Глава 11. Вненаучное познание. Паранаука.

Проблема существования дополнительных, пограничных и даже альтернативных науке моделей познания приобретает сегодня акту­альное значение. В фокусе профессионального философствования, в особенности гносеологического, все чаще оказываются отличные от науки варианты духовности. Речь идет о таких формах знания и мыш­ления, которые обозначаются в литературе различными терминами, такими, как: обыденное познание, стихийное, житейское, массовое знание, здравый смысл, народная мудрость, фольклор, искусство, ре­лигия, паранаука и пр. При всем разнообразии данные способы ду­ховно-практического освоения бытия имеют общую для них особен­ность: как внешне, так и по сути, они, отличаясь от науки, или пред­шествуют ей, или же сосуществуют с ней. Для определения широкого спектра познавательных способностей, отличных от науки, в методо­логии в последние годы введен термин «вненаучное» познание. И хотя приставка «вне» к слову наука придает некоторую упрощенность дан­ным познавательным интенциям, мы используем его вслед за методологами новой волны, чтобы попытаться выявить его природу, не­которые особенности, а также выяснить реалистические и иллюзор­ные, прогрессивные и архаичные направления человеческой мысли, ибо под единым названием оказываются совершенно различные фор­мы познавательной деятельности, к примеру: религия и здравый смысл, искусство и магия, мифология и обыденное познание, фольк­лор и паранауки и т. д. Все многообразие духовного опыта людей яв­ляется достоянием, неустранимым элементом человеческого бытия и практики, а также основанием для постигающего мир разума. Все спо­собы духовно-практического постижения мира включают в себя не только науку, но и другие формы рациональности, каждая из которых обнаруживает свою специфику, сферы применимости, формы обоснования знания и критерии приемлемости. Данное обстоятельство имеет отношение и к вненаучному познанию, при рассмотрении которого необходимо преодолеть жесткую демаркацию, противопоставление его и науки. Едва ли не все способы духовно-практического и духов­но-теоретического освоения бытия в истекающем столетии явно или неявно включают в себя в преобразованном виде научные знания.

Наука «светится» даже там, где ее меньше всего ждут — в соци­альных утопиях, светских религиях, бытовых суевериях. С другой сто­роны, и сама наука в свою очередь не может не испытывать влияние вненаучных форм духа, отнюдь не заменяя и не устраняя их.

11.1. Вненаучное познание, его особенности и содержание.

Реабилитация вненаучной тематики в гносеологии и методологии началась несколько лет назад. В 80—90 г. г. в нашей стране увидели свет вначале микротиражные ротапринтные сборники Института филосо­фии Академии наук СССР «Наука и вненаучные формы знания», под­готовленные исследовательской группой при Институте философии, которая проводила и отстаивала мысль о равноценности вненаучного и научного познания. Затем в 1992 г. эту работу продолжил центр по изучению немецкой философии и социологии в рамках русско-немец­кого проекта «Анализ научных и вненаучных форм мышления». Впос­ледствии была опубликована серия работ по данной проблеме. Идей­ную поддержку обозначенной тематике оказали и лидеры отечествен­ной гносеологии и методологии науки В. А. Лекторский и В. С. Степин. Сегодня вряд ли найдет серьезных оппонентов идея равноправия са­мостоятельных форм освоения действительности не только мыслящим, но и переживающим, верящим, субъектом, мысль о взаимной допол­нительности и необходимости друг для друга одних способов миропо­нимания и асимметричности, несоизмеримости других форм людско­го опыта. Присущие им знания обслуживают «живую жизнь» уже не косвенно, через целый ряд опосредований, как фундаментальная на­ука, а непосредственно, «здесь — теперь». Налицо деятельность не су­губо духовная, как при отвлеченном теоретизировании, но в той или иной пропорции духовно-практическая, «вплетенная», по выражению К. Маркса, в материальное освоение мира. Познание не составляет их главного содержания и назначения, в отличие от науки, но обойтись без знаний они не могут.

В зеркалах вненаучных форм познания мир отражается не совсем так, а то и совсем не так, как в призме науки. Перед нами асиммет­ричные проекции действительности, удовлетворяющие нуждам раз­личных типов деятельности. Их нельзя произвольно заменять друг на друга, каждая из них равно необходима людям на своем месте и в свое время. Традиционное для наукоцентричной идеологии противопос­тавление высшего и низшего явно устарело. И научные, и вненаучные формы познания представляют собой неразрывные моменты целостного освоения мира человеком, корректируют, взаимодополняют себя друг через друга. Бесспорно, что, выясняя их соотношение, мы неизбежно наталкиваемся на серьезные противоречия. С одной стороны, «вненаучное» потому и «вненаучно», что отличается от науки, противоположно ей. С другой — наука не может не включать в свои пределы «вненаучную» тематику. Эту антиномию зафиксировал Т. Кун, который писал, что чем более углубленно изучается «... арис­тотелевская динамика или химия и термодинамика эпохи флогистон­ной теории, тем более отчетливо чувствуется, что эти некогда обще­принятые концепции природы не были в целом ни менее научными, ни более субъективистскими, чем сложившиеся в настоящее время. Если эти устаревшие концепции следует назвать мифами, то оказывается, что источником последних могут быть те же самые методы, а причины их существования оказываются такими же, как и те, с помо­щью которых в наши дни достигается научное знание. Если, с другой стороны, их следует назвать научными, то оказывается, что наука зак­лючала в себя элементы концепций, совершенно несовместимых с теми, которые она содержит в настоящее время» [1].

Каким образом можно преодолеть данную антиномию? Возмож­но ли выявить критерии, основания, которые разграничивают науку и другие формы познавательной деятельности человека? Различные авторы в философской литературе предлагают и различные варианты решения этого вопроса, о чем свидетельствуют многочисленные дефиниции науки и непрекращающиеся дискуссии по этой проблеме. Примером может служить «круглый стол» по теме «Культурные уни­версалии, наука и вненаучное знание», состоявшийся в Иституте фи­лософии Академии наук в ноябре 1988 г., на котором выявились диа­метрально противоположные точки зрения [2].

Не вдаваясь в частности и детали разнообразных подходов, рас­смотрим вопрос лишь в самом общем виде. Так, позитивисты XIX в. сделали попытку провести демаркационную линию между наукой и другими познавательными формами на основе неценностного харак­тера науки, объективности ее и согласия научного сообщества в воп­росах признания истины, верифицируемой или экспериментом, или практикой, или логической операцией. Большинство науковедов се­годня усматривают специфику научного знания в особенностях его организации, теоретичности, системности, обоснованности, ориен­тации на исследование объективных закономерностей. Представляет определенный интерес и позиция тех авторов в теории науки, которые в этой связи выделяют определенные объективные индикаторы, показатели, а еще точнее, критерии научности, задающие гносеоло­гическую возможность для знания быть именно научным. Таковыми являются внутренняя непротиворечивость, объективность, рацио­нальность, инвариантность, выражающие момент всесторонней ло­гической и практической обоснованности истины. Нам представля­ется правомерным субординировать результаты познания с позиции близости (отдаленности) их от науки на основании данных критери­ев, ибо это дает возможность выявить природу и специфику вненаучных познавательных форм.

Заслуживает внимания и точка зрения, рассматривающая научное и вненаучное познание сквозь призму различных форм освоения бы­тия: практического, духовно-практического и духовно-теоретическо­го, где основанием является не наука, а практика. И если духовно-теоретическое освоение мира осуществляется через категории, прин­ципы, законы, в конечном итоге — теории, характерные для науки, то духовно-практическое, связанное с непосредственной жизнедеятель­ностью человека, происходит через искусство, религию, политику, обыденное познание, здравый смысл, традиции, мораль и прочие фор­мы освоения бытия [3]. Несомненно, что все способы познания дей­ствительности ориентируют на получение общезначимого знания. При этом наука выделяет сущность в чистом виде, подчас не совпада­ющей с формами самого бытия, тогда как вненаучное познание вос­создает ее в единстве с явлениями и процессами самой жизни.

Завершая наш небольшой экскурс в философскую литературу, представляется необходимым рассмотреть еще один подход, доста­точно конструктивный с нашей точки зрения, выявляющий три ас­пекта в соотношении научных и вненаучных познавательных форм: гносеологический, методологический и социологический, которые в настоящее время и исследуются в литературе [2].

И гносеологически, и методологически, и социологически науч­ное и вненаучное познания различны, однако их неправомерно про­тивопоставлять, так как это виды знания, которые взаимодополняют друг друга, отражая различные «срезы» бытия. И если для науки ос­новным систематизирующим принципом является «все об объекте», а результатом познания выступает «объективная, хотя и бесцветно-холодная картина мира» (Н. Бор), то для вненаучного таким принци­пом служит «все для субъекта». Научно-теоретическое познание рас­сматривает мир, аналитически расчлененный, идеализированный мир абстракций, моделей, отношений, а вненаучное познание связано с освоением целостного мира эмпирических реальностей. Кроме того, во вненаучных формах знание не существует в чистом виде, как в науке. Оно представляет собой сплав знаний, умений, навыков, норма­тивов, оценок, способностей человека к ориентации в постоянно из­меняющемся мире, приобщением его к социуму через повседневную жизнедеятельность. И если науку интересует истина о том или ином предмете, системе, то вненаучные формы познания направлены на выработку информации о качественно разнородных объектах, про­цессах, ситуациях с точки зрения правды, представляющей собой единство знания, оценки, ценностей.

Различна и методология вненаучного и научного познания. Науч­ное знание достигается с помощью наблюдений и экспериментов, по­казаниям которых ученые верят больше, чем субъективным утверж­дениям отдельных исследователей или даже их сообществ. Научное знание всегда представлено в виде детально разработанной теорети­ческой системы понятий (категорий), суждений, умозаключений, опи­сывающей наиболее существенные связи и отношения. Оно чаще без­лично, и достигается при помощи не только рациональных и ирраци­ональных способов и методов, но и технических приборов. Что же касается вненаучного знания, то оно хотя и может достигать в неко­торых своих формах определенных высот системности и теоретично­сти, однако это для него не главное. Целью вненаучных познаватель­ных форм является «выдать» человеку, группе, обществу такую систе­му рекомендаций, предписаний, которая может стать руководством к действию в тех или иных ситуациях. Очевидно поэтому вненаучное познание в большей степени пронизано субъективностью, нежели на­ука, т. к. оно непосредственно связано с интересами, потребностями, волей, верой, фантазией, инстинктами, интуицией, влечением познающего субъекта. И если для науки «истина» однозначна «во все времена» в определенных условиях, то для всех форм вненаучного по­знания такой однозначности просто не существует: здесь у каждого (индивида, группы, нации, общества) своя «правда». И в этом заклю­чена самоценность вненаучного познания и его результатов, которые отражают сложнейшие процессы, происходящие в объективном мире и душе человека. Процессы, которые не может раскрыть полностью никакая наука. По этому поводу современный французский ученый П. Леконт де Нуайи остроумно заметил, что между образом человека, который может представить нам наука, и действительными характе­ристиками этого человека существует такая же разница, как между генеральным планом поселка и интимной жизнью его обитателей.

Что касается типологизации вненаучных познавательных форм, то она не входит практически в нашу задачу по двум причинам: во-пер­вых, чтобы ее осуществить, требуется разработанный, достаточно про­дуктивный инструментарий, которого сегодня просто нет; во-вторых, глубоко изучить многообразные варианты когнитивности. Предлагае­мые же в литературе виды классификации вненаучного знания весьма условны. Можно лишь сослаться на несколько попыток разработать классификацию различных вненаучных форм постижения бытия. Так, Ю. А. Урманцев выделяет: научные, технические, художественные, мифологические, народные, парапсихологические или экстрасенсор­ные, эзо- и экзотерические формы, полагая при этом, что в основе всех их лежат чувственные, рациональные и медитативные формы [4]. Дру­гой выглядит типология вненаучного познания, основу которой составляют уровни: обыденный, чувственно-абстрактный и теоретический [5]. По мнению И. Т. Касавина, вненаучное познание включает в себя: паранаучное, сверхнаучное, антинаучное, донаучное [6].

С нашей точки зрения, классификация вненаучных познаватель­ных форм может быть проведена по самым различным основаниям: 1) по времени возникновения тех или иных форм, к примеру донауч­ные формы и наука; 2) по предмету духовно-практического освоения: искусство, политика, право и пр.; 3) по способам реализации: невербализованные знания (умения, навыки) и знания, выраженные в язы­ке: Библия, пословицы и т. д.; 4) по способам получения знания: от личностно-психологического опыта и самопознания до общезначи­мых теоретических результатов отдельных отраслей духовного производства; 5) по степени близости (удаленности) от научного знания.

Анализируя данные основания и критерии, следует указать на их относительный и незаконченный характер. Думается, что дальнейшее исследование типологизации вненаучных познавательных форм ста­нет предметом для философской методологии. При этом задача стоит не в том, чтобы показать, что те или иные познавательные формы луч­ше или хуже науки. Важно здесь другое: исключая приоритет или пре­восходство одного вида познания над другим, одной формы над дру­гой, подчеркнуть обусловленность специфики каждого вида позна­ния своей собственной природой и социальными функциями, а также культурно-историческими условиями и научными парадигмами.

Несомненно, что различные формы вненаучного познания возни­кают не одновременно в социальном времени и социальном простран­стве. Более того, и доминируют они в разное время с различной сте­пенью интенсивности. Придавая полифоничность и многокрасоч­ность общественному сознанию, эти формы знали периоды расцвета и упадка, соперничества между собой за воздействие на политику, культуру, поведение людей.

В том или ином виде они существуют и в настоящее время, актив­но используются в повседневной практике людей. С помощью их че­ловек пытается объяснить или еще не познанные, но реально существующие явления природы, общества, сознания, или принимает их без достаточного объяснения и доказательства, ссылаясь на их изна­чальную и извечную таинственность. Одни формы поддерживаются благодаря устойчивой вере в их реальное существование и действие, другие — различными факторами нашей жизни (любопытством, тя­гой ко всему необычному, надеждой, страхом, болезнями), третьи — стремлением понять и использовать все многообразие явлений, ок­ружающих человека.

Несомненно в этой связи то, что во вненаучном познании пресе­кают все грехи духовно-практического познания освоения бытия, обусловившие в конечном счете его основные гносеологические ха­рактеристики: теоретическую нестрогость, целостность (синкретизм), повседневность, субъективность, нормативность, ценностность, са­моочевидность, невербализуемость, индивидуальность, иррациональ­ность, эмпиричность, теоретичность и т. д.

Подчеркивая сложность философского осмысления вненаучного познания, необходимо обратить внимание на его многоплановость, многоуровность, полифункциональность, широкий диапазон смысло­вых и оценочных компонентов, многообразие форм и видов, составля­ющих структуру вненаучного познания. По поводу последней в лите­ратуре существуют различные позиции, подчас крайне противоречи­вые. Это касается включения общественных дисциплин во вненаучную область, в частности философии. В данном случае мы солидарны с точ­кой зрения Т. И. Ойзермана, который рассматривает философию как единство научных и вненаучных компонентов, анализирует целостность ее природы, синкретизм, выявляя при этом родственный характер фи­лософии с естественными науками, гуманитарными, техническими, а также с моралью, искусством, культурой в целом. Если форма фило­софского знания научна, то содержание, по его мнению, разнообразно и включает вненаучные знания. Такие направления философской мыс­ли, как экзистенциализм, философия жизни, философско-религиоз­ные учения, ориентируются на вненаучном содержании. Справедливо, на наш взгляд, подчеркивает Т. И. Ойзерман и личностную, субъектив­ную сторону философских учений, также проявляющуюся в содержа­нии результатов философского исследования, что отсутствует в фунда­ментальных науках. В этой связи мы полагаем, что критика подхода, обосновывающего включение философии во вненаучное познание, безосновательна. Имеется в виду вышедшая книга под названием «В защиту научности философии», в которой авторы с пафосом «громят» всех, кто не с ними, за отход от научности философии. С нашей точки зрения, здесь не место для полемики, но интересующиеся проблемой могут обратить внимание на то, что их контраргументы сами недостаточно защищены от критики, т. к. не учитывают философствующий опыт современности.

Значительный интерес для выяснения особенностей вненаучного познания представляет анализ его конкретных форм: искусства, ре­лигии, обыденного познания, здравого смысла, традиций, народной мудрости, фольклора, морали, политики, паранауки и т. д. Во внена­учном познании фиксируются и различные варианты человеческой мысли — реалистические и иллюзорные, повседневные, любитель­ские и профессиональные; архаичные и современные; вредные и по­лезные людям. Однако рассмотреть все их многообразие — задача бу­дущего. Нам же хотелось показать специфику духовно-практическо­го освоения бытия на тех его формах, которые входят в содержание «паранауки».

11.2. Паранаука: новые горизонты познания или тупиковая практика?

Во вненаучном познании, как уже говорилось выше, находят отра­жение широко распространенные в жизни общества явления, которые остаются на периферии внимания философов, почитаются недостой­ными теоретико-методологического анализа и пользуются сомнитель­но-скандальной славой среди ученых и практиков-профессионалов. Между тем умолчание или отрицание с порога подобных вопросов спо­собно обеднить философско-методологическую рефлексию нашего времени, поощрить деформацию вненаучного познания.

Сюжеты, о коих пойдет речь, пользуются сегодня особенной, пря­мо ажиотажной популярностью. Для их совокупного обозначения подходит понятие «паранаука» (греч. «пара» — около, за пределами, вопреки). Так мы называем многоразличные уклонения от реально­го существования путей современного познания в стороны сверхъ­естественного и необычного в природе и обществе. Перед нами сво­еобразная мифология НТР, описывающая, объясняющая и исполь­зующая феномены, еще неизвестные официальной науке и недоступные легальной практике. Отличаясь от науки в ряде суще­ственных моментов, паранаука в то же время имитирует выбороч­ные черты официальных научных методов.

Внутри современной философии сложилось несколько позиций по отношению к аномальным явлениям, вера в реальность которых и составляет основу паранауки. Первую, — сочувственную, оптимис­тическую можно выразить призывом И. Т. Касавина «объяснять не­известное через неизвестное», признать аномальность в науке и куль­туре сигналами иной, будущей цивилизации [7].

Но есть и другая позиция, стремящаяся различать аномалии еще не познанного, но в принципе познаваемого (исходя из выводов науки и практики), и аномалии скорее всего абсурдные (по крайней мере в условиях современной цивилизации). Для культурологического ана­лиза архаичных и альтернативных форм сознания применимы мето­ды нынешней науки и практики. Эту точку зрения прекрасно выра­жают слова В. Л. Рабиновича: «Пока мы не говорим о том, чтобы жить в спиритизме, а относимся к нему, как к явлению культуры, — все в порядке. Но если мы сами начинаем заниматься столоверчением, то становится уже грустно» [2].

Почему же мы используем термин «паранаука» в контексте гносе­ологии? Думается, что представители данного духовно-практическо­го способа освоения бытия остаются в пределах именно вненаучного мышления, представляя свои учения как альтернативную науку. К аль­тернативной науке, науке будущего призывают и некоторые западные философы, входящие в радикальное движение, формирующееся вок­руг британских журналов («Наука для людей», «Новый эколог», «Жур­нал радикальной науки»), и опирающиеся на негосударственные фор­мы социальности, типа экологического движения. В данном случае альтернативная наука — это наукообразные способы познавательной деятельности, вовлеченные частично в науку для поиска нового син­теза науки и ненауки. Нередко, включаясь в науку в качестве иннова­ции, данные типы знания могут быть в будущем признаны и востре­бованы социальной практикой. Не укладываясь в традиционные кри­терии научной рациональности, альтернативные науке способы познания, тем не менее, обрели тот или иной институциональный ста­тус в современном обществе.

Генеалогия паранауки весьма разветвленная. Среди ее историчес­ких предшественников — оригинальные мифологии разных народов, традиций, религий, элементарные формы типа магии, фетишизма, то­темизма, анимизма. Еще ближе в интересующей нас вненаучной по­знавательной деятельности такие протонаучные способы мышления, как парафизика (лозоискательство, левитация), парапсихология (яс­новидение, телепатия, телекинез), алхимия, астрология, а также хи­романтия, графология, френология, уфология, философский герметизм. Паранаука в прямом родстве и с оккультными течениями: тео- и антропософией, спиритизмом, египетской и тибетской «Книгой мертвых», сайентологической церковью («дианетикой Л. Рона Хаббарда»), «религией космического сознания» и т. д.

Все названные формы духовно-практического освоения мира счи­тают своей главной задачей регуляцию практики общения человека со сверхъестественными силами и аномальными явлениями. В своем большинстве они эзотеричны — тяготеют к обособленному, потаен­ному осуществлению своего «духовного производства». Возникнув в разные периоды человеческой истории, данные формы в том или ином виде существуют и в настоящее время, активно используются в по­вседневном бытии людей. Не отвергая исторического смысла и куль­турного значения в целом паранауки, мы считаем, однако, что ее при­тязания не всегда оправданы. Нередко паранаука является полем дея­тельности мнимых «специалистов», малоквалифицированных и воинствующих «шарлатанов от науки». Что стоят, к примеру, объяв­ления в газетах о «белых» магах, исцеляющих от всех болезней?

Выступая с многочисленными докладами и лекциями, пропаган­дисты подобного рода выдают недобросовестную машину мифологии и реальности за последнее слово науки, особенно когда речь идет о та­инственных, загадочных явлениях или экстрасенсорных возможнос­тях человека. С другой стороны, «голое» отрицание паранормального познания также неуместно, ибо в нем зафиксирован огромный опыт древних и современных культур, налицо проблемно-практическая ори­ентированность отдельных типов знаний. В этой связи необходим стро­гий научный анализ каждой конкретной формы паранаучного позна­ния, а также упорядочивание научно-исследовательской работы в об­ласти изучения тех реальных явлений, которые являются предметом паранауки. Это может, в свою очередь, способствовать демистифика­ции и раскрытию их истинной природы. Именно в этом русле разраба­тывает проблемы неклассической гносеологии И. Т. Касавин, ориен­тируясь на формы духа, которые предшествуют науке исторически (ма­гия, астрология, алхимия и пр.). Непредвзятое изучение подобных феноменов с философско-культурологических позиций способствует постепенному построению нового, многомерного образа познания с помощью многих разделов как философии, естествознания, соци­альных наук, так и в целом практики человеческого духа [7].

Нынешняя паранаука и «аномалика», заимствуя многое из выво­дов и стиля мифо-мистического мышления и переживания, и сама мифологична. В отсутствие или при дефиците науки, вообще рацио­налистичности в структуре общественного сознания определенной эпохи или общности людей, мифотворчество, как известно, берет на себя важные социальные и гносеологические функции. Наряду с мас­сой иррациональных представлений мифологемы и остальные арха­ические типы духовности содержат прослойки верных наблюдений за окружающим миром и конструктивных навыков деятельности. Но главная заслуга мифологии не в этом. Она, можно сказать, ухитряет­ся поддерживать функциональность интеллекта на минимальном ин­формационном ресурсе. Воссоздает целостность примитивного созна­ния, разорванного между большими желаниями и мизерными возмож­ностями, крупицами истины и океаном незнания. Во множестве культурологических исследований продемонстрированы ее мировоз­зренческие и эвристические, терапевтические и организационные воз­можности. Авторитетнейший из мифоведов К. Леви-Стросс разъяс­няет, что, в отличие от картезианского подхода к проблеме, миф от­вергает разложение трудностей на составные части, никогда не довольствуется частичным и стремится объяснить то или иное явле­ние во всей его полноте. Возникнув в условиях раннего периода чело­веческой истории, мифы выступали как представление древних на­родов о происхождении мира, в основе же возникновения мифотвор­чества лежит аниматизм с его олицетворением природных явлений, отождествлением их с человеком. В создании мифов основная нагруз­ка ложится на чувственно-абстрактное мышление, где ведущую роль играет воображение и фантазия, которые, тем не менее, имеют основа­ния в исторических событиях и повседневном опыте. Хотя в мифах мы имеем дело с вымышленными героями и ситуациями (Зевс ни­когда не был царем древних греков, не было волчицы Лупы, которая вскормила близнецов Ромула и Рема, не существовали реально ни Баба-Яга, ни Кощей Бессмертный, ни Соловей-разбойник), однако реальные прототипы их всегда можно найти в бытийной жизни.

Миф — это мысленное моделирование посредством аллегорий и образов символов (идеальных объектов) возможных правдоподобных прошлых, настоящих и будущих природных или социальных явлений.

Мифотворчество, как известно, берет на себя важные социальные, гносеологические функции. Начиная с эпохи Возрождения и до на­ших дней многие писатели, художники и музыканты не могли обой­тись без изображения мифических сюжетов. Мифотворение, в конце концов, обернулось литературным приемом. Сквозь «магический кри­сталл» искусства мы различаем поразительных обитателей «Замка», возглавляемых Г. Гессе, улетающих из Москвы вместе с М. А. Булга­ковым Мастера и Маргариту, воскрешенных усилиями Т. Манна Иоси­фа и его братьев, разных сизифов Вс. Иванова и А. Камю, причудли­вых хранителей чудовищных библиотек у X. Л. Борхеса и У. Эко, мно­гих других колоритнейших персонажей притчевого, сказового жанра.

Человек прибегает к мифотворчеству не случайно. Его одинаково не устраивают крайности ни голой эмпирии, ни чисто схоластические теории, к мифу его постоянно влечет проявляющаяся в нем неразделенность общих идей и чувственного образа, идеального и матери­ального, природы и человека.

Анализ зрелого, цивилизованного сознания дает серьезные осно­вания для предположения о том, что мифология не только не исчеза­ет в современных формах культуры, но и играет в их функционирова­нии далеко не второстепенную роль. Достаточно вспомнить, хотя бы мифологемы марксистской теории, теорию Лысенко в биологии, ста­новление кибернетики и пр. Отсутствие новых «великих идеалов», то­тальная девальвация существовавших ценностей, страх перед эколо­гической катастрофой, всепланетным уничтожением с помощью ра­кетно-ядерного оружия постоянно подпитывают современные мифы и закрепляют их статус в общественной жизни.

Наряду с мифологией на заре истории человечества формируются и различные религиозные формы духовного освоения мира: фети­шизм, тотемизм, магия, анимизм. Не рассматривая их детально, за­метим лишь, что функции их на разных этапах своего исторического развития неодинаковы. Будучи тесно связанными с определенным типом мировоззрения, данные формы духовной деятельности напол­нены глубоким культурно-этническим и личностно-психологическим смыслом. В своем первоначальном виде они выступают как истори­чески первые ступени социального производства знания. И если в основе фетишизма лежит поклонение фетишу, способному давать силы, власть человеку, предохранять его от различных бед, то в осно­ве тотемизма и анимизма — осознание естественного родства между человеком и природой, вера в одушевление всех объектов и существо­вание независимых от людей духов. Познавательная роль их несом­ненна: и в описании предметов природы, и выяснении некоторых объективных закономерностей, действующих в образе сверхъесте­ственных сил. Что касается магии, то она представляет собой как раз первый шаг в познании таинственных, сверхъестественных, до сих пор наукой необъяснимых природных и духовных явлений. Ее когнитив­ное и ценностное значение нетрудно заметить: «магия» пробуждает в человеке, с точки зрения современного антрополога Б. Малиновско­го, скрытые в тайниках души богатые возможности, веру в неограни­ченные способности человека. Магия сегодня демонстрирует удиви­тельную способность вписываться в современную культуру. Потому исследователям предстоит по-новому осмыслить ее уже в духе диало­га между оккультно-магическими формами бытия и рациональным познанием мира наукой.

Схожая интеллектуальная отдача наблюдается от преднаучного мышления. Но, в отличие от мифоинтеллекта, оно не просто заменяет отсутствующее рационалистическое знание, а активно способствует его возникновению. Алхимия, к примеру, послужила своеобразной колы­белью настоящего научного знания о свойствах химических веществ и их соединений. Подобная роль и у астрологии. Вера во влияние небес­ных светил на судьбы людей веками побуждала к пристальным и вдум­чивым наблюдениям за звездным небом, подводила к эмпирическим предсказаниям реального движения планет, в частности — солнечных и лунных затмений, отдельных климатических катаклизмов. История и археология активно изучают мегалитические земляные обсерватории каменного и бронзового веков, обязанные своим появлением явно жре­ческой, ритуальной практике.

Сегодня медиками с необходимостью обсуждаются проблемы воз­действия солнечной активности на здоровье людей (например, про­гнозы о трудных днях). Современная астрофизика исследует такое воз­действие и приходит к интересным результатам: космос наряду с био­сферой, природой, культурой, выступает как « четвертая » окружающая среда человека. Весьма полезным считается для практики земледелия учет лунного календаря, что дает возможность увеличить урожай са­доводам и огородникам.

Однако природа астрологии весьма противоречива, что обязывает к ее конкретно-историческому анализу. Речь идет о двух различных астрологических тенденциях, одна из которых приближает астроло­гию к прикладному исследованию, к науке, другая же ведет к соци­ально-психологическому манипулированию, психотехнике и идеоло­гическому тренингу. А это означает, в свою очередь, что астрологию в современном ее состоянии неправомерно редуцировать ни к научно­му исследованию, ни к откровенному гаданию по звездам. Ее приро­да гораздо сложнее, а потому вряд ли является позитивным как то­тальное отрицание астрологических прогнозов, так и бездумное им следование. Стремление же человека синхронизировать свою жизнь по живым природным ритмам можно только приветствовать.

Сложнее дело обстоит с религией. Именно к ней лучше всего под­ходит определение некоторых видов мышления и познания как вненаучных. Поучительные и в значительной степени трагические уроки попыток массовой атеизации населения в нашей стране подтвержда­ют от противного гипотезу о глубочайших, скорее всего вечных кор­нях религиозной веры. Ее удивительная жизнестойкость и массовость на протяжении тысячелетий объясняются, как видно, в решаю­щей степени тем обстоятельством, что религия берется обсудить с человеком такие проблемы его жизни и смерти, которые в принципе не объяснимы и не разрешимы с позиций иных, светских и рациона­лизированных форм духовности, включая науку и даже большинство разновидностей философии.

Религия далеко не во всем и не всегда прямо противоположна на­уке. В целом ряде самых существенных пунктов она дополнительна, вспомогательна по отношению к фактическому знанию и теоретичес­кому пониманию, будучи, по К. Марксу, «духом бездушных поряд­ков», «сердцем бессердечного мира». Как массовая форма практиче­ского сознания, религия носит не только и не столько иллюзорный, сколько компенсаторный характер. Финальным определением рели­гии того же Маркса служит «вздох угнетенной твари». Учтем, что тво­рение природы и истории превращается в тварь не одной экономи­кой да политикой в их отчужденных вариантах, но и собственной, далеко не во всем совершенной, а главное — не вечной, уязвимой био­логией и психологией.

Наука и философия с постоянством разоблачают призрачность религиозной, а точнее, богословской онтологии. Но с точки зрения практики религия наполняется вполне реалистическим, по крайней мере, весьма функциональным смыслом, коли помогает огромному множеству людей пережить пограничные со смертью и жизненным обессмысливанием ситуации, достойно встретить кульминационные пункты своего земного бытия. Эта вспомогательность религии носит, в отличие от мифологии, вневременный характер, поскольку касает­ся не отдельных видов продуктивной практики, а узловых, смысложизненных проблем общечеловеческого существования. К тому же именно мировые и национальные религии вывели на орбиту повсед­невности общечеловеческие нормы нравственности, понятия о гре­ховности и святости. Так что «опиум народа» как забитого и угнетен­ного, так и пресыщенного земными благами, способен обернуться для кого-то из наших собратьев по разуму и «духовной пищей», «вином победы», и лекарством. Разумеется, бывает религиозность и пресло­вутой «духовной сивухой», но далеко не всегда, а лишь в фанатических своих дозах.

Сказанное о практически-жизненном значении религии вовсе не означает сохранения ее монополии на душу и мораль современного человека. Безрелигиозное практическое сознание — такая же реаль­ность наших дней, как и сознание религиозное. Причем в нормаль­ном, гуманном своем выражении оба эти умонастроения противостоят недоосознаваемому, животному аморализму лиц с отклоняющимся по­ведением. В этой связи разумнее не формировать политическими ме­тодами соотношение светского и клерикального, атеистического и ре­лигиозного в общественном сознании и поведении в ту или иную сто­рону, но предоставить данной пропорции возможность меняться местами вместе с развитием реального бытия нашего общества.

И мифология, и религия, и ранние формы религиозной духовнос­ти сыграли свою роль в становлении и утверждении паранаучного зна­ния. Возникнув на заре цивилизаций, оно к XVII в. включало в себя кроме алхимии и астрологии геомансию (предсказание месторожде­ний по внешним чертам земной поверхности), фитогномию (припи­сывание лечебной силы растениям на основе их подобия или симво­лического соответствия тем или иным частям человеческого организма). Позднее к ним присоединилась френология (теория связи между формой черепа и умственными способностями и моральными каче­ствами человека), месмеризм (учение о животном магнетизме, суще­ствующем якобы в виде жидкости, истекающей из руки магнетизе­ра), парапсихология (учение об экстрасенсорном восприятии), уфо­логия (учение о НЛО).

Основу паранаучного знания составляют паранормальные явления, содержание которых весьма различно. Это: 1) феномены, которых нет в реальной практике (спиритизм-общение живых с душами умерших людей посредством особенно чувствительных к сигналам из загробно­го мира личностей — медиумов; 2) объекты, которые в принципе могут существовать. Науке и практике предстоит еще с ними разобраться. К примеру, «биополе» человека, «снежный человек» — йети, последний динозавр — «Несси» и проч.; 3) явления, реально существующие, но не получившие научного объяснения, к примеру, «экстрасенсорика», НЛО, «Бермудский треугольник»; 4) события, произошедшие в прошлом, но уже переведенные ходом событий в инобытие без остатка, сколько-нибудь существенные для современного исследования (легендарная Атлантида, Тунгусский метеорит и пр.); 5) и наконец, в качестве осно­вы паранаучного знания могут выступать и выступают альтернативные концепции, противоположные общепринятым в науке, парадигмальным в той или иной отрасли знания на данном этапе ее истории. Цель их — уточнить отдельные аспекты господствующих взглядов, стимули­ровать их дальнейшее развитие, отточить аргументацию или же побу­дить к самокритике. Подобную роль в естествознании выполняют кон­цепции, построенные на отрицании атомизма, дарвинизма или же тео­рии относительности, версии «холодного» Солнца или «полого земного шара». В отдельных случаях некоторым из альтернативных теорий уда­ется добиться общественного признания и вписаться в новые парадиг­мы науки и культуры. Подобная метаморфоза произошла, в частности, с российским космизмом в лице К. Э. Циолковского, А. Л. Чижевско­го и их единомышленников, гипотезой А. Вегенара о дрейфе матери­ков или же отчасти с концепцией Т. Хейердала о миграциях древнего человека через моря и океаны.

В чем же причины появления паранауки, причины довольно стой­кого интереса к ней среди широкой публики? Среди многочисленного разнообразия прежде всего следует отметить факторы общественно-политического и экономического характера: получение сверхприбыли на выпуске сенсационной книго-, теле-, кинопродукции; недостатки во всех звеньях образования, издержки неумелой популяризации науч­ных и технических достижений при сохранении в обществе пережи­точных пластов мировоззрения; усталость общественного сознания от реальных кризисных проблем жизни, его тяга к отвлекающим от уны­лой повседневности сюжетам; прочие вполне объективно складываю­щиеся обстоятельства. Что касается современной ситуации, обуслов­ливающей всплеск паранаучного знания, то она связана с распадом «то­талитарного монолита», крушением социалистической системы хозяйствования, политическим банкротством Советов и, в конечном счете — девальвацией идеологических и нравственных ценностей. Бе­зусловно, питательной средой для расцвета крайних форм паранаучно­го знания является социальный и духовный кризис. И как не вспом­нить в этой связи булгаковского Мастера, который говаривал своей Маргарите: «Конечно, когда люди совершенно ограблены, как мы с тобой, они ищут спасения у потусторонней силы!».

К социально-психологическим факторам, подпитывающим паранауку, относятся: мода, слухи, настроения и подобные им формы кол­лективного полубессознательного; спекуляция на интересе публики, особенно молодежной, к новейшим достижениям научно-техничес­кого прогресса, возможностям самоусовершенствования человека, культурному наследию прошлого, опыту иных цивилизаций Земли; наполнение досуга приятным для самолюбия, но не слишком трудо­емким способом культурно-познавательной деятельности; жажда не­обычных психологических ощущений, любопытство ко всему таин­ственному, загадочному.

Методологические предпосылки паранаучного знания сводятся к таким застарелым «недугам хворающего разума», как эмпиризм, эк­лектика, механицизм, схоластика, софистика, а также к некоторым разновидностям деформированного до известной степени мышления. Социальные психологи в этой связи выделяют такие его виды, как тривиализация (обеднение), ритуализация (замена фактов и понятий идеологическими символами), стереотипизация (мысли по заданной из­вне инструкции), фрагментаризм (узость взгляда на вещи), традиционизм (антиисторизм), гиперобъективизм (уход от собственной оцен­ки событий) или, наоборот, явный субъективизм (подмена фактов личным вкусом), фальсификационизм (некритичность, подтасовка цифровых и прочих данных ради чьей-то корысти).

Рассмотренные факторы, обеспечивающие воспроизводство и фун­кционирование паранаучного знания, конечно, далеко не полны. Но и этого явно достаточно, чтобы понять, что паранаука — явление не слу­чайное. Она требует не столько иронического осмеяния, не столько безудержной хвалы, сколько логических аргументов или контраргумен­тов. Это касается и вопроса о доказательствах существования и несу­ществования тех или иных явлений и процессов, которые анализиру­ются паранаукой. В этом случае аргументами в пользу бытия или небытия осваиваемых паранаукой объектов могут выступать и максимы здра­вого смысла, и принципы, законы специальных наук, и философские положения, вытекающие из совокупного социально-исторического опыта человечества. В этой связи справедливо высказывается предпо­ложение, что спор между наукой и паранаукой не может быть разрешен лишь с помощью формальных критериев. В своей основе это не вопрос критериев, это вопрос мировоззренческого выбора (8). Поэтому следует осмотрительно пользоваться какими бы то ни было критериями в от­ношении объектов паранауки, памятуя о печальном опыте натурфило­софского диктата и политико-деологического запрета отдельных тем и целых направлений в фундаментальных и прикладных исследованиях, оказавшихся на поверку перспективными.

Завершая далеко не законченный разговор о вненаучном позна­нии, мы хотели бы подчеркнуть следующее:

1. Принципиальная разнонаправленность и взаимная дополни­тельность различных видов освоения бытия обусловливают и разно­качественные формы отражения и осмысления его в сознании и по­ведении людей. Лидерство науки по сравнению с другими формами вненаучного познания нельзя считать вечным и абсолютным. Позна­ние за пределами науки также обладает «гносеологической автоно­мией» по своим эвристическим возможностям.

2. В самом общем виде вненаучное познание представляет собой духовно-практическое постижение мира, вплетенное в непосредствен­ную жизнедеятельность общества и человека и направленное на фор­мирование нормативных, рецептурных моделей поведения человека в разообразных жизненных ситуациях.

3. Вовлеченность вненаучного познания и мышления в общий кон­текст предметно-практической деятельности выявляет его ценност­ный характер, ибо во вненаучном познании заключена ориентация на жизнедеятельность человека и общества. Ценностные установки составляют предпосылочное ядро всех программ нравственного, по­литического, экономического характера.

5. Погруженность разума в «живую жизнь» порождает разноликие варианты вненаучного познания, которые можно группировать по различным основаниям, при этом неправомерно проводить класси­фикацию по типу «специализированное и неспециализированное», так как все формы вненаучного знания ориентированы на различные социальные потребности и различные социальные роли познающих субъектов, а потому, в той или иной степени, большинство из форм являются специализированными. Содержание вненаучного познания многопланово, многоаспект­но: в нем извечно представлены как позитивные вариации духовно-практического освоения мира, так и негативные, связанные с социальноопасными элементами, вроде фанатизма, экстремизма, нацио­нализма, а также с разного рода псевдопрактикой и псевдонаукой. Грани между правдой и вымыслом во вненаучном познании весьма тонкие, и тем не менее необходимо отличать явно реакционные фор­мы духа от вековечных форм полезного социального опыта людей.

6. Дальнейшее изучение философского и конкретно-научного ас­пектов духовно-практического освоения действительности через ши­рокий и постоянный диалог ученых, специалистов-практиков и все­го общественного мнения по коренным смысложизненным вопросам будет способствовать углубленному самопознанию человека, стремя­щегося действовать разумно в этом усложняющемся, взрывоопасном, но завещанном нам мире.

Литература:

1. Кун Т. Структура научных революций. М., 1975. С. 18.

2. Заблуждающийся разум? М., 1990. С. 328-380,197,333.

3. Научные и вненаучные формы в социальном познании. М., 1987. С. 5.

4. Урманцев Ю. А. О формах постижения бытия // Вопросы фило­софии. 1993. № 4.

С. 94.

5. Природа и дух. СПб., 1995. С. 90.

6. Казаков Д. Ф., Николаев И. В. В защиту научной философии. СПб.: Москва, 1999.

7.Касавин И. Т. Миграция. Креативность. СПб., 1999.

8.Кезин А.В. Идеалы научности и паранаука// Научные и вненаучные формы мышления. М., 1996. С.153-167.