Книга vii

[О ВОЩЕРЖНОСТИ И ШВОЗЦЕРЖНОСГИ] § 1—11.

[О наслажденииистрадании]'§ 12—15

§ I. После этого, избрав новую исходную точку, нам следует утверждать, что в области нравственных явлений должно избегать троякого рода вещей: по­рочности, невоздержности и зверства. Понятия, про­тивоположные этим двум, ясны: одно мы называем добродетелью, а другое — воздержностью. Что же ка­сается зверства, то противоположным ему качеством

следует, скорее всего, считать добродетель, превыша­ющую силы человека, а именно — героическую или божественную, какую приписал, например, Гомер Гектору, про которого Приам говорит, что он чрез­вычайно хороший человек

и не похож На сына смертного, а скорей на сына Бога.

Если избыток добродетели делает людей, как го­ворят, богами, то ясно, что именно такими должны быть приобретенные качества души, противополож­ные зверству. И подобно тому как животному не свойственны ни порочность, ни добродетель, так не свойственны они и Божеству; напротив, качество Божества должно быть почетнее добродетели, жи­вотное же должно обладать иным каким-либо видом порочности. Но «божественный человек», как такого обыкновенно называют спартанцы, желая тем выра­зить свое уважение («это божественный человек», говорят они), редко встречается; точно так же редко встречается между людьми зверский человек. Чаще такие люди встречаются среди варваров, а иногда люди становятся таковыми вследствие болезней и увечий. Этим названием мы клеймим только тех, которые до крайности порочны. Но о подобных ду­шевных расположениях будет позднее упомянуто, о порочности же говорено ранее. А теперь следует разобрать невоздержность, слабохарактерность и развратную изнеженность, а также воздержность и твердость характера. Их нельзя считать однород­ными с добродетелью и порочностью, но нельзя также считать их видом, отличным от добродетели и порочности. И здесь нам следует поступать, как в других случаях, а именно описать то, что более все­го бросается в глаза, взвесить затруднения и таким образом перечислить по возможности все выдаю­щиеся мнения касательно этих душевных явлений или если не все, то, по крайней мере, наибольшее ко­личество и важнейшие из них. Задача в достаточной мере будет решена, если удастся разрешить затруд-

дЩшт-.,

Р

нения и таким путем в результате получить важней­шие мнения.

JF 2. Сдержанность и самообладание принадле­жат, конечно, к прекрасным и похвальным вещам, а невоздержность и изнеженность к дурным и пори­цаемым; при этом сдержанный следует разумным принципам, а несдержанный нарушает их. Далее, не­воздержный сознает, что под влиянием страсти по­ступает дурно, воздержный же, зная, что страсти дур­ны, не поддастся им, следуя разуму. Всякий благора­зумный человек сдержан и владеет собою; одни при этом полагают, что подобный человек [воздержный и владеющий собою] в то же время всегда благоразу­мен, другие отрицают это. Точно так же одни упо­требляют слова невоздержный и несдержанный без­различно, другие, напротив, утверждают, что в них есть различие. Про рассудительного иные говорят, что он не может быть несдержанным; другие, напро­тив, утверждают, что иногда рассудительные [прак­тичные] люди бывают и очень несдержанными. О не­сдержанности говорят как в применении к страсти, так и к чести, и к деньгам. Вот что обыкновенно гово­рят об этом.

§ 3. Может возникнуть затруднение, как кто-либо, эаиилыю размышляя, может быть невоздержным. Екоторыс думают, что это невозможно человеку, Задающему истинным знанием, потому что стран-I было бы, думал Сократ, чтобы над человеком, об­ладающим истинным знанием, могло господство­вать нечто иное и влечь его в разные стороны, как ра­ба. Сократ, таким образом, совсем отрицал это положение, говоря, что в таком случае невоздерж­ность невозможна, ибо никто, обладая знанием, i ic станет противодействовать добру, разве только по незнанию. Это положение противоречит очевидным фактам, и следует поэтому рассмотреть, возникает ли страсть под влиянием незнания и если так, то какого вида незнание; ведь ясно, что человек, поступающий невоздержно, не думал об этом ранее, чем подпал страсти. Некоторые [мыслители] соглашаются с од­ною частью [Сократова учения], а с другою — нет.

Они признают, что нет ничего сильнее истинного знания, но не признают того, что никто не поступает против кажущегося ему лучшим [собственного мне­ния о благе]; потому-то, говорят они, невоздержный и подпадает страстям, что не обладает истинным знанием, а лишь мнением. Однако если дело идет о мнении, а не об истинном знании и если не силь­ное убеждение противодействует [страстям], а сла­бое, как, например, это случается с сомневающими­ся, то люди невыдерживающие и уступающие силь­ным страстям заслуживают снисхождения; порочность же и остальные заслуживающие порица­ния свойства не находят себе снисхождения. [Только тогда порочность не заслуживает снисхождения], когда ей противодействует рассудок, ибо он — сила. Но и это нелепо, ибо выходит, что один и тот же че­ловек одновременно и рассудителен, и невоздержен, но никто же не станет утверждать, что рассудитель­ному свойственно совершать со:п штсл ы ю скверней­шие дела. Сверх того, ранее нами доказано, что рас­судительный человек практичен, так как он достиг одной из последних ступеней [совершенства] и обла­дает всеми другими добродетелями. Далее, если воз­держному свойственны сильные и дурные страсти, то умеренный человек не может быть воздержным, а воздержный — умеренным, ибо умеренному не свойственны слишком сильные и дурные страсти, а это должно бы быть так, ибо если страсти полезны, то дурными должно считать душевные явления, про­тиводействующие страстям, следовательно, и не вся­кое воздержание — нравственным. Если же они, [страсти], слабы и непорочны, то |в обуздании их] не было бы ничего величественного, а если они пороч­ны, но слабы, то не было бы ничего великого. Далее, если воздержность делает всякого человека неуклон­ным во всяком мнении, то она может быть дурною, так, например, если мнение ложно. Если же, напро­тив, невоздержность ведет к тому, что человек легко отказывается от всякого мнения, то она может быть нравственной, как, например, невоздержность Нео-птолема в трагедии Софокла «Филоктет», ибо он за-

служивает похвалу за то, что, вследствие раскаяния во лжи, не остается при том, в чем его убедил Одис­сей. Затруднительно также ложное доказательство софистов, которые хотят вести доказательства пара­доксами, чтобы в случае удачи приобрести значение. Такой силлогизм рождает апорию. Мысль чувствует себя связанной, но не желает остановиться на дока­занном, ибо оно не нравится, выйти же из заключе­ния [мысль] пс может, ибо не может его разрушить. Можно некоторым образом доказать, что безрассуд­ство в связи с невоздержностью есть добродетель, ибо может случиться, что человек по несдержаннос­ти будет поступать противно тому, что он считает должным, а он может почитать благо за зло и пола­гать, что его не следует осуществлять, так что он со­вершит хорошее вместо дурного. Далее, того следует считать лучшим человеком, кто по убеждению посту­пает и преследует себе приятное, а не того, [кто по­ступает так] не вследствие размышления, а по не­сдержанности; его легче излечить, так как он может изменить убеждения. К несдержанному можно при­менить пословицу, которая говорит: «Если вода сгни­ет, что тогда пить?», ибо если б он не знал ранее, что творил, то, изменив убеждения, он мог бы перестать поступать так. Сверх того, если невоздержность и воздержность касаются всего, то кого можно на­звать безотносительно воздержным? Ведь никто же не соединяет в себе всех видов невоздержности, тем не менее некоторых мы называем безотносительно невоздержными.

jT 4- Итак, подобные затруднения возникают при этом; из них одни мы устраним, а другие придется оставить. Разрешение затруднения есть в то же вре­мя решение вопроса. Ранее всегда следует разо­брать, обладает ли невоздержный знанием и какого рода знанием. Далее, к чему применимо понятие не­воздержного и воздержного, то есть применимо ли оно ко всякому наслаждению и страданию или только к некоторому определенному; далее — тож­дественны ли понятия воздержного и владеющего собою. Равным образом следует разобрать и другие

вопросы, родственные этому рассмотрению. Прин­цип, [существенный пункт], рассмотрения заключа­ется в том, отличается ли воздержный от невоз­держного по предмету или по образу проявления: потому ли только невоздержного называют невоз­держным, что он невоздержен относительно изве­стных предметов, или же потому, что он невоздер­жен известным образом, или же в силу того и другого вместе. Далее, касается ли воздержность и невоз­держность всего или нет. Безотносительно невоз­держный проявляется не во всем, а только в том, в чем проявляется необузданный; при этом его отно­шение не одинаково ко всему (ибо в таком случае он был бы тождествен с необузданным), а совершенно определенное. Ибо один, [необузданный], действует намеренно, полагая, что следует всегда стремиться к тому, что в настоящее: время приятно, другой же [не­воздержный] хотя и не думает так, но все же стре­мится к наслаждению.

§ 5- Что касается мысли, что невоздержность проявляется в человеке, имеющем истин! ioc mi ichhc, а не знание, то по существу здесь нет различия, ибо есть люди, которые хотя и имеют лишь [субъектив­ное] мнение, однако не сомневаются и думают, что знают вполне точно. Не было бы вовсе различия между знанием и мнением, если бы пустая вера лю­дей, обладающих мнением, легче побуждала их к действию против намерения, чем людей знающих, ибо ведь есть люди, которые не менее доверяются своим мнениям, чем другие тому, что они знают. Это поясняет Гераклит. Но так как о знании говорят дво­яко (ибо как про того, кто имеет знание, но не поль­зуется им, так и про пользующегося им говорят, что он знает), то следует делать различие между тем, кто имеет знание и, однако, поступает не так, как долж­но, ибо не созерцает этого своего знания, и тем, кто имеет знание и созерцает его, [то есть сознательно поступает]. Вот это-то кажется непонятным, а не то, что [кто-либо поступает дурно, зная], но не сознавая. Далее, так как всякое заключение имеет две посылки, то ничто не мешает, имея обе посылки, поступать

....,..., 383

против знания, применяя общее знание, а не част­ную посылку, а деятельность имеет дело с частным. Однако и относительно общего есть разница, каса­ется ли оно самого человека или же предмета, на­пример, что «всем людям полезно сухое», или же что ' «это человек», или же что «этот предмет сух». Может случиться, что именно этого-то [специального зна­ния] человек или не имеет, или оно не действует. Благодаря этому различному способу то, что каза­лось невозможным, окажется возможным, так что, кажется, пег нелепости [ошибаться], обладая истин­ным знанием, а иным образом оно удивительно. Лю-

• ди еще и иным способом, сверх указанного, могут I обладать знанием: мы видим еще различие в приоб-

• ретенном душевном свойстве, а именно можно иметь знание, но не пользоваться им, как, например,

• это случается со спящим, сумасшедшим и опьянен­ным; но в подобном же положении люди находятся в состоянии страсти, ибо гнев и похоть и некоторые другие страсти, очевидно, видоизменяют даже самое тело, а в некоторых вызывают даже сумасшествие. Ясно, что мы должны считать состояние невоздерж­ных подобным этим состояниям. При этом ничто не мешает им говорить речи, соответствующие истин­ному знанию; ведь даже люди, находящиеся в только что указанных состояниях, приводят умозаключе­ния и слова Эмнсдокла; ведь и самые юные ученики

/ могут подхватить умозаключения, хотя знать их они не будут. Эти доказательства должны с ними сжить­ся, а для этого необходимо время. Таким образом, речи невоздержных людей должно представлять се­бе наподобие речей актера. Сверх того, то же самое можно рассмотреть и со стороны физической при­чины: мнение бывает двоякое — общее или же каса­ющееся частных явлений, над которыми властно ощущение. Если из этих двух образуется одно мне­ние, то душа с необходимостью выводит утверди­тельное заключение и в области практики следует действие, например: «следует вкушать все сладкое»,

⁴ и в частности если известно, что «это сладко», то че­ловек с необходимостью это и приведет в исполне-

ние, если он на то способен и ничто ему не препят­ствует. Если же человек обладает двумя общими по­сылками, из которых одна запрещает вкушать, а дру­гая утверждает, что нес сладкое приятно и что имен­но «это сладко» (что последнее и влечет к действию), и если случайно им овладеет страсть, то даже, если б общая посылка приказывала ему избегать, страсть все же завлечет ее, ибо она может влиять на все час­ти человека. Итак, выходит, что человек в известном смысле поступает невоздержно под влиянием разу­ма и мнения, которые не безусловно противополож­ны, а лишь случайным образом, ибо страсть проти­воположна не мнению, а истинному разуму. Поэто­му-то животных нельзя назвать невоздержными, так каку них нет общего понятия, а только представле­ние, касающееся частного, и память. Каким образом устранить незнание пспоадсржного и сделать его опять знающим? Таким же, как у пьяного и спящего; состояние невоздержности не имеет в этом отноше­нии специальных особенностей. С) способе же сле­дует выслушать физиологов. Итак, меньшая посылка есть мнение касательно предмета ощущения, и она руководит действиями; а ее-то именно и не имеет человек, объятый страстью, или же, если и имеет, то это обладание не есть знание, а слова, похожие на изложение Эмпедокловой системы пьяным, а ввиду того, что меньшая посылка не общая и не имеет та­кого научного значения, как общее, то выходит, что Сократ, кажется, прав в том, что утверждал, ибо страсть не возникает там, где руководит истинное и действительное знание, и не это знание отвлекает­ся страстью, а чувственное.

jT 6. Этого будет достаточно относительно того, может ли быть знающий человек невоздержным или нет и каким образом он может быть невоздержным. Теперь по порядку следует сказать о том, может ли кто-либо быть безотносительно невоздержным или все лишь отчасти невоздержны и если есть [безотно­сительная невоздержность], то в чем она проявляет­ся. Ясно, что воздержные и сильные, а также и невоз­держные и изнеженные проявляются в наслаждени-