Литературная деятельность Климента
В начале «Стромат» Климент в решительных выражениях защищает право писать, по крайней мере, для людей серьезных, и восстает против тех, которые препятствуют проповеднику истины подавать помощь потомству посредством своих сочинений (I, [1.J1.1—2), и сам развил довольно широкую литературную деятельность. Но только часть того, что написано было Климентом, сохранилось до настоящего времени. Литературное наследие александрийского учителя показывает в нем многостороннего писателя: он был апологет и полемист, догматист и моралист, экзегет и гомилет.
Между произведениями Климента главное место занимают три его сочинения: «Протрептик», «Педагог» и «Строматы».
1) «Протрептик» (Λόγος προτρβπτικδς προς "Ελληνας) — «Увещание к эллинам»[642](сохранилось в Cod. Parisinus 451, 914 г.), по форме и по содержанию принадлежит к апологетическим произведениям, однако превосходит рассмотренные нами как по композиции, так и по языку. Произведение состоит из 12 небблыиих глав и, соответственно надписанию, ставит своей задачей указанием на неразумность идолослужения и возвышенность христианской истины убедить язычников к принятию христианской веры, а вместе с тем утвердить в вере и колеблющихся христиан. Основная мысль произведения такая: божественное слово превосходнее эллинской философии, поэзии.и музыки и произвело истинную культуру, тогда как языческая религия неразумна и безнравственна. Эта мысль развивается по строго определенному и вполне выдержанному плану. Автор выходит из прекрасной греческой легенды об Амфионе, Арионе и Орфее, которые своими песнями строили города и укрощали диких зверей и дельфинов, и убеждает вместо этих мифических певцов языческих богов внимать новой песне, певцом и предметом которой является исшедшее от Сиона Слово — Христос; Он, как новый Арион, привлекает к себе все, оживляет и призывает к спасению (cap. 1). После этого вступления автор переходит к критике язычества: оракулов, мистерий, богов, которые смертны и имеют человеческое происхождение, культа, жертв и изображений (cap. 2-4); дает разбор философских систем и учения поэтов, поскольку они стремятся разрешить вопрос о первопричине: их взгляды на Божество весьма различны, чем ясно доказывается их ложность (cap. 5-7). Отсюда естественный переход в пользу[643]писаний пророков, устами которых говорил Сам Бог, Его Святые уста и Св. Дух (cap. 8). Климент на основании Священного Писания изображает благость и милосердие Божие как мотив к обращению (cap. 9), приводит свидетельства языческих писателей в пользу монотеизма и опровергает довод защитников язычества, что несправедливо не соблюдать верности религии и обычаям предков (cap. 10), прославляет Божественное Откровение в Логосе в его отдельных проявлениях, нравственное учение и спасительные установления, принесенные Христом, и заканчивает изображением богобоязненной жизни христиан, увещая слушать Христа, бегать от языческой жизни и жить в почитании Бога и общении с Ним (cap. 11—12).
2) «Педагог» (Παιδαγωγός)[644] — в трех книгах (сохранился в том же Cod. Parisinus 451, а также в Cod. Mutinianus XI в., Cod. Mediceo-Laurentianus XI в. и др.), имеет нравственно-практическую задачу: в то время как «Протрептик» ставит перед собой теоретическую цель — научить неверующих, «Педагог» имеет в виду нравственное исправление уверовавшего язычника (το τέλος αύτοϋ βελτίωσα ι την ψυχή ν έστιν, ού διδάξαι [цель Его (Логоса-Педагога) — не обучить душу, а улучшить]: I, 1[.1]), воспитание его в христианской жизни и* представляет, таким образом, очерк христианского нравоучения, руководство в частной и общественной христианской жизни по идеалу Христа, истинного Воспитателя людей, чтобы помочь перейти из состояния простого верующего на вторую ступень — состояние «гностика». Первая книга (13 глав) представляет Логоса-Христа как конкретного и действительного Педагога человечества, Который, Сам будучи безгрешным, освящает все состояния и возрасты и через крещение делает способными к познанию Божественного. В Ветхом Завете Он действовал посредством закона и страха, в Новом Завете — посредством слова и любви. Сомнение гностиков (маркионитов) в единстве Божественного принципа и поэтому в возможности единого Воспитания опровергается указанием на необходимость для здравого воспитания как гневающейся и наказывающей праведности, так и благости: праведность и милосердие служат одной и той же педагогической цели — сделать нас детьми Божиими. Один и тот же Бог, один и тот же Воспитатель и карает, и спасает. Вторая книга [(12 глав)] дает отдельные предписания для христианской жизни — о воздержании в пище и питье, о постах и самоотречении, о поведении на пиршествах, в разговорах, об одежде, сне, предписания для холостых и состоящих в браке. Излишней роскоши в домашней обстановке, пище и одежде христианин должен избегать. Третья книга [(12 глав)] продолжает эти подробные предписания и представляет возвышенность и красоту жизненного идеала истинного христианина, в котором обитает Логос, в противоположность аффектированной красоте любителей нарядов и изнеженных. Последние подобны египетским храмам, которые извне украшены золотом и драгоценными камнями, картинами и изваяниями, а внутри наполнены животными, кошками и крокодилами. Порицая обнаруживающуюся в этом страсть к роскоши, изнеженность, жажду похвал и т. п., Климент рекомендует противоположные им добродетели. Следующие затем правила христианской жизни он подкрепляет многочисленными доказательствами из Священного Писания. Произведение оканчивается молитвой Христу как Божественному Педагогу, Питателю и Отцу.
В манускрипте Арефы к «Педагогу» присоединены два гимна[645] — гимн Христу Спасителю (ύμνος του Σωτήρος Χρίστου) и гимн Педагогу (εις τονπαιδαγωγόν); первый из них, надписанный του αγίου Κλήμεντος, может быть, принадлежит самому Клименту или, по крайней мере, им самим присоединен к своему произведению, а второй, не имеющий такого надписания, составлен неизвестным читателем «Педагога». Не исключена возможность, что автором последнего является сам архиепископ Арефа, известный и другими поэтическими творениями[646].
3) «Строматы» (Στρώματος)[647] —«Ковры», «Пестрые узоры»; первоначальное заглавие произведения точнее определяет его содержание и характер: Каш την άληθή φιλοσοφία ν γνωστικών ύπομ νημάτων στρώματος,т. е. «Ковры научных комментариев (записок) об истинной философии». Оно сохранилось только в Cod. Mediceo-Laurentianus XI в. (и одном списке с него) и не имеет начала. Свое название оно получило вследствие пестроты содержания, намеренно избранной автором для изложения своих рассуждений. Чтобы приобрести для христианства язычников и иудеев и не выдать тайн веры неверным, по мысли Климента необходимо христианскую истину перемешивать с языческой философией и предлагать под ее покровом, как зерно плода покрывается скорлупой (I, 1 [.18]). Для выяснения своего метода изложения Климент указывает и другие аналогии. «Различные цветы на лугу и деревья в саду, — говорит он (VI, 1[.2]), — не располагаются в порядке, отдельно одни от других... Так и "Строматы" составляются наподобие луга, пестрого от покрывающих его цветов, из того, что сейчас приходит на ум, перемешиваясь одно с другим». «"Строматы", — говорится еще яснее в VII, 18 [.111], — можно сравнивать не с садом, разбитым по прекрасному плану, а с горой, густо поросшей и кипарисами, и платанами, и лавром, и плющом... и засаженной также и плодовыми деревьями таким образом, что плодовые и простые деревья нарочно перемешаны одни с другими, потому что сочинение это хочет остаться прикровенным, имея в виду тех, которые намерены срывать и похищать спелые плоды». Эти замечания относятся не только к каждой отдельной книге, но и ко всему труду во всей его целости. Произведение отличается поражающим читателя отсутствием порядка в расположении мыслей: автор всегда готов уклониться от прямого предмета речи, пользуется каждым случаем перейти от одного вопроса к другому, совершенно отличному и далекому от первого, и ни одного вопроса не расследует до конца и не дает прямого решения его. «Строматы» часто снова впадают в пропедевтический тон «Протрептика» и «Педагога», дают мыслям апологетический характер и углубляются в вопросы практической морали. В распределении материала по книгам также как будто не заметно последовательного движения мысли вперед, почему иногда утверждают, что и в конце седьмой книги автор в раскрытии намеченных предметов ушел не много дальше, чем был в начале произведения. Однако если в «Строматах» и трудно найти определенный план, то все-таки можно установить, более или менее точно, связь отдельных частей и одно течение мыслей, проникающее пеструю смесь идей.
Основную мысль произведения можно выразить так: христианство есть истинная, высшая философия, истинная мудрость, подлинный гносис, приводящий к соединению с Богом, и все произведение ставит своей задачей научное изложение христианской Откровенной истины ([cf.] Paedag. I, 1; Strom. VI, 1.1).
Произведение состоит из восьми книг, из которых последняя получена только в отрывках и набросках.
В первой книгеречь идет преимущественно о значении философии и ее важности для христианской науки. Философия происходит из первоначального предания человеческого рода и не должна быть отвергаема, потому что она полезна для понимания и защиты христианского учения. Моисеев закон и греческая философия служат предуготовительными ступенями к христианству: «Философия была для эллинов таким же руководителем, каким был и закон для евреев, и приводила их, как детей, ко Христу» (I, 5[.28]). Всякое истинное знание опирается на веру в Божественное Откровение, которое одно приводит к истине и добродетели и обеспечивает примирение. Поэтому богословию принадлежит господство, а философия — служанка его. Христиане — Богом наученные философы.
Вторая книганастойчиво оттеняет величие христианской истины по сравнению со всеми приобретениями человеческого разума. Христианская наука веры приводит к совершенному знанию и к созерцанию Бога посредством покаяния, нравственного очищения и любви к Богу. Отношение философии к христианству Климент определяет здесь таким образом: христианская философия основывается на вере в Божественное Откровение, пользуется έπιστήμη как вспомогательным средством познания и завершается в гносисе, который познает все вещи в Боге, их Первооснове.
В третьей и четвертойкнигах Климент оправдывает установленную идею подлинного христианского гносиса и указывает на два практические момента, которыми церковный гносис отличается от еретического, именно: стремление к христианскому совершенству, как оно обнаруживается в брачном и девственном целомудрии, и любовь к Богу, как она яснее всего доказывается мученичеством.
В пятой книгеКлимент возвращается к вопросу об отношении истинного гносиса к вере. Вера, которая состоит в свободном признании Божественного авторитета, разумна и согласна с гносисом в своей сущности и содержании. Вера и знание различны не материально, а только формально. Вера для духовной жизни гностика так же необходима, как дыхание для физической жизни; только форма веры у гностика иная, а предмет тот же, что и у простого верующего. Нет знания (γνώσις) без веры и веры (πίστις) без знания. В этой же книге Климент развивает мысль, высказываемую и в других местах, о заимствованиях эллинов из варварской, т. е. иудейской и христианской философии.
Шестая и седьмая книгиизображают истинного гностика как воплощенный идеал христианской нравственности. Христианский гностик умерщвляет в себе все страсти и стремится, с помощью философии и при пользовании церковным Преданием, к правильному пониманию Священного Писания (lib. VI). Он один обладает страхом Божиим. По его образу философы могут и должны приходить к уразумению того, что необходимо признать слепой и безосновательной жаждой преследования имени христиан, если представляют безбожными тех, которые обладают знанием истинного Бога. Сын Божий есть Правитель мира, Воспитатель и Спаситель человеческого рода. Гностик стремится к богоподобию и достигает его через вселение в него Логоса. Язычники образовали богов по своему образу. Святая душа есть храм Божий, превосходнейший всякого здания, воздвигнутого человеческими руками. Молитва, благодарение и созерцание служат средствами общения святой души с Богом; любовь и соединение с Ним — высшая ступень совершенства.
Восьмая книга.По древним свидетельствам (Euseb., Hist. eccl. VI, 13.1; Sacra Parallela[648]; Photius, Biblioth. 111), Климент написал и восьмую книгу «Стромат». Но во Флорентийской рукописи (Cod. Mediceo-Laurentianus), в которой сохранилось произведение, под титулом восьмой книги находится только не имеющий ни введения, ни заключения небольшой трактат логически-диалектического характера. В нем автор показывает, как богословы и философы в общем стремлении к точности знания могут находить истину; поэтому речь идет о логическом методе, определениях и доказательствах, о родах и видах и проч., — словом, книга имеет характер теории познания, показывая путь, как достигнуть христианской истины, и не только не определяет своего отношения к другим «Строматам», но и вообще не имеет ничего общего с ними, вращаясь в кругу вопросов, не имеющих специфически христианского значения.
К этому трактату в рукописи присоединены еще «Извлечения из сочинений Феодота и других последователей восточной школы Валентина» (έκ τών Θοδότου και της ανατολικής καλουμένης διδασκαλίας κατά τους Ούαλντίνου χρόνους έπιτομαί [649],Excerpta ex Theodoto)[650], числом 86, и «Избранные места из пророческих писаний» (έκ τών προφητών έκλογαί,Eclogae propheticae)[651], расположенные без связи. Как смотреть на эти отрывки? Исследователи почти единогласно признают, что и трактат, и «Извлечения» принадлежат Клименту Александрийскому. Вопрос только в том, как они относятся к VIII книге «Стромат». Сохраненная патр. Фотием цитата из восьмой книги «Стромат» находится в начале дошедшего до нас трактата; но объем последнего равняется не больше одной трети каждой из предыдущих книг, имеющих приблизительно одну величину. Кроме того, и самый характер трактата не позволяет видеть в нем целой книги. Следовательно, он один не может быть признан VIII книгой «Стромат», почему к рассмотрению привлекаются и остальные два отрывка. Но относительно их характера и значения для суждения о VIII книге «Стромат» мнения исследователей разделились. Th. Zahn пришел к заключению, что Климент действительно написал восьмую книгу «Стромат», но она не сохранилась; дошедший же до нас трактат вместе с «Извлечениями из Феодота» и «Избранными местами пророческими» представляет извлечения из восьмой книги, сделанные неизвестным лицом. Но эта гипотеза не утвердилась в науке. Другие (в особенности А.von Arnim) указывают, что Климент не успел написать восьмой книги «Стромат» и что так называемая восьмая книга Флорентийской рукописи, а равно «Извлечения» из сочинений Феодота и пророческих книг являются только набросками и подготовительными работами, которые Климент предназначал для продолжения семи книг «Стромат» или для другого догматического произведения. Этому мнению, по-видимому, принадлежит будущность в науке.
Вопрос о взаимном отношении «Протрептика», «Педагога» и «Стромат».По установившемуся взгляду, «Протрептик», «Педагог» и «Строматы» представляют собой как бы три части одного произведения, некоторого рода трилогию, написанную по определенному плану, в соответствие трем ступеням христианского совершенства, и, как думают, не без влияния элевсинских мистерий: «Протрептик» изображает заблуждения язычества, которое пребывает во тьме идолослужения, и имеет в виду обратить язычника к вере во Христа, — эта ступень соответствует κάθαρσις (λύσις, απαλλαγή) —очищению. «Педагог» имеет целью освободить новообращенного от пороков, привитых ему язычеством, указать путь к нравственному освящению по идеалу Христа, к просвещению разума и соответствующему жизненному поведению (κατα 0eov παιδαγωγία) и стоит в параллели со второй ступенью элевсинских мистерий. «Строматы» соответствуют высшей ступени мистерий — созерцанию Бога (έποπτ€ΐα του0€θϋ), к которому приводит совершенное посвящение[652], и ставят своей задачей изложить систему христианского вероучения. Но в последнее время устанавливается новый взгляд на литературный характер «Стромат», а вместе с тем и на отношение этого произведений к двум другим. На основании тщательного анализа трилогии приходят[653]к тому выводу, что «Строматы» вовсе не составляют третьей части ее, но что эта третья часть, которая должна была носить заглавие Διδάσκαλος[(cf. Paedag. I, 1.3)] и раскрывать богословскую систему, никогда не была написана. «Строматы», по этому взгляду, представляют особое произведение, вставленное между «Педагогом» и намеченной третьей частью, так как они не дают обещанной системы, и что особенно важно, Климент от начала «Стромат» до конца говорит о третьей части как о продолжении их. Цель этой вставки «Стромат» между «Педагогом» и «Дидаскалом» ясна из самих «Стромат», если правильно понять план их: они ставят своей задачей оправдать применение форм и методов греческой философии, что для Климента необходимо ради его опыта богословской системы, так как ни Священное Писание, ни наличное христианское Предание не давало для этого формальных средств. Но заимствование этих формальных средств из греческой философии было предприятием, которое в некоторых кругах казалось опасным и потому уже само по себе требовало большого педагогического искусства. Ввиду этого Климент избрал литературную форму «Стромат», дававшую ему возможность провести в сознание читателей такие мысли, которых он не мог высказать прямо и открыто. Отсюда естественный вывод относительно Excerpta ex Theodoto, Eclogae propheticae и так называемой восьмой книги «Стромат» — тот, что они представляют собой материал для третьей части трилогии Климента. Этим взглядом на «Строматы» и на отношение их к «Протрептику» и «Педагогу», солидно обоснованным и потому заслуживающим серьезного внимания, устраняется незаслуженное Климентом обвинение, что он оказался не в состоянии написать какую-либо систему христианского богословия, хотя и взялся за это. Впрочем, необходимо заметить, что и эти выводы не могут быть признаны окончательными, так как есть основания предполагать, что «Строматы» начаты раньше «Педагога» и даже «Протрептика», а в таком случае в них можно видеть «памятные записки», веденные Климентом во все время его деятельности в александрийской школе и потом; в них он заносил свои мысли по разным вопросам христианской науки, объединенные той мыслью, которая проникала все его научные стремления.
4) Уже в древности высоко ценилось произведение Климента «Какой богач спасется» (Τις о σωζόμενος πλούσιος)[654], подлинность которого, на основании свидетельств Евсевия, Иеронима, Фотия и др., бесспорна. Произведение представляет беседу на евангельское повествование о богатом юноше (Мк. 10: 21—31; ср. Мф. 19: 21—30) и имеет в виду особенно изъяснить следующие слова Спасителя: «удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие»; оно вызвано беспокойством состоятельных язычников и христиан относительно того, не следует ли смотреть на богатство как на безусловное препятствие к спасению. Климент разъясняет, что Господь не всякого богатого исключает из Царства Божия, но заповедует только умертвить в себе привязанность к благам земным и делать из богатства правильное употребление (cf. Paedag. III, 6.34-36). Во введении (cap. 1-3) Климент замечает, что богатым молитва и научение полезнее лести, и чтобы устранить неправильное понимание евангельских слов, изъясняет библейский отрывок в духовном, а не в буквальном смысле. Сначала (cap. 4—26) он показывает, что и богатый обладает надеждой на небесное блаженство, если он в сердце отрешается от богатства, господствует над алчностью и прочими чувственными похотями и ведет жизнь, достойную Искупителя. Имущества и сокровища можно сделать очень полезными, если эти вещи, безразличные сами в себе, употребляются не для наслаждения и удовлетворения страстей, но как дары Божии для совершения добрых дел, для милостыни, насыщения голодных, одеяния нагих и для других дел милосердия. Без богатства невозможно осуществление многих добродетелей, попечение о бедных и гостеприимство. Богатый должен быть бедным в духе и внимать слову Спасителя: «иди, следуй за Мной». Слова «продай, что имеешь» выражают то, что богатый должен отрешиться от господствующих в его душе страстей и собирать духовные богатства как сокровища для Царства Небесного. Кто с мудростью, кротостью и смирением обращает свои взоры ко Господу, духовному Кормчему, и среди своих богатств ходит с Богом, тот имеет надежду войти в Царство Божие. Во второй части (cap. 27—41) Климент разъясняет, как эта надежда может быть осуществлена. Богатый может достигнуть блаженства, если он исполняет заповедь о любви к Богу и к ближнему. Эту заповедь богатый исполняет тогда, если он, подобно Спасителю, делается милосердным самарянином и из любви к Иисусу творит волю Божию и, побуждаемый этой любовью, совершает дела христианского милосердия. Кто богат добродетелями, тот истинно богат. Но кто богат плотскими похотями и привязанностью к земному, тот беден перед Богом. Кто твердо пребывает в любви, тот блажен. Но кто после полученной печати (крещения) и разрешения от грехов снова впадает в них и всецело погружается в них, для того нет спасения. Только того, кто подобно блудному сыну от всего сердца обращается к Богу, Отец встречает с радостью. Для полного обращения, покаяния и исповедания грехов, в свою очередь, необходимо милосердие Отца, Который через Св. Духа разрешает прежние прегрешения. Гордый, сильный и богатый нуждается в учителе и руководителе, который наставляет его в добродетели и после заблуждения снова возвращает его на путь истины. Для подтверждения сказанного он передает в заключение (cap. 42) историю об апостоле Иоанне, который поручил смирнскому епископу на воспитание талантливого юношу, позднее оказавшегося среди разбойников. Мягкие, отеческие слова апостольские возвратили христианскому обществу заблудившегося, который в слезах покаяния нашел второе крещение и явился образцом истинного исправления. Так может и всякий богатый, через господство над своими страстями или истинно покаянным настроением, избежать вечного огня и войти в вечную жизнь со Спасителем и Его воинством.
Несколько произведений Климента сохранились только в отрывках.
1) Важнейшими из них должны быть признаны «Краткие объяснения», «Очерки» — Ύποτυποκκις[655], в восьми книгах (Euseb., Hist. eccl. VI, 13.2). От этого произведения сохранились отрывки у Евсевия (Hist. eccl. I, 12.1 sqq.; II, 1.3-5; 9.2 sq.; 15; VI, 14.4-7), Фотия (Biblioth. 109), Икумения и др. Все фрагменты Ύποτυπώσας тщательно собраны Th. Zahn'ом[656]. Zahn же доказал, что упомянутый Кассиодором в De institutione divinarum litterarum (cap. 8; PL 70. Col. 1120 [А]) отрывок[657]: Ex opere Clementis Alexandrini, cujus titulus est Пер! ύποτυποκκων, de scriptionibus adumbratis[658], в заключении названный сокращенно: Adumbrationes Clementis Alexandrini in epistolas canonicas[659], представляет часть Ύποτυπώσ6ΐς, которые по поручению Кассиодора были переведены на латинский язык, причем устранены были все соблазнительные догматические мнения Климента. Adumbrationes заключают в себе комментарии на первое Послание ап. Петра, Послание Иуды и первое и второе соборные Послания ап. Иоанна. По свидетельству Евсевия (Hist. eccl. VI, 14[.l—4]) и Фотия (Biblioth. 109), оригинальный текст заключал, по крайней мере, объяснение Бытия, Исхода, Псалмов, Экклезиаста, Деяний апостольских, посланий ап. Павла и всех соборных посланий, и, кроме того, Послания Варнавы и «Апокалипсиса Петра». В нем, судя по отрывкам, экзегетические разъяснения были перемешаны с догматическими и историческими экскурсами.
2) «О Пасхе» (Пер! του πάσχα)[660], направленное против малоазийской квартодециманской практики и вызванное произведением Мелитона Сардийского под тем же заглавием и настояниями друзей, которые убедили Климента письменно передать потомству те предания, какие ему пришлось слышать от древних пресвитеров (Euseb., Hist. eccl. IV, 26.4; VI, 13.3, 9). Отрывки сохранились у некоторых древних писателей и собраны у Th. Zahn'a[661].
3) «Канон церковный, или к иудействующим» (Κανώνέκκλησιαστικδς ή Προς τους Ίουδαΐζοντας)[662], посвященное епископу Александру Иерусалимскому (Euseb., Hist. eccl. VI, 13.3; Hieron., De vir. ill. 38)[663]. Нельзя сказать, каких пунктов учения и какого направления иудействующих это произведение касалось. Может быть, и оно стоит в связи со спорами о Пасхе.
4) «О Промысле» (Шр1 προνοίας)[664] — не упоминается Евсевием; фрагменты сохранились у Максима Исповедника и у Анастасия Синаита[665]; из них можно заключить, что произведение состояло не меньше чем из двух книг и содержало философские определения промысла. Принадлежность Клименту не бесспорна.
Следующие произведения известны только по названиям:
1) «Беседы о посте и [о] злоречии» (Διαλέξεις π€ρΙ νηστείας καιπ€ρΙ καταλαλιάς),
0 которых упоминает Евсевий (Hist. eccl. VI, 13.3); может быть, работа вроде Quis dives. Вероятно, что Евсевий говорит здесь о двух различных произведениях; по крайней мере, Иероним сообщает о Διαλέξβις как о двух самостоятельных произведениях Климента Александрийского: между De jejunio disceptatio [Рассуждение о посте] и De obtrectatione, liber unus [О клевете, одна книга] он ставит Quis dives salvetur [(De vir. ill. 38)].
2) «Увещание к терпению, или К новокрещеным» (Προτρεπτικός €ΐς ύπομονήν ή Προς τους νωστί βφαπτισμένους) — упоминается Евсевием (ibidem).
3) «Сочинение на книгу пророка Амоса» (Σύγγραμμα €ΐς τον προφήτην Άμώς) — упоминается у Палладия в «Лавсаике» (cap. 139)[666].
По некоторым вопросам Климент намерен был составить особые произведения, но неизвестно, осуществил ли он свои предположения:
1) Пер! αναστάσεως [О воскресении] (Paedag. I, 6.47; II, 10.104);
2) ΠφΙ προφητείας [О пророчестве] — для защиты богодухновенного характера библейских книг и для опровержения монтанизма (Strom. I, 24.158; IV, 1.2);
3) Пер! ψυχής [О душе] — против василидиан и маркионитов (Strom. II, 20.113; III, 3.13).
В «Педагоге» (II, 10.94; cf. II, 6.52; III, 8.41) Климент указывает на прежде обнародованные произведения: ΠφΙ έγκρατίας [О воздержании] и Λόγος γαμικός [Слово о браке], а в Quis dives (cap. 26[.8]) — на άρχων καΐ θεολογίας έξήγησις [Истолкование начал и богословия][667].
В Sacra Parallela приводятся два отрывка из 21-го письма Климента Александрийского[668]; но о письмах Климента вообще ничего неизвестно[669].