Понятие гносеологического принципа
И если труба будет издавать неопределенный звук, кто станет готовиться к сражению?
Ап. Павел. Первое послание
к коринфянам, XIV, 8.
Проще всего, конечно, было бы сказать, что единственным релевантным гносеологическим основанием, допускаемым теорией систем, является "принцип системности", согласно которому принимается что-нибудь вроде следующих соображений: "...Материя вообще проявляется в форме систем. Системность – атрибутивное свойство материи. Можно согласиться с определением системы как формы существования материи". (А далее это атрибутивное свойство распространяется и на теоретико-познавательную область – утверждается, что не только материя, но "... и теория, и практическая деятельность человека системны") [2, С.41, 250]. Аналогичную трактовку принципа можно найти в [116] и др.
Пример противоположного рода – стремление определить гносеологические принципы, не выходя за пределы самой теории систем. Рихард Маттессич, известный венский системолог, автор "эпистемоэкономики" – дисциплины, которая по замыслу автора должна выявлять "ценность разных систем информации
и поиск оптимальных и квазиоптмальных систем, пригодных для конкретных задач" [323, Р. 252],– в качестве гносеологических принципов своей системологической концепции указывает пять положений (своеобразные "панча шила" – А.Ц.), которые, по мнению автора, имеют и "онтологические аналоги":
1)Принцип полярности, по которому "любая система предполагает контрсистему, в частном случае – "среду". (Автор полагает, что избавиться от этой оппозиции невозможно, а все попытки это сделать ведут или к распаду системы, или к возникновению новой, у которой опять-таки будет контрсистема);
2)Принцип периодичности: "Все системы изменяются, причем периодически, а причина этого может находится как внутри самой системы, так и вне ее";
3)Принцип организации: "При возникновении у системы образуется такая организация, которая позволяет системе проявлять порядок и свойства, отсутствующие у любого из ее компонентов";
4)Принцип нормативного выбора, согласно которому "возникновение систем всегда сопряжено с выбором из возможных альтернатив, осуществляемым на основе норм и предпочтений";
5)Принцип информации: "Нормы, присущие самой системе, являются для нее постоянным источником информации, а нормы, навязанные системе извне, – временным. Информация определяет поведение системы" [323, P. 307–315].
Могут ли столь разные по степени конкретизации положения в одинаковой мере считаться "принципами"? Что такое принцип вообще,и гносеологический принцип, в частности?
В литературе по методологии научного познания понятие "принцип" рассматривается в одном ряду с понятием "закон" или даже субстратно отождествляется с ним. Например, Е.П.Никитин писал: "В “эмпирических” науках законы высшего уровня обычно называются “принципами”, низшего – “эмпирическими законами”" [143, С. 40].
Однако если "закону" посвящено несчетное количество работ, существуют более или менее общепринятые его дефиниции, предлагались классификации законов по различным основаниям, описаны формальные схемы законоподобных суждений и, вообще, редкий философский справочник обходится без соответствующей статьи, то вот понятию принципа "повезло" гораздо меньше.
И это не случайно: принципы, в отличие от законов, реже формулируются эксплицитно (иногда только обозначаются: "принцип развития", "принцип относительности", "принцип экономии мышления", "принцип непротивления злу насилием" и т.д.), принимаются как интуитивно ясные и само собой разумеющиеся утверждения. Чаще всего принципам следуют, вовсе их не упоминая. Но если все же на них обращают внимание, то не упускают случая отметить, что именно принцип определяет характер, назначение, функции того, в чем он усматриваются.
В тех же работах, которые в этом отношении можно считать исключением (в частности, [143], [156]), обсуждается не столько понятие принципа, сколько сразу более сложные проблемы онтологического и эпистемологического порядка: роль принципов в обосновании знания, значение принципов в определении критериев рациональности (проблема демаркации), возможность "крайних" основоположений ("первопринципов"), дилемма фундаментализма, утверждающего принципиальную обоснованность знания, и антифундаментализма, иерархия принципов, соотношение научных и вненаучных принципов и т.д.
Но нас интересует вопрос о том, какие элементы философского знания (или философской веры – здесь этот вопрос не обсуждается) могут, а какие не могут выполнять функцию принципов общей теории систем в ее параметрическом варианте, или, если угодно, наоборот: какие положения ПТС носят общий гносеологический характер. Без отчетливого ответа на данный вопрос не станет понятно, почему ни "принцип системности", ни принципы системологии Маттессича этой функции выполнять не могут. Имеется в виду именно тот аспект вопроса, на который когда-то переключил внимание исследователей Кант, предложивший вместо онтологических проблем обсудить структурные характеристики знания.
Какие же структурные признаки обычно относят к содержанию понятия "принцип"? Нет разногласий по поводу следующего: принцип всегда приписывается чему-то в качестве определенного, уже известного свойства (либо, определенного отношения; далее речь пойдет о свойстве, но аналогичные рассуждения могут быть построены и по поводу отношения). На ЯТО этот признак мог бы быть выражен формулой [(a*)]t] – "фиксированное свойство какой-то вещи".
Однако эта "какая-то вещь" никогда не выступает непосредственно вещью, принципы предписываются не собственно
вещам, а отношениям вещей: мы говорим о принципах устройства чего-то (теории, механизма, общественной организации), о принципах действия (например, о принципах творчества), о свойстве, которое выполняется на соответствии чего-то чему-то. Поэтому более точное представление о принципе должно выражаться формулой: [(([a(*a)])*)t].
Но и этого мало. Принцип, по общему признанию, это то, что требует всеобщности и принудитильности (необходимости) тех отношений, которым он предписывается. В науке этим требованиям отвечают, конечно, законы. Тогда, если некоторое суждение выражает закон, то принцип относительно данного суждения выступает тем ("высшим", "основополагающим") суждением (понятием), которое придает суждению, а значит, самому закону, определенный смысл. Это и имеют в виду, говоря, что принцип служит основанием закона.
К понятию закона часто добавляют и иные признаки – объективности, существенности, повторяемости, связывания явлений, и др. (См., например: [257, С. 194–195]). Иначе говоря, когда утверждается, что только такое отношение, которое обладает какими-то или всеми перечисленными свойствами, является законом, то это означает принятие соответствующих принципов (принципа объективности, принципа необходимости, принципа регулярности и т.д.).
Если, например, принимается принцип всеобщности (многие предпочитают его называть принципом универсальности) – ведь и в самом деле закон формулируется для любых вещей данного рода (произвольных вещей, обладающих свойством быть указанными вещами), – то об этом принципе можно иметь такое суждение (используем знак конкретной импликации Þ, который, напоминаем, читается как связка "есть"):
[(([ia(*iia)])*)t] Þ [(([ 
a(*[(A)iia])])*)t],
т.е. что определенность отношения каких-то вещей интересующего нас универсума есть определенность отношения любых вещей, обладающих свойством быть теми самыми, которые названы.
К принципу всеобщности можно добавить еще и принцип необходимости, согласно которому некоторого отношения произвольных вещей (оговоренного универсума) у этих вещей не
может не быть, т.е. отношения эти являются для данных вещей внутренними, или, как говорят, "естественными". Тогда консеквент предыдущей формулы следует расширить, добавив к нему связным списком утверждение о том, что самого наличия указанных вещей достаточно, чтобы отношение было реализовано:
...... Þ ...... · {iia ®[ a(* [(A)iia])]
По-видимому, нет надобности добавлять и другие из перечисленных признаков к понятию научного закона вообще – каким-то из них порой придают не столько структурный, сколько содержательный характер (признак объективности), какие-то являются частными (так, "связь" – частный случай "отношения" [248]), универсальность каких-то признаков сомнительна ("регулярности", например: если, как полагают, жизнь на Земле возникла закономерно, то есть ли гарантия, что она возникнет хотя бы еще раз?).
На самом-то деле при определении каждого конкретного закона к указанным признакам в составе принципа действительно добавляется связным списком что-то еще, но уже из интересующей исследователя области, скажем, идея сохранения вещества и энергии, идея той же регулярности, но применительно, допустим, к области классификации, как в периодическом законе Менделеева, понятие симметрии, идея развития и т.д. Нам же важно зафиксировать, следующее.
В ЯТО выражение (ia*)t ® (ia)t может быть выведено как теорема. Но тогда вполне поддается доказательству и тоже окажется теоремой выражение (([а(*ia)])*)t ® ([а(*ia)])t. Поскольку антецедент предполагается, а консеквент последнего суждения соответствует структуре определения понятия "система" (1), ссылаясь на modus ponens, можно теперь сказать, что приписывание принципа научным законам всегда означает представление соотносимых законом вещей в виде системы, а сам принцип выступает в этой системе концептом.
Точно такую же роль играют принципы относительно теории в целом, и данное обстоятельство не осталось скрытым от внимания методологов. "Концептуальное обоснование теории, – пишет А.А.Печенкин, – состоит в выявлении и уточнении исходных понятий и принципов этой теории. Критерием концептуальной обоснованности служит целостность образующейся теоретической системы" [156, С. 93].
Вообще говоря, так же используется понятие принципа и за пределами науки. Чем не принцип то, что было когда-то предложено Б. Окуджавой:
Вот так и ведется на нашем веку:
На каждый прилив – по отливу,
На каждого умного – по дураку.
Все поровну, все справедливо.
Но принцип такой дуракам не с руки... (И т.д.)
"Принцип Окуджавы", если к нему отнестись всерьез, чем-то сродни принципу "арифметической справедливости", столь сурово отвергнутому когда-то Платоном ("Государство") в пользу идеи "пропорциональной справедливости". Фактически, речь идет о том, что идея справедливости присоединяется к идеям универсальности и необходимости, образуя принцип. Затем, под него подбирается отношение арифметического равенства, которое реализуется на приливах – отливах, умных – дураках и т.п., а в итоге мы имеем законоподобное суждение житейской мудрости, которое вряд ли подлежит строгой проверке: а ну как окажется, что число людей на момент верификации будет нечетным, или мы не сможем договориться относительно критериев различения ума и глупости.
Действительно, принципы систематизируют не только научные теории, но и все вненаучные формы познания. "Если согласиться с нашим определением теории как системы познавательных универсальных положений (в случае науки – научных законов),– а иного пути для ее определения мы не видим, то следует признать, что подобные системы имеют место практически в любой форме познания" [143, С. 41].
Но с не меньшим основанием говорят об эстетических или нравственных принципах, о принципах обыденного сознания. Можно пойти еще дальше и вспомнить, к примеру, о принципах гражданского законодательства, о принципах обучения или о принципах работы механизмов, наконец. В древнегреческой натурфилософии принципы ("архе") относились непосредственно к бытию и тем самым им приписывалась "объективность". Позже, с XVI–XVII вв., principia essendi и principia cognoscendi были разведены, но всегда принцип выступает концептом системы, структура которой является всеобщей и внутренней для своего субстрата:
([([ia(*iia)]*)t])Принцип =df (t){t ® ([ia(*iia)])t ·
· {iia ® [ a(*[(A) a])]}} ................................... (3.1)
Сомнение может вызвать предписывание принципов не законам, а нормам – принципы нравственности, педагогики, юриспруденции. Действительно, как отмечал К.Поппер [169, С. 91–99], нормы, в отличие от законов, не носят характера жестких регулярностей, не бывают истинными или ложными, не открываются, а вводятся человеком, не объясняют фактов, а указывают ориентиры деятельности, допускают аксиологическую оценку. К этому можно добавить, что если научный закон предназначен для предсказаний (ретросказаний), то норма нет. Но имеет ли норма два выделенных нами признака – всеобщности и необходимости?
Несмотря на то, что никакой естественный закон не может быть нарушен, а любая норма, увы, нарушается (в противном случае она потеряла бы смысл), деонтические высказывания адресованы всем, кому они предназначены. Невозможно представить себе норму, созданную только для "некоторых", "каких-нибудь" людей ("Некоторые не должны убивать"? "Кое-кто не должен красть"?). Поэтому нормам предпосылается так или иначе понимаемый принцип справедливости, понимаемый как равенство всех участников коммуникации, или, по крайней мере, их равенство внутри заданных групп.
Признак необходимости обнаруживается аналогично. В реальной жизни функционирование любой нормы носит характер не внутреннего, а внешнего отношения, потому-то она и нарушаема. Однако системы норм говорят не о том, как реально действует объект их регуляции, а о том, каким он должен был бы быть в идеале. К тому же сами нормы ориентированы не на самосохранение, как, скажем, организмы, а, напротив, на самоликвидацию. Всякая норма "хочет" перестать быть нормой, а стать законом, т.е. таким отношением, которое определяется уже самой природой человека. Вот почему Моисей разгневался на евреев, когда спустившись в первый раз с горы Синай, обнаружил внешний характер установленных им социальных отношений. Десять заповедей были записаны на скрижалях, чтобы способствовать превращению внешнего и необязательного во внутреннее, вытекающее из самого естества нового человека. (Задача эта, вообще говоря, решаема – благодаря так называемому "реляционному коллапсу" – предполагаемой системной закономерности, согласно которой внешние
отношения взаимодействующих систем проявляют тенденцию стать для них внутренними – [235, С. 229-231]). Потому-то норма формулируется как закон и не обходится без принципов.
Вернемся к упомянутому "принципу системности": соответствует ли он понятию принципа? Провозглашение его рядом авторов, скорее всего, предназначалось лишь для того, чтобы открыть доступ широко используемому наукой и за ее пределами понятию системы в тщательно охраняемый "синклит" категорий диалектического материализма. В том виде, в каком данный принцип изложен, он не предполагает каких-либо отдельных теорий и законов, которым бы он предпосылался (во всяком случае, авторы ничего об этом не сообщают): не ясно, какие всеобщие и внутренние отношения могли бы ему соответствовать. Может быть он претендует на большее – на обоснование всех закономерностей сразу? Но это верный залог того, что для любой из теорий такой принцип окажется столь же приемлемым, сколь и неприемлемым. Предложенная в [2] экспликация данного принципа допускает множество интерпретаций. Например, ссылка на то, что системность есть атрибут каких угодно вещей позволяет думать, будто это свойство того же рода, как протяженность, присущая всякому физическому телу.
Если эту мысль выразить формально, ее ложность сразу станет очевидной. Утверждается, что любая вещь системна по своей природе, т.е. обладает внутренним свойством реализовать какое-то отношение, заданное в определенном смысле. Без дополнительных ограничений, которые могли бы быть наложены на данное суждение (но этого не сделано), оно выглядит так:
t, iA Þ [(iA){([a(* iA)])t}].
На первый взгляд может показаться, что это суждение соответствует определению (1). Но это не так. Одно дело определение, в котором утверждается, что любая вещь окажется системой, если на ней реализуется отношение с определенным свойством, и совсем другое дело принцип, требующий обнаружить всегда имеющееся в вещи свойство быть системой в заранее принятом (а произвол выбора ничем не ограничен) смысле. Например, можно думать, что любые вещи есть "комплексы взаимодействующих элементов". А можно – что на любых вещах выполняется "отношение со свойством самоорганизации" и т.д. Оказывается приемлемым любое понятие системы.
Ясно, что "принцип системности", в том виде, как он нами интерпретирован, не может служить адекватным основанием как параметрической, так и какой-либо иной системологической концепции (несмотря на явно выраженный философский характер) из-за своей крайней неотчетливости в смыслах (2.5) – (2.8).
Можно, конечно, строить догадки относительно того, что под именем "принципа системности" на самом деле выступает не то, что здесь отвергается, а нечто иное – например, принцип универсальности системного представления. Но последний, как мы увидим далее, имеет несколько модификаций, а главное, должен быть выражен языком, не допускающим столь произвольных интерпретаций.
Что же касается "гносеологических принципов" Маттессича, то им свойственны противоположные недостатки. Эти принципы приведены нами полностью для того, чтобы было очевидно следующее: ни один из них не выглядит собственно философско-гносеологическим. Уровень их общности не таков, чтобы они имели значение за пределами определенного класса систем – именно тех, для характеристики которых существенны параметры вариативности, опосредованности (отношением к "контрсистеме"), упорядоченности, детерминированности.
Но далеко не все системы, в том числе и в области научного знания, таковы. Достаточно попытаться поискать смысл этих принципов применительно к такой, например, системе знания, как евклидова геометрия: разве предполагает она некую "среду" и "периодические" изменения своего содержания? К анализу философских проблем эти принципы применимы ровно в той мере, в какой будут найдены системы с указанными характеристиками.
Представим себе, что эпистемоэкономика Маттессича не была создана. Сразу становится очевидным "зависание" данных принципов – они перестают быть основанием какой бы то ни было концепции. Существует, по-видимому, только одна теоретическая концепция, которая могла бы удовлетворить данным принципам, а именно та, с которой они, собственно говоря, совпадают: обобщенный вариант системологической теории принятия решений. Закономерностями этой теории оказываются принципы этой же теории.
Попытаемся выразить данный ход мысли автора формально. Если полагается, что закономерности теории совпадают с ее принципами (теория замкнута на саму себя), то можно, внеся
соответствующие изменения в (3.1), получить странный "принцип Маттессича":
([([а(*ia)]*)t])Принцип Маттессича =df (t){t ®
® ([t(*ia)])t · {ia ® [t(*[(A)ia])]}} ..................................... (3.2)
По сути дела речь идет о крайней степени отчетливости в смысле формул (2.5) и (2.6), а точнее говоря, о предельном, вырожденном случае ретро–R–уникальных систем, определенных нами в (2.10). Можно было бы назвать этот принцип "первосущностным" – в том смысле, как Аристотель говорил о первых сущностях, что они ни о чем другом не сказываются, фактически, характеризуют единичные, индивидуальные предметы: "Сущность, называемая так в самом основном, первом и безусловном смысле, – это та, которая не говорится ни о каком подлежащем и не находится ни в каком подлежащем, как, например, отдельный человек или отдельная лошадь" {2а 10-14} [8, С. 55].
Между прочим, представление о некоторой философской системе как о вещи, на которой выполняется только отношение, тождественное концепту, возможно. Такие первосущностные системы, действительно, имеют место в области познания, они характерны, в частности, для метафизики, понимаемой как учение о "первых причинах и началах" {981b 28}[9, С. 67]. Именно потому, что эти начала не имеют обоснования в других областях знания, любая концепция метафизики в своих основаниях теоретически замкнута на себя, строит себя по своим же принципам. В этом трудность построения метафизики (или "мудрости" по Аристотелю) как науки, трудность, известная, конечно, самому Аристотелю (См.:{997a–b} [9, С. 103–104]). Видимо, это имел в виду и М.Хайдеггер, когда говорил: "философию нельзя уловить и определить окольным путем и в качестве чего-то другого, чем она сама. Она требует, чтобы мы смотрели не в сторону от нее, но добывали ее из нее самой" [267, С. 329]. Вот почему все метафизические концепции сугубо индивидны, их с полным на то основанием называют именами их создателей.
Но науки не строятся на "принципах Маттессича". Прикладные теории используют в качестве принципов общие и необходимые утверждения наук фундаментальных, а последние не обходятся без философских принципов. Особенностью любого научного принципа является то, что он обосновывает не сам себя,
а какие-то иные отношения. С поправкой на это соображение определение (3.1) может принять такой ограниченный вид:
([([а(*iа)]*)t])Научный принцип =df (t){t ®
® ([ixt'(*а)])t · {iа ® [iX t'(*[(A) а])]}} ..................... (3.3)
Разумеется, наши определения "принципа" носят структурный характер. Когда дают содержательные экспликации, то обычно упоминают и другие признаки, например, общезначимость принципов, их внеопытный или, напротив, эмпирический характер, их тесную связь с верой, убеждением и пониманием и т.д.
Итак, именно принципы вида (3.3) могут служить принципами параметрической теории систем. По сути своей это гносеологические принципы – в той мере, в какой они применяются за пределами собственно теорий познания.
Чем, собственно говоря, отличается "гносеологический" принцип от "онтологического"? Провести четкую границу между ними вряд ли удастся. Нет такого принципа, относящегося к бытию, которому нельзя было бы придать теоретико-познавательного звучания. Принцип материальности или принцип дуализма, принцип единства мира или принцип развития, принцип детерминизма или принцип провиденциализма всегда могут быть истолкованы как определенные требования к построению соответствующей концепции или к организации процесса познания.
Обратное, кажется, нельзя утверждать с такой же уверенностью: целый ряд требований различных теорий познания как будто носит именно гносеологический характер, а их онотологизация представляется невозможной (принципы эмпиризма и рационализма, принцип фальсификации и проч.). Однако можно представить себе такую метафизику, где постулируется нечто вроде "третьего мира" К.Поппера, но отсутствует его "второй мир", – там любые гносеологические принципы зазвучат онтологически. А с другой стороны, в экзистенциализме и ряде других направлений, связанных с проблемой человека, вся онтология выводится из человеческого бытия, и в этом смысле все принципы опять-таки выглядят онтологическими.
По этой причине мы не станем придерживаться абсолютного разделения принципов на онтологические и гносеологические, но будем иметь в виду, что любой принцип, смысл которого далее уточняется, интересует нас именно в своей гносеологической функции.
Поскольку, как отмечено, в основу параметрической теории систем положены две тройки философских категорий ("вещи – отношения – свойства" и "определенное – неопределенное – произвольное"), ПТС опирается на два генеральных гносеологических принципа, касающихся смысла этих категорий. Каждый из них, не теряя своего общефилософского характера, может принимать формы принципов более частного вида, являющихся их конкретизацией.
Принципы, как мы увидим, не независимы друг от друга, и в этом может быть усмотрен круг в рассуждении. Но этот логический изъян, по-видимому, является неизбежным следствием указанной категориальной замкнутости всякой метафизики на саму себя. Не случайно философские категории, если не уходить слишком далеко от того смысла, который придавал им Аристотель, определяются друг через друга. То же, очевидно, свойственно и принципам.
Итак, обратимся к первому генеральному принципу.