Библии чудесное избавление отдерзкого покушения 317

Вот Гегель Сириус схватил с отвагой пылкой

И Хенгстенберга им ударил по затылку.

Испуганно пища, хор ангельский в разброд

По небу, среди туч, несется взад, вперед.

Пред трирским чудищем крест держит ангел божий,

Но тот кулак свой сжал, на монолит похожий.

Вот ангелов сама Мария звать идет

Исполнить ратный долг: «На Бауэра вперед!

Должны мы отомстить безбожному уроду

За то, что он хотел постичь мою природу».

Но тщетны все мольбы, напрасен нежный взор, —

Безбожных воинов стремителен напор;

Они уж близятся к священному порогу,

Уж верным все трудней им заградить дорогу,

Уже ослица лбом столкнулась со звездой,

И Бёйтель в ужасе летит вниз головой,

Уж Бауэр подскочил, грозя «Трубой» навеки

Свет жизни потушить в сем божьем человеке,

Уж ярый Руге Льва за шиворот поймал

И в рот ему сует страницы из Аннал, —

Как вдруг — о чудо! — лист сияньем окруженный,

С небес спускается, и Бауэр, пораженный

Внезапным ужасом, глядит на этот лист,

Глядит и весь дрожит, проклятый атеист.

Нерукотворный лист спускается все ниже,

У Бауэра на лбу пот выступил. Гляди же!

Он поднял лист, прочел и шепчет, сам не свой:

«В отставку!» Злая рать, услышав это, вой

Безумный подняла и с криками «В отставку!»

Вниз понеслась стремглав, создав на небе давку.

Святые празднуют победу из побед;

Бегут «Свободные», им ангелы вослед.

На землю падают злодеибез дыханья...

Того,кто сеет зло, не минет наказанье!

Написано Ф. Энгельсом Печатается по тексту брошюры

в июне— июле 1842 г._

Перевод о немецкого Напечатано ввиде отдельной брошюры в Неймюнстере под Цюрихом в декабре 1842 а.

318 ]

[Ф. В.АНДРЕЭ И «ВЫСШАЯ ЗНАТЬ ГЕРМАНИИ» ]

Я не могу не обратить внимание господ представителей като­лического рыцарственного рыцарства на стихотворение, которое, хотя и сочинено бюргером, но именно потому еще больше достойно того, чтобы его выделили в качестве драгоценнейшего перла, всеподданнейшей дани бюргерского смирения.

В Эрфурте, в издательстве Ф. В. Отто, в году божьей ми­лостью тысяча восемьсот сорок втором появилась книжица: «Что следует знать о геральдике, или науке о гербах», сочине­ние Ф. В. Андреэ ²⁰⁷, со следующим посвящением: «Всей выс­шей знати Германии с почтением посвящает издатель».

«Сословию дворян ранг первый подобает, Заслуги предков их взнесли так высоко, Умножились затем их доблести стократно, Сегодня со вчера в сравненье не идет, Поэтому дворянство почитать должны вы, Ведь им лишь все державы мира живы.

В гербах высокое значенье скрыто — Все, что великого когда случилось, Как чтили государи знать все время, В дни мира и войны — все видно в них! Гербы — венцы, что доблести венчают, Дворяне их недаром получают.

И в трепете, в немом благоговенье

Пред славой, что сияет на венце,

Осмелюсь я воздвигнуть в честь героев

Сей памятник почтенья и любви!

Принять прошу я труд мой слабый благосклонно,

Свидетель мысли он моей уединенной».

Не правда ли, этот человек заслуживает, чтобы его возвели в дворянское достоинство?

Написано Ф. Энгельсом около 19 августа 1842 г.

Напечатано без подписи

: « Rheinische Zeitung» M 241,

29 августа 1842 г,

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

На русском языке публикуется впервые

t 319

[ВСЯКАЯ ВСЯЧИНА ИЗ БЕРЛИНА]

Берлин, 19 августа. Я пишу вам сегодня для того, чтобы со­общить, что отсюда абсолютно не о чем сообщать. Бог свидетель, что сейчас наступил, как здесь говорят, мертвый сезон для кор­респондентов. Не происходит ничего, решительно ничего! Об обществе исторического Христа так же мало слышно, как и об об­ществе «Свободных»²⁰¹. Хотя официально последнее существует, ни один студент не знает, где оно существует и кто в нем со­стоит. Вероятно, дело с ним обстоит так же, как и полгода тому назад со знаменитым факельным шествием на Лейпцигской улице в честь философа ^а08. Впоследствии студенты утверждали, что ни один из них и не собирался принимать участие в этом шествии, о котором еще накануне говорилось, что, к сожалению, там будут большей частью «филистеры». Сословные комиссии ²⁰⁹ тоже все еще не созваны, несмотря на то что «Leipziger Zeitung» * со своим предпочтением к прусским неосуществленным про­жектам вкось и вкривь дебатирует вопросы, которые будут внесены в комиссии. Но мы утешаемся мудростью нашего ко­роля ** и не беспокоимся о неосуществленных прожектах. Ко­роль собирается заключить новый торговый договор и новую конвенцию о картелях, а это уже не будут неосуществленные прожекты! Но мы и об этом не горюем, я подразумеваю нас, берлинцев, а завидуем жителям Рейнской области, которым предстоит испытать в ближайшие недели большое наслажде­ние. К ним приедет не только наш король, но и в числе многих других высоких особ достопочтенный король Людвиг Бавар­ский, поэт на троне, автор «Героев Валгаллы» и основатель «Валгаллы»²¹⁰, чтобы заложить камень для окончания строи­тельства Кёльнского собора, который должен быть завершен

• — «Leipziger Allgemeine Zeitung». Ред. .*• — Фридриха-Вильгельма IV. Ред.

Ф. ЭНГЕЛЬС

на благо немецкого народа. «Герои Валгаллы» вызвали в мест­ных образованных кругах настоящую сенсацию, и всеобщее компетентное мнение, безусловно, таково, что король Людвиг вплел новую лавровую ветвь в свою корону. По-тацитовски кряжистый, полный первобытной мощи стиль короля, несо­мненно, должен стать предметом подражания, но мало кому удается возвыситься до него.

Написано Ф. Энгельсом 19 августа 1842 г.

Напечатано без подписи

в ^Rheinische Zeitung» M 241,

29 августа 1842 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

На русском языке публикуется впервые

[ 321

ЦЕНТРАЛИЗАЦИЯ И СВОБОДА

На первый взгляд кажется непонятным, что такое министер­ство, как министерство Гизо, удерживается во Франции так долго и что оно вообще смогло прийти к власти. При наличии палаты депутатов, обладающей полномочиями назначать и сме­щать министров, при наличии свободной влиятельной прессы, при наличии самых свободных институтов в Европе, при нали­чии концентрированного, резко враждебного ему обществен­ного мнения министр иностранных дел Гизо почти два года оказывал всему противодействие, преследовал прессу, пре­небрегал общественным мнением, руководил палатой депута­тов, распустил ее и созвал новую, скомпрометировал честь Франции перед великими державами и достиг в полной мере славы непопулярного лица, к которой стремился. И человек, свершивший все это, человек, который украл у французов два года их истории, может похвастаться столь сильной партией в палате, что опасность для него может представлять лишь фор­сированная коалиция самых противоположных мнений.

Министерство Гизо — время расцвета июльского правитель­ства, триумф Луи-Филиппа и горчайшее унижение всех тех, кто ожидал от июльской революции * освобождения Европы. Прин­ципы народного суверенитета, свободной прессы, независимого правосудия с участием присяжных заседателей, парламент­ской формы правления — во Франции фактически упразднены. Министерство Гизо увенчало реакционные тенденции, которые вновь сумели обрести силу во Франции, и открыто продемон-

Fe. 1830 года. Ред.

Ф. ЭНГЕЛЬС

стрировало перед легитимистскими силами Европы бессилие французского либерализма.

Факт неоспорим. Реакция всей Европы ликует по этому пово­ду. Либеральной партии приходится • постоянно выслушивать, что Франция ежедневно отрекается от своих институтов, опро­вергает свою историю после 1789 г., выбирает палаты, список членов которых уже сам по себе является пасквилем на июль­скую революцию, одним словом, что самый либеральный на­род в Европе каждым своим действием предает либерализм. И либералы — в частности, добродушные немцы — краснеют от стыда, приводят какие-то нелепые извиняющие обстоятель­ства, которых они и сами не принимают всерьез, и втихомолку надеются на либеральную палату депутатов или, уже совсем тайком, украдкой, на новый июль.

Мы не только можем признать этот факт, не нанося вместе с тем ущерба принципу свободы; именно ради этого принципа он должен быть особо отмечен. Причиной этого факта являются два обстоятельства: на первое из них более мужественные ли­бералы уже не раз указывали в борьбе с реакционерами — это половинчатость и двусмысленность французской конституции, в которой никогда не был в категорической форме выражен и не проводился в жизнь принцип свободы; второе — это центра­лизация.

Вопреки брошюре Корменена, вопреки его блестящей и красноречивой защите французской централизации, послед­няя остается главной причиной регресса во французском за­конодательстве. Корменен по существу ничего не доказывает, хотя в его книге почти все правильно и хорошо. Ибо он обос­новывает централизацию не общими законами разума, а изви­няет ее прирожденными особенностями французского народ­ного духа и ходом истории.

Таковы положения, на которых мы можем пока что основы­ваться, потому что раньше нужно привести доказательства того, что подобная централизация неразумна и в силу этого яв­ляется причиной вышеприведенных последствий.

Централизация в ее крайней форме, которая господствует теперь во Франции, представляет собой выход государства за его пределы, за пределы его сущности. Но пределами государ­ства являются, с одной стороны, индивидуум, а с другой стороны — мировая история. Централизация наносит ущерб обоим. Когда государство присваивает себе право, кото­рое принадлежит лишь истории, оно тем самым уничтожает свободу индивидуума. История с незапамятных времен распо­лагала правом, которым она будет располагать всегда, — рас-

ЦЕНТРАЛИЗАЦИЯ И СВОБОДА

поряжаться жизнью, счастьем и свободой отдельных индиви­дуумов, ибо она является делом всего человечества, жизнью данного рода, и в качестве такового суверенна; никто не может ей противиться, так как она представляет собой абсолютное право. На историю ни один человек не может жаловаться, по­тому что как она его наделила, так он и наслаждался жизнью или принимал участие в развитии человечества, что значит боль­ше, чем любое наслаждение. Как было бы смешно, если бы под­данные Нерона или Домициана захотели пожаловаться, что они родились не в такое время, как наше, когда людей не поджари­вают и не рубят головы с такой легкостью, или если бы жертвы религиозного фанатизма средневековья стали упрекать историю в том, что они жили не после Реформации при веротерпимых правительствах! Как будто без страданий одних другие смогли бы сделать шаг вперед! Точно так же английские рабочие, которые сейчас жестоко голодают, имеют право жаловаться на сэра Роберта Пиля и английскую конституцию, но не на исто­рию, которая сделала их носителями и представителями нового правового принципа. Не так обстоит дело с государством. Оно всегда есть нечто особенное и никогда не может притязать на право, которым, конечно, обладает все человечество в своей деятельности и в развитии истории, право жертвовать единич­ным ради общего.

Так централизованное государство, разумеется, совершает несправедливость, когда оно, как это происходит во Франции и как это признает Корменен, жертвует провинциями ради центра и устанавливает олигархию, аристократию одной местности, ничуть не более справедливую и разумную, чем аристократия знати или аристократия денег. Свобода в значительной степени обусловливается равенством, а при всем égalité devant la loi * различие между парижанами и провинциалами во всем, что ка­сается образования, участия в управлении страной и истинного духовного наслаждения жизнью все же более чем достаточно, чтобы воспрепятствовать французским институтам в их естест­венном развитии к полной свободе.

История централизации во Франции развивалась, как и всюду, параллельно истории абсолютизма. Людовик XI заложил основы того и другого; гугенотские войны²¹¹ были последней значительной попыткой провинций восстать против гегемо­нии Парижа, и с этого времени господство столицы над Фран­цией было признано повсеместно. Ибо, как только централиза­ция государства проводится вс'ерьез, становится неизбежной

♦ —1 равенстве перед законом. Ред,

Ф. ЭНГЕЛЬС

локальная централизация, гегемония центра. Пока удерживался абсолютизм, выгоду от него имел только Париж, провинции были вынуждены удовлетворяться участием в несении госу­дарственных расходов и всемилостивейшим произволом. Куль­тура, esprit *, наука всей Франции сконцентрировались в Па­риже, существовали для Парижа; пресса работала только в Париже и для Парижа; деньги провинции, которые вытягивал для себя королевский двор, он проматывал в Париже и для Парижа. Отсюда, однако, возникло то огромное несоответствие в культуре между Парижем и остальной страной, которое с падением абсолютизма приняло во Франции крайне неблагопри­ятную форму. Только централизация сделала возможной рево­люцию в том виде, в каком она произошла, но та же централи­зация создала столь большую пропасть между Парижем и всей страной, что Париж мало заботился о благе провинций до тех пор, пока его самого не коснулся всеобщий гнет. Генеральные штаты ²¹², представители угнетенной страны, а не город Париж начали дело революции; и только когда вопросы приняли прин­ципиальную форму и были затронуты интересы столицы, по­следняя захватила инициативу и овладела ходом событий. Это привело, однако, к тому, что участие страны в революции ос­лабло, и ее представители, а также представители, выражавшие ее настроение, своей апатией дали Наполеону возможность по­степенно подняться на императорский трон. При Реставрации⁴¹, когда образовались партии, имела место та же борьба между столицей и страной. Париж вскоре приобрел ясное сознание и выступил против Бурбонов и королевской власти божьей ми­лостью; страна, обладавшая меньшей культурой, выставила на поле битвы мало либералов, была в большей своей части настроена апатично и поэтому выступала за существующее поло­жение вещей или даже фанатично стояла за ancien régime * *. В ре­зультате июльская революция была произведена только Пари­жем; огромная масса индифферентных была слишком инертна, чтобы подняться против столицы и ее нового принципа; провин­циальные области с наиболее низкой культурой остались верны Бурбонам, но не могли ничего предпринять против централиза­ции. С той поры, однако, почти каждая палата позволяла отни­мать у себя одно из завоеваний июльской революции за другим, в чем, наряду с другими причинами, виновата та же централизация. Ибо депутатов в палату посылают все части страны, и, несмотря на нажим и подкупы во время выборов, каждый избирательный

* — ум. Ред. • • — старый порядок. Ред.

ЦЕНТРАЛИЗАЦИЯ Й СВОЁОДА

округ демонстрирует своим выбором свой уровень политического развития. Ведь всякий, кто поддается давлению или подкупу, не свободен и не самостоятелен в своих решениях; он поступает, следовательно, совершенно логично, когда, выбирая депутатов, угодных министерству, подпадает под опеку, которая ему и по­добает. Противоречие между июльской революцией и палатой 1842 г. — это противоречие между столицей и страной. Франция может с помощью Парижа осуществлять революции и создавать одним махом институты свободы, но она не может их удержать. Кто не в силах понять палату депутатов 1842 г., тот показы­вает тем самым, что он путает французов с парижанами, что противоречие централизации не дошло до его сознания.

Не будем несправедливы! Противоречия, которыми страдает централизация, бесспорны; признаем, однако, ее историческое и разумное право на существование! Централизация — сущ­ность и жизненный нерв государства, и в этом заключается ее оправдание. Каждое государство должно по необходимости стре­миться к централизации, каждое государство централизовано, начиная с абсолютной монархии и кончая республикой. Как Америка, так и Россия. Ни одно государство не может обойтись без централизации, федеративное государство ничуть не в мень­шей степени, чем уже сформировавшееся централизованное го­сударство. Пока существуют государства, у каждого из них будет свой центр, и каждый гражданин будет выполнять свои гражданские функции только в силу централизации. При этом, то есть при подобной централизации, вполне можно допустить коммунальное управление, допустить все, что имеет отношение к отдельным гражданам или корпорациям, это даже нужно сде­лать. Ибо поскольку централизация сосредоточена в одном пунк­те, поскольку все здесь собрано в одном, ее деятельность по необходимости должна быть всеобщей, а ее компетенция и пол­номочия заключать в себе все, что считается всеобщим, остав­ляя, однако, свободным то., что касается персонально того или этого. Отсюда вытекает государственное право центральной власти на издание законов, на господство над органами управ­ления, на назначение государственных чиновников и т. д.; отсюда же следует одновременно и тот принцип, что судеб­ная власть ни в коем случае не должна быть связана с центром, а принадлежать народу, судам присяжных, что, как уже ука­зывалось выше, коммунальные дела не могут входить в компе­тенцию центральных властей и т. д.

Суть централизованного государства не означает, впрочем, что центром его является одна-единственная личность, как при абсолютной монархии, а только то, что в его центре находится

Ф. ЭНГЕЛЬС

один отдельный человек, каким может быть президент в рес­публике. То есть, нельзя забывать, что главным здесь является не личность, стоящая в центре, а сам центр.

Мы снова возвращаемся к нашему началу. Централизация — это принцип государства, и все же именно с централизацией неизбежно связано то, что она заставляет государство выхо­дить из своих рамок, конституировать себя, особенное, как все­общее, последнее и наивысшее, претендовать на право и поло­жение, которые принадлежат только истории. Государство — это не реализация абсолютной свободы, каким оно считается, в этом случае вышеупомянутая диалектика понятия государства была бы недействительной, оно лишь объективная свобода. Ис­тинная субъективная свобода, которая равносильна абсолют­ной свободе, требует для своего осуществления иных форм, чем государство.

Написано Ф. Энгельсом а первой половине сентября 1842 г.

Напечатано без подписи

в приложении к «Rheinische Zeitung»

M 261, 18 сентября 1842 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

На русском языке публикуется впервые

[ 327