IV. БХАГАВАДГИТА — ЖЕМЧУЖИНА МАХАБХАРАТЫ

Бхагавадгита («Песнь Господа») — древнейшее из дошедших до нас свидетельств вишнуизма, религиозной традиции поклонения Божественному в образе Вишну, особенно в его воплощении как Кришна. Эта традиция, уходящая своими корнями в ведийскую эпоху, получила развитие в шестом веке до н. э. на территории современной Матхуры и оттуда распространилась по всему Индийскому полуострову. Сегодня вишнуизм — одна из пяти великих религиозных традиций Индии, где остальными четырьмя являются шиваизм (поклонение Шиве), шактизм (поклонение Шакти, женскому творческому началу Божественного), секта ганапатьев (поклонение слоноголовому божеству Ганеше, или Ганапати) и секта сауров (поклонение солярному божеству Сурье).

Бхагавадгита, или просто Гита («Песнь»), входит в состав Махабхараты, образуя главы 13–40 шестой книги и включая в целом 700 стихов. Один вариант Гиты, обнаруженный в Кашмире, содержит "44 строф. Но существует также балийская версия Гиты, включающая лишь 86 строф, а найденная в Фаррукхабаде рукопись имеет всего-навсего 84 стиха. Немало ученых утверждает, что вначале Гита была самостоятельным текстом, который позднее был включен в сослав эпоса. Другие справедливо отмечают заметную связность в повествовании между Гитой и остальной частью Махабхараты. На основе некоторых выявленных несоответствий в дошедшем тексте некоторые ученые пытаются восстановить оригинал. Так, немецкий ученый Рихард Гарбе получил текст, содержащий 630 стихов, тогда как его ученик Рудольф Отто ограничился вообще 133 строфами [306]. Американский исследователь йоги Фулгенда Синха (Phulgenda Sinha) полагает, что он выявил 84 стиха исходной Гиты, полностью исключая все стихи, относящиеся к тому, что, по его мнению, представляет религиозное учение [307].

Датировка Гиты неясна. Обычно ее относят к третьему веку до н. э., хотя некоторые ученые называют и более ранние сроки, но есть и такие, которые ошибочно считают ее произведением послехристианской эпохи. Я согласен с выводами индийского ученого К. Н. Упадхьяи (Upadhyaya), который после некоторого изучения всевозможных доводов отнес Гиту к периоду с пятого по четвертый век до н. э. [308]. Однако, скорее всего, стихи время от времени добавлялись, хотя представляется сомнительным, чтобы вставки можно выявить с какой-нибудь долей уверенности. Исходная «Песнь», по всей видимости, была поведана Кришной на поле брани куру-кшетра за две тысячи лег до Будды.

Одно можно с уверенностью утверждать — Гита пользуется огромной популярностью среди индусов на протяжении бесчисленного числа поколений. Эту известность немногими словами выразил Махатма Ганди: «Я нахожу утешение в Бхагавадгите, которого мне недостает даже в Нагорной проповеди… Этим я обязан учениям Бхагавадгиты » [309]. Гита, чей английский перевод стал доступен с 1785 года усилиями Чарлза Уилкинса [1749–1836], также вдохновляла многих известных представителей Запада, включая философа Георга Фридриха Гегеля, Артура Шопенгауэра и Иоганна Готфрида Гердера; индолога-философа Пауля Дейссена; и философа-путешественника Германа фон Кейзерлинга; языковеда Вильгельма фон Гумбольдта; писателей Уолта Уитмена, Олдоса Хаксли и Кристофера Ишервуда; а также эзотериков Рудольфа Штайнера (основателя антропософии) и Анни Безант (г лаву теософского общества). Немецкий санскритолог и первопроходец в изучении йоги Я. В. Хауер выразил чувства многих этих людей, когда писал:

Гита дарует нам не только глубокое прозрение, которое непреложно для всех времен и всякой религиозной жизни… Здесь явлен дух, который сопричастен нашему с вами духу [310].

Бхагавадгита представляет собой беседу между воплощением бога Кришны и его воспитанником царевичем Арджуной, которая состоялась на поле брани Куру (курукшетра) в долине Ганга близ современного Дели. Эта бессмертная беседа является апогеем эпического повествования. Ее важность для изучающего йогу очевидна, поскольку ее следует рассматривать как первое вполне законченное сочинение по йоге. Действительно, Гита говорит о себе как — Йога-шастре, иначе йогическом учении, возрождающем древние истины.

В историческом плане Бхагавадгиту можно воспринимать как грандиозное усилие по объединению различных течений духовной мысли, преобладавших в индуизме в эпическую эпоху. Она оказывается посредником между жертвенной обрядностью ортодоксального жречества и такими новаторскими учениями, которые мы встречаем в эзотерических представлениях ранних Упанишад , а также в традициях буддизма и джайнизма. Олдос Хаксли в своем введении к переводу Гиты Свами Прабхавананды и Кристофера Ишервуда назвал это старинное произведение «возможно, наиболее систематическим изложением Вечной Философии» [311].

Мистический активизм

Гиты

Центральная идея песни Господа Кришны — равновесие общепринятой религиозной и нравственной деятельности и всемирских подвижнических целей. Суть активистского учения Кришны выражена в следующем стихе:

От привязанностей свободен,

В йоге стоек, свершай деянья,

Уравняв неудачу с удачей: Эта ровность (саттва) зовется йогой, Дханамджая [312]. (2.48)

Чтобы обрести мир и просветление — так проповедует Кришна — нет нужды оставлять мир или свои обязанности, даже если они заставляют идти сражаться. Отрешение (санньяса ) от действия хорошо само по себе, но лучше все же отрешение в действии. Таков индуистский идеал «бездеятельного действия» или бездействия в действии (найшкармья-карман), составляющий основу карма-йоги. Жизнь в миру и духовная жизнь в своей основе не враждебны друг другу; их можно и должно взращивать одновременно. Такова суть цельной, или единой, жизни.

Три природой (пракрити) рожденные гуны (качества)

Понуждают всех тварей к деяньям. Потому — человек ни мгновенья В недеяньи пребыть не сможет. (3.5)

Подчинивший лишь органы действий. Если в сердце своем продолжает Чувств объектами услаждаться, — Я его назову лицемером. (3.6)

Если муж, обуздав сердцем чувства. Начинает за чем карма-йогу, Упражняя все органы действий, Непривязанный, он — превосходен.

(3.7)

Совершая неизбежное действие, Оно лучше бездействия, Партха: Ведь и тело твое погибнет, Коль от действий (карья)

ты отрешишься. (3.8)

Кроме действий,

что лишь ради жертвы, Этот мир цепью действий скован: Потому — ради жертвы действуй, Все привязанности покинув. (3.9)

Кришна указывает на себя как пример просвещенной деятельности:

В трех мирах отыскать невозможно Ничего, что свершить бы Я должен, Ничего, чем бы не обладал Я, — Все же в действии Я пребываю. (3.22)

Если б Я не вращал, Арджуна, Колесо своих дел прилежно — По пути Моему бы тотчас Устремились повсюду люди. (3.23)

Стоит Мне устраниться от действий — Все три мира, Партха, погибнут! Так Я стал бы причиной смуты И губителем этой вселенной. (3.24)

Точно так же как муж заблудший Поступает, действием скован, — Непривязан, пусть действует мудрый, Укрепляя миров целокупность. (3.25)

Весь секрет заключен в человеческом уме как первичном источнике всякого действия. Если ум чист, лишен привязанности к деяниям, его нельзя ими загрязнить, даже когда их совершаешь. Только привязанность, а не действие как таковое, приводит в движение закон нравственного воздаяния (или кармы), вследствие которого человек оказывается привязан к колесу бытия посредством новых перевоплощений. Ум, который отполирован словно зеркало, полностью лишенный всякого следа привязанности, без всякого изъяна, видит вещи такими, каковы они есть на самом деле. И что они действительно являются Божественным Я. Совершенный йогин всегда наслаждается подобным божественным видением:

Свою душу очистивший йогой И повсюду единое зрящий, Он себя в тварях всюду видит, Твари все он в себе созерцает. (6.29)

Видение одинаковости всех вещей и тварей — плод полной непривязанности. Непривязанность это по сути занятие позиции запредельного Я, вечного свидетеля всех процессов и прозревания заблуждения бытия себя как действующего субъекта, иначе это. Тем не менее деяния следует продолжать осуществлять.

Действия должны совершаться не только в духе бескорыстия, или непривязанное™, они еще нравственно должны быть безупречны и оправданны. Такой взгляд не всегда находит достаточное отражение в западных толкованиях Гиты. Если бы действие зависело сугубо от умонастроения человека, это служило бы самым лучшим оправданием безнравственного поведения. Бхагавадгита не утверждает подобного рода субъективизм. Чтобы действие было «цельным» (критсна ), или благоразумным, оно должно нести в себе две вещи: субъективную чистоту (то есть непривязанность) и объективную рассудительность (то есть нравственную правоту). Внешний фактор нравственной правоты или ошибочности определяется традиционными моральными ценностями и преобладающими нормами поведения, а также растущим пониманием правильности и ошибочности посредством упражнения в йоге. Гита возводится на этических основаниях Махабхараты. Сам эпос, с одной стороны, представляет собой грандиозную попытку ухватить природу того, что законно (дхарма) и что незаконно (адхарма). Это отражается в следующих строфах Гиты:

Что есть действие, что есть недействие?

Даже мудрые здесь в сомненьи.

Я тебе возвещу знанье действий:

Знаньем этим свой грех одолеешь. (4.16)

Размышляй же о смысле действия

(карман)!

Также в суть многодействия

(викарман) вникни!

Размышляй и о смысле недействия

(акарман)\

Сущность действий исполнена тайны.

(4.17)

Кто недействие видит в действии,

Кто в недействии действие видит -

Средь людей тот поистине мудрый,

Предписанья [сполна (критсна)]

исполнивший йогин. (4.18)

Война, в которую Арджуна был вовлечен по мудрому совету воплощенного бога Кришны, велась в интересах поддержания высшего нравственного порядка. Кауравы были властолюбивыми и развратными правителями, узурпировавшими трон. Миролюбивых Пандавов, напротив, заботило благополучие народа. Гита живописует муки Арджуны, связанные с участием в войне, даже несмотря на ее справедливый и законный характер. Видя своих двоюродных братьев и прежних наставников, выстроившихся на противоположном конце поля брани, он был уже готов бросить лук и отказаться от своих притязаний на власть, но Господь Кришна стал наставлять его совершенно иному. Его йогическое учение находится по ту сторону миролюбия, пацифизма и воинственности, милитаризма, равно как и просто выполнения своего долга, с одной стороны, и пренебрежения им, с другой. Ведь в конечном счете богочеловек Кришна рассчитывает на то, что его последователь выйдет за рамки этического мира. Он так восклицает, давая торжественное обещание:

Невзирая на прочие дхармы,

Лишь ко Мне иди за спасеньем!

Не скорби: Я тебя избавлю

От грехов твоих, всех без остатка.

(18.66)

В сердце всех существ пребывает

Их опора — великий Владыка;

Он вращает их майей [то есть силой]

своею,

Как колеса в послушной машине

(янтра). (18.61)

Только в Нем ищи утешенья Всей душою своей, сын Кунти: Его милостью ты достигнешь Высшей цели, умиротворенья. (18.62)

Бхакт Мой! Будь лишь во Мне

всем сердцем! Жертвуй Мне! Только мне поклоняйся! Так ко Мне ты придешь,

Мой любимый, Я тебе обещаю неложно. (18.65)

В Бхагавадгите йога еще не представлена систематически, как в последующих Майтраяния-упанишаде и Йога-сутре, но все основополагающие элементы самого пути уже здесь наличествуют. Для Кришны йогическая работа состоит главным образом в полной переориентации повседневной человеческой жизни на конечное Сущее. Все, что делается, должно делаться, сообразуясь с Божественным. Вся жизнь человека должна стать непрерывной йогой. Видя во всем присутствие Божественного и отбрасывая все мирские привязанности, йогины очищают свою жизнь и больше не пытаются ее избегать. Со своим разумом, сосредоточенным на Всевышнем, они деятельны в мире, ведомые незамутненным желанием способствовать благу всех существ. Таков широко известный индуистский идеал локасанграхи, буквально означающий «сближение с миром».

Трудно дать такой йоге соответствующее определение. Это не только джняна- и карма-йога, но еще и бхакти-йога. Она старается охватить все стороны человеческого бытия и затем вовлечь его в великое предприятие по достижению просветления в этой самой жизни. Поэтому путь Кришны лучше всего можно было бы охарактеризовать как некий род ранней «интегральной йоги» (пурна-йога).

Этический активизм Бхагавадгиты зиждется на панентеической метафизике: все существует или возникает в Боге, тогда как сам Бог превосходит все. Вседержитель, Вишну (в образе Кришны), предстает и как конечный источник всего сущего и как проявленная вселенная в ее полном многообразии. Вишну воплощает в себе наряду с Сущим и Становление. Господь Кришна, воплощенный Бог, говорит:

Мною весь этот мир пронизан, Но не явлен миру Мой образ: Все живое во Мне существует, Но я, Партха, не в нем пребываю. (9.4)

Впрочем, и не во Мне все живое: Такова моя дивная йога. К жизни всех вызывает Мой Атман, Он несет их; но знай — не в них Он.

(9.5)

Вишну оказывается всеохватывающим Целым (пурна ), Одним и Многим. Поскольку Божественное присутствует везде и во всем, мы не должны отвергать мир для поисков Вишну, но нуждаемся лишь во взращивании своей высшей мудрости (буддхи), ока гносиса (джняна-сакшус), чтобы постичь повсеместное Сущее-в-Становлении.

Бхагавадгите знакомы два вида избавления, которые более точно описываются как две последовательные ступени завершенности. Первый уровень освобождения, именуемый брахма-нирвана — успокоение в земных пределах. Здесь йогины преодолевают пространственно-временной континуум и пребывают в своей сущностной природе. Но данное состояние лишено всепоглощающей любви, и божественный Кришна остается скрытым от них. Высшая Личность познается лишь в высшей форме освобождения, когда йогины пробуждаются в Боге.

Только тот, кто, отбросив желанья, Пребывает без вожделений, Без стяжаний, без самости, Партха, — Этот муж покой обретает. (2.71)

Это — Брахмана состоянье, Кто достиг его — тот не погибнет; Пребывая в нем даже в час смерти, Входят йогины в Брахманирвану. (2.72)

Кто внутри обретает радость, Кто внутри видит свет и счастье — Этот Брахманом ставший йогин Достигает Брахманирваны. (5.24)

Так свое победивший сердце, Постоянно себя упражняя, Достигает умиротворенья И нирваны, во мне пребывая. (6.15)

Кто меня сущим в теле всех тварей Почитает, в единство поверив, Этот йогин, где бы он ни был, Лишь во Мне пребывает, Арджуна.

(6.31)

Любовь (бхакти) — ключевой элемент в учении Кришны. В ограниченном плане бытия это самый надежный механизм, посредством которого йогины-ревнители соединяют себя с Божественной Личностью и тем самым обретают ее ми

лость. На конечном уровне бытия любовь предстает истинной природой освобожденного состояния. Поэтому Кришна и говорит:

Но и йогинов тот превосходит, Кто, па Мне всей своею душою

Утвердившись, исполненный веры, Почитает Меня с любовью. (6.47)

Как мы можем понять запредельную любовь, которой сопричастен освободившийся йогин ? Тем не менее я предложил следующий ответ:

Любовь, которая вечно пребывает между Богом и Я-частицами, что пробудились к Его присутствию, являет одно из несказанных созидательных проявлений Божественного: общения Целого с Собой. Рассудочный ум оказывается бессилен перед этим противоречием. Ему не удается удержаться в том мире, где сняты все противоречия. Окончательной проверкой должен стать непосредственный опыт. Эта запредельная любовь (парабхакти) — неотъемлемая часть Бога и может быть полностью познана только в Боге и через Бога. Эта любовь необусловлена и беспредметна [313].

Учение Гиты о вечной любви, которая (про)истекает от Божественной Личности к верующему и всему творению, — одно из самых грандиозных нововведений в истории индийской религиозности. Йога, преподанная Кришной, аватарой (воплощением божественного в мире), зарядила индуизм редкой по силе эмоциональностью, которая до той поры отсутствовала в аскетических усилиях индуистских провидцев и мудрецов. Неожиданно духовный провидец оказался наделен способностью общаться с Божественным сугубо лично, сердцем, а не просто упражняя силу воли. На самом деле таково было и учение древневедийских риши, но его постепенно оттеснила традиция суровой аскезы (тапас ), как внутри, так и вне правоверного брахманского жречества. Гита в действительности представляет Кришну не столько новатором, сколько воскресителем утраченных древних учений. Следы подобного учения можно отыскать в ранних Упанишадах, но вместе с Гитой проповедь поклонения Богу вошла в народное сознание и стала средством претворения простых духовных чаяний неисчислимых миллионов людей.

Первоисточник 10 БХАГАВАДГИТА (ИЗБРАННОЕ)

Ввиду большого количества переводов Бхагавадгиты я воздержался от полного представления всей поэмы. Однако было решено включить перевод знаменитой одиннадцатой главы, где Господь Кришна открывает своему последователю Арджуне собственную трансцендентную природу. Данная глава оказывается кульминацией всего повествования, а видение Арджуной Кришны как воплощения Божественного — высшей точкой духовного пути, преподанного Кришной. Само видение предстает классическим описанием мистического состояния единения, в котором сосуществуют вечно все вещи, — состояния, крайне обескураживающего для непросветленного ума. Неготовый к самооткровению Кришны Арджуна, хоть и просил об этом, не в состоянии долго вынести видение явленного единства и просит Кришну принять свой обычный человеческий облик. Это не просто поэтическая метафора, позволяющая сочинителю закончить метафизический диалог между божественным наставником и человеческим учеником, но еще и классическое утверждение естественного

процесса возвращения из сверхъестественного мистического прозрения к обычной жизни, которая зиждется на чувственных восприятиях.

Для ясности текста я должен добавить, что Кришна обращается к Арджуне как Пандаве («Сын Панду»), Партхе («Сын Притхи [то есть Кунти]»), Бхарате («Потомок Бхараты»), Дханамджае («Завоеватель богатств») и Гудакеше («С собранными в пучок волосами»). Арджуна, в свою очередь, величает Кришну почтительными именами наподобие Пурушотамы («Высочайший муж»), Хришикеши («Со вздыбившимися от исступления волосами») и Говинды («Главный пастух», где го «корова» означает духовные сокровища).

Арджуна сказал:

Высочайшую дивную тайну, именуемую «адхьятман», Ты из милости мне поведал, тем рассеяв мое ослепленье. (1)

От Тебя ведь, о лотосоокий, я обрел совершенное знанье о рожденье существ и смерти, о бессмертном Твоем величье (махатмья). (2)

Ты таков, о Владыка великий, как Ты сам мне сегодня поведал. Но теперь, Пурушоттама, дай мне лик Твой царственный въяве увидеть. (3)

Если Ты, Господин, полагаешь,

что его лицезреть я способен,

то тогда, о Владыка йоги,

покажи мне свой облик бессмертный. (4)

Благой Господь сказал:

Хорошо! Так смотри же, сын Притхи, Мои тысячевидные формы: дивным красок многообразьем и цветов они здесь воссияют. (5)

Посмотри! Во Мне адитьи, васу, рудры, ашвины, также маруты, чудеса многочудные, прежде недоступные зрению смертных [314]. (6)

Неподвижный и движимый мир весь в этом теле сейчас будет явлен; все, о чем только, Партха, помыслишь, ты во Мне лицезреть это сможешь. (7)

Но своим человеческим оком ты увидеть Меня не способен: Я дарю тебе новое зренье властью йоги Моей чудесной. (8)

Санджая [повествователь беседы между Кришной и Арджуной] сказал:

Так сказал. А затем этот Хари, этот йоги великий Владыка, высочайший свой царственный облик показал изумленному Партхе. (9)

Глаз бессчетных зрачками глядел Он, уст бессчетных губами шептал Он, форм невиданных и украшений и оружий бессчетность являл Он. (10)

Сонмом дивных уборов сверкал Он, ароматами благоухал Он; беспредельный Господь всюдуликий, бог богов, чудеса все вмещал Он. (11)

Если тысячи солнц свет ужасный в небесах запылает разом — это будет всего лишь подобье светозарного лика махатмы. (12)

Как бы собранный вдруг воедино целый мир, всех существ бесконечность пред собою тогда увидел в теле бога богов сын Панду. (13)

И тогда изумленный (висмайя ) Арджуна, божеству поклонившись всем телом, руки вместе сложив (анджали) [315], промолвил, ощущая восторга трепет: (14)

Арджуна сказал:

Вижу богов я в Твоем, Боже, теле,

вижу существ разновидные толпы,

вижу на лотосе Брахму-владыку,

вижу провидцев, божественных змиев (урага). (15)

Многоутробного, и многорукого, и многоликого, и многоглазого — вижу Я мир весь в Тебе, Вишварупа! Нет ни конца у Тебя, ни начала. (16)

Диск с булавою подняв, о безмерный, Ты, труднозримый, в короне сияешь, блеск Ты, сияние, жара лавина, ярость огня, всепаляшее солнце. (17)

Ты — цель познанья, Ты — вечность бессмертья, Ты — высочайшая мира обитель! Ты — вечной Дхармы хранитель нетленный (авьяя)! Ты — вечносущий Пуруша! — так знаю. (18)

Ты — без начала, конца, середины, очи Твои — словно месяц и солнце; ярого пламени мощью безмерной лик Твой вселенную испепеляет. (19)

Все, что ни есть меж землею и небом, страны все света — собою Ты обнял; видя невиданный облик Твой страшный, в ужасе, Боже, трепещут три мира. (20)

Вижу: в Тебя богов толпы вступают, славят и кланяются исступленно. «Слава! О, слава!» — взывают провидцы, си дохи Тебя без конца песнословят. (21)

Рудры и адитьи, васу и садхьи, ашвины, предки, маруты, все-боги, тучи гандхарвов, асуров и якшей — все на Тебя изумленно взирают [316]. (22)

Образ ужасен Твой тысячеликий, тысячерукий, бесчисленноглазый; страшно сверкают клыки в Твоей пасти. Видя Тебя, все трепещет; я тоже. (23)

Пасти оскалив, глазами пылая,

Ты головой упираешься в небо;

вижу Тебя — и дрожит во мне сердце (антар-атман;,

стойкость, спокойствие (шама) прочь отлетают. (24)

Словно костры ненасытного времени, пасти Твои, Твои челюсти страшные; жутко мне; стороны света смешались; сжалься, о мира Владыка! Помилуй! (25)

Вот они все — сыновья Дхритараштры, Бхишма, и Дрона, и тот сын возницы, прочих царей вереницы, героев, и предводители воинов наших — (26)

внутрь Твоей пасти, оскаленной страшно, словно спеша, друг за другом вступают; многие там меж клыками застряли — головы их размозженные вижу. (27)

И словно к морю бегут неустанно реки, ручьи, иной цели не зная, так мира смертного эти герои (вира) к пасти чудовищной шаг устремляют. (28)

Как мошкара летним вечером в спешке лезет в огонь себе на погибель, — так, погибая, все твари стремятся в пасти Твои, нетерпеньем влекомы. (29)

Ты их, облизывая, пожираешь огненной пастью — весь люд этот разом. Переполняя сияньем три мира, Вишну! — лучи Твоей славы пылают. (30)

Кто Ты? — поведай, о ликом ужасный! Слава Тебе, высший Боже! Помилуй! О изначальный! Изведать хочу я,

что совершить (правритти; Ты намерен — скажи мне! (31)

Благой Господь сказал:

Время (кала) Я — мира извечный губитель. Весь этот люд Я решил уничтожить. В битву ты вступишь иль битву покинешь, воинам этим пощады не будет. (32)

Так поднимайся! Добудь себе славу! Царством, врагов перебив, наслаждайся! Их ведь заранее всех поразил Я:

будь лишь оружьем (нимитта) Моим, славный лучник! [317](33)

Дрону, и Бхишму, и Карну, сын Притхи, и Джаядратху — бойцов превосходных — ты не колеблясь убей, Мной убитых! С ними сразись! Ты их всех одолеешь. (34)

Санджая сказал:

Слово Кешавы услышав, Арджуна, руки в поклоне (анджали) сложив, заикаясь, «Радуйся!» — молвил; и вновь, поклонившись, с дрожью и робостью Кришне сказал он: (35)

Арджуна сказал:

Праведно, Кришна, Тебя восхваляя,

мир этот радуется и ликует;

ракшасы прочь убегают в испуге,

толпы же сиддхов Тебя славословят [318]. (36)

Как же, Великий, Тебя им не славить?

Ты выше Брахмы — творец изначальный (ади-картри)!

Мира обитель! Безмерный Владыка!

Ты — всё: суть (сат), не-суть (асат), и то, что за ними. (37)

Ты — первобог (адидэва;, изначальный Пуруша! Мира Ты — высший оплот и обитель! Ты — знанье, знающий, свет высочайший! Мир пронизал ты, бесчисленноликий! (38)

Ты — Ваю, Яма! Ты — Агни, Варуна!

Ты — Древний Предок! Праджапати [319]! Месяц!

Слава! Хвала Тебе тысячекратно!

Снова и снова: Хвала Тебе! Слава! (39)

Славлю, хвалю Тебя — спереди, сзади! Слава Тебе отовсюду, Всебоже! Ты — бесконечная сила и доблесть (викрама)/ Всем обладаешь, поэтому всё — Ты! (40)

Если Тебе, как приятелю, дерзко

крикнул бывало: «Эй, Кришна! Эй, друже!»,

не разумея Твоей этой славы,

если с Тобою был груб, иль небрежен, (41)

или в насмешку Тебя не почтил я — сидя, обедая иль развлекаясь, наедине иль в присутствии многих, — о Непомерный! Прости мне все это! (42)

Ты ведь отец всех вещей и всех тварей, этого мира великий учитель. Нет Тебе равных — и кто ж превосходит во всех мирах трех Тебя, Безграничный! (43)

И потому — пред Тобою простершись, я умоляю. Владыка всехвальный: милостив будь ко мне! Другом явись мне, или отцом, иль наперсником милым. (44)

Видя сокрытое прежде — ликую, страхом, однако, исполнено сердце; прежний свой облик, Кришна, яви мне! Смилуйся, Боже, вместилище мира! (45)

Вновь покажи мне Себя, как и прежде — с диском в руке, с булавою, с короной; Образ вселенной! О тысячерукий! Четырехрукий свой облик яви мне! (46)

Благой Господь сказал:

О мой возлюбленный! Высшую форму здесь я Тебе показал силой йоги; прежде никто не видал Вишварупу: свет ее, знай, изначальный, безмерный. (47)

Жертвы, дары, повторение Веды, тапас суровый, свершенье обрядов (крия,) все ж недостаточны, чтоб Меня видеть в облике том, что тебе здесь был явлен. (48)

Этот Мой образ ужасный увидев, страх (бхи) побори, не смущайся душою! Сердцем будь радостен, облик Мой прежний перед собою опять созерцая. (49)

Санджая сказал:

Так Арджуне сказав, свой обычный вновь явил ему Кришна облик; став приятным на вид, Великий перепуганного успокоил. (50)

Арджуна сказал:

Человеческий этот, кроткий увидав Твой, Джанардана [320], облик, я тотчас становлюсь сам собою — исступленье мое проходит. (51)

Благой Господь сказал:

Труднозримую форму эту — ту, которую ты здесь увидел, — даже боги ее непрестанно созерцать пред собою желают. (52)

Но ни Ведами, ни дарами, ни аскезой, ни жертв приношеньем невозможно Мой облик увидеть, тебе явленный ныне, Арджуна. (53)

Только высшее благоговенье здесь Меня обрести позволяет

в этом облике высшем, сын Притхи (Парамтапа [321]), и познать, и увидеть по сути. (54)

Делай всё, лишь ко Мне устремляясь! Возлюби Меня, путы отбросив! Отрешись от вражды ко всем тварям! так ко Мне ты придешь, Арджуна. (55)