Тема 8. Наука как социальный институт
Институциональные формы научной деятельности в историческом процессе постепенно изменялись.Современная эпистемология выделяет три аспекта бытия науки: (а) как особой системы знаний; (б) как познавательной деятельности со своими «технологиями» и методами; (в) как социального института.
Понятие социальный институт (лат. institutum — установление, учреждение), широко используемое в социологии, означает определенную организацию общественной деятельности и социальных отношений, воплощающую в себе нормы экономической, политической, правовой, нравственной и т.п. жизни общества, а также социальные правила жизнедеятельности и поведения людей, фиксируемые в документах, имеющих социальную значимость. Д. Норт понимает под институтом «правила игры в обществе, или ... созданные человеком ограничительные рамки, которые организуют взаимоотношения между людьми». М.Вебер подчеркивал, что социальный институт — это, прежде всего, форма объединения индивидов, позволяющая им совместно участвовать в социальном действии. Будучи относительно устойчивыми формами организации социальной жизни, социальные институты выполняют функции социальной преемственности и уменьшения неопределенности путем устойчивого структурирования повседневной жизни. Социальные институты обеспечивают устойчивость общественной жизни, так как регулируют действия членов общества в рамках социальных отношений, интегрируют их интересы, стремления и действия, способствуют осуществлению социального контроля.
Процесс учреждения каких-либо новых социальных институтов, а также правовое и организационное закрепление тех или иных общественных отношений, т.е. процесс формализации деятельности и общественных отношений, называется социальной институционализацией. В ходе институционализации неорганизованная деятельность и неформальные отношения формализуются, что приводит к созданию таких организационных структур, в которых на первое место выходят регламент и властное регулирование. Принудительный характер социального института по отношению к отдельному субъекту отмечали Э. Дюркгейм, Т. Парсонс.
Наука как социальный институт является предметом социологии науки, которая изучает внутренние отношения, обеспечивающие функционирование и развитие науки, место научной деятельности в структуре общественного разделения труда, ее функции в социокультурном пространстве и взаимоотношения с другими социальными институтами.
Условиями функционирования науки как социального института является наличие: (а) сообщества ученых, деятельность которых регулируется принципами научного этоса; (б) учреждений, снабженных определенными материальными средствами и осуществляющих свою деятельность в соответствии с формально-правовым регламентом. Один из основоположников «институциональной» социологии науки XX века Роберт Мертон показал, что научный этос есть набор некоторых неписанных и юридически не оформленных, но признаваемых и выполняемых всеми членами научного сообщества предписаний, таких как: (а) коллективизм (принцип, отражающий всеобщий характер научного труда, предполагающий гласность научных результатов, без чего наука развиваться не сможет); (б) универсализм (принцип, отражающий тот факт, что истинное научное знание имеет объективный характер, содержание которого не зависит от того, кем и когда оно получено); (в) организованный скептицизм (требование критического переосмысления как научных теорий, так и стратегий научного поиска); (г) бескорыстие (служение единственной цели — постижению истины, что предполагает отказ от всех соображений престижного порядка, личной выгоды, круговой поруки и т.д.).
Но к выделенным Мертоном компонентам научного этоса следует добавить еще два: (а) требование научной компетенции всех членов научного сообщества, так как научные споры, проблемы оценки и признания результатов научной деятельности в принципе не могут быть решены ни властями, ни общественностью. Например, только сами же ученые могут оценить целесообразность внедрения тех или иных научных технологий, провести их предварительную экспертизу по таким параметрам, как энерго-, науко-, ресурсо-, капитало- и трудоемкость, уровень использования новых материалов, уровень автоматизированности, безопасность эксплуатации, способность к быстрой модернизации и др.; (б) запрет на повтор-плагиат, обеспечиваемый соблюдением принципа приоритета. Следует отметить, что этот принцип не работал в условиях традиции, когда знания передавались «из рук в руки», что предполагало повтор действий и запрет на отклонение от «нормы». Выделенные принципы и нормы научного этоса являются обязательными для каждого, входящего в сообщество ученых, что делает науку как социальный институт явлением надындивидуальным.
Специфика формирования науки как социального института состоит в том, что социальной институционализации науки исторически предшествует процедура когнитивной институционализации. Обычно социальная институционализация не нуждается в когнитивной составляющей.
Процесс социальной институционализации идет по цепочке: научное направление — специальность — дисциплинарное сообщество и заканчивается созданием специальных организаций и учреждений, прежде всего, научно-исследовательских и высших учебных заведений. В них особая группа людей (научное сообщество) осуществляет согласно определенным правилам деятельность, направленную на получение научного знания и его передачу последующим поколениям ученых. Так, например, социальная институционализация и социализация философии науки как научной дисциплины началась в США, где еще до второй мировой войны стал выходить журнал «Философия науки», а в СССР сразу после войны в структуре Института философии Академии наук создается сектор философии естествознания, впоследствии пере-именованный в сектор философских вопросов естествознания. Одновременно возникают соответствующие подразделения в академических институтах философии Киева, Минска, Алма-Аты.
Во времена Галилея и Ньютона, хотя уже и существовали университеты, но не было специальных научно-исследовательских учреждений, объединяющих многих ученых вокруг решения каких-то общих научных проблем. В этот период шел процесс когнитивной институционализации, состоящий в формировании некоего общего понимания того, какими должны быть содержание и форма научного мышления, какова специфика собственно научной познавательной деятельности, какие темы, проблемы, программы могут называться научными, наконец, кого можно называть ученым. По сути, этот вид институционализации сопровождал генезис науки. Когнитивная институционализация науки позволила ученым понимать друг друга в ходе постановки научных проблем, выбора критериев их решения и т.д. Процесс когнитивной институционализации науки проходил как очень сложная процедура согласований между учеными по вопросу понимания структуры и методов научной деятельности, содержания научного мышления, норм научной этики и т.д. В отличие от социальной, когнитивная институционализация проходила по следующей цепочке: исследовательский поиск — исследовательская программа —специальность — научная дисциплина — дисциплинарные комплексы.
В ходе когнитивной институционализации науки особое место занимает институционализация научных направлений и научных сообществ, которая сводится к следующим процедурам: (1) идентификация (лат. identificare — отождествлять) проблем и коллег, которые работают над этой или родственной проблемой; (2) коммуникация, т.е. установление общения между учеными; (3) определение границы группы и условий доступа в нее; (4) вербовка новых исследователей с целью расширения фронта исследований и обеспечения гарантий передачи опыта группы за пределы деятельности одного поколения; (5) диффузия или распространение нововведения; (6) создание условий предупреждения отклонения поведения ученых от норм и правил научного этоса.
Процесс обретения наукой статуса социального института не сводится только к социальной институционализации (образование учреждений и предприятий), а включает в себя и когнитивную институционализацию, которая началась еще в XVI—XVII веках и способствовала формированию научных направлений и научных сообществ (понятие «научное сообщество» введено М. Полани), что предполагало установление норм научной деятельности определенной группы ученых.
Процесс превращения науки в социальный институт, по мнению М. Хайдеггера, был неизбежен в силу того, что «наука как исследование носит характер производства», т.е. ориентируется «на собственные результаты, как на пути и средства поступательного методического развертывания» научной работы. Преимущества институционализации науки, утверждал он, состоят «в максимально свободной, но вместе и управляемой маневренности, позволяющей переключать и подключать исследование к ведущим на данный момент задачам». Наука в форме специальных исследовательских учреждений и институтов полностью может развернуть свой исследовательский потенциал, так как это и есть «полнота» ее «отвечающего Новому времени существа». Развитие производственного характера науки привело, фиксировал Хайдеггер, к созданию «новой породы» ученых. «Ученый-эрудит исчезает. Его сменяет исследователь, состоящий в штате исследовательского предприятия». В отличие от ученого-эрудита, исследователь «неотвратимо вторгается в сферу, принадлежащую ... фигуре техника...», и только так он придает своей деятельности актуальность и признанность. Громкое восхищение ученым-эрудитом заменяется ситуацией, когда исследователь неизбежно вынужден «отступать в социальную неприметность всякого общеполезного труда». Время великой науки и великих имен закончилось. Что касается университетской науки, то, по мнению Хайдеггера, в некоторых из них еще может некоторое время «держаться, все более скудея и выхолащиваясь, романтика гелертерства (нем. книжной учености). Но так как «истинные сущностные силы современной науки достигают действенности непосредственно... в производстве», то университетская наука как бы выпадает из времени своего истинного бытия.
Историческое развитие институциональных форм научной деятельности проходило во взаимодействии когнитивной и социальной институционализации, и его можно представить в виде следующих этапов: (1) появление отдельных ученых, специализирующихся по данной отрасли, как это было во времена Галилея и Ньютона; (2) «любительская наука», когда ученые объединяются в неформальные сообщества по типу «невидимого колледжа» (вне организационных университетских структур) на основе взаимного знакомства и психологической совместимости. Эти формы институционализации науки не зависят от государственной политики и государственных заказов. Г.Салмон считает, что в европейских «невидимых колледжах» «духовные ценности так называемых розенкрейцеров были заменены на сугубо практические, способствовавшие развитию капиталистического общества. В то самое время, когда розенкрей церовский Манифест пропагандировал наступление новой эры — эры духовности обществе стали появляться «жрецы науки», которые вверили себя основным принципам материалистической метафизики»; (3) академическая (университетская) наука (начиная со второй половины XVII в.), когда образуется уже некое научное сообщество, не предполагающее, в отличие от «невидимого колледжа», взаимной психологической совместимости, хотя исследовательская работа остается еще в основном деятельностью отдельных лиц. В университетах формируются научные школы, организационная структура которых не носит еще формального характера: ученых объединяют единый стиль мышления, общая исследовательская программа, они работают под руководством признанного ими талантливого ученого-лидера, генератора идей, и активно участвуют в процессе обучения студентов; (4) специализированные научно-исследовательские лаборатории и институты, ставшие в середине XX века (особенно после второй мировой войны) ведущей формой организации научного труда и занимающиеся разработкой научных программ, содержание которых определяется, в основном, правительственными заказами. Такая форма институционализации науки изменила и статус научных школ: они превратились в научные коллективы, которые характеризуются тем, что их научно-исследовательская деятельность организовывалась не изнутри самого коллектива, а извне. Теперь руководитель научного коллектива назначался «свыше», и им не всегда был выдающийся ученый в связи с тем, что деятельность этого коллектива ориентировалась в основном на решение плановых научных программ, заданных извне (государством, военными ведомствами и т.д.); (5) крупные технически хорошо оснащенные научные центры, промышленные лаборатории, синтезирующие фундаментальные и прикладные направления исследования, объединяющие несколько научных коллективов на междисциплинарной основе. Ученых, входящих в эти центры, трудно назвать единомышленниками, так как многие из них имеют разные исследовательские установки, по-разному относятся к той или иной теории и даже научному этосу. Для эффективного решения поставленной научной задачи члены междисциплинарного коллектива подразделяются на проблемные группы, в которые входят специалисты разного профиля, призванные решать общую задачу.
В настоящее время научная деятельность ученых осуществляется только в рамках науки в ее статусе социального института (университет, научно-исследовательская лаборатория и институт, научный центр). Это, с одной стороны, порождает ограничения свободы исследовательского поиска отдельного ученого, который выполняет конкретную задачу в рамках общей исследовательской программы, а с другой, способствует сохранению принципов научного исследования, не позволяет паранаучным, оккультно-мистическим и иным видам ненаучного и вненаучного познания расшатать основу научной методологии.
Наука как социальный институт выполняет следующие функции: (а) становится непосредственной производительной силой, обеспечивающей и стимулирующей непрерывный процесс формирования и развития нового знания, а также его технического применения; (б) осуществляет объективную оценку значимости того или иного открытия, сделанного как отдельными учеными, так и исследовательскими коллективами, распределяя соответственно вознаграждения; одним из критериев, позволяющих осуществить эту оценку, является индекс цитирования (Science Citation Index, — SCI) — созданная Филадельфийским институтом в начале 1960-х гг. система научной информации, в основу которой положены связи между документами по прямым, обратным и перекрестным ссылкам (цитированию). В настоящее время индекс цитирования, несмотря на дискуссии по поводу адекватности оценок публикаций с помощью данного метода, признан одним из самых эффективных при ранжировании ученых по степени значимости их открытий; (в) переводит личные достижения того или иного ученого в коллективное достояние; (г) систематизирует с помощью вербальных текстов (монографий, статей, обзоров, учебников, словарей и т.д.) полученные теоретические и технологические знания, выступая в роли централизованной социальной научной памяти, не зависящей от сроков жизни отдельных ученых; (д) осуществляет трансляцию полученных знаний на все этажи социальной жизни; (е) осуществляет контроль за подготовкой научных кадров в соответствии с принципами научной этики; (ж) выполняет образовательную функцию.
Необходимо отметить, что сейчас в нашей стране формируется тенденция к трансформации (а иногда и разрушению) существующих форм научных институтов, чему будут в немалой степени способствовать намечающиеся реформы науки и высшей школы. Кроме того, в условиях коммерциализации науки произойдут изменения в содержании научного этоса. Так, вынужденный совмещать профессиональную исследовательскую деятельность с предпринимательством, ученый не сможет выполнять требования научного этоса, и, прежде всего, требование бескорыстного служения единственной цели — постижению истины, что предполагает отказ от всех соображений престижного порядка, включая и обогащение.
Наука как социальный институт претендует на определенную автономию в системе общественного разделения труда, видя свою социальную функцию в производстве теоретического и прикладного знания. Но автономизация не может быть полной: наука как социальный институт взаимодействует с другими социальными институтами, зависит от некоторых из них, например, в финансовом плане. В итоге возникают конфликты между желанием науки укрепить свою автономию в качестве социального института и необходимостью выполнять социальные и государственные заказы, считаться с общественным мнением и выполнять соответствующие социальные функции. Так, сегодня общественность требует введения моратория на те направления научных исследований и их техническое применение, которые представляют опасность для общества и жизни человека, что, несомненно, вступает в противоречие с интересами науки. Противоречие между интересами чистой науки и интересами общества породило необходимость обсуждения в самой науке проблем безопасности для общества научных экспериментов и открытий, социальной ответственности научного сообщества. Все больше осознается необходимость этической регуляции научной деятельности, особенно в тех областях, которые представляют откровенную угрозу для человека. Этим объясняется целый ряд запретов на проведение экспериментов в ядерной физике, генетике, геномике и т.д. Углубляется понимание этических требований науки, о чем свидетельствуют появившиеся новые области знания, такие как этика науки, экологическая этика, биоэтика. Обсуждается проблема введения в научный этос юридических норм.
Следует отметить, что институциональные напряжения и конфликты между наукой и обществом нельзя переводить в ситуацию открытой и непримиримой вражды между общественными и научными системами норм и ценностей: в таких условиях, когда фундаментальные ценности общества несовместимы со специфическими ценностями науки, социальный институт науки просто не сможет функционировать.
Способы трансляции научных знаний исторически изменялись.Человечество никогда не смогло бы выжить без создания особых механизмов хранения и передачи добытых им знаний, обеспечивающих его жизнедеятельность. С возникновением европейской науки актуализировалась проблема создания способов передачи научного опыта и знания. Науку отличает особая понятийная форма организации знания, исходящая из приоритета «слова-логоса» над делом. Понятийно-универсальный способ организации знания, со времен его изобретения в античной философии, помог обществу, справиться с проблемой трансмутации (экспонентного приращения) знания. Дело в том, что массив знаний, даже полученных в ходе непосредственной практической деятельности, постоянно наращивался. Но до тех пор, пока главным хранилищем этих знаний была память субъекта, вместимость которой ограничена, человечество теряло огромные пласты добытых знаний. И только когда знания стали переноситься в знаковое, текстовое пространство, где они получали понятийное оформление, появилась возможность сохранять все, даже незначительные приращения знаний. Наука не смогла бы развиваться без использования универсально-понятийного оформления своих результатов. Облекая полученное теоретическое и эмпирическое знание в абстрактные формы понятий, категорий, ученые «сжимали» информацию до формального выражения и превращали ее в доступную каждому, кто владел в той или иной мере способностью суждения. Теперь судьба открытых знаний не зависела от вместимости памяти субъекта. Размеры «хранилища» знаний стали по сути бесконечными, а потому механизм «вытеснения» и «забывания» ненужного и избыточного для социокультурных практик знания был блокирован. В сфере научного знания избыточного знания в принципе не могло быть.
Текстовая, понятийно-знаковая оформленность научных знаний определила и специфику его трансляции. Термин трансляция (лат. translation — передача) в науковедческом словаре используется для обозначения передачи информации от одного поколения к другому. Трансляция научного знания как один из способов его социализации включает передачу от поколения к поколению информации о новых знаниях, о новых технологиях, разработанных на его основе, о нормах осуществления научной деятельности и т.д. Трансляция научного знания может происходить как в синхронном (гр. syn — вместе + chronos — время), так и диахронном (гр. dia — через, сквозь + chronos — время) режимах. В синхронном режиме идет адресное общение индивидов в процессе их совместной деятельности «здесь» и «сейчас». Диахронный режим предполагает передачу знания от одного поколения к другому. Понятие «поколение» имеет много смыслов. Один из них — поколение как интервал между рождением родителей и их детей—дает возможность утверждать, что в одно и то же историческое время живут несколько поколений. Так, студенты и преподаватели, молодые ученые и ветераны науки принадлежат к разным поколениям не только в смысле разницы возраста, но и в плане разной ценностной ориентации, разных научных предпочтений. Поэтому передача знаний от преподавателя к студенту, от зрелого ученого к его ученику может квалифицироваться как межпоколенная.
В процессе трансляции научных знаний происходит передача информации, которая известна передающим, но не известна получателям, поэтому если получатели и начинают коррекцию переданной им информации, то, как правило, не сразу. Вначале информацию следует усвоить, и только затем появляется возможность критического ее переосмысления. Адресаты (нем. Adressat — получатель), которым транслируются научные знания, можно разделить на тех, кто непосредственно занят научной деятельностью, а потому получение информации для них является жизненно необходимым, и тех, для кого научная информация представляет опосредованный интерес. Прямыми адресатами являются ученые, студенты, технологи, а опосредованными — все социальные институты и структуры общества в целом и, прежде всего, правительство, военное ведомство и т.д. Трансляция научного знания непосредственным адресатам включает, во-первых, передачу научных идей от одного поколения ученых к другому; это — трансляция знания на «переднем крае науки»; во-вторых, передачу научных знаний в область технологического использования; в-третьих, передачу научных знаний от переднего края науки на начальные «этажи» системы образования, для того чтобы (а) организовать «движение» людей через систему образования в различные специализированные виды научной деятельности и тем самым обеспечить постоянный приток знающих ту или иную научную дисциплину в состав того или иного научного сообщества; (б) повысить образовательный уровень новых поколений, а также включить научные идеи в мировоззренческий пласт. Во втором и третьем случаях трансляция научного знания предполагает его адаптацию, т.е. частичную популяризацию специфичных и очень трудных для понимания оригинальных научных текстов.
В каждом из указанных выше типов трансляции формируются институционализируемые внутри научного сообщества персонажи. Так, в ходе трансляции знания «на переднем крае науки» такими персонажами являются теоретик, исследователь, а трансляция знания технологам-практикам и образовательным структурам актуализирует фигуры эксперта, оппонента, референта, популяризатора.
Трансляция научного знания предполагает наличие определенных механизмов и способов ее организации и осуществления. Ученым с самого начала формирования науки уже нужны были критическая оценка специалистов и признание коллег. Поэтому они стали обмениваться научными письмами, зачастую размножая эти письма и распространяя их в виде листовок, памфлетов, буклетов. Потребность ознакомить общественность и коллег с результатами научных исследований побудила первых ученых опубликовать их в виде книг (предсмертная книга Н. Коперника «Об обращениях небесных сфер» (1543), книги Г. Галилея «Звездный вестник» (1610), «Диалог о двух главных системах мира» (1632) и «Беседы и математические доказательства, касающиеся двух новых отраслей знания» (1638), книга И. Ньютона «Математические начала натуральной философии» (1687)). Тираж изданий этих книг был очень мал.В Академиях для распространения и сопоставления научных результатов обнародовались на регулярных сессиях мемуары академиков, а затем публиковались в регулярно выходящих собраниях трудов Академий. Эти публикации стали основой первых научных журналов, которые превратились в основное периодическое научное издание. Первый научный журнал — лондонский журнал Philosophical Transactions — начал выходить в 1665 г.
К середине XIX столетия начала ощущаться потребность в журналах, более свободных в выборе круга авторов и обращенных к более широкой аудитории, а не привязанных жестко к Академиям. Например, журнал Русского физико-химического общества (1869). К концу XIX века дисциплинарная специализация науки привела к практически одновременному появлению тематически узко нацеленных журналов на английском, французском и немецком языках, к которым относятся, прежде всего, такие физические журналы, как Physical Reviw, Journal de Phisique, Phisikalische Zeitschrift.Для постоянно растущего научного сообщества этих изданий оказалось недостаточно, и в XX веке появились периодические издания обзорного плана, ориентированные не на узких специалистов, а на широкие массы научных работников. В качестве примера можно назвать серию российских журналов: «Успехи физических наук» (основан в 1918 г.), «Успехи химии» и «Успехи современной биологии» (основаны в 1932 г.), «Успехи математических наук» (основан в 1934 г.).
Для целей трансляции научных знаний с переднего края науки в систему школьного и вузовского образования были созданы учебники. Слово «учебник» состоит из существительного «учеба» и суффикса «ник», который применяется в русском языке для образования слов, обозначающих некое служебное по отношению к общему понятию значение. Например, «начало—начальник», «школа—школьник», «задача—задачник» и, наконец, «учеба - учебник». Учебник выполняет служебно-вспомогательную функцию в процессе приобщения подрастающего поколения к научным знаниям в их адаптированной для усвоения форме.
Главным местом хранения всех научных текстов, составляющих необходимый компонент науки как социального института, является библиотека (греч. biblion — книга). Правда, в настоящее время научные публикации стали хранить на электронных носителях, что делает классический библиотечный стиль работы не таким актуальным.
Описанные выше типы организации трансляции научного знания базируются на вполне определенном понимании специфики европейской трансляции любых культурных ценностей и норм. Европейский культурный социокод разделил знаковую и поведенческую деятельность в обособленные области. Знаковая и, главным образом, вербальная деятельность стала рассматриваться как наиболее адекватный научному знанию способ его трансляции. При этом неизбежно научное знание представало как деперсонифицированное, объективное по содержанию. Поэтому считалось, что для трансляции этого знания и его адекватного усвоения получателем достаточно перевести содержание этого знания в вербальный текст, написанный научным языком, т.е. языком, лишенным всякой экспрессии и индивидуальной окраски.
Но британский философ М. Полани пришел к выводу, что в структуре познавательной активности, в актах научного творчества наряду с явными, легко вербализуемыми, существуют неявные компоненты, которые невыразимы в слове. Явное знание Полани называл интерперсональным, так как оно легко выражалось с помощью категорий и понятий, применяемых в данной области науки, а потому могло быть усвоено прежде всего учеными, даже не участвующими с автором данного текста в совместной научной работе. Неявное же знание — это личностное знание, вплетенное в личное искусство экспериментирования, в личные теоретические мыслительные навыки, которые всегда включают помимо парадиг мальных установок личностные пристрастия и убеждения. Неявные компоненты научного творчества можно передать другому только в совместной научной работе, в совместных практических действиях, а не с помощью статей и выступлений на научных конференциях. В силу того, что неявное знание не может быть полностью эксплицировано в вербальном тексте, оно транслируется «из рук в руки», т.е. через непосредственное обучение мастерству научного поиска в совместной научной работе. Такая трансляция неявного знания происходит в ходе совместно проводимого учеными эксперимента, в ситуации, когда ученый руководит научной работой своего ученика и т.д. Поэтому к описанным выше формам трансляции научного знания Полани добавил невербальную форму, т.е. то неявное знание, которое невозможно выразить в статьях, учебниках и т.д.
Наряду с развитием уже существующих форм трансляции научного знания человечество постоянно ищет новые, более совершенные формы его хранения и передачи. Один из шагов в этом направлении — создание всемирной сети Интернет, что позволяет ввести дистантные формы образования, когда знание транслируется не непосредственно от учителя к ученику, например, во время университетской лекции, а через анонимные тексты, содержащие нужную для обучающегося информацию. В этой ситуации акцент в классической цепочке «учитель — текст — ученик» переносится с учителя на текст.
Важной является проблема взаимосвязи науки с экономикой, политикой, другими сферами общественной жизни, а также государственного регулирования науки.Наука как социальный институт находится во взаимодействии с другими социальными институтами, зависит от некоторых из них, например, в финансовом плане.
Рассмотрим проблему отношения науки и власти. Любая власть, как институционализированная (государственно-правовые институты), так и не институционализированная (например, власть старшего в семье, власть учителя в школе, власть женщины над любящим ее мужчиной и т.д.), есть, прежде всего, авторитет, обладающий возможностью подчинять своей воле, управлять или распоряжаться действиями других людей. Власть государственная необходима для организации общественного производства, которое немыслимо без подчинения участников единой воле, а также для регулирования взаимоотношений между людьми в обществе.
Проблема «наука и власть» имеет два аспекта: (1) проблема самой науки как формы власти; (2) отношение науки и государственной власти.
(1) Наука сама обладает властью, как институционализированной, так и неинституционализированной. Неинституционализированная власть науки возникла вместе с возникновением научного знания, которое само по себе формировало властные отношения и способствовало утверждению идеологии власти со своими идеалами и целями, ориентированными на господство над природой, обществом (ср. Ф. Бэкон: «знание - сила»). Институционализированную форму научная власть обрела над учеными, когда сформировалась как социальный институт. Мишель Фуко (французский структуралист XX века) одним из первых показал, что с возникновением науки как социального института произошло подчинение ученого определенной дисциплине мышления и нормам научного этоса. Наука стала формой власти, господства и контроля внутри сообщества ученых. Но так как средством этого господства и контроля явилась диктатура законодательного разума, породившая инструментальную рациональность, то наука стала манипулировать не только изучаемыми ею объектами, но и человеком. Наука ограничила познавательные способности человека, запретив ему прибегать в познании к таким процедурам, как интуиция, фантазия, воображение, лишила человека того естественного места, которое человек занимал в Космосе, создала новый образ мира и сделала его доминантным в мировоззрении людей. Отдав предпочтение рациональному мышлению, наука в итоге породила «инструментальную» рациональность, т.е. способность организовывать средства для достижения некоторой цели. Власть науки распространилась на все области культуры.
(2) Став социальным институтом, наука органически включилась в систему государственных, властных отношений, что привело к необходимости считаться с политическими и экономическими интересами общества. Рассмотрим тот аспект проблемы «наука и власть», который включает отношение науки и государства, особенности государственного регулирования науки. Процесс формирования в XX веке отношений «наука — государство» можно разделить на несколько этапов, имевших место практически во всех развитых странах, и прежде всего в США и СССР: (1) государственная научная политика, направленная на развитие масштабных, фундаментальных исследований «большой науки», обеспечивающих военно-политическое превосходство государства на международной арене (так называемая гонка вооружений). В современном мире складывается аналогичная ситуация: тот, кто владеет научными знаниями, например, о финансовой деятельности транснациональных корпораций, тот занимает сегодня особое место в мировых экономических структурах; страны, добившиеся определенных успехов в фундаментальных научных исследованиях (например, в области ядерной энергетики и др.), претендуют на особое положение в мировом сообществе, на особую роль в решении различных проблем на международном уровне (урегулирование военных конфликтов, введение экономических санкций для некоторых стран и т.д.). В современном информационном обществе тот, кто обладает информацией, — обладает миром»; (2) государственный заказ науке — содействовать экономическому «прорыву», т.е. решить задачи, связанные с обеспечением стабильных темпов экономического роста и выхода на уровень планетарной конкурентоспособности ключевых отраслей экономики; (3) современная научная политика, характеризующаяся смещением приоритетов в сторону информационных услуг, медицины, экологии и других аспектов повышения качества жизни человека и общества в целом. Так, в области фундаментальных исследований в США на медицинскую науку тратится в три раза больше, чем на исследование космоса и в шесть раз больше, чем на фундаментальные исследования в интересах обороны.
Современная научная политика, реализуемая ведущими государствами, заключается в ориентации государственных программ не на грандиозные проекты прорывного характера, а на долгосрочную деятельность по укреплению различных национальных инновационных систем (военные и гражданские отрасли промышленности, образование и здравоохранение, изучение космоса и охрана окружающей среды и др.).
В сфере взаимоотношений науки и власти можно выделить несколько аспектов: (1) история демонстрирует, что жесткая государственная научная политика, с одной стороны, может иметь негативные последствия, а с другой — являться своеобразным толчком (стимулом) для развития науки. Так, в СССР жесткая государственная политика в области науки, с одной стороны, способствовала гонению в 1948—1950 гг. на кибернетику, генетику, квантовую химию, объявив их лженауками, а с другой, стимулировала исследования в области освоения космоса, атомной энергии; (2) со второй половины XX века на ученых и их деятельность были распространены международные принципы защиты прав человека: ученый переставал быть «крепостным» государственных властных структур; (3) наука вынуждена сотрудничать с властью, чтобы иметь возможность хотя бы частично корректировать ее научную политику в краткосрочной и долгосрочной перспективах. Так, А. Эйнштейн, желая опередить фашистскую Германию, написал президенту США Рузвельту несколько писем, в которых обосновывал необходимость быстрейшего создания атомного оружия. Позднее, правда, он скажет: «Знай я, что немцы не смогут сделать атомную бомбу, я бы и пальцем не пошевелил».
Проблема «наука и экономика» имеет два взаимозависимых аспекта: (а) влияние науки на развитие экономики; (б) влияние экономики на развитие науки. Экономика включает в себя сферу производства (промышленного и сельскохозяйственного) и сферу потребления и распределения (торговля или рынок). От того, идеологи какой из этих сфер находятся в структурах государственной власти, зависит и решение проблемы взаимодействия науки и экономики. Если у власти идеологи, отдающие приоритет производственно-промышленной компоненте экономики, то в силу того, что производственные технологии могут развиваться и совершенствоваться, только учитывая научные достижения, науке придается высокая общественно-экономическая ценность. Государство разрабатывает стратегическую научную политику, которая сводится к принятию государственными институтами, во-первых, решений о стратегии развития научно-технического комплекса страны, во-вторых, программы деятельности по реализации поставленных целей и задач. Наука рассматривается как одно из средств реализации приоритетных направлений политики (военной, экономической и др.).
Поэтому в странах, ориентированных на использование высоких технологий в производстве, разрабатывается и реализуется специальная научная политика, включающая систему государственных научных приоритетов, как в области научных направлений, проектов, так и в сфере научно-организационных форм. В основе научных приоритетов лежат, как правило, те научные направления, которые представляют особый интерес для государства в плане создания так называемых критических технологий, т.е. технологий, имеющих первостепенное значение для развития национальной экономики, укрепления экономической стабильности и обороноспособности страны и т.д. К их числу относятся технологии связи, континентальные и трансконтинентальные транспортные, энергетические, экологические, военные и другие технологии. Реализация научных приоритетов нуждается в государственной финансовой, правовой и организационно-управленческой поддержке, а также в принятии политических решений на высшем уровне. Например, развитие энергетических технологий, связанных с термоядерными электростанциями, требует, во-первых, фундаментальных научно-технологических разработок в области ядерной физики, что предполагает большие финансовые затраты; во-вторых, принятия государственных решений и гарантий в системе национальной безопасности, а также выход на уровень международных соглашений разного уровня.
Разработка «критических технологий» является одной из приоритетных задач российской государственной научной политики. Это обусловлено тем, что, например, в 2005 г. на долю России приходилось менее 1,5% мирового рынка высокотехнологичной продукции (для сравнения: на долю США — 33%, ЕС и Японии — по 18—20%). При этом около 80% суммарного объема наукоемкого промышленного производства Российской Федерации, выпускаемого прежде всего за счет госзаказа, сосредоточено в отраслях, входящих в оборонно-промышленный комплекс. На состоявшемся в декабре 2005 г. втором съезде движения «За возрождение отечественной науки» было отмечено, что по уровню применения новейших технологий в экономике наша страна отстает от промышленно развитых стран на 45—50 лет.
Если же у власти идеологи рыночной экономики, то на государственном уровне формируется установка, согласно которой наука должна сама зарабатывать средства на существование, продавая добываемые ею знания, т.е. включая их в рыночный эквивалентный обмен по схеме товар—деньги—товар. Так начинает доминировать идея коммерциализации науки, согласно которой государство не должно строить технологические коридоры, брать на себя риски по созданию новой техники. Не государство в лице министерства, а предприятия должны давать заказ науке. А так как большинство промышленных предприятий находится в частных руках, то и отраслевые научно-исследовательские институты должны сами искать, кому они нужны. Те институты, которые не нашли себя на рынке, должны быть упразднены — такова позиция нынешнего Министерства образования и науки.
Идеологам рыночной экономики оппонируют ученые, утверждающие, что информация в силу своей нематериальной природы в принципе не подлежит эквивалентному обмену, так как научное знание обладает рядом свойств, затрудняющих его превращение в товар. Во-первых, цикл производства научной информации (особенно в области фундаментальных разработок) может длиться годами и даже десятилетиями; во-вторых, нельзя с достаточно полной увереностью предсказать коммерческий результат, который будет получен в ходе практического использования полученной информации. Налицо ситуация риска в долгосрочной перспективе, которая неприемлема для рыночного механизма затрат. Кроме того, в ряде случаев многие научные исследования могут быть с коммерческой точки зрения неприбыльными и даже убыточными (например, научные астрофизические исследования, связанные с отправкой космических аппаратов в отдельные участки Галактики, и т.п.).
Поэтому если государство хочет иметь науку мирового уровня, оно должно, как образно говорил известный советский ученый JI.A. Арцимович, «нежно согревать ее в своих теплых руках». Но современное реформирование науки в России создает ситуацию, когда ее дальнейшая судьба находится в руках тех, кто во властных, государственных, политических структурах решает вопросы, определяющие ее условия существования в обществе. Полностью соглашаясь с утверждением В.Ж. Келле о том, что наука — это не «механическая болванка», которую можно строгать и пилить, а живой организм, система, вмешиваясь в которую, надо просчитывать, как это вмешательство отзовется на других ее компонентах и системе в целом, полагаем, что в итоге принятые решения будут действительно отвечать интересам отечественной науки и государства.Все фундаментальные исследования (а они, как правило, долгосрочные и содержат элемент риска как в плане получения информации, так и в отношении коммерческого успеха) должны, считают ученые, участники второго съезда движения «За возрождение отечественной науки», финансироваться, главным образом, из государственного бюджета, а концепция рыночного реформирования науки «неприемлема ни для развития самой науки, ни для возрождения промышленного потенциала». Конечно, государство, финансируя науку, также не застраховано от риска вложения денег в долголетнее научное исследование, которое может оказаться малоэффективным по своим результатам. Но затраты государства на такие исследования покрываются за счет выигрыша от тех исследований, которые приносят большую и сравнительно быструю отдачу. Система государственного финансирования в такой ситуации схожа с институтом страхования. Если говорить о негосударственном финансировании науки, то только крупные транснациональные монополии, сравнимые по финансовой мощи с государством, в состоянии рисковать. Так, в СССР негосударственное финансирование осуществляли ведомства, а потому наряду с академической существовала так называемая ведомственная наука.
Государственная поддержка науки осуществлялась в полной мере в СССР, но, как показал исторический опыт, жесткая государственная научная политика привела к противоречивым результатам. С одной стороны, нельзя отрицать тот факт, что за годы советской власти в стране были созданы мощный научный потенциал, а также государственная система научно-исследовательских институтов (НИИ), которые снабжались государством денежными средствами, материалами н помещениями, позволяя тем самым ученым не думать о добывании средств, а заниматься исследовательской работой. С другой стороны, огосударствление науки сопровождалось тем, что государство «вторгалось» в ее «творческую мастерскую»: научные исследования планировались, управление наукой бюрократизировалось, а ведущие ученые изолировались от мирового научного сообщества (феномен засекречивания). Так, в 1929 г. ВСНХ СССР по поручению правительства разработал первый сводный пятилетний план научных исследований, что, конечно, не способствовало развитию науки. Но здесь следует оговориться: любые структуры, будь то коммерческие или государственные, не могут давать деньги ученым на те исследовательские программы, которые не обоснованы или не имеют ценности и значимости с точки зрения интересов заказчика. Главное в этой ситуации не идеологизировать науку, как это было в СССР.
В нашем истеблишменте сложилась еще одна позиция в отношении проблемы «Наука—экономика». Суть этой позиции такова: так как научной информации достаточно производится в мире, то дешевле купить ее за рубежом, чем производить самим. Но здесь возникают вопросы: (а) как страна без своего научного сообщества сможет воспринять и применить у себя передовые достижения зарубежной науки и технологии? (б) как можно заполучить наиболее засекреченные результаты научных исследований, которые тщательно охраняются, о чем свидетельствует существование научно-промышленного шпионажа и связанных с ним международных скандалов? (в) какая зарубежная наука будет заниматься разработкой технологий, учитывающих суровые климатические условия в нашей стране, демографические проблемы и вообще потребности нашей национальной экономики?