РЕФЕРАТ на свободную и несвободную тему

по дисциплине: «Философия»

Выполнил:

студент 2 курса, гр.10-д-2б

Лесомеханического ф-та

Кузнецов Н.И.

Проверила:

Ковалёва С.В.

г. Кострома

2012 год

Содержание:

1) Введение (стр. 3-6)

2) Немного о несвободе (стр. 6-12)

3) Немного о свободе (стр. 12-19)

4) Заключение (стр.19-20)

Введение.

Дорогие друзья, заранее благодарю за внимание, так что, в свою очередь, надеюсь, что вы будете внимательно слушать, сопоставляя то, что будет сказано ниже, со своими жизненными исканиями или для кого-то, может, уже и находками. “Имеющий уши, да услышит”.[1] Также надеюсь, что по окончании чтения вы сделаете для себя как категорические, так и положительные выводы. Проблема свободы и несвободы была актуальна во все времена, у всех народов. К различным аспектам проблемы свободы обращались Платон, Аристотель, Августин, И. Кант, Г. Гегель, В.С. Соловьев, Н.А. Бердяев и много других философов, писателей и учёных разных эпох. Предмет исследования реферата – сущность, содержание, формы взаимосвязи внутренней свободы и несвободы. Целью ставлю анализ проявления несвободы в повседневной действительности и свободы в её духовном понимании. Ну-с-с-с… пожалуй начнем.

“Сердце подобно сосуду. Полный сосуд, наполненный водой или чем другим, ничего иного в себе не вмещает. Напротив, сосуд пустой удобен к восприятию всего. Поэтому люди освобождают сосуд, когда что-то другое хотят влить или положить”.[2] Так и у автора, пишущего эти строки, возникает потребность излить сердце, когда он проникается тайной Нового Завета. От этого он постарается вести своё размышление, опираясь, по возможности, на Священное Писание. Не судите строго за несовершенство слога, так как излагает то, что думает и переживает, а точнее старается излагать… Он чувствует, что в этих словах скрыта, а вернее сказать, открыта истинная жизнь, и это ощущение неги, подступающей к сердцу, побуждает его открыться для новой, наполненной смыслом жизни. Он не раз вырисовывал у себя в голове какие-либо поступки, которые предстояло ему сделать, для того, чтобы постичь то совершенство, к которому стремилась его душа. Но по мере того, как он строил эти испытания, сердце его одолевало сомнение, страх неизведанного. Автор этих строк когда-то сам угнетал себя за то, что не мог поделиться с окружающими о посещающих его мыслях. Может быть, это потому, что прочувствовав их сердцем, он не мог проанализировать их разумом, но, наверное, хоть то, что и не дано понять разумом, дано постичь сердцу. А может быть и боялся, что его не поймут, хотя в глубине души знал, что каждый человек что-то испытывал в этом роде, тоже хотел жить так, как сердце велит ему. Дело здесь, как мне кажется, в необычной природной аномалии человека. С одной стороны он боится умереть, можно назвать это инстинктом самосохранения или же тем, что ещё не пожил как следует, как угодно, а с другой, что и жить «как следовало бы» он тоже отчего-то боится. Может быть, боится испугаться? С первым, думаю, мало, кто поспорит, а со вторым могут возникнуть некоторые разногласия. Но мы не будем на таковых останавливаться и возьмём на веру, хотя бы потому, что до этого автор был с вами откровенен. Стало быть идём дальше… В грёзах своих представлял что-то вроде того, что его жизнь сама по себе начнётся с чистого листа, хотелось беззаботно перейти на новую ступень. Казалось, что нет у него сил, чтобы самому сделать шаг, впрочем, подчас, и светилась надежда, что когда-нибудь он всё-таки решится сломать оковы, сжимающие его сердце – это были одни из самых волнующих и прекрасных моментов в его жизни, время, когда жадно хочется жить! Такое переполняющее, всеобъемлющее чувство любви, что тебе хочется быть неравнодушным ко всему. Это время, когда всё кажется просто и ясно, будто в тебя вселился дух безудержного счастья, и нет ничего, чтобы показалось тебе невозможным! Но когда снова приходил случай что-нибудь изменить, всё, что до этого жило в нём куда-то терялось, и он не находил куда. Наверное, всё туда же, куда мы прячем свои чувства. И тогда вновь обволакиваясь в суету дней, думал, что можно добиться счастья, не отдавая себя Богу, а просто быть хорошим человеком, не причинять людям зла, в общем быть порядочным гражданином, насколько это возможно… Если вам, дорогие друзья, показалось, что у кого то, возможно, раздвоение личности, то это ничто иное, как происки самого автора и ведущего о нём речь. Оба они, в свою очередь, заключены в одном человеке, так что вам, значит, вовсе и не показалось эта двоякость. Она на самом деле присуща этому тексту и вызвана деликатностью затронутой его темы.

На этом лирическое вступление будем считать законченным. И нам, увы, придётся отойти от сих переживаний автора, по крайней мере, мы не будем делать на них акцент, поскольку речь в реферате должна иметь общечеловеческий характер, а не личностный. Да и стоит ли ему распространяться о себе, а то, в дальнейшем, может быть, сам пожалеет, что так невыгодно с некоторых сторон себя разоблачает. Но, впрочем, это и неправильно искать выгоду в таком благородном деле, как собственное разоблачение. Но вы, дорогие друзья, можете так и не считать, но не согласитесь ли, что есть в этом нечто привлекательное – признавать свою жалость. И все-таки в продолжении текста автор его поведёт рассказ от третьего лица, от своеобразного «героя нашего времени». Этак, честно признаться, и ему в чём-то полегче, так как дальше пойдут сплошь почти одни недостатки, но и вам также, в свою очередь, чтобы не представлялось, что речь идёт о каком-то конкретном типаже Я. Нет, но об его совокупности, проявляющимся, может быть, в каждом из нас. Этот герой не вызывает ни симпатии, ни явной антипатии, равным образом как и любви, так и ненависти. Он не холоден и не горяч, герой наш тёпленький. Человек со слабой волей, или же, вероятнее, с отсутствием таковой.

Немного о несвободе.

Какого-то конкретного определения несвободы в философии нет. Так что мы сразу приступим к описанию примеров внутренней разрозненности и обособленности нашего героя, из чего потом сделаем вывод. Нашему подопечному иногда нравится, когда он не высыпается, можно на все вопросы отвечать: “Да я не выспался!”. Всё и вся будто бы виноваты в том, из-за чего он так мало спал. Всю свою «внешнюю политику» можно построить на основе этого новящевого состояния. Представляете, главы стран соберутся на каком-нибудь международном саммите, и один из них на поставленный ему вопрос: “Почему вы не принимаете мер по выходу из экономического кризиса?”, отвечает: “Да дело в том, что мы не выспались, и нам ужасно хочется спать (зевая при этом!), и что нам лишь стоит сейчас немножечко вздремнуть, как сразу последуют незамедлительные меры по созданию рабочих мест, поднятия промышленности, ну и что там обычно делают”. И сам он, может быть, даже верит в это, а скорее ему, наверное, хочется верить в свои доводы, по крайней мере, все его мысли связаны с этим самообманом.

Также нашему герою свойственно напускать ложную веселость. Он применяет её, когда ему недостает, так называемого, “гормона счастья”. Он смеётся, но ему не смешно, веселится, но без радости, в общем, во всем старается подражать тому образу, как он сам думает, который лучше всех подходит к окружающим, отражающий его жизнерадостную натуру. Вы спросите: “Зачем он это делает?”. Да и чем вообще можно объяснить подобную несогласованность его чувств, с внешним их проявлением? С одной стороны, может быть, он уже так сросся сам со своим образом хахатуна, что на все привык реагировать в свойственной ему манере, и раз все смеются, то и он сочтёт за неправильность изменять своей веселости, натягивая на свое лицо гримасу неестественной улыбки. С другой же, ему и не хочется показывать свою обратную, известную ему одному, сторону. Скрывая свою тоску, он как бы избегает от других вопросов о причине своей грусти, да и сам, наверное, не хочет задаваться этим вопросом. Его почему-то сильно тяготит и затрудняет это ощущение, что как будто его душа только и заботиться, как бы от него избавиться. Он избегает его, наполняя свою жизнь развлечениями и всякого рода времяпрепровождениями, лишь бы не возникало в нем, то чувство горечи и недовольства, вызванное у него от размышления о самом себе. “Душа не находит в себе никакого удовлетворения. Каждый взгляд внутрь себя приносит ей огорчение. Это принуждает ее искать утешения вне себя, привязываться к предметам внешним, чтобы всячески изгладить мысль о своем действительном положении. Радость ее в этом самозабвении, и, чтобы сделаться несчастной, достаточно ей очутиться наедине с собою”.[3] И после этого, ему уже самому становится в тягость эта фальшивая, напускная веселость. Кто его знает? Может он так хочет не разонравиться кругу своих знакомых, знающего его как улыбчивого и позитивного человека. Но наш герой, вместо того, чтобы искать истинные причины своей печали, предпочитает отдаваться во власть земной суеты. Эта суета - это добровольное погружение в пучину. Она просто пожирает сущностные качества человека и превращает его в полное отчаяния равнодушное существо. И что раньше, что и сейчас были всевозможные способы прожигания времени, развлечений и разного рода суматох, позволяющих человеку забыться и, что называется, «отвести душу». Сейчас, в числе прочего, есть такие, как компьютерные игры, телевизор, пьяные и, зачастую, развратные посиделки в компаниях. Но важно помнить: “Захлёбывается и тонет не тот, кто погрузился, а тот, кто остался под водой”.[4]

Разве кому-нибудь из вас, дорогие друзья, не приходилось отводить взгляд в момент, когда ваши и чьи-либо ещё глаза пересекались, будучи он случайным или с каким бы там ни было подумыслом? Вообразим себе такую ситуацию… Наш, всем уже «полюбившийся», герой заприметил своего знакомого, а сам остался незамеченным. Представили? А теперь представим, что он находится в зоне боевых действий и, увидев неподалеку противника, залёг в укрытии и, как бывалый стратег, начал обдумывать порядок ведения боя. В сущности своей это две ситуации, может быть, и не схожие во всём, но в чём-то очень напоминающие друг друга. И сейчас автор постарается вам это доказать. Их знакомство произошло, как десятки и сотни других его знакомств – в каком-нибудь месте, при каких-нибудь обстоятельствах. Может даже быть, что во время его у них, допустим, произошло некое подобие дружелюбной беседы. И герой наш даже не против и повторить ту беседу, которая происходила ранее, посудачить на всякого рода отвлечённые темы разговора, если предрасположен к этому. Но нам будет не интересно содержание их диалога, оно всем до боли известно. Напротив, гораздо увлекательней станет рассказ о том, когда он не расположен к разговору, и вообще находиться в не лучшем, угнетаемом его состоянии. Итак, заприметив, как мы уже упомянули, своего знакомого, в его голове промелькнула мысль: “О чём же я буду с ним говорить?”. Обычно ведь весь их разговор проходил как-то спонтанно и всегда на весёлой ноте. Особо и не приходилось задумываться, нужные для поддержания характера беседы слова попросту сами напрашивались и незамедлительно тут же сходили с уст его. Но сейчас.. сейчас, в момент, когда ему лучше б было ни с кем не видеться и, тем более уж, не вступать ни с кем в разговор, дабы не показать себя с крайне нежелательной ни для себя, ни для него стороны. Остаться наедине с собой, в данном случае – лучшее лекарство для, ведомого нами, героя. Забыться, отвлечь себя каким-нибудь привычным занятием – вот, что бы ему хотелось в эту минуту. “Ну что за вечная необходимость при встрече обязательно заводить разговор?” – думает он. Всего-то какая-нибудь незатейливая, заурядная идейка могла бы в этом случае облегчить нашему герою жизнь. Но ему, даже при всей его обычной остроумности и харизме, как назло, упорно ничего «такого» не лезет в голову. И он решительно теряется и не находит себе места, присутствуя в таком, так сказать, отчаянном положении, и не хочет, чтоб кто-либо застал его в его жалком состоянии. Да-а-а, положеньице, и в правду, не из приятных, и не позавидуешь тому, кто окажется в нём. Но надо же всё равно что-то делать, как-то выкручиваться, ведь не может же наш главный герой своему приятелю (хотя, раз он вызывает в подопечном нашем столь терзающую муку, то скорее больше смахивает на неприятеля его) и впрямь сказать: “Ты знаешь, я сегодня не в духе, и хоть это и эгоистично с моей стороны, но нам предпочтительнее сегодня не общаться, и не хуже бы было перенести этот разговор на другое, более благоприятное для него время”. Пускай, может быть, это и не лучший пример, но, по крайней мере, сказать что-то подобное – означало пойти против всех его устоев, на что, конечно, вряд ли бы решился герой всего нашего рассказа. И всё-таки, попробуем предугадать, как он поступит:

1. Пройдёт и сделает вид, что не заметил его;

2. Подойдёт, поздоровается и поскорее покинет место встречи;

3. Подойдёт, поздоровается и, не найдя ничего подходящего, спросит пресловутое “Как дела?”.

Ежели у вас возникнут ещё какие-нибудь варианты, то, пожалуйста, милости просим, можете предлагать и свои, а автор, пожалуй, ограничиться и этим. Вот к нашему протеже больше подходит (1) или (2) случай. Наверное, принимая такие решения, им движет мысль, что правильнее будет вообще не вступать в диалог, чем обременять и себя и его на столь невыносимо скучную и бессмысленную болтовню. А может, делая вид, что не заметил знакомого ему человека, он рассчитывает на его снисходительность, что он, знакомый, в свой черёд, и сам тоже предпочтёт показать миниатюру, якобы «лоб в лоб» его не видит. Таким образом, все останутся «при своих». Представляется всё-таки их разговор: “А ты чего какой невесёлый?” – спрашивает знакомый, пытаясь вроде как поддержать нашего героя, заприметив его унылый вид, но сам ещё не зная чем. Находясь в явном замешательстве, ответчик, однако, находит справедливым сказать нелепость: “Потому что грустный”. В свою очередь, не лыком шитый знакомый, в надежде хоть что-либо разузнать, проводит вторую попытку, интересуясь: “А что ж тогда такой грустный?” Но и наш герой не сдаётся, иначе он не был бы нашим главным героем и парирует: “Потому что невесёлый”. Автор просит извинить его за столь сатирический тон и неуместную в чём-то шутку в таком серьёзном деле, как анализ несвободы. Ну да ладно об этом, перейдём к следующему.

Некоторые, в том числе и наш знакомый, говорят: “Я не делаю ничего плохого! Да если только и в чём запачкан, то это какой-нибудь сущий пустяк, маленький порок, ничего особо тяжкого под собой не подразумевающий”. Они, если надо, даже готовы привести пример вроде этого, мол, ежели провести среди теперешнего общества опрос, то много ли людей скажут: “Да, я готов прийти человеку на помощь, в какой бы трудной ситуации он не оказался, не жалея своих сил и времени. Да, мне дорого всё то, что зовётся милосердием, состраданием, любовью к ближнему. И да, я не преследую ни в чём, какой бы то ни было корыстной цели и вижу в этом путь к своему просвещению”. А если и скажут, то непременно соврут. В этом они находят свой островок утешения, оправдание собственного безнравственного «лачужного» существования, заглушающий и утоляющий их угрызения совести. Но и ничего хорошего такие люди зачастую тоже не делают. Да и как тут что-то сделать, когда окружающие готовы поднять на смех твою тягу к добрым делам, проявления сочувствия. А окружающие, в свою очередь, так выгораживают своё бездействие и сами ни за что не признаются, надев маску безразличия, что тоже способны на чувства сопереживания. Если вы скажите, что, может, он не бездействует, а попросту выжидает благоприятный момент. Возможно, есть и такие, но это никак не относится к нашему действующему лицу, а лучше сказать к бездействующему. Если сравнивать добрые дела с любовью, а злые с ненавистью, то бездействию я бы предназначил роль равнодушия. А что может быть страшнее, если человеку уже всё равно? “Трусливый сам возводит стены своей темницы”…[5] Как-то это у нас воспринимается в обществе, что проявление сочувствия – это удел слабаков. Так что и наш герой предпочитает говорить: “Уж лучше я и дальше буду жить как жил, ведь, в конце концов, большинство живёт точно так же, дак и с чего бы мне меняться”...

Думаю, много бы еще можно было подобрать подобных примеров жалости нашего персонажа. Здесь на ваше усмотрение представилось четыре случая:

- отговорка про то, что хочется спать;

- про то, как напускается ложная веселость;

- тот, когда наш герой не расположен к разговору;

- оправдание, что он не делает ничего плохого.

Один драматичней другого. И чем это не пища для ума?

Из всего сказанного можно сделать абсурдный по форме вывод, что рассматриваемая здесь несвобода человека является результатом отсутствия во внутреннем мире его ощущения свободы. Отсюда же следует полагать, что человек ни настолько велик, именуя себя царём природы, и многое, чем он возвышает себя – последствия его воображения, самолюбия и тщеславности. Но довольно уже об этих низостях человеческого Я. “Опасно слишком много указывать человеку на его жалость, не показывая ему его величия. Опасно также слишком часто обращать его внимание на его величие, не напоминая о его ничтожестве. Опаснее всего оставлять его в неведении того и другого. Напротив, весьма полезно представлять ему то и другое”.[6]

Немного о свободе.

В силу вышесказанного, дальше повествование нашего реферата, не знаю насколько плавно, но обретёт немного другой контекст. В нём автор постарается уйти от темы несвободы, а поведет речь о вещах более значимых, затрагивающих другую сторону человеческой природы. В первую очередь, речь, как, возможно, некоторые уже догадались, пойдёт о свободе и об её разновидностях. Не иначе, как свобода является одним из главнейших ориентиров каждого, представляющих смысл и ценность человеческой жизни.

В философии "свобода" обычно противостоит "необходимости", в этике - "ответственности", в политике - "порядку", в религии – "плоти". Да и само содержание слова "свобода" содержит в себе весьма различные оттенки. Она может отождествляться с полным своеволием, а может оцениваться как мотивация для человеческих поступков. Но свобода всегда возникает как отрицание чего-то. И если она не соотнесена с требованиями нравственности, целесообразности, интересами общества и человечества, то легко превращается во вседозволенность. Свобода - это состояние духа, с философской точки зрения, отражающее неотъемлемое право человека реализовать свою человеческую волю. Вне свободы человек не может реализовать богатство своего внутреннего мира и своих возможностей. “Свобода: чувствовать, к чему стремится твое сердце, что бы ни говорили другие”.[7] Но, в это же время, свобода одного человека заканчивается там, где начинается свобода другого человека. Ну, по крайней мере, так должно быть в «идеале». Она начинается именно там, где человек сознательно ограничивает себя. Испытывая сострадание к другому и помогая ему, он освобождает себя от жадности, эгоизма. Признавая право другого на собственную жизненную позицию, он устраняет собственную ограниченность. Может ли человек быть абсолютно свободным? Нет, потому что он подвластен законам материального мира и не может прыгнуть выше собственной головы. Автор не случайно ранее вскользь упомянул про освобождение человека от собственных корыстных целей в понятии свободы, то есть про освобождение от плотской составляющей. Так как далее нами будет подробнее рассмотрена свобода духовная, имеющая метафизическую основу, нежели телесная свобода. Но путь к свободе духовной лежит через освобождение плоти от её «способности грешить». Итак, речь идёт о религиозном представлении о свободе. Для наглядности приведём один пример из творчества Достоевского, который позволит нам глубже взглянуть на свободу. Великий Инквизитор в романе «Братья Карамазовы», являясь врагом свободы и врагом Христа, говорит с укором Ему: “Ты возжелал свободной любви человека, чтобы свободно пошёл он за Тобой, прельщённый и пленённый Тобою. Твой путь лишь для нескольких тысяч избранных, а что делать с остальными – слабыми людьми? Им тягостна Твоя свобода”. Он упрекает Иисуса в том, что Он победил искушения в пустыне. Этим, как считает инквизитор, Он дал людям иллюзию, что и они могут побеждать искушения, тогда как на самом деле не способны этого сделать из-за своей малосильности и порочности. Эти три искушения, три великих вопроса, которые задает сатана Иисусу Христу в пустыне, по мнению инквизитора, обобщают всю историю человечества. Существуют, говорит он, только три силы на земле, способные победить и пленить совесть людей для их же счастья: это чудо, тайна и авторитет. Но Ты, говорит инквизитор, отверг все эти искушения, и, вместо того чтоб овладеть свободой людей, увеличил им её ещё больше, обременив, тем самым, души этих несчастных созданий на вечные муки перед свободой выбора, и поступил как бы и не любя их вовсе. Но Иисус жаждал свободного послушания, а не чудесного, “жаждал свободной любви, а не рабских восторгов невольника перед могуществом, раз навсегда его ужаснувшим”. В свободном принятии Христа - все достоинство христианина, весь смысл акта веры, который и есть акт свободы. Достоинство человека, достоинство его веры предполагает признание двух свобод: свободы добра и зла и свободы в добре, свободы в избрании Истины и свободы в Истине. В своём романе Достоевский ставит вопрос о христианской свободе на религиозную почву с невиданной ещё глубиной мысли. Согласно ему, человек должен вынести бремя свободы, чтобы спастись. Христианская религия есть свобода во Христе. Христианство и духовная свобода – одно. “И познаете истину, и истина сделает вас свободными”.[8] В религии Христа свобода ограничена только любовью, христианство – религия свободной любви и любящей свободы. Новый Завет – завет любви и свободы.

Тело гораздо ограниченнее души. Мы не знаем, как она выглядит, не можем потрогать, но зато чувствуем её. Также и Бога нельзя увидеть, его можно только чувствовать душой, поскольку Он создал человека по Своему образу и подобию. Человека, а не обезьяну, как некоторые привыкли думать. Но не по какому-нибудь осязаемому образу, а именно по духовному подобию. Атеисты утверждаются на суждении: “Как можно верить в то, что нельзя увидеть, или доказать”. Но они, говоря, что Бога нет, сами противоречат себе, ибо доказать нет или есть Бог невозможно. Но мы не будем сейчас оправдывать или осуждать кого-либо, а продолжим обнаруживать свободу, содержащейся в христианстве. Автор считает, что человек, отрекающийся от плотских влечений, и вносящий на их место стремление к прекрасному, приобщает себя к своей сущности душевной гармонии. Но что есть душевная гармония? Она, по опять же субъективному авторскому мнению, заложена в такие понятия, как вера, надежда, любовь. Всем нам известен именно этот, а не другой порядок, коих по теории вероятностей ровно шесть. Но почему собственно они расположены в такой последовательности, а, к слову, например, не надежда, любовь, вера? Дело в том, что именно вера, надежда и любовь, как они есть – первые три ступени христианской религии. Вкратце разберём каждую из них.

Вера – первая ступень, основополагающая. Слово «вера» предположительно восходит к древнему индоевропейскому слову «варатра» (верёвка, канат; то, что связывает, соединяет). Вера — признание чего-либо истинным, часто — без предварительной фактической или логической проверки, единственно в силу внутреннего, субъективного непреложного убеждения, которое не нуждается для своего обоснования в доказательствах, хотя иногда и подыскивает их. * Для многих верующих их вера является конкретным руководством к действию, опорой, критерием в ситуациях выбора. Она есть стержень к духовному совершенствованию. Так что же такое вера, и чем она отличается от суеверия? Апостол Павел так определяет веру: "Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом" (Евр.11:1). Для атеиста же вся вера сводится к суеверию. Но суеверие основано на пустоте или на зыбком основании, в общем, на том, что определяет суетность, но никак не на уверенности в невидимом. А как, в тоже время, её много в нашей жизни. Это вера в разные приметы и обряды, например, ни наивно ли полагать, что, скрепив амбарный замок со своими именами на мостовой, брачующиеся будут жить в любви и согласии. Но это, конечно же, всё обман, и даже нержавеющая сталь здесь не поможет. Сюда можно отнести и поверье «про чёрную кошку» и прочее и прочее. Некоторые скажут, что всё это ерунда, но есть люди, которые настолько суеверны, что послушно следуют всем своим предрассудкам, порой и самым нелепым.

Надежда — это положительно окрашенная эмоция, связанная с ожиданием удовлетворения потребности или желания. * Для обретшего веру в Бога человека она сменяет отчаяние, а для потерявшего, с точностью наоборот. В одной древней мудрости говорится: “Бог, дай мне сил изменить то, что я могу изменить. Дай мне смирение, принять то, чего изменить я не могу. И дай мне мудрости, чтобы отличить одно от другого”.[9] Эта фраза отображает то, что должно находиться в сердце христианина, надеющегося на Бога. “Христианское учение указывает человеку на его двойную способность получать и терять благодать, в силу двойной угрожающей ему постоянно опасности — отчаяния или гордости”.[10] Согласно известному мифу, надежда — это единственное, что осталось на дне ящика Пандоры.

Любовь – высшая из христианских добродетелей. Заповеди любви названы Спасителем наибольшими заповедями: “Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя”.[11] Она названа плодом действия Самого Бога в человеке: “Бог есть Любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем”. [12] Основные признаки христианской любви определены апостолом Павлом: “Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит”.[13] Если человек любит только одного человека и безразличен ко всем другим, его любовь — это не любовь, а привязанность, или расширенный эгоизм. Плодотворная же любовь подразумевает заботу, ответственность, уважение и знание, а также желание, чтобы другой человек рос и развивался нравственно. Она является деятельностью, а не страстью. Под лежащий камень, вода не течёт, и даже если человек, имеющий колоссальную веру, не умножает любовь в мире своими трудами, то тщетна вера его. Без любви жизнь сера, как снег на обочине, вы уж простите автора за его, может быть, излишнюю экспрессивность. Вы спросите: “Если любовь, о которой идёт речь, так прекрасна, то почему, лишь немногие стремятся её обрести?”. Но не всё так просто! Потому что ведь она несёт в себе не только радость, но и, между тем, тесно связана со страданием. Страдание – это испытание нашей веры и любви. Оно унижает, подавляет нас, наполняет сердце тоской. Страдающий человек труден, он переживает кризис, бунт, его воля ослабевает, приходит бессилие, охватывает страх, безразличие, чувство одиночества. Нужно большое терпение, доброту и сочувствие, часто нам недостающих, когда мы рядом со страдающим человеком. Чужое страдание обнажает нашу собственную слабость, эгоизм, малодушие и бесчувственность. Оно открывает наш истинный облик. Но ни физическая боль, ни духовные муки не напрасны, именно в них человек начинает ценить то, что не умел до этого ценить по настоящему. Ведь наша потребительская натура проявляется даже в таких вещах, по сути своей, не должных иметь с ней ничего общего. Мы любим, чтобы от других получить взаимность, делаем добро лишь для того, чтобы снискать похвалу. Если это не так, то ответьте: “Сможет ли кто-нибудь из нас заниматься добродетелью из простого человеколюбия?” А что, если тот человек, которого мы делаем объектом своей добродетели, окажется жесткосердным и не скажет ни слова благодарности. А если и того пуще: как-либо осмеёт вас в вашем намерении. Не убавиться ли тогда у нас того самого человеколюбия? Не самолюбие ли и тщеславность подчас движет нашими поступками?

Заключение.

Многие люди ни не хотят, а попросту боятся брать на себя бремя свободы, а, вместо того, заменяют её на создание своего житейского счастья или же на стремление получить от жизни удовольствия и разного рода материальные блага. Но тем они лишь всё больше фиксируются в собственной несвободной оболочке. Создавая комфортные условия для существования, они ограничивают себя и свой внутренний мир, расширяя только свой потребительский эгоизм. Всё счастье их сводится к обретению «чего-то» и ожиданию, что от этого «чего-то» всё изменится к лучшему. Но счастье это иллюзорно, недолговечно, схоже развлечению, подобно ощущению эйфории от опьянения. В итоге же, как и всякое развлечение начинает надоедать, а радость от него угасать. Они ищут новое, но и оно также вскоре пройдёт. Что может царить на душе у человека, ведущего такой образ жизни? Заглянем к себе в душу, может там есть ответ? Душа, меж тем, жаждет свободы, истосковалась по ней, пока лишь только мечта подпитывала её. Путь свободы, безусловно, бремя, на котором много страданий и трудностей, но тяжелее ли оно бремени несвободы? Строки Евангелия гласят: “…и найдёте покой душам вашим, ибо иго Моё благо, и бремя Моё легко” [14]. И действительно, бороться со злом легче, чем избегать его. Но бороться с верой и ради веры. Подытоживая, автор также считает нужным добавить, что каждый человек является носителем собственной уникальной жизни и в его силах, прежде всего, изменить самого себя, своё сознание мира и существование в нём. Да, человек поставлен, чтобы сделать выбор. Он может совершать поступки, даже вопреки своей совести, делать то, о чём потом приходится жалеть, или, наоборот, не делать. В этом и проявляется его двойственная природа. Здесь и идёт его внутренняя борьба. Но кто не желает изменить себя к лучшему? Ведь мы же, в конце концов, не собрались здесь для того, чтобы попить пиво! Может быть проблема в том, что мы не торопимся жить, или торопимся, но не туда, куда надо? Откладываем «в долгий ящик» то, чему следовало бы без раздумий проявится в нас. Но, то и дело, давая себе отсрочку в стремлении души нашей выбраться на волю, человек, со временем, лишь обрастает сомнениями и всё большим страхом что-либо менять, оберегая то, что уже имеет и, боясь потерять нажитое. При всём при этом, впереди столь пугающая его неопределённость, столько трудностей, что, встречая их на своём пути, ему они кажутся непреодолимыми. Да не убоится же человек трудностей в поиске истины! На этой напутствующей нотке спешу закончить немного сентиментальный мой реферат.

Список литературы и источники:

1) Новый Завет

2) Ф. М. Достоевский «Братья Карамазовы»

3) http://www.vzms.org/pascal.htm

4) http://sbiblio.com/biblio/archive/berdjaev_filosofija_svobodi/05.aspx

5) http://www.liubite.org/nr/tradanie_i_og/jubovy_i_stradanie.html

6) * Определения веры и надежды взяты из http://wikipedia.org/

[1] Евангелие от Матфея (гл. 25, ст. 30)

[2] Т. Задонский; Режим доступа: http://gostiusa.livejournal.com/

[3] Б. Паскаль «Мысли» (ст. 5); Режим доступа: http://www.vzms.org/pascal.htm

[4] П. Коэльо «Книга война света»; пер. с португ. А. Богдановского. – М.:АСТ: Астрель, 2012. (стр. 100)

[5] П. Коэльо «Книга война света»; пер. с португ. А. Богдановского. – М.:АСТ: Астрель, 2012. (стр. 170)

[6] Б. Паскаль «Мысли» (ст. 2, гл. 14); Режим доступа: http://www.vzms.org/pascal.htm

[7] Пауло Коэльо «Дьявол и синьорита Прим»; Режим доступа: http://paulo-coelho.ru/index9.php

[8] Евангелие от Иоанна (гл. 8, ст. 32)

[9] Молитва царя Соломона; Режим доступа: http://blogs.mail.ru/mail/faf43/1B8AEF92EE88D3BC.html

[10] Б. Паскаль «Мысли» (ст. 10, гл. 7); Режим доступа: http://www.vzms.org/pascal.htm

[11] Евангелие от Матфея (гл. 22, ст. 36-40)

[12] Первое послание Иоанна (гл. 4, ст. 16)

[13] Первое послание Коринфянам (гл. 13, ст. 4-7)

[14] Евангелие от Матфея (гл. 11, ст. 29-30)