Благополучие и счастие

В другой раз, отвечая на вопрос, является мужест­во качеством, достигаемым изучением, или же оно качество врожденное, Сократ сказал: «Я полагаю, что как один человек рождается сильнее другого телом, так и один человек стойкостью духа по самой приро­де бывает крепче другого в отношении к трудностям. Я знаю даже людей, воспитанных в духе одних и тех же законов и обычаев, но совершенно непохожих один на другого в том, что касается храбрости. Тем не менее я убежден, что во всяком человеке путем обучения и упражнения можно развить мужество. Известно, например, что скифы и фракийцы не ре-шатен сражаться с лакедемонянами со щитом и копь­ем и руках; известно также, что и лакедемоняне не станут сражаться со скифами посредством луков. По­добным образом и во всех прочих случаях люди не походят один на другого по своей природе, но много усваивают путем прилежания. Из этого следует, что всякий человек, и даровитый и бездарный, должен учиться и упражняться в том, в чем хочет достигнуть совершенства.

Сократ не отделял мудрости от воздержания. Он того признавал мудрым и вместе воздержанным, кто, имея понятие о прекрасном и добром и о постыд­ном, пользуется первым, избегая второго. Когда же его спрашивали, не признает ли он мудрым и вместе воздержанным того, кто, зная, как должно поступать,

поступает наоборот, Сократ отвечал: «Нет, скорее не­мудрым и невоздержанным. Я полагаю, что всякий человек, делая выбор между доступными для него предметами, выбирает то, что признает для себя наи­более полезным. Таким образом, тех людей, которые поступают неправильно, я не признаю ни мудрыми, ни воздержанными».

Он утверждал, что справедливость и всякая другая добродетель состоит в знании и что справедливое и все то, что совершается посредством добродетели, есть нравственно прекрасное; что, таким образом, знающие нравственно прекрасное не предпочтут ему ничего иного, а не знающие не в состоянии про­извести его; если же захотят произвести, то впадут п ошибки. Нсли же справедливое и все нравственно нрс'крас пое совершается посредством добродетели, то, очевидно, справедливость и всякая другая добро­детель есть знание

Безумие, говорил он, противоположно знанию, но незнание он не считал безумием. Однако незнание самого себя, утверждение, будто знаешь то, чего не знаешь, и самозаблуждение он признавал понятиями очень близкими к безумию. Люди, говорил он, не при­знают безумие за теми, которые заблуждаются в том, что неизвестно массе,.а приписывают его заблуждаю­щимся в предметах, известных массе. Например, если кто считает себя настолько высоким, что, проходя чрез крепостные ворота, наклоняется, или настолько сильным, что пытается поднять дом или взяться за что-либо другое, всякому известное как невозможное, то о таком человеке творят, что он с ума сошел, но не признают таковыми лиц, впадающих в малые заблуж­дения; и вроде того как сильную страсть называют любовью, так точно и большое безрассудство называ­ют безумием.

Рассматривая, что такое зависть, он находил, что это известное неудовольствие, но не то неудовольст­вие, которое рождается при взгляде на несчастие дру­га и на счастие врага: завидуют, говорил Сократ, толь­ко такие люди, которым неприятно благополучие их друзей. Когда некоторые с недоумением спрашивали,

разве любящий станет скорбеть при виде благополу­чия друга, Сократ приводил против этого [тот факт], что mi югис так относятся к своим ближним, что, когда последние подвергаются бедствиям, они не могут ос-танаться равнодушными и спешат на помощь несчаст­ным, но когда ближние испытывают удачи, то это для них неприятно. Такое, впрочем, говорил Сократ, не­свойственно людям разумным и свойственно только глупцам.

I 'ассматр! i пая, чт( > t;i i« >с досуг, он говорил, что боль­шинство людей он находит за каким-либо занятием: нагому что даже игроки и шуты делают что-то, нона сам< >м деле нее такие люди ничего i ie делают, посколь­ку Moiyr обратиться к занятиям получше. Но ни у кого i ют нрсми ш переходить от занятий получше к заняти­ям похуже; если же кто делает это, то такой человек и силу того, что у него нет на это времени, поступает дурно.

Цари и правители, говорил Сократ, не те, которые имеют скипетры, не те, которые избраны известными вельможами, и не те, которые достигли власти по­средством жребия, насилием или обманом, ноте, ко­торые умеют пранить. Если собеседник заявлял, что обязанность правителя приказывать, что делать, а подчиненного повиноваться, Сократ представлял в пример то, что и ни корабле управляет знающий, а хо­зяин судии и нее пассажиры повинуются знающему. 'Гак же н и земледелии поступают землевладельцы, в болезни больные, в гимнастике гимнасты. Так и все другие, у которых есть что-либо, требующее забот, все они, если знают, что делать, [то делают]; в против­ном случае не только повинуются тем знающим, ко­торые есть налицо, но, в случае отсутствия последних, посылают за ними, чтобы под их руководством де­лать, что следует. В пряже шерсти, доказывал Сократ, женщины управляют мужчинами, потому что они знают, как прясть шерсть, а мужчины не знают. Если кто на это замечал, что тиран может не обращать вни­мания на тех, кто говорит дело, Сократ отвечал: «Ка­ким образом можно не обращать внимания, когда ущерб грозит тому, кто не слушается, когда дело гово-

рят? Ведь тот, кто слушает добрых советов, непремен­но наделает ошибок, а за ошибки непременно попла­тится». Если же кто возражал ему, что тиран может да­же казнить человека здравомыслящего, Сократ отве­чал: «Неужели ты думаешь, что убийца самых лучших помощников останется вовсе безнаказанным или на­казанным только как-нибудь? Как, по-твоему, человек, так поступающий, сможет невредимым остаться, или очень скоро погибнет?

Разговор с живописцем Паррасием,