Глава xii 8 страница

Существуют люди, которые с легкостью превращаются в волков или в кобыл,а затем снова становятся людьми. И если верно утверждение Плутарха [1570],что в некоторых частях Индии имеются люди без рта, питающиеся лишь запахами,то многие наши описания неправильны; такие люди отнюдь не смешнее, чем мы,их разум, может быть, нисколько не уступает нашему, и они в такой же мере,как мы, способны к общественной жизни, и тогда может оказаться, что нашевнутреннее устройство и законы не применимы к большинству людей.

Далее, сколько мы знаем вещей, противоречащих тем прекрасным правилам,которые мы установили для природы и предписали ей! А мы еще хотим связатьими самого бога! Сколько явлений мы называем сверхъестественными ипротиворечащими природе! Каждый человек и каждый народ называет так вещи,недоступные его пониманию. А сколько мы наблюдаем таинственных свойств иквинтэссенций [1571]? Ибо для нас «поступать согласно природе» значит«поступать согласно нашему разуму», насколько он в состоянии следовать заней и насколько мы в состоянии распознать этот путь; все, что выходит запределы разума, чудовищно и хаотично. Но с этой точки зрения наиболеепроницательным и изощренным людям все должно представляться чудовищным, ибочеловеческий разум убедил их, что нет никаких серьезных оснований утверждатьдаже то, что снег бел (Анаксагор заявлял, что он черен) [1572]. Все неясно:существует ли что-нибудь или ничего не существует? Знаем ли мы что-либо илиничего не знаем? (Метродор Хиосский отрицал за человеком возможностьответить на этот вопрос) [1573]. Живем ли мы или нет? Ибо Еврипид сомневался,«является ли наша жизнь жизнью или же жизнь есть то, что мы называемсмертью»:

Τις δ οιδεν ειζην τουθ οκέκληταιθανειν,

Το ζην δεθνέσκεινέστι. [1574]

Еврипид сомневался не без основания; действительно, почему называтьжизнью тот миг, который является только просветом в бесконечном течениивечной ночи и очень кратким перерывом в нашем постоянном и естественномсостоянии, ибо смерть занимает все будущее и все прошлое этого момента, даеще и немалую часть его самого? Другие уверяют, что нет никакого движения ичто ничто не движется, как утверждают последователи Мелисса [1575](ибо,если существует только единое, то оно не может ни обладать сферическим движением, ни передвигаться с места на место, как это доказывает Платон [1576]), и что в природе нет ни рождения, ни истлевания.

Протагор утверждал, что в природе нет ничего, кроме сомнения, и что обовсех вещах можно спорить с одинаковым основанием и даже о том, можно лиспорить с одинаковым основанием обо всех вещах; Навсифан [1577]заявлял, чтоиз тех вещей, которые нам кажутся, ни одна не существует с большейвероятностью, чем другая, и что нет ничего достоверного, кроменедостоверности; Парменид утверждал, что ничто из того, что нам кажется, несуществует вообще и что существует только единое [1578]; Зенон утверждал, чтодаже единое не существует и что не существует ничего.

Если бы существовало нечто, то оно находилось бы либо в другом, либо всамом себе; если бы оно находилось в другом, в таком случае их было бы два,а если бы оно находилось в самом себе, то и в этом случае их было бы два:содержащий и содержимое. Природа вещей, согласно этим учениям, есть не чтоиное, как ложная или пустая тень [1579].

Мне всегда казались безрассудными и непочтительными в устах христианинавыражения вроде следующих: бог не может умереть, бог не может себепротиворечить, бог не может делать того или этого. Я нахожу неправильнымподчинять божественное всемогущество законам нашей речи. То предположение,которое мы вкладываем в эти слова, следовало бы выражать более почтительно иболее благочестиво.

Наша речь, как и все другое, имеет свои слабости и свои недостатки.Поводами к большинству смут на свете являлись споры грамматическогохарактера. Наши судебные процессы возникают только из споров об истолкованиизаконов; большинство войн происходит из-за неумения ясно формулироватьмирные договоры и соглашения государей. А сколько препирательств — и притомкаких ожесточенных — было вызвано сомнением в истолковании слога «hoc» [1580]. Возьмем формулу, которая со стороны логической представляется намсовершенно ясной. Если вы говорите «стоит хорошая погода» и если при этом выговорите правду, значит погода действительно хорошая. Разве это недостоверное утверждение? И тем не менее оно способно нас обмануть, как этовидно из следующего примера. Если вы говорите «я лгу» и то, что вы при этомутверждаете, есть правда, значит вы лжете [1581]. Логическое построение,основательность и сила этого умозаключения совершенно не схожи спредыдущими, и тем не менее мы запутались. Я убеждаюсь, чтофилософы-пирронисты не в состоянии выразить свою основную мысль никакимисредствами речи; им понадобился бы какой-то новый язык! Наш язык сплошьсостоит из совершенно неприемлемых для них утвердительных предложений,вследствие чего, когда они говорят «я сомневаюсь», их сейчас же ловят наслове и заставляют признать, что они по крайней мере уверены и знают, чтосомневаются [1582]. Это побудило их искать спасения в следующем медицинскомсравнении, без которого их способ мышления был бы необъясним: когда онипроизносят «я не знаю» или «я сомневаюсь», то они говорят, что этоутверждение само себя уничтожает, подобно тому как ревень, выводя изорганизма дурные соки, выводит вместе с ним и самого себя [1583].

Этот образ мыслей более правильно передается вопросительной формой:«Что знаю я?», как гласит девиз, начертанный у меня на коромысле весов [1584].

Посмотрите, как злоупотребляют этой насквозь неблагочестивой манеройвыражаться! Если в происходящих у нас теперь религиозных спорах вы станететеснить своих противников, то они прямо скажут вам, что не во власти богасделать так, чтобы его тело находилось одновременно и в раю, и на земле, и внескольких разных местах [1585]. А как ловко пользуется этим аргументом нашдревний насмешник [1586]! «Для человека, — говорит он, — немалое утешениевидеть, что бог не все может: так, он не может покончить с собой, когда емузахочется, что является наибольшим благом в нашем положении; не можетсделать смертных бессмертными; не может воскресить мертвого; не можетсделать жившего нежившим, а того, кому воздавались почести, не получавшимих, — так как он не имеет никакой иной власти над прошлым, кроме забвения».Наконец, — чтобы довершить это сравнение человека с богом забавным примером — он добавляет, что бог не может сделать, чтобы дважды десять не былодвадцатью. Вот что он говорит! Но всем этим не должен был бы осквернять своиуста христианин. А между тем люди, наоборот, пользуются этой безумнойдерзостью языка, с тем чтобы низвести бога до своего уровня:

cras vel atra

Nube polum pater occupato,

Vel sole puro; non tamen irritum

Quodcumque retro est, efficiet, neque

Diffinget infectumque reddet

Quod fugiens semel hora vexit. [1587]

Когда мы говорим, что для бога бесчисленный ряд веков, как прошлых, таки будущих, только одно мгновение, что его благость, мудрость, могущество —то же самое, что и его сущность, то мы произносим слова, которых наш ум непонимает. И тем не менее наше самомнение побуждает нас мерить божество своимаршином. Отсюда проистекают все обманы и заблуждения, которыми охваченылюди, желающие свести к своим размерам и взвесить на своих весах существо,столь их превосходящее. Mirum quo procedat improbitas cordis humani, parvuloaliquo invitata successu [1588].

Стоики сурово упрекали Эпикура за то, что он только бога считал истинноблагим и блаженным существом, а мудреца всего лишь тенью и подобием его [1589]. Как кощунственно связали они бога с судьбой (я бы хотел, чтобы ниодин христианин не последовал за ними в этом!) — а Фалес, Платон и Пифагорподчинили его необходимости! Это нескромное желание узреть бога нашимиглазами побудило одного из наших великих христиан [1590]приписать божествутелесную форму. По этой же причине мы постоянно приписываем божьей волеважные события, имеющие для нас особое значение; поскольку эти события многозначат для нас, нам кажется, что они важны и для него и что он относится кним серьезнее и внимательнее, чем к событиям, для нас мало значащим илиобычным. Magna dii curant, parva negligunt [1591]. Послушайте, какой пример Цицеронприводит, — это разъяснит вам ход его мыслей: Nec in regnis quidem regesomnia minima curant [1592].

Как будто для бога имеет большее значение сокрушить империю, чемшелохнуть листок на дереве! Как будто его промысел осуществляется иначе,когда дело идет об исходе сражения, чем когда дело идет о прыжке блохи! Егорука управляет всем с одинаковой твердостью и постоянством. Наши интересы неимеют при этом никакого значения; наши побуждения и наши оценки его нетрогают.

Deus ita artifex magnus in magnis, ut minor non sit in parvis [1593]. Нашевысокомерие всегда склоняет нас кощунственно сравнивать себя с богом. Таккак дела обременяют людей, то Стратон освободил богов от всякихобязанностей, как освобождены были от них и священнослужители [1594]. Онзаставляет природу творить и сохранять все вещи и из их масс и движенийсоздает все части мира, освобождая человека от страха перед божьим судом.Quod beatum aeternumque sit, id nec habere negotii quicquam, nec exhibereAlteri [1595]. Природе угодно, чтобы сходные вещиимели и сходные отношения; поэтому бесконечное число смертных заставляетзаключать о таком же числе бессмертных; бесконечное число вещей, несущихсмерть и разрушение, заставляет предполагать такое же число целебных иполезных вещей. Подобно тому как души богов, не имея дара речи, глаз, ушей,чувствуют все одинаково и знают о наших мыслях, так и души людей, когда онисвободны или оторваны от тела сном или состоянием экстаза, прорицают,предсказывают и предвидят такие вещи, которых они не могли бы увидеть,будучи соединены с телом [1596].

Люди, говорит апостол Павел, «называя себя мудрыми, обезумели, иславу нетленного Бога изменили в образ, подобный тленному человеку… » [1597]

Присмотритесь, каким шарлатанством было обставлено обожествление удревних [1598]. После пышной и торжественной церемонии похорон, когда пламякасалось уже верхушки сооружения и охватывало ложе умершего, они выпускалиорла, полет которого ввысь означал, что душа покойника отправилась в рай. Унас имеются тысячи медалей — в том числе и выбитая в память благонравнойсупруги Фаустины [1599], — на которых изображен орел, возносящий к небу этиобожествленные души.

Жалкое зрелище! Мы сами себя обманываем нашими собственнымиизмышлениями и притворством:

Quod finxere, timent, [1600]

словно дети, вымазавшие сажей лицо одного из своей ватаги и потом самипугающиеся его. Quasi quicquam infelicius sit homine cui sua figmentadominantur [1601]. Почитать того, кто создал нас,далеко не одно и то же, что почитать того, кого создали мы сами. Августубыло воздвигнуто более храмов, чем Юпитеру; ему поклонялись с таким жервением и верили в совершаемые им чудеса. Жители Тасоса, желая отблагодаритьАгесилая за оказанные им благодеяния, пришли однажды объявить, что онипричислили его к сонму богов. «Разве во власти народа, — сказал он им, —делать богом кого вам заблагорассудится? В таком случае сделайте это дляпримера с одним из вас; а потом, когда я увижу что с ним приключится, явоздам вам великую благодарность за ваше предложение» [1602].

Человек крайне неразумен; он не в состоянии создать клеща, а между темдесятками создает богов.

Послушайте, как восхваляет наши способности Трисмегист [1603]: из всехудивительных вещей самая поразительная та, что человек сумел изобрестибожественную природу и создать ее. Послушайте рассуждения философов:

Nosse cui divos et caeli numina soli,

Aut soli nescire, datum. [1604]

«Если бог есть, то он живое существо; если он живое существо, тообладает чувствами; если он обладает чувствами, то подвержен тлению. Если онне имеет тела, то не имеет и души, а следовательно, неспособен действовать;если же он имеет тело, то он тленен» [1605]. Разве это не убедительноеумозаключение? Мы неспособны создать мир; следовательно, существует болеесовершенная природа, которая создала его. Было бы глупым высокомерием снашей стороны считать себя самыми совершенными существами во вселенной;следовательно, имеется некое существо, более совершенное, чем мы: это бог.Когда вы видите богатое и роскошное здание, то даже не зная, кто хозяин его,вы все же не скажете, что оно предназначено для вас. Не должны ли мы в такомслучае думать, что это божественное сооружение, этот созерцаемый наминебесный дворец является жилищем существа более возвышенного, чем мы? Развевсе находящееся вверху не является всегда и более достойным? А ведь мыпомещены внизу. Ничто, лишенное души и разума, не может породить что-либоодушевленное и обладающее разумом. Мир порождает нас; следовательно, онимеет душу и разум. Любая наша часть меньше, чем мы, мы — часть мира;следовательно, наделен мудростью и разумом в большей степени, чем мы.Прекрасная вещь — быть великим правителем, следовательно, управление миромпринадлежит некоей блаженной природе. Светила не причиняют нам вреда;следовательно, они полны благости. Мы нуждаемся в пище; следовательно, богитоже в ней нуждаются и питаются парами, поднимающимися ввысь. Мирские благане являются благами для бога; следовательно, они не являются благами и длянас. Наносить оскорбление и быть оскорбленным в одинаковой мересвидетельствует о слабости; следовательно, безумие — бояться бога. Бог благпо своей природе; человек же благ в меру своих стараний, а это выше.Божественная мудрость отличается от человеческой лишь тем, что она вечна; нодлительность ничего не прибавляет к мудрости, следовательно, мы сотоварищи.Мы обладаем жизнью, разумом и свободой, почитаем благость, милосердие исправедливость, следовательно, эти качества присущи богу. Словом, когдачеловек приписывает божеству какие-либо свойства или отказывает ему в них,он делает это по собственной мерке. Хорош пример! Хорош образец! Сколько бымы ни усиливали, ни возвеличивали, ни раздували человеческие качества, этобесполезно; жалкий человек может пыжиться сколько ему угодно:

Non, si te ruperis, inquit. [1606]

Profecto non Deum, quem cogitare non possunt, sed semet ipsos pro illocogitantes, non illum sed se ipsos, non illi sed sibi comparant [1607].

Даже в естественных случаях следствия лишь отчасти раскрывают причину; — что же сказать о данной причине, когда речь идет о божестве? Она вышеестественного порядка вещей; она слишком возвышенна, слишком далека от нас ислишком могущественна, чтобы наши заключения могли связывать и сковывать ее.К пониманию божества можно прийти не через нас, это слишком низменный путь.Находясь на Монсенисе [1608], мы не ближе к небу, чем находясь на днеморском. Можете убедиться в этом с помощью астролябии. Люди низводят бога дотого, что приписывают ему — как это делалось не раз — даже плотскоесоединение с женщинами: Паулина, жена Сатурнина, матрона, славившаяся в Римесвоей добродетелью, полагая, что сочетается с богом Сераписом, очутилась вобъятиях одного из ее поклонников, что было подстроено жрецами этого храма [1609]. Варрон, самый проницательный и самый ученый из латинских авторов, всвоих книгах о божествах сообщает [1610], что служка храма Геркулеса играл вкости попеременно обеими руками — одной рукой за самого себя, а другой — заГеркулеса, с условием, что если выиграет он сам, то на доходы приготовитсебе ужин и приведет любовницу, если же проиграет, то предложит за свой счети то и другое Геркулесу. Он проиграл и расплатился своим ужином и молодойдевушкой. Ее звали Лаурентиной; ночью она увидела во сне, будто очутилась вобъятиях Геркулеса, который, между прочим, сказал ей, что первый же человек,которого она на следующий день встретит, щедро с нею расплатится за него. Имоказался богатый юноша Тарунций, который взял ее к себе и впоследствиисделал своей наследницей. Она же в свою очередь, желая сделать угодное этомубогу, завещала свое наследство римскому народу и за это ее удостоилибожеских почестей.

Считалось, что Платон был божественного происхождения как по отцовской,так и по материнской линии, причем предком его в обоих случаях был Нептун,но мало того: в Афинах считалась достоверной следующая версия егопроисхождения. Аристон не знал, как овладеть прекрасной Периктионой; во снебог Аполлон возвестил ему, чтобы он не прикасался к ней, пока она неразрешится от бремени: это и были отец и мать Платона [1611].

Сколько существует подобных побасенок о том, как боги наставляли рогабедным смертным, и о мужьях, несправедливо оклеветанных ради детей [1612]?

У магометан народ верит, что есть много таких Мерлинов [1613], т. е.детей, не имеющих отцов, зачатых духовно и рожденных божественным образом изчрева девственниц; они носят имя, означающее это понятие на их языке [1614].

Следует помнить, что для всякого существа нет ничего прекраснее и лучшеего самого (лев, орел и дельфин выше его ценят себе подобных) [1615]и всякийсравнивает качества всех других существ со своими собственными. Эти качестваможем усиливать или ослаблять, но мы не можем сделать ничего большего, ибодальше этого сопоставления и ; этого принципа наше воображение не способнопойти; оно не состоянии вообразить ничего иного, оно не может выйти за этипределы и переступить их! Так возникли следующие древние умозаключения:«Самый прекрасный из всех обликов — это человеческий; следовательно, богуприсущ этот облик. Никто не может быть блаженным без добродетели; не можетбыть добродетели без разума, а разум нигде, кроме человеческого тела,находиться не может; следовательно, бог имеет человеческий облик» [1616].

Ita est informatum anticipatum mentibus nostris ut homini, cum de deo cogitet, forma occurrat humana. [1617]

Ксенофан [1618], шутя, заявлял, что если животные создают себе богов (аэто вполне правдоподобно!), то они, несомненно, создают их по своему подобиюи так же превозносят их, как и мы. Действительно, почему, например, гусенокне мог бы утверждать о себе следующее [1619]: «Внимание вселенной устремленона меня; земля служит мне, чтобы я мог ходить по ней; солнце — чтобы мнесветить; звезды — чтобы оказывать на меня свое влияние; ветры приносят мнеодни блага, воды — другие; небосвод ни на кого не взирает с большейблагосклонностью, чем на меня; я любимец природы. Разве человек не ухаживаетза мной, не дает мне убежище и не служит мне? Для меня сеет и мелет онзерно. Если он съедает меня, то ведь то же самое делает он и со своимисотоварищами — людьми, а я поедаю червей, которые точат и пожирают его».Сходным образом мог бы рассуждать о себе журавль и даже более красноречиво,ибо он свободно летает в этой прекрасной небесной выси и владеет ею: tamblanda conciliatrix et tam sui est lena ipsa natura [1620].

Рассуждая подобным же образом, мы утверждаем, что все предназначено длянас: для нас существует вселенная, для нас — свет, для нас гремит гром, кактворец, так и все твари существуют для нас. Мы — цель всего, мы — центр, ккоторому тяготеет все сущее. Посмотрите летопись небесных дел, отмеченныхфилософами на протяжении более двух тысячелетий; боги действовали иговорили, имея в виду только человека; у них не было никаких других забот изанятий. То они воевали против людей:

domitosque Herculea manu

Telluris iuvenes, unde periculum

Fulgens contremuit domus

Saturni veteris, [1621]

то участвовали в наших смутах, воздавая нам за то, что мы много разбывали участниками в их распрях:

Neptunus muros magnoque emota tridenti

Fundamenta quatit, totamque a sedibus urbem

Eruit. Hic Iuno Scaeas saevissima portas

Prima tenet. [1622]

Желая обеспечить поклонение одним лишь богам своих отцов, все кавнии,вооружившись до зубов, бегут по своей земле, ударяя мечами по воздуху, чтобыпоразить и изгнать из своих пределов чужеземных богов [1623]. Боги наделяютсятеми способностями, которые нужны человеку: один исцеляет лошадей, другой —людей; один лечит чуму, другой — паршу, третий — кашель; один лечит такой-товид чесотки, другой — такой-то (adeo minimis etiam rebus prava religioinserit deos [1624]). Один бог содействует произрастанию винограда, другой — чеснока;один покровительствует разврату, другой — торговле; у ремесленников всякогорода — свой особенный бог; каждый бог имеет свою область: один чтится навостоке, другой — на западе:

hic illius arma

Hic currus fuit. [1625]

О sancte Apollo, qui umbilicum certum terrarum obtines! [1626]

Pallada Cecropidae, Minoia Creta Dianam,

Vulcanum tellus Hipsipylea colit,

Iunonem Sparte, Pelopeiadesque Mycenae,

Pinigerum Fauni Moenalis ora caput;

Mars Latio venerandus erat. [1627]

Некоторые боги имеют в своем распоряжении всего лишь какую-нибудьдеревню или владеют всего-навсего одним семейством; некоторые боги живут водиночестве, другие — в добровольном или вынужденном союзе друг с другом.

Iunctaque sunt magno templa nepotis avo. [1628]

Есть среди богов и столь захудалые (ибо число их было очень велико,достигая тридцати шести тысяч [1629]), что для произрастания одного колосапшеницы требовалось не менее пяти или шести богов, и все они имели разныеимена. У каждой двери было три божества: один у порога, другой у петель,третий у косяка; четыре божества были при колыбели ребенка: один ведал егопеленками, другой — его питьем, третий — пищей, четвертый — сосанием. Былибожества известные, неизвестные и сомнительные, а иные не допускались даже врай:

Quos quoniam caeli nondum dignamur honore,

Quas dedimus certe terras habitare sinamus. [1630]

Были божества, введенные поэтами, физиками, гражданскими властями;некоторые божества, обладая наполовину божественной, наполовину человеческойприродой, являлись посредниками между нами и богом, нашими заступникамиперед ним. Им поклонялись с меньшим почтением, как божествам второго ранга;иные божества имели бесчисленное количество званий и обязанностей; иныепочитались добрыми, иные — злыми. Были божества старые и дряхлые, были исмертные. Хрисипп полагал, что при последнем мировом пожаре все богипогибнут, кроме Юпитера [1631]. Человек придумывает тысячу забавных связеймежду собой и богом: не бывает ли он иной раз его земляком?

Iovis incunabula Creten. [1632]

Вот как объясняли это дело великий понтифик Сцевола и великий теологтех времен Варрон: народ не должен знать многого из того, что есть истина, идолжен верить во многое такое, что есть ложь [1633]: cum veritatem qualiberetur, inquirat; credatur ei expedire, quod fallitur. [1634]

Человеческий глаз может воспринимать вещи лишь в меру его способностей.Вспомним, какой прыжок совершил несчастный Фаэтон [1635], когда захотелсмертной рукой управлять конями своего отца. Наш разум рушится в такую жебездну и терпит крушение из-за своего безрассудства. Если вы спроситефилософов, из какого вещества состоят небо и солнце, то разве они не скажутвам, что из железа или (вместе с Анаксагором) из камня [1636], или изкакого-нибудь другого знакомого нам вещества? Если спросить у Зенона [1637],что такое природа, он ответит, что она — изумительный огонь, способныйпорождать и действующий согласно твердым законам. Архимед [1638], величайшийзнаток той науки, которая приписывала себе наибольшую истинность идостоверность по сравнению с другими, утверждает: «Солнце — это бог,состоящий из раскаленного железа». Неплохая выдумка, к которой приводитуверенность в красоте и неизбежной принудительности геометрическихдоказательств! Однако они не так уж неизбежны и полезны; недаром Сократсчитал [1639], что достаточно знать из геометрии лишь столько, чтобы уметьправильно измерить участок земли, который отдают или получают; апревосходный и знаменитый в этой области ученый Полиэн стал пренебрежительноотноситься к геометрическим доказательствам, считая их ложными ипризрачными, после того как он вкусил сладких плодов из безмятежных садовЭпикура.

Как рассказывает Ксенофонт [1640], Сократ утверждал по поводувышеприведенного суждения Анаксагора о солнце и небе (последний в древностиценился выше всех философов своим знанием небесных и божественных явлений),что он помутился рассудком, как это случается со всеми теми, кто слишкомглубоко вдается в исследование недоступных им вещей. Анаксагор, заявляя, чтосолнце есть раскаленный камень, не сообразил того, что камень в огне несветит и — что еще хуже — разрушается в пламени; далее, он считал, чтосолнце и огонь одно и то же, а между тем те, кто смотрит на огонь, нечернеют, и люди могут пристально смотреть на огонь, но не могут смотреть насолнце; не учел он и того, что растения и травы не могут расти без солнечныхлучей, но погибают от огня. Вместе с Сократом я держусь того мнения, чтосамое мудрое суждение о небе — это отсутствие всякого суждения о нем.

Платон заявляет в «Тимее» по поводу природы демонов следующее [1641]:это дело превосходит наше понимание. Тут надо верить тем древним, которыесами, по их словам, произошли от богов. Неразумно не верить детям богов,хотя бы их рассказы и не опирались на убедительные и правдоподобныедоказательства, ибо они повествуют нам о своих домашних и семейных делах.

Посмотрим, имеем ли мы более ясное представление о человеческих делах иделах, касающихся природы.

Разве не смешно приписывать вещам, которых наша наука, по нашемусобственному признанию, не в состоянии постигнуть, другое тело и наделять ихложной, вымышленной нами формой. Так, поскольку наш ум не может представитьсебе движение небесных светил и их естественное поведение, мы наделяем ихнашими материальными, грубыми и физическими двигателями:

temo aureus, aurea summae

Curvatura rotae, radiorum argenteus ordo. [1642]

Похоже на то, как если бы у нас были возчики, плотники и маляры,которых мы отправили на небо, чтобы они там соорудили машины с различнымидвижениями и наладили кругообращение небесных тел, отливающих разнымицветами и вращающихся вокруг веретена необходимости, о коем писал Платон [1643].

Mundus domus est maxima rerum,

Quam quinque altitonae fragmine zonae

Cingunt, per quam limbus pictus bis sex signis

Stellimicantibus, altus in obliquo aethere, lunae

Bigas acceptat. [1644]

Все это — грезы и безумные фантазии. Если бы в один прекрасный деньприрода захотела раскрыть нам свои тайны и мы увидели бы воочию, каковы тесредства, которыми она пользуется для своих движений, то, боже правый, какиеошибки, какие заблуждения мы обнаружили бы в нашей жалкой науке! Берусьутверждать, что ни в одном из своих заявлений она не оказалась бы права.Поистине, единственное, что я сколько-нибудь знаю, — это то, что я полнейшийневежда во всем.

Разве не Платону принадлежит божественное изречение, что природа естьне что иное, как загадочная поэзия [1645]! Она подобна прикрытой изатуманенной картине, просвечивающей бесконечным множеством обманчивыхкрасок, над которой мы изощряемся в догадках.

Latent ista omnia crassis occultata et circumfusa tenebris, ut nullaacies humani ingenii tanta sit, quae penetrare in caelum, terram intrarepossit [1646].

Поистине, философия есть не что иное, как софистическая поэзия. Развевсе авторитеты древних авторов не были поэтами? Да и сами древние философыбыли лишь поэтами, излагавшими философию поэтически. Платон — всегда лишьрасплывчатый поэт. Тимон, насмехаясь над ним, называет его великимкудесником [1647].

Подобно тому как женщины, потеряв зубы, вставляют себе зубы из слоновойкости и вместо естественного цвета лица придают себе с помощью красокискусственный, делают себе накладные груди и бедра из сукна, войлока иливаты и на глазах у всех создают себе поддельную и мнимую красоту, не пытаясьникого ввести в заблуждение, — совершенно так же поступает наука (включаядаже правоведение, ибо оно пользуется юридическими функциями, на которыхзиждется истинность его правосудия); она выдает нам за истины и вероятныегипотезы вещи, которые она сама признает вымышленными. Действительно, всеэти концентрические и эксцентрические эпициклы, которыми астрономияпользуется для объяснения движения светил, она выдает нам за лучшее, что онамогла по этому поводу придумать; и точно так же философы рисуют нам не то,что есть, и не то, что они думают, а то, что они измышляют как наиболееправдоподобное и привлекательное. Так, Платон, объясняя строение тела учеловека и у животных, говорит [1648]: «Мы бы утверждали истинность того, чтомы сейчас изложили, если бы получили на этот счет подтверждение оракула;поэтому мы заявляем, что это лишь наиболее правдоподобное из того, что мымогли сказать».

Философы не только наделяют небо своими канатами, колесами идвигателями. Послушаем, что они говорят о нас самих и о строении нашеготела. У планет и небесных тел не больше всяких отклонений, сближений,противостояний, скачков и затмений, чем они приписывали жалкому крохотномучеловеческому телу. Они действительно с полным основанием могли назватьчеловеческое тело микрокосмом, поскольку употребили для создания его столькоразличных частей и форм. На сколько частей разделили они нашу душу, чтобыобъяснить движения человека, различные функции и способности, которые мыощущаем в себе, в скольких местах они поместили ее! А помимо естественных иощутимых нами движений, на сколько разрядов и этажей разделили онинесчастного человека! Сколько обязанностей и занятий придумали для него! Онипревращают его в якобы общественное достояние: это предмет, которым онивладеют и распоряжаются; им предоставляется полная свобода расчленять его,соединять и вновь составлять по своему усмотрению; и тем не менее они всееще не разобрались в нем. Они не в состоянии постигнуть его не только наделе, но даже и своей фантазией; какой-то штрих, какая-то черта всегдаускользает от них, как ни грандиозно придуманное ими сооружение,составленное из тысячи фиктивных и вымышленных частей. Но это не основание ктому, чтобы извинять их; в самом деле, если живописцы рисуют небо, землю,моря, горы и отдаленные острова, то мы готовы удовлетвориться, чтобы ониизображали нам лишь нечто слегка им подобное; поскольку это вещи намнеизвестные, мы довольствуемся неясными и обманчивыми очертаниями; но когдаони берутся рисовать нам с натуры какой-нибудь близкий и знакомый нампредмет, мы требуем от них точного и правильного изображения линий и красок,и презираем их, если они не в состоянии этого сделать [1649].