Там же. С. 57, сноска 14

⁵ Побволоцкий И. Марксистская теория права. М. — Пг., 1923. С. 156.

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

Пашуканис верно квалифицировал подобные определения права как позитивистские, но отвергал их не с позиций признания объек­тивного смысла и ценности права, а в духе марксистского отрица­ния всякого права, в перспективе преодоления права, правоведе­ния и философии права как явлений буржуазной действительно­сти и буржуазной идеологии. "Все эти определения, — писал он о позитивистских подходах к праву, — подчеркивают связь между конкретным содержанием правового регулирования и экономикой. Однако в то же время право как форму они стремятся исчерпать признаком внешней, государственно-организованной принудитель­ности, т. е. по сути дела не идут дальше грубоэмпирических прие­мов той самой практической или догматической юриспруденции, преодоление которой должно составить задачу марксизма"¹.

Критически относился Пашуканис и к позиции Стучки, хотя и усматривал в ней ряд достоинств. "Тов. П.И. Стучка, с нашей точки зрения, — писал он, — совершенно правильно поставил проблему права как проблему общественного отношения. Но вместо того что­бы начать поиски специфической социальной объективности этого отношения, он возвращается к обычному формальному определе­нию, хотя и ограниченному классовым признаком. В той общей фор­муле, которую дает т. Стучка, право фигурирует уже не как специ­фическое социальное отношение, но как все вообще отношения, как система отношений, отвечающая интересам господствующего класса и обеспеченная его организованной силой. Следовательно, в этих классовых рамках право как отношение неотличимо от соци­альных отношений вообще, и т. Стучка уже не в состоянии отве­тить на ядовитый вопрос проф. Рейснера, каким образом социаль­ные отношения превращаются в юридические институты или ка­ким образом право превращается в самого себя"².

В определении Стучки действительно не выделена специфика права. Говоря о классовом содержании правовой формы, данное определение не объясняет, почему это содержание принимает именно правовую, а не какую-то иную форму. Для доказательства юридич-ности, правового характера этой формы (системы, порядка) отно­шений Стучке не остается ничего другого, как от своего классового социологизма обратиться, подобно другим (отвергаемым им) пози­тивистам, к государственной власти как правосозидающему источ­нику и правоопределяющей силе. Настойчивые при этом ссылки Стучки (в отличие от других позитивистов) на классовый характер государственной власти лишь демонстрируют, что классовый со­циологизм в его подходе довольно эклектически сочетается с клас­совым позитивизмом при трактовке вопросов экономики, права, закона, государства и т. д.

¹ Пашуканис Е.В. Избранные произведения. С. 57—58, сноска 14. ^z Там же. С. 75.

8*

224 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

Пашуканис же стремится удержаться на позициях того клас­сового социологизма, согласно которому право и государство — это соответствующие (правовая, публично-политическая) формы эко­номико-стоимостных, товарно-меновых, т. е. по сути и классовому характеру — буржуазных отношений. Классовость права и госу­дарства для Пашуканиса (как и у Маркса), концептуально говоря, это их буржуазность, отсюда и необходимость их отрицания, "от­мирания" и т. д., и принципиальная невозможность "пролетарского права", "пролетарского государства" как каких-то новых (после-буржуазных) типов права и государства.

Более или менее последовательное развитие этой позиции в книге "Общая теория права и марксизм" удается Пашуканису лишь постольку, поскольку он (как и Маркс в "Капитале") остается там, по его словам, на "территории врага"¹, критикует буржуазные об­щественные отношения и буржуазное право, конкретно не анали­зирует проблемы послебуржуазного, пролетарского строя. Как только он переходит к этой советской тематике (уже в самой этой книге, но особенно сильно — в последующих выступлениях и публикациях), в его суждениях начинается заметный крен в сторону классового позитивизма, приспособления своей позиции к целям оправдания отношений, институтов и норм диктатуры пролетариата и его зако­нодательства.

Так, в статье 1927 г. "Марксистская теория права" Пашука­нис, отвечая на критику Стучки², признает, что целый ряд право­вых проблем остались в его книге вне поля зрения. "Такова, напри­мер, — отмечает Пашуканис, — проблема права переходного вре­мени, или советского права, которую поставил во весь рост т. Стуч-ка, что и принадлежит к числу его крупных заслуг в теории пра­ва"³. И еще шаг в сторону классового (советско-правового) позити­визма: "Повторяю, что большой заслугой т. Стучки является неус­танное подчеркивание им особой, специфической природы совет­ского права, вытекающей из его революционного происхождения, в противовес всяким попыткам рассматривать наше советское право как наиболее полное завершение неких "социальных" тенденций, наблюдающихся в буржуазном правопорядке"⁴.

Пашуканис, таким образом, переходит здесь к признанию на­личия нового (послереволюционного и послебуржуазного) "совет­ского права" с "особой, специфической природой". Вместе с тем это "советское право" он — для сохранения хотя бы внешней, словес­ной видимости своей концептуальной последовательности — не на-

¹ Там же. С. 56.

² См.: Стучка П.И. Государство и право в период социалистического строительства // Революция права, 1927, № 2.

³ Пашуканис Е.Б. Избранные произведения. С. 188—189.

⁴ Там же. С. 189.

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

зывает "пролетарским правом". Но эти словесные ухищрения сути дела не меняют: согласно концепции Пашуканиса, всякое право по своей природе — буржуазное право, и если за "советским правом" теперь им признается "особая, специфическая природа", это по существу означает и отход от данной концепции, и признание "про­летарского права". Ведь для Стучки и других авторов "советское право" это и есть "пролетарское право".

Признание особого "советского права" требует от Пашуканиса корректировки и в вопросе об "отмирании права". Открещиваясь от не без оснований приписывавшихся ему представлений о непосред­ственном переходе от "буржуазного права к неправу" и подчерки­вая принципиальную противоположность между подлинным (при капитализме) и неподлинным (после пролетарской революции) бур­жуазным правом, между буржуазным правом без кавычек и в ка­вычках (все дело, оказывается, в кавычках!), Пашуканис пишет: "Отмирать может только это не подлинное буржуазное право, "бур­жуазное право" в кавычках. Право же буржуазного государства, защищаемое силой последнего, может быть только уничтожено ре­волюцией пролетариата"¹.

Во-первых, Пашуканис здесь явно подменяет проблему: речь должна идти не о "праве буржуазного государства" (т. е. не о позитивном законодательстве, об актах свергнутых правительств и т. д.), а о том буржуазном праве как форме экономико-стоимост­ных, меновых отношений, после которого (по Марксу, Ленину и Па­шуканису) не может и не должно быть никакого другого типа, ни­какой другой формы права. Нельзя же иметь одно правопонима­ние (одно понятие права) "на территории врага", другое — на своей территории, специально для диктатуры пролетариата.

Во-вторых, Пашуканис, признавая "советское право", оконча­тельно запутывает пресловутую проблему "отмирания" права, по­скольку "современное советское право" оказывается у него отлич­ным и от "неподлинного буржуазного права". "Классовая, функ­циональная характеристика этого права, — пишет Пашуканис, имея в виду это неподлинное буржуазное право без буржуазии, — и не только этого, но и нашего современного советского права, отвечаю­щего более низкой ступени развития, чем та, которую Маркс имел в виду в "Критике Готской программы", принципиально отлична, противоположна такой же характеристике подлинного буржуазно­го права"².

Выходит, что "современное советское право" с особой, специ­фической природой разовьется затем в то неподлинное буржуазное право (в буржуазное "равное право", по Марксу и Ленину), которое и "отомрет". Вся эта путаная и искусственная конструкция призва-

¹ Там же.

² Там же.

226 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

на соединить несоединимое: признание "советского права" правом (т. е., по Марксу и Пашуканису, буржуазным феноменом) и вместе с тем отрицание его буржуазной природы, его подлинности и т. д.

Если "советское право" является правом, имеет свою особую, специфическую природу, принципиально отлично от буржуазного права по своим функциям и т. д., то зачем в таком случае вообще именовать его буржуазным правом (в кавычках или без кавычек)? Разве что для видимости, будто все идет "по Марксу" и именно там, где это явно не так. Если же под "современным советским правом" имеется в виду нэповское право, т. е. допущенное в совет­ское время урезанное, ограниченное, подконтрольное, но все же подлинное буржуазное право (а вовсе не предсказанное Марксом буржуазное "равное право"), то говорить о какой-то особой приро­де "советского права" нет никаких оснований.

Применительно ко всему послереволюционному (советскому, пролетарскому) периоду речь должна идти о разграничении, прин­ципиальной противоположности и т. д. не между подлинным и не­подлинным буржуазным правом, не между буржуазным правом в кавычках и без кавычек, а между подлинным правом и правом не­подлинным, между правом без кавычек и правом в кавычках, сло­вом — между правом и неправом,которое советскими идеологами выдавалось за право по тем или иным практическим, политиче­ским, идеологическим и доктринальным соображениям и мотивам.

По существу так же речь должна идти о принципиальном раз­личии между двумя противоположными типами организации по­литической власти в стране — в правовой или неправовой формах, в виде публичной (публично-правовой), государственной власти или в виде внеправового, непосредственного классового господства, дик­татуры пролетариата с монополизацией политической власти в руках коммунистической партии.

Или право и государство(публично-политическая, государст­венная власть), или неправо и негосударство(диктатура класса, классово-политическая, партийно-коммунистическая власть). "По­лугосударство" так же невозможно, как и "полуправо".Это (и теоретически, и реально-исторически, по логике и по опыту) лишь вербальные идеологические кентавры, слова-метафоры, за кото­рыми скрываются неправовые и негосударственные властные ин­ституты и приказные нормы прямого классового господства, дикта­туры пролетариата, монопольного политического правления ком­мунистической партии.

Поскольку для Пашуканиса (вслед за Марксом) государство, право, мораль и т. д. — "суть формы буржуазного общества"¹, то ясно, что в послереволюционном, небуржуазном, пролетарском, со­циалистическом обществе для них нет места и условий. Но там, где

Там же. С. 152.

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

эти буржуазные формы были все-таки вынужденно допущены при нэпе, там мы имеем дело с подлинными буржуазными феноменами в их неподлинном существовании, функционировании, использовании.

Действительно в условиях социализации и диктатуры проле­тариата всякое правовое (равным образом и публично-властное, государственное) начало неизбежно оказывается и может быть по сути лишь чем-то буржуазным, антипролетарским, антисоциали­стическим, антидиктатурным, антипартийным, антисоветским.

Отсутствие подлинного права и государства при диктатуре пролетариата Пашуканис (как и другие марксистские авторы) по существу пытался изобразить как наличие нового, "неподлинного", советского права и государства. Причем это фактическое отсутст­вие права и государства посредством идеологической филологии(с помощью кавычек и чисто словесных конструкций вроде "непод­линного" права, "права" и "государства" в кавычках, "полугосу­дарства", "буржуазного" права в кавычках и т. д.) выдается за их "отмирание".

Весь этот идеологический туман с мнимым "отмиранием" от­сутствующих феноменов постоянно витал над всем марксистским подходом к судьбам права и государства после пролетарской рево­люции и определял тот неизменный горизонт советского правове­дения и государствоведения, под сводами которого все зависело от изменчивой политической конъюнктуры.

В этой системе координат логически последовательная теория просто невозможна, и пример Пашуканиса в этом плане весьма показателен. Признание им наличия "советского права" и "проле­тарского государства"¹, с одной стороны, искажало реалии дикта­туры пролетариата, позитивистски и примиренчески этатизирова-ло и юридизировало их, а с другой стороны, прямо противоречило тому его марксистско-социологическому подходу, положения кото­рого (в той или иной конъюнктурной модификации) он продолжал повторять и отстаивать. Все это еще больше запутывало обсуждае­мые вопросы, поскольку повторяемые им общеконцептуальные по­ложения (заимствованные у Маркса), представляя собой пролетар-ско-идеологическую критику буржуазного права и государства, коммунистическое отрицание права и государства вообще как бур­жуазных явлений и категорий, вовсе не годились в качестве теории (или компонентов теории) нового послебуржуазного, пролетарского государства и права, каковых как раз и не было ни в марксистском прогнозе, ни в реальной действительности.

Для двойственности, внутренней противоречивости позиции Пашуканиса очень характерно то обстоятельство, что признание "советского права" сочетается у него с отрицанием в нем собствен­но правовых (т. е. подлинно буржуазно-правовых) элементов в ус-

¹ Там же. С. 184.

I

228 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

ловиях частичного и временного допущения буржуазного права вместе с буржуазным укладом при нэпе.

В духе ленинского положения ("мы ничего частного не призна­ем") Пашуканис, обосновывая ограничительное толкование статей 1 и 4 ГК РСФСР в вопросе о субъективной правоспособности (т. е. по сути — антиправовое толкование этих общих статей), в упомя­нутой публикации 1927 г. подчеркивал: "... Мы не признаем ника­кой абсолютной правоспособности, никаких неприкосновенных субъективных частных прав. Ибо эта неприкосновенность есть не­прикосновенность капиталистической эксплуатации, а наша Ок­тябрьская революция подрубила корни этой эксплуатации (нацио­нализация земли, банков, крупной промышленности, транспорта, внешней торговли и т. д.) и оставила в наследство задачу выкорче­вать капитализм окончательно. Закон того государства, которое ставит себе эту задачу, не может признавать абсолютных и не­прикосновенных частных прав, — это не может вызывать никаких сомнений"¹.

Все это действительно не вызывает никаких сомнений в отно­шении и частных прав, и тем более — публичных прав индивидов. Но если это так даже в ситуации нэповской рецепции элементов подлинного (буржуазного) права, то о каком "советском праве" (о "праве" без реального субъекта права, правоспособности, право-субъектности и т. д.) и о каком "пролетарском государстве" (о "по­лугосударстве" без публично-правовой власти) может идти речь?

Не вызывает сомнений и неправовой характер велений и уста­новлений диктатуры пролетариата — "закона того государства", цель которого — выкорчевывание капитализма и права. Правовое значение закона "пролетарского государства", а вместе с тем и пра­вовое содержание "советского права" в предлагаемом Пашукани-сом толковании ГК РСФСР носят чисто негативный (антиправовой, правоотрицающий) характер. Об этом свидетельствует и тот поли­тико-идеологический принцип (интересы победы социализма), ко­торый он обосновывает в качестве высшего критерия при толкова­нии допущенных при нэпе гражданских прав. "За истекшее с 1921 г. время, — отмечал он в 1927 г., — наше "продвижение к социализму на рельсах нэпа" как-никак сделало значительный шаг вперед, и теперь уже давно пришла пора для советского юриста сделать вер­ховным критерием в своей догматической и правно-политической установке не развитие производительных сил само по себе, но пер­спективу победы социалистических элементов нашего хозяйства над капиталистическими"².

Получается абракадабра, не лишенная, однако, сходства с ре­альностью: советский закон при нэпе предоставляет частнохозяй-

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

¹ Там же. С. 184.

² Там же. С. 186.

ствующим индивидам гражданские права, которыми они, однако, должны пользоваться не в своих интересах и даже не для развития производительных сил, а для победы социализма над самими эти­ми индивидами как "капиталистическими элементами". И такую обязанность действовать "себе в убыток", вопреки смыслу граж­данской правосубъектности и вообще гражданского права, Пашу­канис (не говоря уже о других авторах — убежденных позитиви­стах), сторонник правосубъектной концепции права (правда, толь­ко для ненавистного ему буржуазного права), характеризует как право, как "наше советское право"!

Не проще ли в таком случае считать новым (пролетарским, советским) "правом" наличный классовый порядок (Стучка и его сторонники) или веления, законы, нормы (Козловский, Подволоц-кий и другие откровенные советские легисты), устанавливаемые представителями диктатуры пролетариата? К чему все тонкости о праве как форме экономико-стоимостных отношений, если все, что прикажут (в виде декрета, закона, инструкции или другого акта), — это и есть право? Никакого, ведь, критерия не остается (не только у Стучки или Подволоцкого, но и у Пашуканиса) для того, чтобы от­личить право от неправа, государство от диктатуры, публичную власть от партийного правления, закон "пролетарского государст­ва" от правового закона, наличие советского права от отсутствия права вообще, "отмирание" права от его прямого отрицания и на­сильственной ликвидации.

Основной недостаток всего подхода Пашуканиса к собственно­сти, праву, государству, морали и т. д. состоит в том, что он, строго говоря (подобно другим "марксистам-правовикам"), не теоретик, а идеологический критик, и он, следовательно, развивает не теорию(в собственном смысле этого понятия) собственности, права, госу­дарства, морали и т. д., а лишь марксистскую, классово-пролетар­скую идеологическую критикуэтих объектов как лишь классово чуждых феноменов, абсолютно лишенных какой-то самостоятель­ной ценности, объективных свойств, внеклассового значения, како­го-то общечеловеческого и социально-культурного смысла. Причем эта критика носит радикально-негативный характер и нацелена на полное отрицание соответствующих явлений, позитивное содержа­ние и значение которых полностью игнорируются и остаются вне поля видения такого идеологического подхода. И даже там, где, согласно данной идеологии, на время (до полного "отмирания") что-то и допускается из "старого", то лишь как неизбежное зло, ис­пользуемое к тому же для целей ускорения процесса его полного отмирания.

Правопонимание при таком негативном подходе к праву вооб­ще с позиций коммунистического отрицания его как буржуазного феномена по сути дела предстает как правоотрицание.Познание права подчинено здесь целиком целям его дискредитации и пре-

230 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

одоления. Это антиюридическое мировоззрениенашло свое вопло­щение и реализацию в правовом нигилизме всей послереволюцион­ной теории и практики социальной регуляции.

Отмеченный недостаток было бы, конечно, некорректно адре­совать в виде личного упрека Пашуканису или какому-то другому марксистскому, коммунистическому автору. Весь этот антиюри-дизм, внутренне присущий в целом марксистскому подходу к пра­ву, социально-исторически и идеологически обусловлен тем, что социалистическое отрицание капитализма действительно включа­ет в себя преодоление вместе с буржуазным правом всякого пра­ва вообще.И марксизм верно отразил этот момент. Но историче­ская (и вместе с ней и идеологическая) иллюзия состояла в маркси­стском представлении, будто социализм — это первая, низшая фаза коммунизма, за которой последует высшая фаза — полный комму­низм, будто социализм как переходный период поведет к комму­низму как новому строю, будто после социализма как переходного строя с обобществленными средствами производства реально воз­можен еще и другой, не переходный, а постоянный и даже вечный коммунистический строй, словом, будто реально возможен комму­низм как нечто иное, чем социализм (т. е. отрицание капитализма, уничтожение частной собственности на средства производства, их обобществление в политизованной форме "огосударствления" и т. д.).

Сегодня можно сказать, что действительное историческое раз­витие социализма развеяло эти иллюзии. Исторические реалии свидетельствуют об объективной невозможности на базе обобщест­вления средств производства какого-то другого строя, нежели тот реальный социализм, который исторически был построен. Преж­ние, априорные представления о коммунистическом продолжении и совершенствовании социализма, о коммунистической перспекти­ве развития социализма в свете опыта реальной истории предста­ли как простая оптимистическая версия идеологов коммунизма о дальнейшем прогрессирующем улучшении идеализированного со­циализма и его самодвижении в направлении к утверждению, на­конец-то, всеобщего и полного счастья на земле.

Как идеал грядущего счастья, как нечто сверхсоциалистиче­ское коммунизм оказался очередной великой утопией. Но как строй с верифицируемыми земными, социально-экономическими харак­теристиками (отрицание частной собственности, обобществление средств производства, всеобщность труда, коллективизм и т. д.) ком­мунизм, можно сказать, уже практически осуществлен вместе с социализмом,поскольку ничего другого (кроме детских фантазий о всеобщем и полном счастье), объективно реализуемого в социаль­ной действительности, в идее коммунизма по существу нет. Так что реально-исторически говоря, практически возможный коммунизм (вместе с социализмом) уже позади, а не впереди. Социализм стро­ился коммунистический, коммунизм оказался социалистическим.

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

Но все стало проясняться лишь после строительства социа­лизма и десятилетий упорнейших и безуспешных попыток заста­вить реальный (и практически единственно возможный антикапи­талистический) социализм двигаться к идеальному коммунизму. Социализм (а вместе с ним и реально возможный на земле комму­низм) действительно оказался переходным строем — временем ли­квидации частной собственности, обобществления средств произ­водства, практической проверки идеологической гипотезы об иде­альном коммунизме и настойчивых поисков несуществующих пу­тей к нему.

Но как исторически переходный строй социализм (и весь по­рыв к коммунизму) может иметь лишь такую будущность, которая объективно подготовлена им и настоятельно диктуется обществен­ными потребностями движения к настоящему праву, свободе, соб­ственности и государственности.