средств. Человеческая воля, как ведущее начало, неопределенное по природе, лишь в действии проявляет себя, обретая свои очертания. Последнее говорит о том, что Вико понимал по­ложение дел, согласно которому человек создает институты, а те, в свою очередь, меняют создавшего их человека. Это касается и познания, ибо, как считал Вико, человеческая мысль меняет постепенно человеческую природу, развивая ее. Логика развития человека в этом отношении такова: сначала мы чувствуем безотчетно, потом с недоумением взираем на пережитые чувства, наконец, на закате жизни рефлектируем их ра­зумом чистым и беспристрастным.

В истории Вико различает три "возраста" 1) эпоху богов, 2) эпоху героев и
3) эпоху людей. На первой стадии (эпоха богов) преобла­дают грубые чувства, без развитого рефлективного плана. Предметы здесь интересуют примитивных людей не сами по себе, а потому, что могут нести страдания или удовольствия. Здесь момент субъективнос­ти минимален. На этой стадии по неспособности размышлять природное отождествляется с божественным. "Наука" этих людей — теология ("наука о языке богов"). То было время оракулов, провидцев, древнее которого мы ничего не знаем. При этом Вико сознает, что войти в образный мир древних народов, их умов, где не было ничего абстрактного, утонченного, духовного, сложно. Сращенность древних народов с чувствами, телами сделала, однако, возможным рождение гуманистической мысли с ее идеалом одухотворенной плоти.

Век героев — второй возраст человечества. Его характеризует преобладание фантазийного над рациональным. Здесь Вико отмечает наличие, наряду с фантастическими элементами, жестокости как нормы жизни (на примере "Илиады" Гомера). Это эпоха отроков по ментальности, полных сил и воображения, а также кипящих страстей.

Третий возраст истории — эпоха людей или "всепонимающего ра­зума". Здесь разум пришел, наконец, к выводу, что и плебеи, и знатные — одной человеческой природы, и те и другие могут войти в пространство цивилизации. В том же Риме схватка патрициев и плебеев тран­сформируется в диспут, риторику, наконец, философию.

История трех "веков" Вико отслеживает дорациональные зерна, которые в своем развитии превращаются в сложный мир логики и философии. Это путь созревания разума, который особенно отчетливо проявился в греческом полисе и философии Платона. Метафизика природы становится метафизикой разума, что и отражено в социальных религиозных и граж­данских институтах.

Особое место у Вико, как можно уже было видеть, занимает язык. Язык отражает все виды человеческой активности. Посредством языка улавливается единство «семьи человеческой». Грамотный филологический анализ приводит к пониманию внутренней логики изменения религиозных и гражданских институтов, показывая их в живом процессе.

Согласно Вико, язык не принимается волевым решением. Он медлен­но формируется под давлением насущных потребностей народа, проблем, подлежащих срочному решению.

По Вико, особенно важно исследовать этимологию языка: "Ум человеческий рождается вместе с чувством-потребностью увидеть себя самого как бы вне телесного, с немалыми усилиями рефлексивного плана". Это может помочь увидеть, как "невежественный" еще человек дает правило универсуму.

Вико выступает против трактовки иероглифов как созна­тельно создаваемого геометрического языка для сокрытия религиозных истин от непосвященных. Сначала, по Вико, языком вообще является жест. Изна­чально общение устанавливалось через движение. Далее, не умея созда­вать абстракции, древние люди как бы портретировали мир, вещи с помощью фантазии. Идеографический язык отражает естественные связи объектов, а не конвенциональные (по договоренности).

За языком жестов идет язык песни, который позже перерастает в речитатив и прозаический язык. Убежденный в том, что первые попытки рефлексии взрослеющей человеческой души были незрелыми и малооформленными, Вико считал поэзию адекватной формой выражения дологического и алогичного познания. Поэзия — это не изобретение утонченных умов, не потаенная мудрость, но, скорее, непосредственно выраженная форма коллективного сознания.

Три века, три эпохи истории соотносятся с тремя же формами языка. Язык Богов артикулирован минимально, это немое время. Язык героев наполовину нем, наполовину артикулирован. Язык людей, язык разума, максимально членоразделен и искусен, минимально нем. При этом Вико отмечает: "Как море принимает в себя мягкие воды рек", так и более зрелый язык поглощает уже бытующие наречия, втягивает их силой своего течения.

С поэзией, по мнению Вико, гармонирует миф. Мифы правдиво и то­чно рассказывают о нравах далеких времен. Не имея логических абстракций, наши предки умели передавать свой опыт через "фантасти­ческие универсалии". Мифы можно считать естественным выражением метафизических понятий. Риторические формы мифов доносят до нас свой особый стиль мышления. В том, что многим современникам Вико виделось как причуды варваров, он обнаруживал усилия предков выразить определенные идеи в конкретном образе. Вико приз­навал автономность, определенную завершенность ранних культурных, культурно-языковых форм. Он исходил из того, что любая фаза истори­ческого развития, какой бы "примитивной" она не была, имеет свою "логику" и особое обаяние.

Вико рассматривает вопрос о соотношении Божественного и челове­ческого разума в истории. История — творение Божие и творе­ние человеческое. Вико отмежевывается от чудотворного провиденциа­лизма. Под Провидением Вико нанимает некий идеальный проект "веч­ной идеальной истории, поверх которого заметен исторический бег на­ций в их рождении, прогрессе, упадке и конце". Вико прибегает к божественному началу истории: "Ведь если бы примитивный человек был зверообразным, т.е. без догадки о назначенном смысле и конце, то социальные нормативные институты никогда бы и не возникли (у живот­ных и впрямь этого нет), а истории бы просто не было". И в эпоху богов, и в эпоху героев люди уже обладали неким спонтанным чувством "участия в истине". В противном случае оно никогда бы не переросло в себя сознающее познание. Поэзия как раз и выступает средством идеального соединения человека с Провидением.

Вико, в отличие от Бога-геометра Галилея, говорит о Боге-Провидце, связь человека с которым бесполезно искать в математике. Эта связь дана в истории. Поступки человека никогда не совпадают с его изначальными намерениями. Человек делает больше, чем понимает, и очень часто не понимает, что же он сделал. Теорию Провидения Вико можно понимать как теорию некоего предела человеческого сознания.

В истории случаются падения целых народов, из развитого состояния в дикое. Это происходит, когда разум, опьяненный своими достижениями, впадает во власть абстракций. Окостене­лый, превзойдя самого себя в софистических ухищрениях, разум утрачи­вает связь с незамутненным источником знания, чувствами и фантази­ей — самыми живыми участниками "идеального проекта". Утра­та символической связи с миром прошлого, а значит, с живыми истоками жизни и мышления, ведет к полной атрофии вдохновения, свойствен­ного идеальному миру.

"Истинная антропология(выделено нами — СХ) — это комбинация филологии и литературной культуры в целом, она в изучении структуры языков, сис­темы мифов и символической активности, подпитывающей их". Скептику Бейлю Вико напоминает: "пусть посмотрит Бейль, действительно ли мо­гут существовать в мире науки без всякого знания о Боге".