XVIII. Мировоззрение Гете в его «Изречениях в прозе»

Человек не удовольствуется тем, что природа непосредственно предлагает его созерцающему духу. Он чувствует, что она, чтобы произвести множество своих творений, использует силы, которые вначале скрыты от наблюдателя. Природа сама не договаривает свое последнее слово. Наш опыт показывает нам, что природа творит, но не говорит нам, как происходит это творчество. В самом человеческом духе заключено средство для раскрытия творящей силы природы. Из человеческого духа поднимаются идеи, объясняющие, как природа производит свои творения. То, что скрыто за явлениями внешнего мира, открывается внутри человека. То, что человек мыслит в природных законах, того он не добавляет к природе, – это собственное существо природы, а дух – это только сцена, на которой природа демонстрирует тайны своего творчества. То, что мы наблюдаем в вещах, это только одна часть вещи. То, что проявляется в нашем духе, когда мы наблюдаем вещи, это ее другая часть. Это одна и та же вещь, говорящая нам извне и говорящая внутри нас. И только тогда, когда мы речь внешнего мира согласуем с нашей внутренней, мы получаем полную действительность. Чего хотели истинные философы всех времен? Ничего иного, кроме того, чтобы вещи сообщали свое существо, чтобы они высказывались сами, когда дух предоставляет себя им как орган речи.

Когда человек свое внутреннее побуждает говорить о природе, он узнает, что природа отстает от того, что она могла бы произвести своими творящими силами. То, что содержится в опыте, дух видит в совершеннейшем облике. Он находит, что природа своими творениями не достигает своих целей. Он чувствует себя призванным представить эти замыслы в более совершенной форме. Он создает облики, в которых он показывает: вот чего хотела природа; но она смогла это выполнить только до определенной степени. Эти облики суть творения искусства. В них человек совершенным образом создает то, что производит природа несовершенно.

Философ и художник имеют одну цель. Они стараются создать совершенное, которое видит их дух, когда он подвергается воздействию природы. Но им заповеданы разные средства для достижения цели. В философе, когда он наблюдает природный процесс, восходит мысль, идея. Он высказывает ее. В художнике возникает образ этого процесса, в более совершенной форме, чем это можно наблюдать во внешнем мире. Философ и художник преобразуют наблюдение различными путями. Художнику не нужно знать творящие силы природы в той форме, в какой они открываются философу. Когда художник воспринимает какую-нибудь вещь или процесс, то в его духе непосредственно образуется образ, в котором законы природы вычеканиваются в более совершенной форме, чем в соответствующей вещи или процессе внешнего мира. Нет необходимости, чтобы эти законы выступили в его духе в форме мыслей. Но внутренние процессы познания и искусства родственны между собой. Они показывают замыслы природы, которые не могут полностью развернуться во внешней природе.

Если в духе истинного художника кроме совершенных образов вещей также проявятся творящие силы природы в форме мыслей, то особенно отчетливо бросится в глаза общий источник философии и искусства. Гете и был таким художником. Он открывает нам одни и те же тайны в форме своих художественных произведений и в форме мыслей. То, что он образует в своих стихотворениях, то же высказывает он в своих научных и искусствоведческих статьях, то же представляет он в форме мыслей в своих «Изречениях в прозе»[lxxxiii]. Причиной глубокого удовлетворения, которое мы чувствуем при чтении этих изречений, является то, что мы видим совместное звучание искусства и науки в одной личности. Мы чувствуем нечто возвышенное, звучащее в каждой мысли Гете: это говорит некто, кто совершенное, выражаемое им в идеях, может видеть также и в образах. Действие таких мыслей усиливается благодаря этому чувству. То, что исходит из высших потребностей одной личности, должно находиться во взаимном согласии. Гетевское учение о мудрости отвечает на вопрос: что за философия соответствует истинному искусству? Я попытаюсь показать их во взаимной связи, исходя из духа философии, рожденной истинным художником.

* * *

Созерцание мыслей, исходящих из человеческого духа, когда он стоит перед внешним миром, – это истина. Человек не может достичь никакого другого познания, кроме того, что он сам производит. Кто за вещами ищет еще чего-нибудь, что должно представлять их собственное существо, тот не достигает сознания, что все вопросы о существе вещи проистекают из одной человеческой потребности: пронизать мыслями то. что воспринято. Вещи говорят нам, и когда мы наблюдаем вещи, говорит наше внутреннее. И та, и другая речь проистекает из одного и того же прасущества, и человек призван совместить в понятиях то и другое. В этом и состоит то, что называют познанием. Именно этого и ничего иного ищет тот, кто понимает потребности человеческой природы. Кто не достигает такого понимания, для того вещи внешнего мира остаются чуждыми. Он не слышит изнутри обращенную к нему речь существа вещи. Поэтому ему кажется, что это существо скрывается за вещами. Он верит, что за миром восприятий скрыт еще один внешний мир. Но вещи только постольку являются внешними вещами, поскольку мы их просто воспринимаем. Когда мы начинаем о них размышлять, они перестают быть вне нас. Они сплавляются с нашим внутренним существом. Для человека только постольку существует противоположность объективного внешнего мира восприятия и субъективного внутреннего мыслительного мира, поскольку он не познал взаимную принадлежность обоих этих миров. Человеческий внутренний мир и есть внутреннее существо природы.

Эти мысли не противоречат тому факту, что различные люди имеют разные представления о вещах, а также тому, что различные люди по-разному организованы, так что неизвестно, одинаково ли различные люди видят один и тот же цвет. Ибо дело не в том, образуют ли люди в точности одинаковые суждения об одной и той же вещи, а в том, что речь, которая звучит внутри человека, это та же самая речь, посредством которой выражает себя существо вещи. Отдельные суждения различаются в зависимости от организации человека и от точки зрения, с которой он рассматривает вещи. Но все суждения проистекают из одного элемента и ведут к существу вещи. Это может выражаться в различных нюансах мыслей, но все же они ведут к существу вещи.

Человек – это орган, посредством которого природа открывает свои тайны. В субъективной личности проявляется глубочайшее содержание мира. «Когда здоровая натура человека действует как целое, когда он чувствует себя в мире как в великом, прекрасном, достойном и дорогом целом, когда гармоническое наслаждение вызывает в нем чистое, свободное восхищение, то вселенная, если бы она могла ощутить себя, поразилась бы, видя себя достигшей своей цели на вершине собственного становления и существа». Не в том, что предлагается внешним миром, лежит существо бытия, но в том, что живет в человеческом духе и исходит из него. Поэтому Гете рассматривает как заблуждение факт, когда естествоиспытатель посредством инструментов и объективных экспериментов пытается проникнуть внутрь природы, ибо «человек сам по себе, поскольку ему служат здоровые чувства, представляет собой величайший и точнейший физический аппарат, какой только может быть, и крупнейшим нездоровым проявлением в физике является то, что эксперимент отделяется от человека, и по данным, полученным посредством искусственных инструментов, естествоиспытатель хочет познавать природу». «Ведь именно потому человек стоит так высоко, что не представляемое никаким другим способом представлено в нем. Что такое струна и все ее механическое устройство по сравнению с ухом музыканта? Можно считать, что сами элементарные явления в природе существуют для человека, который должен их связать друг с другом и модифицировать, чтобы мочь их ассимилировать».

Человек должен заставить вещи говорить внутри себя, если он хочет познать их существо. Все, что он может сказать об их существе, заимствовано им из своего внутреннего духовного опыта. Только опираясь на свое внутреннее, человек может судить о мире. Он должен мыслить антропоморфически. В простейшие явления, как, например, столкновение двух упругих шаров, вносится, когда говорят о них, антропоморфизм. Суждение «одно тело ударяется о другое» уже антропоморфично. Ибо если хотят выйти за пределы голого наблюдения процессов, нужно перенести на них опыт, который имеет наше собственное тело, когда оно приводит в движение какое-нибудь внешнее тело. Все физические объяснения – это скрытый антропоморфизм. Когда объясняют природу, ее очеловечивают, вносят в нее внутренний опыт человека. Но этот субъективный опыт и есть внутреннее существо вещей. Однако из этого не следует, что человек не может познать объективную истину, «вещь в себе», поскольку он может создавать о ней только субъективные представления[lxxxiv]. О какой-нибудь иной, не субъективной человеческой истине не может быть и речи. Ибо истина – это вложение субъективного опыта в объективную взаимосвязь явлений. Этот субъективный опыт может принять даже совершенно индивидуальный характер. Но, тем не менее, он является выражением внутреннего существа вещи. Можно вложить в вещь только то, что сам испытал в себе. Поэтому каждый человек согласно своему индивидуальному опыту вкладывает в вещь нечто, в определенном смысле другое. Как я представляю себе определенные процессы в природе, другому, не испытавшему внутренне то же самое, кажется непонятным. Здесь дело не в том, чтобы они, думая о вещах, жили в элементе истины, потому что мысли другого человека нужно рассматривать не как таковые и принимать их или отклонять, но нужно их рассматривать как сообщение о его индивидуальности. «Те, которые возражают и спорят, должны подумать о том, что не всякий язык понятен каждому». Философия никогда не сообщает общезначимые истины, но она описывает внутренний опыт философа, посредством которого он объясняет внешние явления.

* * *

Когда какая-нибудь вещь высказывает свое существо через орган человеческого духа, то полная действительность может осуществиться только посредством слияния внешнего объективного и внутреннего субъективного. Ни посредством одностороннего наблюдения, ни посредством одностороннего мышления человек не познает действительности. Она не дана как нечто готовое в объективном мире, но достигается посредством связи человеческого духа с вещами. Объективные вещи – это только часть действительности. Тому, кто исключительно восхваляет чувственный опыт, можно возразить словами Гете: «Опыт – это только половина опыта», «Все фактическое – это уже теория», т.е. когда человек рассматривает фактическое, в его духе уже открывается идеальное. Постижение мира, которое в идеях познает существо вещи и познание понимает как вживание в существо вещи, не является мистикой. Но оно имеет с мистикой то общее, что оно объективную истину рассматривает не как нечто, имеющееся в наличии во внешнем мире, но как нечто, которое мы действительно можем постигать только внутри человека. Противоположное воззрение помещает основу вещей за явлениями, в потустороннюю область, недоступную человеческому опыту. Оно может тогда либо предаваться слепой вере в эту основу, содержание которой берется из позитивной религии откровения, либо создавать рассудочные гипотезы и теории о том, как устроена эта потусторонняя область действительности. Мистик, так же как сторонник гетевского мировоззрения, отклоняет как веру в потустороннее, так и гипотезы по поводу его, и держится действительного духовного, которое высказывает сея в самом человеке. Гете пишет Якоби: «Бог тебя наказал метафизикой, меня благословил физикой… Я держусь атеистов в их почитании Бога (Спиноза) и предоставляю вам все, что вы называете и должны называть религией. Ты держишься веры в Бога, я – видения Его». То, что Гете хочет видеть, – это выраженное в его мире идей существо вещей. Так же и мистик пытается, погрузившись внутрь себя, познавать существо вещей, но он отклоняет ясный и прозрачный мир идей как недостаточный для достижения высшего познания. Он стремится развить не свои идейные возможности, но другие внутренние силы, чтобы видеть праоснову вещей. Обычно это неясные ощущения и чувства, в которых, как это кажется мистикам, они видят существо вещей. Но чувства и ощущения принадлежат только субъективному существу человека. В них не выражают сея вещи. Вещи высказывают себя только в идеях. Мистика – это поверхностное мировоззрение, хотя мистики в отношении рассудочных людей претендуют на «глубину». Они ничего не знают о природе чувств, иначе они не считали ы их выражением существа мира; и они ничего не знают о природе идей, иначе они не считали ы их поверхностными и рационалистическими. Они не могут себе представить, что люди, действительно имеющие идеи, живут в них. Но для многих людей идеи – это голые слова. Они не могут приобщиться к бесконечной полноте их содержания. Не удивительно, что они свою собственную безыдейную словесную шелуху ощущают как пустую.

Тот, кто существенное содержание объективного мира ищет внутри себя, тот также и существенное нравственного мирового порядка возлагает на саму человеческую природу. Тот, кто верит в наличие потусторонней действительности позади человеческой, тот должен в ней искать также и источник нравственного. Ибо нравственное, в высшем смысле слова, может проистекать только из существа вещей. Поэтому верующее в потустороннее принимают нравственные приказы, которым человек должен подчиняться. Эти приказы доходят до него либо посредством откровения, либо они как таковые возникают в его сознании, как в случае «категорического императива» Канта. Как они из потусторонней «вещи в себе» приходят в наше сознание, об этом ничего не говорится. Они просто находятся здесь в наличии и им нужно подчиняться. Философ опыта, который всех благ ожидает от чистого чувственного созерцания, видит нравственное только в действии человеческих побуждений и инстинктов. Из изучения таковых должны следовать нормы, которые станут мерой для нравственных деяний.

У Гете нравственное возникало из идейного мира человека. Не объективные нормы и не мир голых побуждений направляют нравственные деяния, но ясные в себе идеи, посредством которых человек сам дает себе направление. Идеям следуют не из долга, как это происходит при объективно-нравственных нормах, и не из принуждения, которое исходит от его побуждений и инстинктов. Но человек следует им из любви. Он любит их так же, как любит свое дитя. Он хочет его воплощения и защищает его, поскольку дитя является частью его существа. Идея – это путеводная нить, а любовь – побуждающая сила гетевской этики. Для Гете «Долг – это когда любят приказывать самому себе».

Деяние в смысле гетевской этики – это свободное деяние. Ио человек не зависит ни от чего, кроме своих собственных идей. И он не отвечает ни перед кем, кроме самого себя. В «Философии свободы» я уже ответил на возражение, что последствием такого нравственного порядка, при котором каждый прислушивается только к себе, может быть общий беспорядок и дисгармония во всех человеческих делах. Тот, кто делает такое возражение, не сознает, что люди – это существа однородные, поэтому они никогда не произведут нравственные идеи, которые в силу их существенного различия будут производить негармонические сочетания[lxxxv].

* * *

Если бы человек был неспособен производить творения, которые сформированы таким же образом, как произведения природы, и только таким образом в совершенной форме представлять их созерцанию, каким делает это природа, то не могло бы быть искусства в том смысле, в каком понимал его Гете. То, что создает художник – это природные объекты на более высокой ступени совершенства. Искусство – это продолжение природы, «ибо, поскольку человек поставлен на вершину природы, он рассматривает себя как природу в целом, которая, в свою очередь, в себе производит новую вершину. К ней восходит он, проникаясь всеми совершенствами и добродетелями, взывая к избранному, к порядку, к гармонии, к значительному, и поднимается, наконец, до сознания произведения искусства…». Рассматривая греческие произведения искусства в Италии, Гете пишет: «Высшие произведения искусства – это в то же время и высшие произведения природы, вызванные к жизни человеком согласно истинным и естественным законам». В отношении голой чувственной опытной действительности произведения искусства представляют собой прекрасные видения. Для того, кто способен видеть глубже, они суть «манифестация сокровенных законов природы», без которых они навсегда бы остались сокрытыми.

Не вещество, которое художник извлекает из природы, создает произведение искусства, но только то, что художник изнутри себя вкладывает в творение. Высшее произведение искусства таково, что оно заставляет забыть, что в его основе лежит природное вещество, и пробуждает наш интерес тем, что художник сделал из этого вещества. Художник творит естественно (природно), но он творит не как сама природа. В этих предложениях, кажется мне, изложены основные мысли, которые Гете вложил в свои афоризмы о искусстве.

1883 год

Из Антропос

545. "Художник не нуждается в познании движущих сил природы в той форме, в которой их вскрывает философ. Когда он воспринимает вещь или процесс, то непосредственно в его духе возникает образ, в котором законы природы отпечатлены в более совершенной форме, чем в соответствующей вещи или процессе внешнего мира. И нет нужды этому закону вступать в его дух в форме мысли. Познание и искусство родственны внутренне. Они выявляют задатки природы, которые в обыкновенной внешней природе не приходят к полному развитию.

И когда в духе истинного художника кроме совершенных образов вещей еще высказываются в форме мыслей движущие силы природы, то всеобщий источник философии и искусства особенно отчетливо выступает перед нашим взором. Таким художником является Гете. Одни и те же тайны он открывает нам и в форме своих художественных произведений, и в форме мыслей". (Напр. "Изречения в прозе".) 1(18)

ПРИМЕЧАНИЯ

(Взяты из английского перевода http://wn.rsarchive.org/Books/GA001/English/MP1988/GA001_index.html и пока не переведены на русский – Р.И.)

[1] Примечания наборщицы текста Р. Г. Идлис.

Этот текст - перепечатка самиздатовской копии русского перевода, сделанного неизвестным переводчиком. Нечитабельные места и отсутствующие строки были восстановлены по английскому переводу. По нему же был, по возможности, выправлен и текст в тех местах, где смысл казался утраченным или искаженным. Поскольку я не могла производить сверку перевода с немецким оригиналом, данный перевод следует рассматривать, как черновой, предварительный. Примечания пока не переведены. Надеюсь, что когда-нибудь найдется кто-то, владеющий русским и немецким, кто доведет эту работу до должной кондиции, ибо эту первую книгу Рудольфа Штайнера необходимо досконально проработать каждому, кто хочет считать себя современным образованным человеком.

В подстраничных примечаниях даны пояснения философских терминов и иных редко употребляемых слов.

[2] КОНСЕКВЕНЦИЯ – [лат. consequentia – следствие] – 1) результат, последствие, итог; 2) логическое заключение, вывод. (Словарь иностранных слов. Комлев Н.Г., 2006)

[3] Перевод Н. Вайдман:

«Пусть будет благороден человек,

Пусть полон будет он сочувствия, добра!

Ведь только это ото всех других существ

Его, на самом деле, отличает!»

[4] Протей — морское божество, сын Посейдона, обладавший способностью принимать любой облик (греческая мифология).

[5] На этом рисунке обозначено как Х и Х′ (Р.И.)

[6] Интенсивный (франц. intensif, от лат. intensio ≈ напряжение, усиление), напряжённый, усиленный, действенный, производительный; сравни экстенсивный.. Экстенсивный – направленный в сторону количественного увеличения, расширения, распространения (БСЭ).