Литературная деятельность св. Григория Богослова
Творения св. Григория Богослова распадаются на три группы: слова, письма и стихотворения. Слов [1302]св. Григория в настоящее время известно 45. В большей своей части они представляют действительно произнесенные слова, записанные скорописцами (и потом исправленные св. Григорием); только слова против Юлиана (IV и V), можно думать, никогда не были произнесены, а слово (И), в котором св. Григорий оправдывает свое удаление в Понт по рукоположении во пресвитера, вероятно, было произнесено в сокращенном виде, так что внешний текст его представляет расширенную переработку. Большая половина слов относится к кратковременной деятельности св. Григория в Константинополе. Кажется, уже скоро после смерти св. Григория его слова были собраны кем-то из почитателей знаменитого оратора. Принадлежность всего собрания слов св. Григорию как по внутренним, так и по внешним данным в общем должно признать достаточно удостоверенной[1303].
По своему содержанию большая часть слов — догматического характера. Между ними первое место по значению занимают «Пять слов о богословии» — Λόγοι θεολογικοί (XXVII—XXXI), представляющие собой законченный круг бесед в защиту церковного учения о Св. Троице против евнрмиан и македониан. Они произнесены, вероятно, в 380 г. в Константинополе и преимущественно перед другими его произведениями доставили ему титул «Богослова». Первое из этих слов составляет введение к остальным и разъясняет, кто может богословствовать, перед кем, когда, в какой мере и о чем; главное требование и от желающего рассуждать о Боге, и от слушателей — нравственное усовершенствование, чистота души и тела, свобода от пороков и страстей. Во втором слове св. Григорий говорит о бытии Бога, Его существе и свойствах, насколько они могут быть постигнуты силами человеческого разума. Третье и четвертое слова доказывают единосущие трех Божественных Лиц, особенно божество Сына, с опровержением приводимых Евномием библейских мест и возражений. В пятом изображается Лицо и Божественное достоинство Св. Духа.
В тесной связи со словами «О богословии» по своему содержанию стоят слова XXXII и XX. В первом из них — «О соблюдении доброго порядка в беседовании» — св. Григорий доказывает, что не каждому и не во всякое время следует богословствовать, а во втором — «О догмате Св. Троицы» — особенно порицает тех, кто принимается богословствовать, не изучив Священного Писания, не позаботившись о своей нравственной чистоте, — причем излагает учение о Св. Троице против Савеллия и Ария. Оба слова вместе вооружаются против страсти жителей Константинополя к богословским спорам.
Богатством догматического содержания отличаются также и некоторые слова на праздники. Из них сохранились: «На Рождество Христово» (Εις ш Θεοφάνια — XXXVIII) и два «На Крещение» (Εις то ayia Φώτα — XXXIX и XL); произнесены 25 декабря 379 г. и 6 и 7 января 380 г.; первое из этих слов было первым на праздник Рождества Христова в Константинополе {и вообще на Востоке}. Затем: два слова «На Пасху» (I и XLV), слово (XLIV) «На неделю новую (Фомину), на весну и память мученика Маманта»; «На Пятидесятницу» (XLI) — доказывает божество Св. Духа действиями Его во всей вселенной.
Особую группу составляют похвальные слова: «На день мучеников Маккавеев» (XVI), «На память св. Киприана» (XXIV), «В память Афанасия Александрийского» (XXI), Василия Великого (XLIII)[1304] — важное для биографии св. Василия Великого и Григория, «В похвалу Ирону философу, возвратившемуся из изгнания» (XXV), под которым в действительности разумеется Максим Киник (cf. Hieron., De vir. ill. 117). По своему характеру сходны с похвальными словами надгробные: «Отцу» (XVIII), «Брату Кесарию» (VII) и «Сестре Горгонии» (VIII).
Прямую противоположность Пасхальным словам составляют два слова «Против Юлиана» (IV и V)[1305], написанные после смерти Отступника (26 июня 363 г.). В них св. Григорий дал волю чувству гнева и крайне не сдержан в выражении негодования и порицания врагу христианства. Св. Григорий особенно возмущен попыткой Юлиана запретить христианам изучение классической литературы.
Целая треть слов св. Григория вызвана была различными обстоятельствами в личной жизни его: рукоположением во пресвитера и затем во епископа, участием его в управлении назианзской Церковью, рукоположением Евлалия во епископа Доарского и константинопольскими отношениями св. Григория. Между ними особенно важное значение имеет «Апологетическое слово» (Orat. II), сказанное св. Григорием по возвращении из Понта — против тех обвинений, какие вызвало его удаление в Понт после рукоположения во пресвитера. Григорий подробно говорит о побуждениях к бегству и возвращению. Бегство было вызвано любовью к отшельническому уединению и, главным образом, сознанием высоты священства, тяжести связанных с ним обязанностей и опасностей, особенно в то время, и чувством собственного недостоинства. К возвращению его побудили: любовь к согражданам, забота о своих престарелых родителях и страх лишиться благословения их, воспоминание о судьбе пророка Ионы, пытавшегося бежать от Господа, покорность воле Божией. Слово это — одно из лучших и наиболее содержательных произведений св. Григория. Оно яркими и живыми чертами рисует возвышенный идеал пастыря. Слово послужило образцом и источником шести книг Иоанна Златоуста «О священстве». Вообще же слова по поводам из личной жизни св. Григория производят наиболее сильное впечатление искренностью и теплотой тона и непосредственным выражением внутренних переживаний автора. Только одно слово (XXXVII), произнесенное в Константинополе (в 380 г.), представляет изъяснение библейского текста (Мф. 19: 1—12) относительно развода и поводов к нему, брака и девства. Разъяснению нравственного христианского учения посвящено слово «О любви к бедным» (XIV), сказанное в Кесарии, три слова «О мире» (VI, XXII, XXIII), слово по случаю градобития[1306]в Назианзе [(XVII)], указывающее причину бедствия в грехах и призывающее к сердечному сокрушению и покаянию, исправлению жизни и молитве о помиловании.
Язык и стиль слов св. Григория отличается некоторой возбужденностью и смелостью тона, любовью к кратким предложениям, обильным применением искусственных оборотов речи. Сущность риторики св. Григория определяют[1307]как «умеренный азианизм», отличительный признак которого — в противоположность к так называемому «аттицизму» — разрешение периода на возможно малые, рассеченные предложения (κώλα или κόμματα). Для примера можно указать на начало слова «На Рождество Христово» (XXXVIII): «Христос рождается: славьте! Христос с небес: выходите в сретение! Христос на земле: возноситесь! Воспойте Господу вся земля! И скажу обоим в совокупности: да возвеселятся небеса, и радуется земля ради Небесного и потом Земного! Христос во плоти: с трепетом и радостью возвеселитесь, — с трепетом по причине греха, с радостью по причине надежды. Христос от Девы: сохраняйте девство, жены, чтобы стать вам матерями Христовыми!» и т. д. В своих словах Григорий подчиняется предписаниям древних греческих учителей относительно определенных родов речи, в частности похвальных слов. Его слово «Брату Кесарию» в своем построении и расчленении отражает правила, установленные Менандром во второй половине III в. для λόγος έπιτάφιος [надгробного слова]. Очень широко пользуется св. Григорий в похвальных словах художественным приемом сравнений, в которых герой речи сопоставляется с признанными величинами древности таким образом, что от этого его значение еще более возвышается. В слове, посвященном Василию (XLIII), св. Григорий сначала мимоходом упоминает Пелопса, Кекропса, Алкмеона, Аякса, Иракла, Ореста и Пилада, а затем привлечены для сравнения следующие библейские личности: Адам, Енох, Ной, Авраам, Исаак, Иаков, Иосиф, Моисей, Аарон, Иисус Навин, Самуил, Давид, Соломон, Илия, Елисей, отроки в пещи огненной, Иона, Даниил, Маккавеи, Иоанн Креститель, Петр, Павел, сыны Зеведеевы, Стефан. Из всех этих сравнений св. Василий выходит или победителем, или достойным подражателем.
Писем [1308]св. Григория в последнее время насчитывают 245. Большая часть их принадлежит последним 6—7 годам жизни св. Григория; они касаются событий частной жизни самого автора, его друзей и родственников и того исторического значения и интереса, какой имеют письма св. Василия, они не представляют. Только очень немногие касаются современных догматических вопросов; таковы, прежде всего, два письма к пресвитеру Клидонию (Epist. 101; 102), управлявшему некоторое время назианзской Церковью, написанные в 382 г. и направленные против аполлинарианства, — в них св. Григорий раскрывает учение о воплощении Сына Божия. В письме к Нектарию, преемнику св. Григория на константинопольской кафедре (Epist. 202), написанном, вероятно, в 387 г., св. Григорий обращает внимание Нектария на оживление еретичества, особенно аполлинарианства, опровергает еретические заблуждения и указывает на необходимость и церковного отлучения разделяющих эти мнения, и гражданских мер против свободного распространения ими своего учения. Догматического характера и письмо к монаху Евагрию [(Epist. 243)][1309], в котором автор его старается при помощи аналогий разъяснить возможность представлять Божественное существо единым, простым, неделимым, при троичности Лиц в Боге. Но в рукописях оно приписывается то Григорию Богослову, то Григорию Нисскому, то Григорию Чудотворцу (в сирийском переводе с надписанием: «К Филагрию о единосущии»); на основании этого, а также ввиду разности в стиле по сравнению с другими письмами св. Григория, высказывается сомнение в принадлежности его св. Григорию Богослову.
Св. Григорий сам составил сборник значительной части своих писем по просьбе молодого родственника своего Никовула (cf. Epist. [53] 52; [52] 121) и в письме к нему изложил теорию эпистолографии: письмо должно быть кратким (в меру необходимости), ясным (приближаясь к слогу разговорному), приятным (не без украшения, не без искусства, не лишенное мыслей, пословиц, изречений, острот, замысловатых выражений, но без излишества), естественным [(Epist. 51/19)]. Несомненно, что сам Григорий следовал этим требованиям, и его письма отличаются ясностью и богатством мыслей и, видимо, старательно обработаны. Особенно он удачно выполнял требование лаконичности: «Написать немного слогов, но в немногих слогах заключить многое» (Epist. [54/] 18). Эту лаконическую краткость писем отметил уже Василий Великий (Basil. Caesar., Epist. 19) как отличительный признак писем св. Григория.
И стихотворения [1310]написаны св. Григорием большей частью в тиши уединения в Арианзе в 383—389 гг. В стихотворении «О стихах своих» св. Григорий пишет, что «мерная речь» для него — новый путь слова, и этим показывает, что поэтические произведения в его литературной деятельности являются вообще позднейшими по сравнению с другими родами литературных трудов. По объяснению самого св. Григория в том же стихотворении, он обратился к «мерной речи», во-первых, в целях самовоспитания, чтобы и писать, и, заботясь о мере, писать немного; во-вторых, чтобы юношам и всем увлекающимся словесным искусством дать как бы приятное врачевство — привлекательность в убеждении к полезному; в-третьих, чтобы чужие не имели перед христианами преимущества в слове; в-четвертых, изнуряемый болезнями, сам поэт находил в стихах отраду [(Carmina de se ipso 39, PG 37. Col. 1329-1333)]. В первом послании к Клидонию он указывает еще на одно побуждение к этому: аполлинариане пишут обширные книги, новые псалтири и приятные стихи. «И мы, — говорит св. Григорий, — станем псалмопевствовать, писать много и слагать стихи» [(Epist. 101, cap. 73)]. И действительно, св. Григорий написал много стихотворений разной величины и разного размера: гекзаметров, пентаметров, триметров и т. д. По своему содержанию стихотворения распадаются на три группы: догматические, нравственно-аскетические и исторические. В догматических стихотворениях воспеваются тайны Св. Троицы, дела Божии в создании мира и промышлении о нем, излагается учение об ангелах, грехопадении, закон Моисеев, история пророков Илии и Елисея, вочеловечение Спасителя, Его чудеса и притчи, перечисляются канонические книги Священного Писания[1311]. Уже в большинстве этих стихотворений преследуются дидактические тенденции. Но особенно нравоучительный элемент господствует в нравственно-аскетических стихотворениях, посредством которых поэт стремится возбудить любовь к добродетелям и отвращение к пороку и предлагает в них правила жизни, как общие — для всех людей, так и частные — для лиц семейных, для монахов, дев, изображает суетность человеческой жизни, непостоянство всего земного и в особенности прославляет девство.
В исторических стихотворениях св. Григорий рассказывает обстоятельства своей собственной жизни и живыми чертами характеризует своих современников и общий ход событий, говорит о своей отшельнической жизни, о борьбе с искушениями, обращается к Богу с молитвами или плачем о постигающих его бедствиях. В этих стихотворениях заметно выступает личность поэта, и так как он большей частью жалуется на что-нибудь, то общий тон большинства исторических стихотворений элегический. Самое обширное между историческими стихотворениями (в 1949 стихов) «О своей жизни», которое представляет описание жизни поэта от его рождения до удаления из Константинополя, имеет значение биографического источника.
Св. Григорий составил большое число (129) эпитафий [1312]в честь умерших родителей, брата, сестры, на самого себя, Василия Великого, его матери и сестры Макрины, Феосевии (жены Григория Нисского) и других близких лиц. Значительная часть эпитафий представляет увещание девам о воздержании или же картины смерти и погребения.
Стихотворения св. Григория бесспорно свидетельствуют о поэтическом настроении и значительном поэтическом даровании их автора. Но в этом отношении произведения св. Григория сильно различаются по своим достоинствам. Дидактические стихотворения часто представляют собою не что иное, как верифицированную[1313]прозу: они бледны, растянуты и по силе и приятности уступают многим прозаическим произведениям автора. Достаточно вспомнить о том, что есть стихотворения против Евномия и Аполлинария или об объеме библейского канона. Более удачны мелкие элегические и сатирические стихотворения и краткие нравственные сентенции; поэтическим вдохновением, нежным и искренним чувством проникнуты особенно элегические стихотворения. Вообще же при оценке достоинств стихотворений св. Григория необходимо иметь в виду, что они написаны в престарелом возрасте и большей частью в минуты отдыха от житейских забот и волнений.
Трагедия «Страждущий Христос»[1314], хотя и надписывается именем св. Григория Богослова, однако составлена в гораздо позднейшее время, вероятно в XI или XII в.[1315]
Богословие св. Григория[1316]
Св. Григорий Богослов не дал ни в одном из своих творений систематического изложения всего христианского учения. Многих вопросов он только случайно касался в своей проповеднической деятельности. Но «богословие» в теснейшем смысле слова, т. е. учение о Боге едином по существу и троичном в Лицах, а также христологию он раскрывал нарочитым образом и в этом отношении достиг такой высоты, что по справедливости назван великим церковным Богословом. На этих пунктах богословия св. Григория мы и остановимся.
Св. Григорий Богослов всегда видел в Василии Великом свой богословский авторитет и при различных обстоятельствах ясно высказывал это; например, в одном письме к Василию Великому (Epist. [58] 41 [, cap. 1]) он пишет: «Вождем жизни, учителем догматов, и всем, что ни сказал бы кто прекрасного, почитал я тебя издавна, и теперь почитаю» (cf. Orat. XIII[, 2]; XVIII[, 1—4]). В том же письме он просит у св. Василия совета относительно учения о Св. Духе: «Ты же, божественная и священная глава, научи меня, до чего нам должно простираться в богословии о Духе, какие употреблять речения и до чего доходить в икономии, чтобы все это иметь в готовности для противников» [(Epist. 58/41, cap. 14)]. Такого рода выражения не были только риторическими оборотами: искренность их находит подтверждение в характере отношений Григория Богослова к Василию Великому. Григорий Богослов в общем стоит на той же богословской точке зрения, что и св. Василий; несмотря на это, богословие св. Григория ясно отличается от богословия Василия Великого: в темпераменте, характере духовных дарований, тонких оттенках; в религиозности [различие] между обоими было столь значительное, что оно дает себя чувствовать на каждом шагу при конкретном определении их воззрений.
Сущность учения Григория Богослова о Св. Троице точно формулирована в «Слове на святое Крещение» (Orat. XL), в котором он излагает исповедание веры как «добрый залог», спутника и защитника на всю жизнь крещаемому: «Храни исповедание веры в Отца, Сына и Святого Духа... единое Божество и единую Силу, Которая обретается в Трех соединенно и объемлет Трех раздельно, без различия в сущностях или естествах, не возрастает или умаляется через прибавления и убавления, повсюду равна, повсюду та же, как единая красота и величие неба. Оно есть Трех Бесконечных бесконечная соестественность, где и Каждый, умосозерцаемый сам по себе, есть Бог, Сын — как Отец, и Дух Святой — как Сын, с сохранением в Каждом личного свойства, и Три, умопредставляемые вместе — также Бог; первое — по причине единосущия, последнее — по причине единоначалия. Не успею помыслить о Едином, как озаряюсь Тремя. Не успеваю разделить Трех, как возношусь к Единому. Когда представляется мне Единое из Трех, почитаю сие целым; Оно наполняет мое зрение, а большее убегает от взора. Не могу объять Его величия, чтобы к оставшемуся придать большее. Когда совокупляю в умосозерцании Трех, вижу единое светило, не умея разделить или измерить соединенного света» [(cap. 41)].
Св. Григорий Богослов в большей степени, чем Василий Великий, стремился к тому, чтобы выработать такие формулы исповедания, в которых вера в Св. Троицу была бы выражена точно и полно. В этом отношении прежде всего примечательно его отношение к вопросу о божестве Св. Духа. Св. Василий Великий, вполне убежденный в единосущии трех Лиц, до конца своей жизни не решался называть Св. Духа самого по себе Богом. Св. Григорий не только говорит о божестве Св. Духа с такой же решительностью, как и о божестве Сына, но старается выразить это свое убеждение в соответствующих терминах. С 372 г. он энергично стремится повлиять в этом смысле и на других, особенно на св. Василия Великого. В Orat. XII он называет Св. Духа Богом и восклицает: «Ибо доколе нам скрывать светильник под спудом и как бы лишать других совершенного Божества? Время поставит истину сию (т. е. учение о божестве Св. Духа) на свещнике, да светит она всем Церквам и душам, и всей полноте вселенной, не догадочно предлагаемая, не мысленно только преднаписуемая, но изрекаемая явно, как совершеннейшее обнаружение богословия» [(cap. 6)]. Василий Великий оказался не в состоянии установить отличительный признак ипостаси Св. Духа или определить образ происхождения Его от Отца. Св. Григорий на основании Ин. 15: 26 образовал термин έκπόρυσις — «исхождение», и в нем нашел полную параллель «рождению» (γέννησις) Сына. И в этом стремлении св. Григория к образованию определенного термина, ясно выражающего образ происхождения Духа, нельзя видеть только удовлетворения, так сказать, эстетической потребности придать тринитарной схеме полноту введением этого термина и для третьего Лица, — хотя, бесспорно, Григорий Богослов больше, чем св. Василий, обнаруживает стремления к округленным формулам; в данном случае глубокий внутренний религиозный интерес побуждал его не только исповедать, но и запечатлеть в определенном термине равенство Св. Духа с Сыном и Отцом: надежда человека на богоподобие только в том случае может быть твердо обоснована, если Сила, Которая возводит его на эту степень совершенна, Сама обладает Божественным достоинством в полной мере.
Установив определенный термин для определения ипостасного отличия Св. Духа, св. Григорий в обозначении свойств и всех трех Ипостасей дает формулу, сильно отличающуюся от терминологии св. Василия. Последний на основании Священного Писания в качестве отличительных свойств ипостаси Отца и Сына предпочитал употреблять термины πατρότης и υίότης. У Григория Богослова эти термины вовсе не употребляются[1317], и вся тринитарная формула у него получила такой вид: άγννησία, γέννησις, έκπόρυσις [нерожденность, рождение, исхождение]. Впрочем, как синонимы έκπόρυσις св. Григорий употребляет и термины: πρόοδος, πρόβλημα, «Εκπφψις [продвижение, произведение, (ниспослание][1318]. Так, он пишет (Orat. XXV[, 16]): «И Отцу, и Сыну, и Святому Духу суть общи неначинаемость бытия и Божественность... Отличительное свойств. Отца есть нерожденность, Сына — рожденность, и Духа Святого — послан* а чество[1319]('έκπφψις)». <аР&
Св. Григорию Богослову, как и св. Василию, в учении о Боге едином и ичном в Лицах необходимо было считаться с обвинением в том, что его тйг нитарное учение заключает в себе тритеизм. Св. Григорий в действительности еще сильнее, чем св. Василий, оттеняет единство Божие: «Божество есть единое в Трех, и едино суть Три, в Которых Божество, или, точнее сказать, Которые суть Божество» (Orat. ХХХ1Х[, 11]). Единство в Троице он доказывает, с о£ной стороны, на основании тождества в трех Лицах Божественной сущности — «Мы поклоняемся Отцу и Сыну и Святому Духу, разделяя личные свойство и соединяя Божество. Не смешиваем Трех (Ипостасей) в одно, чтобы не впас?и в недуг Савеллиев, и единого не делим на три (сущности), разнородные и чуждые друг другу, чтобы не дойти до Ариева безумия» (Orat. ХХ[, 5]). С другой стороны, единоначалие (μοναρχία) достигается тем, что Отец есть общее нач&) ло Сына и Духа, источник Их божества: «Надобно и соблюсти веру в единой. Бога, и исповедовать три Ипостаси, или три Лица, притом Каждое с личнььЕго свойством. Соблюдается же, по моему рассуждению, вера в единого Bortкогда и Сына, и Духа будем относить к единому Виновнику (но не слагатЬ и не смешивать с Ним), — относить как по одному и тому же (назову Tai я движению и хотению Божества, так и тождеству сущности. Соблюдается вере и в три Ипостаси, когда не будем вымышлять никакого смешения или слшм ния... Соблюдутся и личные свойства, когда будем представлять и нарицаь Отца безначальным и Началом (Началом, как Виновника, как Источник, кЬ, присносущный Свет), а Сына — нимало не безначальным, однако же и Началом всяческих» (Orat. ХХ[, 6—7]). Св. Григорий часто соединяет обе эти точкз, зрения: «У нас один Бог, потому что Божество одно. И к Единому возводятся Сущие от Бога, хотя и веруется в Трех» (Orat. XXXI [, 14]).
Но как же в таком случае смотреть на наименования: Отец, Сын и Св. ДухЗ Как свойства Ипостасей относятся к ούσία? Св. Григорий разъясняет, чт «Отец — есть имя Божие не по сущности и не по действию, но по отношению, какое имеет Отец к Сыну или Сын ко Отцу» (Orat. ХХ1Х[, 16]). «Разность... проявления или взаимного соотношения производит разность и Их наименований» (Orat. ХХХЦ, 9]).
По примеру церковных писателей предшествующего времени, св. Григорий стремится найти подходящие аналогии для выяснения взаимного отношения Божественных Лиц. Но «чего я ни рассматривал сам с собой в любоведущем уме своем, — говорит он, — чем ни обогащал разум, где ни искал подобия для сего, но не нашел, к чему бы дольнему можно было бы применить Божие естество. Если и отыскивается малое некое сходство, то гораздо большее ускользает, оставляя меня долу вместе с тем, что избрано для сравнения» (Orat. ХХХЦ, 31]). Св. Григорий перебирает древние сравнения: родник, ключ и поток, солнце, луч и свет, и находит их малопригодными; он решает лучше отступиться от всех образов и теней как обманчивых и далеко не достигающих истины [(Orat. XXXI, 31—33)]. Однако св. Григорий нередко употребляет новое сравнение, которое лучше обеспечивает учение о единстве Божием: «Ум, Слово и Дух» (Orat. XII[, 1]).
При изложении богословия св. Григория обычно оставляется в тени его христология; а между тем в этом пункте он внес особенно много нового по сравнению со св. Василием. Св. Григорий, как ввиду борьбы с аполлинарианством, так и по личному внутреннему влечению, в отношении к Лицу исторического Христа раскрыл глубоко продуманное положительное воззрение, которое по своей конструкции явилось очень ценным для ближайшего времени христологических споров. В слове «На святое Крещение» (Orat. XL) он так формулирует учение о воплощении: «Веруй, что Сын Божий — предвечное Слово, рожден от Отца бездетно и бесплотно, и Он же в последние дни родился ради £ебя и Сыном Человеческим, происшедши от Девы Марии, неизреченно и нескрерно (ибо нет никакой скверны, где Бог и откуда спасение); что Он всецелый <шловек и вместе Бог, ради всего страждущего человека, дабы всему тебе даровать спасение, разрушив всякое осуждение греха, бесстрастный по Божеству, страждущий по воспринятому человечеству; столько же ради тебя человек, сколь ты ради Него делаешься богом; что Он за беззакония наши веден на смерть, доспят и погребен, поколику вкусил смерть, и, воскресши в третий день, вознеся на небо, дабы возвести с Собой тебя, поверженного долу, но паки приидет п?славное явление Свое судить живых и мертвых, приидет уже не плотью, но л£ бестелесным, а в известном только Ему образе боголепнейшего тела, чтобы видимым быть для прободших Его, и пребывать Богом, непричастным дебелости» [(cap. 45)]. Эти положительные мысли полемически и более подробно скрыты в первом послании к Клидонию. Св. Григорий восстает как против ьрх, кто вводит двух Сынов — одного от Бога и Отца, а другого от Матери, так против тех, которые не признают во Христе полноты человеческой природы. ценее всего можно утверждать, что во Христе не было человеческого ума ο 'οϋς), так как именно человеческий ум есть истечение и образ Божественного ума (Νους), естественная связь между Божеством и человечеством. Кроме того, Э1 идея спасения требует, чтобы Христос был истинный человек и истинный срг: «Не воспринятое не уврачевано, но что соединилось с Богом, то и спасается. если Адам пал одной половиной, то и воспринята и спасена одна половина; а если пал всецелый, то со всецелым Рождшимся соединился и всецело спасается» Epist. 101, cap. 32-33)]. «Если Он — человек, имеющий душу, то, не имея ума, мог быть человеком?» [(cap. 34)]. Два естества в Иисусе Христе соединились в одно Лицо: Он, чем был, истощил, а то, чем не был, воспринял, не составив ререз сие двоих, но благоволив из двух соделаться Единым, потому что Бог есть то и другое, и принявшее, и принятое, два естества, во едино стекшиеся, но не рва Сына (Orat. XXXVII[, 2]). «В Спасителе есть иное и иное[1320], потому что не тождественны невидимое с видимым и до-временное с тем, что под временем; но не имеет в Нем места иной и иной... Ибо то и другое в срастворении — и Бог вочеловечился, и человек обожился...» (Epist. 101 [, cap. 20-21]). Во Христе Божество не действовало только благодатно, как в пророке, но существенно было сопряжено и сопрягается. «Мы не отделяем в Нем человека от божества, но учим, что Один и Тот же — прежде не человек, но Бог и Сын Единородный, предвечный, не имеющий ни тела, ни чего-либо телесного, но в конце и человек, воспринятый для нашего спасения, подлежащий страданию по плоти, бесстрастный по Божеству... чтобы всецелым человеком и Богом воссоздан был всецелый человек, падший под грех. [Если] кто не признает Марию Богородицей, тот отлучен от Божества» [(cap. 13—16)].
Понятно, почему послание св. Григория Богослова имело такой авторитет на Третьем и Четвертом Вселенских соборах: в нем предвосхищены были вероопределения этих соборов.
Св. Григорий Нисский[1321]