Цицерон и Лукреций о познании

Цицерон, Марк Туллий (106 — 43 гг. до н.э.), принял самое активное участие в синтезе римской и греческой культур, римской и греческой духовности. Цицерон был оратором, писателем, политическим деятелем-тираноборцем, а также философом. Он — один из главных, если не главный участник процесса зарождения римской философии. Был убит сторонниками Цезаря, в свою очередь убитого заговорщиками двумя годами раньше.

Цицерон создатель классического латинского языка — «языка Цицерона».

Он писал: «поскольку все философские предписания применимы к жизни, то, полагаю, я и в общественных и в частных делах поступал так, как предписывает рассудок и наука». Он не противопоставлял философию как некую особую мудрость науке и рассудку, чувствуя, что, потеряв такую связь, философия превратится в мифологию.

О Цицероне говорили, что он наряду с «прирожденной слабостью к почестям», имел благородную черту — «равнодушие к наживе» (Плутарх).

Пик научной и философской активности Цицерона приходится на годы т.н. второй паузы в его активной общественной деятельности, когда он, сложив с себя консульское звание, покидает Рим и уединяется в своем загородном поместье.

Цицерон ставил на первое место гражданскую функцию философии и науки. Он говорил о том, что римлянам следует изучать те «науки, которые могут сделать … (граждан) полезными государству». И далее: «Наука (включая философию — СХ) только тогда имеют смысл, если благодаря им граждане становятся лучше, счастливее и полезнее своему отечеству».

Был и третий период (около 3-х лет) отхода Цицерона от общест­венной деятельности, за который он успевает написать немало сочинений, в том числе: "О природе богов", "Академика", "Тускуланские беседы", "О презрении к смерти" и ряд др.

Поздний Цицерон сознательно решал задачу — донести до римлян греческую философию, для этого он фактически создает латинскую философскую терминологию. Он делает это, по его собственным словам, потому, что "очень многие римляне, изучившие греческие науки, не могли передать усвоенные ими знания своим согражданам по той именно причине, что не верили, будто воспринятое ими от греков можно изложить на латинском языке", и далее, в своем стиле: "Я же в этой области, как мне кажется, настолько продвинулся, что не уступлю гре­кам даже в богатстве слов". Эта терминология Цицерона вошла как в средневековую латиноязычную культуру, так и во многие новые на­циональные языки, вытеснив иногда даже исконную греческую терминологию, например, в русском языке мы употребляем слова "форма" и "материя", говоря об Аристотеле, хотя греческие слова — "морфе" и "хюлэ".

Цицерон заботился о форме своих сочинений, считая, что фило­софия должна быть не только умна, но и привлекательна, она долж­на радовать и ум, и сердце. Что касается предметного содержания своих сочинений, то здесь Цицерон был скорее талантливым популяризатором и даже подражателем, чем оригинальным мыслителем. Так, материалами для "Тускуланских бесед" послужили сочинения Платона, Аристоксена, Хрисиппа, Посидония и др. Ряд его утверждений прямо указывает на его эклектизм, в частности относительно философии Платона и Аристотеля, которую он характеризовал так: это "единая и стройная философия под двумя названиями: академическая и перипатетическая, которые, совпадая по сути, различались именами".

Развивая во второй половине своей жизни утешительную функцию философии, Цицерон отмечает: "много ли найдется философов, которые бы так вели себя, таковы были нравом и жизнью, как того требует разум? Для которых их учение — это закон их жизни, а не только зна­ния, выставляемые напоказ?" Он осуждает философа, который, "обу­чая науке жить... живет, забывая эту науку".

Сочинения Цицерона — бесценный источник сведений по древнегреческой и раннеримской философии. Хотя поначалу, обнаружив, что между философами нет согласия, он даже растерялся — кому же верить? Затем, как адвокат, он стал знакомиться со всеми доступными ему философиями ("выслушивать" их). Собственную его позицию можно оценить как умеренный пробабилистический скептицизм.

Цицерону импонирует метод академиков-скептиков: "Все оспари­вать и ни о чем не высказывать определенного мнения". Цицерон не приемлет догматизма и авторитаризма. Он говорит, что: "при обсуждении следует больше придавать значения силе доказательства, чем авторитету", что: "желающим научиться авторитет учителя приносит даже вред, потому что они перестают сами рассуждать и считают бесспорными только суждения того лица, которого они почитают".

В трактате "О природе богов" Цицерон описывает беседу эпику­рейца, стоика и скептика-академика. Везде у него верх берет скеп­тик. Хотя Цицерон и вкладывает в его уста слова, что: "по всем вопросам... я, скорее, мог бы сказать, чего нет, чем что есть", или: "... обычно мне не так легко приходят в голову доводы в защиту истинного, как в опровержение ложного...". Далее, Цицерон отме­чает, что ему "более похожим на истину" показалось мнение стоика, чем эпикурейца. Кстати, из сомнений скептика о существовании богов Цицерон делает вывод: "если никто не знает истинного о природе богов, то следует бояться, что их вовсе нет".

Скептик Цицерона считает нелепыми утверждения стоика о возможности "девинации" — предсказания будущего. Нааргумент стоика, что представления о богах свойственны всем людям, стоик Цицерона реагирует тем, что объявляет большинство людей глупцами. А значит, доказывая существование богов, апеллируют к людской глупости. И опять же, нельзя подменять вопрос о существовании богов вопросом о том, почему люди верят в их существе, т. е. вопросом о происхождении религии.

Споря со стоиком о разумности и божественности мира, скептик Цицерона отмечает, что разум сам по себе не благо. Разум разуму рознь. Есть "добрый разум" и есть "злой разум". Разум может служить злу. Скептик у Цицерона говорит: "Если бы боги хотели причинить вред людям, то лучшего способа, чем подарить им разум, они не могли бы найти. Ибо где еще скрываются семена таких пороков, как несправедливость, разнузданность, трусость, как не в разуме?". Вывод: наделять мир разумом — не значит делать его лучше. Сомневаясь в существовании богов, скептик спрашивает: почему бы богу не дать людям такой рассудок, который бы исключал пороки и преступность? В то же время человеческая совесть сама, без божественного разума, способна взвешивать добродетели и пороки. И вообще: "всем явлениям следует давать разумнее объяснение. А так как вы этого не можете сделать, то и прибегаете к богу, точно к спасительному убежищу".

Что касается стоика у Цицерона, то его наиболее интересные мысли касаются познаваемости мира, или "второй природы", которую творят "наши руки". Сама разумность бога у стоиков тоже заслуживает внимания: и с точки зрения наличия вприроде закономерностей, и с точки зрения сохранения рационалистической традиции в последующую эпоху средневековья. Заслуживает внимания и тезис стоика о том, что "то, что лишено души и разума, не может породить из себя нечто одушевленное и владеющее разумом".

Цицерон говорил: «... никто из глупцов не может быть счастливым, нет мудреца, который был бы несчастен».

Лукреций

Тит Лукреций Кар (99 — 55 гг. до н. э.) — третий после Демокрита и Эпикура представитель античного атомизма. Его сочинение "О природе вещей" — важнейший документ материалистической философии всех времен и народов. О Лукреции мало что известно как о человеке. Он покончил жизнь самоубийством в 44 года. Христианский теолог Евсевий Иероним(IV — V вв.) пустил о Лукреции сплетню, что Лукреций сошел с ума от любовного зелья, аналогичную сплетне Тертуллиана о Демокрите, что якобы Демокрит ослепил себя, так как не мог видеть женщин без вожделения, что, в свою очередь, мешало его научным заня­тиям.

Возможно, учителем Лукреция был Филодем (около 110 — 40 гг. до
н. э.) — философ-эпикуреец, предшественник Лукреция. Этот философ был автором сочинения "О зна­ках и обозначаемом ими" (или "Об индукции") и др. Филодем отрицал учение о божественном промысле, показывая, что это ложное учение пагубно для человеческого общества, так как связывает людям руки и надевает им на глаза шоры. Филодем предвосхитил основные поло­жения индуктивной логики Ф. Бэкона, в частности, развивал индуктив­ный метод познания — метод сходства.

Лукреций заботился о форме изложения своей философии, чтобы привлечь внимание к содержанию своего учения, нелегкого для понима­ния. Лукреций ясно понимал свою популяризаторскую роль, он гово­рил: "Излагаю туманный предмет совершенно ясным стихом". Кроме того, о своем учении он говорил: "Учение наше непосвященным всегда представляется слишком суровым" и "ненавистно оно толпе". Это Лук­реций пояснял словами: "Учу я великому знанью, стараясь дух чело­века извлечь из тесных тенет суеверий". Он отдает себе отчет в сло­жности своей задачи; ибо "дивятся глупцы и встречают с любовным по­чтеньем Все, что находят они в изреченьях запутанных скрытым. Истинным то признают, что приятно ласкает нам ухо".

Лукреций стремится доказать каждый свой тезис. Он не скепти­чен, потому что убежден в истинности своего "великого учения", и прямо называет его "достоверным".

Лукреций полностью отвергает религию, считая ее оплотом суе­верий, а как следствие — причиной многих человеческих бед. Лукреций гово­рит об ужасающих вещаниях пророков, которые нарушают устои жизни и отравляют людей страхом, изгоняя из их душ безмятежность. Свое мировоззрение он строит на основании самой природы и ее законов. Он опровергает ходячее учение о творении мира богом. Он говорит, что в мире прямо ничто не приспособлено к человеку. Человек — часть мира, а не его цель и хозяин. Он целиком подчинен законам природы и не может их превзойти. Но, как и Эпикур, Лукреций признает существование богов, правда освобождая их от забот, как о людях, так и природе. Эти боги — идеализированные образы мудрых людей, безмятежных и ничем не озабоченных.

Обычные люди ищут свой жизненный путь, но при этом тяжко заблуждаются. Их краткая жизнь протекает в опасностях и в потемках. По отношению к такой жизни:

"... ничего нет отраднее, чем занимать безмятежно

Светлые выси, умом мудрецов укрепленные прочно:

Можешь оттуда взирать на людей ты и видеть повсюду,

Как они бродят и путь, заблуждаяся, ищут".

Главная ценность, которой обладают люди, согласно Лукрецию, — это их разум. В разуме истинная сила человека. Только ра­зум может разогнать суеверия, страх перед смертью. Человеку необ­ходим, прежде всего, здравый смысл, иначе не на что будет опереться в познании природы. Но все обосновать и доказать нельзя, да и не нужно. Поэтому одного здравого смысла мало, ибо в мире много неочевид­ного, познание чего дается путем рассуждения. Необходимо и острое суждение:

"... перестань, лишь одной новизны устрашаясь,

Наше ученье умом отвергать, а сначала сужденьем

Острым исследуй его и взвесь; и, коль прав окажусь я,

Сдайся, а если неправ, то восстань и его опровергни".

Лукреций говорит о "нищете языка и наличии новых понятий", ко­торые затрудняют изложение его учения. Он ищет возможности передать точные смыслы своего учения.

Лукреций опирается в основном на знание материалистической традиции, предшествовавшей ему, но только учение Эпикураон считает истинным. Он не приемлет Гераклита и его сторонников, которые "да­леко уклонились от здравого смысла". Лукреций считает, что нелепо "говорить, что вещи — огонь и что истинной вещи между вещей ни од­ной помимо огня не бывает...". Это Лукреций прямо называет "бе­зумьем". Про Эмпедоклаи его сторонников Лукреций говорит, что они, "дойдя до начатков вещей, потерпели крушенье... ".

У Лукреция только Эпикур знает истину. Он восхваляет Эпикура, чаще всего анонимно. Так, он говорит об эллине, благодаря мысли которого "разбегаются страхи души, расступаются стены мира", бла­годаря которому "открылась вся природа везде и доступною сделалась мысли".

Среди вопросов, которые хочетпрояснить Лукреций, он называет и проблему души. Он ставит вопрос:

"... рождается

С телом она или в тех, кто родился, внедряется после... "

Главный вопрос у Лукреция — вопрос о началах. Этот вопрос — ключ к разрешению всех других вопросов, в том числе и вопроса о том, "в чем состоит души природа и духа".

Лукреций убежден, что все, что происходит в природе, происхо­дит в лоне материи и по законам природы. Его начала — материальны. Это неделимые атомы, представление о которых он пытается обосно­вать всеми имеющимися у него способами, прежде всего, пытаясь стро­ить их непротиворечивое описание. Он говорит об атомах как неви­димых (ненаблюдаемых), отмечая, что невидимое существует, как, на­пример, ветер, который невидим и в то же время телесен.

Говоря о телесности, Лукреций указывает на то, что она способ­на приводить в движение наши чувства. Тела, состоя из атомов, доступны ощущению. Конечно, каждый отдельный атом, вследствие своей малости, не может вызывать ощущения. Но в достаточном количестве от­дельные атомы способны на это. При этом он отмечает необходимость избирательного наблюдения за явлениями:

"В особь любую вглядись по отдельности в каждой породе... "

О пустоте, необходимой для движения, мы узнаем благодаря уму. Ее мы непосредственно не воспринимаем. Но она существует. Именно факт движения приводит ум к мысли о пустоте; если бы все было сплошь заполнено телами, то движение было бы невозможно.

Все существующее в природе — это атомы, пустота, и состоящее из атомов и пустоты. Это также все то, что составляет свойства атомов и их комбинаций. Общее свойство пустоты, кстати, — ее неощущаемость, в отличие от тел, общее свойство которых — ощущаемость. Да, атомы и пустота сверхчувственны, ибо "... лежит далеко за пре­делами нашего чувства Вся природа начал".

Движение основных начал является источником всех других движе­ний.

Вслед за Эпикуром, Лукреций вводит понятие об отклонениях атомов, подчеркивая их неуловимость:

"... тела изначальные в некое время

В месте неведомом нам начинают слегка отклоняться",

или:

"... первичных начал отклоненье,

И не в положенный срок и на месте дотоль неизвестном".

С этой самопроизвольностью атомов Лукреций напрямую связывает свободу поведения человека, свободу его воли. Благодаря таким отклонениям имеет место то:

«… чтобы ум не по внутренней только

Необходимости все совершал...»

Т. е. поступки людей могут происходить "согласно ума побужденью...". Человеческая свобода, а значит и сознание и познание, обус­ловлены особым видом движения первоначал. Кстати, характерно срав­нение Лукрецием своих первоначал: атомов — с буквами, а вещей — со словами, составленными из букв. Вообще, подобные рассуждения Лук­реция, как, впрочем, и Эпикура, можно рассматривать как зародыши огромного множества идей, которые затем нашли те или иные конкретные воплощения в самых разных конкретных науках, от теории отно­сительности (физика) до молекулярной биологии и психологии.

Что касается проблемы первичных и вторичных качеств, то их в учении Лукреция можно соотнести с такими его понятиями, как "свойства первоначал" и "явления первоначал", соответственно. При этом Лукреций не отрицает известной субъективности вторичных качеств, но и она есть следствие движений первоначал — атомов. В то же время, говоря о различных видах ощущений, Лукреций активно использует субъективные критерии, такие как приятное и неприятное. Но, опять же, подчеркивая их объективное происхождение. Так, цвет субъективен, но он меняется не от субъекта, а от объекта, от соче­тания первоначал.

Возвращаясь к ненаблюдаемости атомов — первоначал, Лукреций подтверждает, что отдельные атомы не могут быть восприняты, но в больших массах они воспринимаемы (идея "порога ощущения") как тела, хотя само такое восприятие не похоже на сами атомы, не являются их адекватным образом.

Первоначала, атомы по Лукрецию, не могут быть познаны на чувственной ступени. Но наши чувства дают нам такие сведения о мире, делают доступными нам такие явления, которые невозможно объяснить, если не домысливать (предполагать) существование сверхчувственных телец. Вот простейшие из них: высыхание влажного тела, невидимость запахов, истирание драгоценностей и т.п.

Принципиальны догадки Лукреция о происхождении живого. Ясно, что сами по себе атомы не обладают жизнью. Проблему происхождения живого (из неживого) Лукреций рассматривает еще и как проблему происхождения чувствующего из бесчувственного. Он выводит живое из того, "как и в порядке каком сочетаются между собою первона­чала вещей и какие имеют движенья". Конечно, при этом говорится много наивного для нас сегодня. Например, Лукреций говорит о непосредственном зарождении червей из земли и т. п. А если бы начала имели бы чувства, то они могли бы плакать, смеяться, рассуждать. Но подобное — "вздор все это, да и прямо безумье".

Смерть по Лукрецию — это расторжение сочетания первоначал, в результате чего живое становится неживым, чувственное — бесчувственным.

В своем учении о душе Лукреций опровергает идею о душепереселении. Он спрашивает:

"... почему же тогда мы не помним о жизни прошедшей.

Не сохраняем следов свершившихся ранее событий".

Ничего странного в этом для него нет:

"... бывшие души

Сгибли, а та, что теперь существует, теперь и родилась".

Если бы души переселялись, то:

"Ум оставлял бы людей, разумели бы дикие звери".

Лукреций фактически ставил проблему, позднее названную психофизической: как соотносятся душа и тело. Он был убежден в телесно­сти души. Поэтому для него отношение души и тела человека — это отношение двух тел, из которых одно (душа) находится в другом (собственно тело), душа состоит из частиц тепла, частиц воздуха, ветра и еще некоторой четвертой сущности, благодаря которой возникают чувства и мысли. Этой четвертой сущности — "... никакого ей нету названья, Тоньше ее ничего и подвижнее нету в природе".

Здесь, кстати, обнаруживается определенное противоречие у Лукреция: чувства и ум оказываются не прямыми следствиями особого сочетания первотел, а присущи особым первотелам, правда, взятым в их совокупности.

Душа, дух, ум растут вместе с телом. И, наоборот, в старости:

"Разум хромает, язык заплетается, ум убывает".

Состояние тела отражается на состоянии души: при опьянении не только ноги заплетаются, но и ум затуманивается.

Лукреций допускает некоторую независимость духа от тела, и бы­вает так, что:

"болен наш дух, а тело здорово и бодро".

Конечно, Лукреций не может избежать известной наивно-материалистической вульгаризации, упрощения:

"Я утверждаю, что дух, — мы его и умом называем, —

Где пребывает у нас и сознанье живое и разум,

Есть лишь отдельная часть человека, как руки и ноги

Или глаза составляют живого создания части".

По Лукрецию, телесность духа и души доказывает и то, что они движут тело, а тело, члены тела, могут быть движимы только телом. Душа, дух и ум у Лукреция неразрывно связаны:

"... дух и душа состоят меж собою

В тесной связи и собой образуют единую сущность".

Но между ними существуют и различия. Дух отождествляется с разу­мом или умом и помещается в середину груди. Остальная же душа:

"... рассеяна по всему телу,

Движется волей ума и его мановенью подвластна".

Душа Лукреция, будучи телом, не имеет веса. Тело умершего человека, утратившего душу, весит столько же, сколько и до кончины — "весом оно неизменно". Лукреций даже сравнивает душу с ароматом благовонного масла или с букетом вина.

Говоря о смертности души, Лукреций одновременно утверждает, что нет и загробного мира, и что нет необходимости бояться смерти как перехода в какой-то новый неведомый и страшный мир. У Лукре­ция бессмертна только сама смерть.

Лукреций остро осознавал, что его мировоззрение резко отлича­ется от ходячих представлений о мире. Его картина мироздания гран­диозна и величественна:

"... у Вселенной

Нет предела: всюду кругом бесконечно пространство зияет".

Но человек стремится доискаться:

"Что же находится там, куда мысль устремляется наша

И улетает наш ум, подымаясь в пареньи свободном".

Эту бесконечность, беспредельность Вселенной Лукреций поясняет мыслительным экспериментом с копьем: куда и как полетит копье, брошенное за край Вселенной? Оба возможных, по Лукрецию, ответа не позволяют без противоречий принять идею конца, края Вселенной: копье летит за край Вселенной, либо копью что-то помешало лететь дальше.

Из бесконечности Вселенной Лукреций делает вывод о существовании других миров. Причем эти миры рождаются не по воле богов и не по замыслу какого-то мирового разума, а путем естественного самосовершенствования. Отдельные миры смертны: "Их жизни предел точно так же поставлен и ждет их так же, как всё".

Землю Лукреций считал миром, находящимся в состоянии упадка, отмечая факт снижения ее плодородия. Восхищаясь мифами, связанными с культом земли, он все же отвергает их, говоря:

"Как ни прекрасны и стройны чудесные эти преданья,

Правдоподобия в них, однако же, нет никакого".

Римские стоики о познании

Крупнейшими римскими стоиками были Сенека, Эпиктет и Марк Ав­релий. Они никогда не встречались, но каждый последующий знал сочинения предыдущего. Сенека был крупным сановником, Эпиктет — рабом, затем нищим вольноотпущенником, Марк Аврелий — римским им­ператором.

Сенека

Анней Сенека Младшийродился в 4 г. н. э. и прожил около 70лет. Отец Сенеки был преподавателем риторики (красноречия) и ненавидел философию, о чем пишет сам Сенека. В юности подумывал даже о самоубийстве, к чему его подталкивала болезнь — бронхиальная астма. По совету своего учителя Сенека прекратил есть мясо и, как он сам пишет: "по прошествии года... душа стала подвижной". Затем он все-таки отказался от вегетарианства, чтобы не быть причисленным к одной преследуемой вегетарианской секте.

Сенека был сослан на о. Корсика, где пробыл 8 лет и был возвращен императрицей Агриппиной Младшей для воспитания ее сына Нерона. Чем Сенека и занимался на протяжении пяти лет. Нерон, став импера­тором, сначала прислушивался к Сенеке, но скоро отстранил его и начал безумствовать. За участие в заговоре Нерон предписывает Сенеке самоубийство, что тот и совершает.

Сенека — пример расхождения мировоззрения и образа жизни. Он не жил согласно своим принципам: проповедовал бедность, а сам всеми правдами и неправдами обогащался. Он говорил: "когда смогу, буду жить как должно".

Сенека — автор многих сочинений: псевдонаучного сочинения "Естественные вопросы", т. е. популярного очерка астрономии и метеороло­гии, "Нравственные письма к Луцилию" (124 письма), др. Он говорит о Пифагоре, Гераклите, Пармениде, Зеноне, Демокрите, Сократе, Платоне, Аристотеле, Феофрасте, Эпикуре, Хрисиппе, Посидонии, Ци­цероне и т. д., и это только в письмах к Луцилию.

Сенека пишет: "уж лучше знать лишнее (свободные науки — СХ), чем ничего не знать", отворачиваясь от софистов. Он осуждает мегариков, отрицавших достоверные чувственные восприятия. Отрицательно оценивал эретрийцев, сомневавшихся в познаваемости мира и др. Сенека с величайшим уважением говорит о Сократе, который, по его мнению, вернул философию к изучению людских нравов, учил, что "выс­шая мудрость — различать добро и зло", и что "добродетель и исти­на — одно".

С большим уважением Сенека отзывается и о Платоне. Говоря о разрядах существующего у Платона, он на первое место ставит то, что есть, но не как чувственно данное, а как умопостигаемое. Сенека различает "идеи" и "эйдосы" Платона: "Идея — это образец, эйдос — это облик, взятый с него и перенесенный в произведение. Идее художник подражает, эйдос создает". Он также выделяет то, что существует вообще, видимо, чувственные вещи. Но Сенека явно не силен в абстрактном аналитическом мышлении. Для него Платон, прежде всего, учитель нравственности.

Сенека довольно сдержанно относится к Аристотелю. Зато он в восторге от стоиков, особенно Посидония. Однако диалектику стоиков он высмеивал как "греческие глупости". Он говорил: "Во имя истины нужно действовать проще, против страха — мужественней".

Сенека ставит личный жизненный пример философа выше его уче­ний. Он говорил, что люди, включая Платона и Аристотеля, "больше почерпнули из нравов Сократа, чем из его слов". Или: "... если тебе по душе греки — побудь с Сократом, с Зеноном. Один научит тебя умереть, когда это необходимо, другой — раньше, чем будет необходимо. Живи с Хрисиппом, с Посидонием. Они передадут тебе знание божественного и человеческого...".

Для Сенеки критерий истины — жизнь в соответствии с истиной: "... как нынешним доказать, что сказанное подлинно им (другим философам — СХ) принадлежит, я тебе открою: пусть поступают, как гово­рят".

Сенека не одобряет тех, кто рабски повторяет чужие мысли: "взрослому человеку и сделавшему успехи стыдно срывать цветочки изречений, опираясь, как на посох, на немногие расхожие мысли, и жить заученным на память... Стыдно старому или пожилому набираться мудрости из учебника... Изреки что-нибудь от себя". Ведь "одно дело помнить, а другое дело знать". "Истина открыта для всех, ею никто не завладел". Знать у Сенеки, это "значит делать по-своему, не упершись глазами в образец и не оглядываясь всякий раз на учителя". Знать — значит самостоятельно делать.

Сенека резко противопоставляет мудрость и философию, с одной стороны, и знание — с другой. По Сенеке, мудрость от знания отличает понимание: знание делает человека ученее, но не лучше, "не лучше, а только ученее". При этом, "не лучше становится и тот, кто саму философию загромождает ненужностями", "кто занимается словес­ной игрой, которая уничтожает душу и делает философию не великой, а трудной". В самой философии Сенека различает умозрительную и прикладную части, поскольку "философия и созерцает, и действует".

Собственная философия Сенеки всецело прикладная. В ней знание мешает мудрости. Надо ограничивать себя в знании: "стремиться знать больше, чем требуется, это род невоздержанности". Знание забивает голову человека пустяками, а для мудрости нужно побольше места в голове. И только мудрость позволяет "быть безмятежным, счастливым, а главное, свободным. Иным способом этого не достичь".

Быть свободным для Сенеки — значит, быть свободным от тела: "Тело для духа — бремя и кара". И только философия может приказать духу "вольно вздохнуть, созерцая природу". Поэтому истинная цель философии — формировать человеческий характер и делать его спо­собным противостоять всем ударам судьбы. Без философии "нет в жизни бесстрашия и уверенности: ведь каждый час случается так много, что нам требуется совет, которого можно спросить только у нее".

Сенека различает в философии в качестве ее предмета природу, нравы и разум. Причинам Платона и Аристотеля Сенека противопостав­ляет две свои причины: материю и разум, или пассивную материю и деятельный разум. При этом, разум "ворочает материю как хочет и, придавая ей форму, лепит всяческие предметы". Материя и разум Сенеки телесны. Он своеобразный теологический и психологический мате­риалист. Все телесно, включая богов и души. Но в то же время все одушевлено, разумно и божественно. Различие между материей и разумом у Сенеки проходит внутри телесности.

Сенека допускает агностические элементы. Он говорит: "мы не можем знать мировых отношений". Сенека не наблюдает и не исследует природу. Он лишь философствует по поводу природы в духе эклектического стоицизма.

Сенека выступал против глупостей, приписываемых богам поэтами, выступал также против мистерий. Он вообще, отвергал обыденные способы почи­тания богов. Истинное богопочитание состоит в познании бога: "бога чтит тот, кто его познал". Истинную религию Сенека уподоблял культу добродетели. Сенека подчеркивал, что человек и бог — природа одно­го качества. Душа человека — часть космической души, часть миро­вой пневмы. Разум человека — частица мирового разума, "часть бо­жественного духа, погруженного в тело людей".

Несмотря на телесноть обоих, Сенека противопоставлял душу и тело. Главное стремление всякой разумной души — освобождение от тела, ибо тело для души — оковы и тьма. Телесное подавляет, затем­няет, заражает дух, отклоняет его от истины и навязывает ему ложь. Телесность души у Сенеки уживается с мыслью о ее бессмер­тии: "за весь срок, что простирается от младенчества до старости, мы зреем для нового рождения". Что касается смерти, то о ней Сене­ка говорит так: "Жить — дело не такое уж важное... важнее умереть честно, мудро и храбро". Он отмечает, что хотеть жить — значит знать, как жить. Но этого никто не знает. И вообще: "Жизнь — как пьеса: не важно, длинна ли она, а важно то, хорошо ли она сыграна".

Сенека утверждает, что рабское состояние не распространяется на всю личность раба, что его лучшая часть свободна от рабства, ибо господину принадлежит только тело раба, а не его дух, который сам себе господин. Сенека указывает на случайность рабства, на взаимозаменимость раба и гос­подина (ср. Гегель, см. ниже).

Сенека — фаталист, но при всем этом он восхваляет здравый ум, мужественный и энергичный дух, готовность ко всякому повороту судьбы.

Но самое главное, чему может научить, по словам Сенеки, философия — это искусство быть другом самому себе. Под дружбой с самим собой он понимал внутренний мир и гармонию внутри человека, господство в нем высшего (разума) над низшим (страстями). Такой чело­век является другом и для других людей.

Эпиктет

Годы жизни Эпиктета ок. 50 — ок. 135 гг. н. э. Он родился и даже еще взрослым был рабом. Само имя "Эпиктет" означает "Приобре­тенный". Посещая вместе со своим хозяином лекции по философии, Эпиктет становится рабом-философом. За философские рассуждения хозяин однажды, как говорят, даже сломал ему ногу. Около 94 г. Эпиктет, как и все философы, будучи уже вольноотпущенником, был изгнан из Рима. В изгна­нии он открыл свою философско-воспитательную школу. Не исключено, правда, что сам Эпиктет был неграмотным.

Эпиктет ничего не писал. Его учение известно через уче­ников, в частности Арриана, автора "Бесед с Эпиктетом" (в 12 книгах). Арриан же написал "Руководство Эпиктета". Различные подборки из мыслей Эпиктета неоднократно издавались в дореволюционной Рос­сии.

Для Эпиктета главным вопросом был вопрос о том, как стать внут­ренне свободным при внешнем рабстве. Главный тезис Эпиктета состо­ял в том, что поскольку внешний порядок изменить нельзя, то можно изменить лишь свое отношение к нему. Он считал, что нам подвластны лишь наши мнения. Желать можно лишь того, что от нас зависит. При этом, угождение телу — это "знак человека слабоумного". Чело­век должен стремиться к тому, чтобы "все прилежание употребить на исправление ума нашего".

По Эпиктету ни в коем случае нельзя рассказывать "о правилах и законах философских перед невеждами". Лучше молчать. А также показывать свое знание в поступках. Он говорил: "Состояние и свойство невежды есть никогда от себя самого не ожидать себе ни пользы, ни вреда, но всегда от внешних вещей. Состояние и свойство Фило­софа есть всякой пользы и всякого вреда ожидать только от самого себя". Про ум он говорил, что только он, "придерживающийся добро­детели, подобен неоскудеваемому источнику, который имеет в себе чистую, сладкую, вкусную, здоровую, ко всему полезную, довольную, невредительную и неиспорченную воду".

Эпиктет был малообразованным человеком. Вряд ли он знал науки. Он не придавал им значения. Он вообще ничего не говорит о науках. О философии он говорил, как о средстве не обманываться и избегать того, чтобы «одну вещь вместо другой понимать». Это важнейшая часть философии. Есть другая часть философии, которая учит доказательствам (логика). Третья часть философии учит тому, для чего нужны доказательства второй части. В чем такое доказательство истинно и в чем ложно. Т. о. третья часть философии нужна для второй, а вторая для первой. Логика должна служить физике и этике. Логика состоит в обосновании и ис­следовании доказательств. Она позволяет понять, что такое доказа­тельство, какое из рассуждений доказательно, а какое нет, что такое логическое следствие. Логика помогает нам отличить истину от заблуждения. Но она не может отличить правду от лжи. А ведь многие люди, зная логику, лгут. А это значит, что без нравственного воспитания логика бесполезна для общества.

В отношении физики, изучения природы Эпиктет говорит: "Не все ли равно для меня, из атомов или гомеомерий, из огня или земли материя Вселенной? Не довольно ли знать сущность добра и зла, меру любви, ненависти, влечения и отвращения и, пользуясь этим как мери­лом, устроить свою жизнь". Физическое знание позволяет только согласовывать свои желания с естественным ходом вещей, а также "знать", что в мире правят боги, и эти боги всезнающи. Поэтому ложь для лжеца опасна: богов нельзя обмануть, они все знают, и они рано или поздно накажут лжеца за его ложь.

Эпиктет размышляет и о том, разумна ли сама природа или нет. Он склоняется скорее к разумности природы. Природа у него прони­зана мировым разумом, логосом, вносящим порядок и закономерность.

Эпиктет — рационалист. Истинная сущность человека — разум человека, являющийся частицей мирового разума. И эта сущность человека от человека неотделима. Отнять разум — значит, убить человека. Человек также обладает свободой мысли и воли. Но основной у Эпиктета так и остается мысль о том, что мы можем только изменять свое сознание, свое отношение ко всему внешнему,

Эпиктет человек религиозный. О боге (Зевсе) и судьбе он говорит: "вам следовать буду усердно и нелепостно".

Марк Аврелий

Он был римским императором, правил в 160 — 180 гг. н. э. После смерти императора от чумы, были найдены записки, составившие целое философское сочинение, условно названное "К самому себе", или "Наедине с собой". Фактически это было результатом самовнушения.

В записках Марка Аврелия мы видим яркий пример особой напря­женности в отношении философии и текущей практической активности. Он остро чувствовал течение времени, краткость человеческой жизни, смертность человека. Он говорил: "каждый живет лишь... ничтожно малым моментом". Прошлого же уже нет, оно прожито, а будущее неве­домо.

В потоке жизни, однако, нет и не будет ничего нового: "... наши потомки не увидят ничего нового".

У Марка Аврелия, несмотря на его пессимизм, есть определенная совокупность главных ценностей. По его словам, лучшее в жизни — это "справедливость, истина, благоразумие, мужество". По его мнению, серьёзного отношения заслуживает «праведное помышление, общеполезная деятельность, речь, неспособная ко лжи, и душевное настроение, с радостью приемлющее всё происходящее как необходимое, как предусмотренное, как проистекающее из общего начала и источника». "Гражданственность", или "общеполезную деятельность", Марк Аврелий ставит наравне с разумом. Эти ценности он противопоставляет таким мнимым ценностям, как "одобрение толпы, власть, богатство, жизнь, полная наслаждений".

Положительный идеал человека Марка Аврелия — существо «мужественное, зрелое, преданное интересам государства». Это существо видит мудрость исключительно в справедливой деятельности. Он осуждает того, кто всё время в делах, но свои дела не сообразовывает с какой-то одной целью, подчиняя ей всецело все свои стремления и представления.

Текучесть жизни у Марка Аврелия сочетается с принятием некоего Целого, с которым всё связано. Этим целым управляет разум этого же Целого, его Логос. Люди как разумные существа едины в своём разуме, у всех у нихединая душа и единый разум. В разуме люди сходятся друг с другом. Марк Аврелий признаёт стоический гегемоникон как руководящее начало в человеке. Это начало он называет разумом в человеке, его гением и божеством. Гений нужно пестовать, не оскорблять ничем низшим. Человек, обладающий гегемониконом, своим гением, "всю свою жизнь он только и думает о том, чтобы не дать своей душе опуститься до состояния, недостойного разумного и призванного к гражданственности существа". Боги нужны, чтобы у человека был смысл существования. Именно боги устроили так, "что всецело от самого человека зависит, впасть или не впасть в истинное зло".

Жить нужно в согласии с природой, т. е. "блюсти правду во всей речах и поступках". Таков правильный путь, по которому должен идти человек. А в нахождении такого пути и должна помочь философия.