Г ' Книга первая

I. (1) Существует древнее мнение, ведущее свое начало чуть ли не с героических времен, мнение, ко­торого придерживаются и римляне и все другие на­роды (и это единодушие, несомненно, подкрепляет его), что есть у людей нечто такое, что у нас называ­ется дивинация (divinatio), т. е. способность предчув-

.547

ствовать и узнавать будущее. Это была бы, конечно, великолепная и спасительная вещь (если бы только она существовала в действительности), с ее помо­щью смертная природа могла бы вплотную прибли­зиться к божественной. Так что мы в этом, как и во многом другом, поступили лучше, чем греки, присво­ив этой превосходнейшей способности название, производное от слова «divus» (божественный), между тем как греки, судя по толкованию Платона, произве­ли свое название от [слова «цсма», означающего] «ис­ступление» (furor).

(2) Я по крайней мере не знаю ни одного народа, будь то самый цивилизованный и образованный или дикий и варварский, который не верил бы в воз­можность предзнаменований будущего и в то, что некие люди способны понимать эти предзнамено­вания и предвещать.

Обратимся к авторитету самых древних и начнем с ассирийцев. Населяя страну ровную и обширную, они могли наблюдать небо, со всех сторон открытое, внимательно следить за передвижением и перемеще­нием звезд. Наблюдая все это, они заметили, что пред­знаменуют те или иные изменения в положении не­бесных светил, и эти свои познания передали позд­нейшим поколениям. Среди этого народа халдеи (название это происходит не от их искусства, а от на­звания их племени), постоянно наблюдая за звездами, создали, как считают, целую науку, которая дает воз­можность предсказывать, что с кем случится и кто для какой судьбы рожден. Считают, что это искусство раз­вивалось также у египтян с глубочайшей древности и в течение почти бесчисленных столетий.

Жители же Киликии, Писидии и соседней с ними Памфилии (я в свое время сам управлял этими стра­нами) считают, что полет птиц и их пение — это са­мые верные знамения, чтобы предсказывать будущее. (3) А Греция разве выслала хоть одну колонию в Эо-лию, Ионию, Азию, Сицилию, Италию без оракула Пифии, или Додонского, или Аммона? А какая война предпринималась Грецией без совета, полученного от богов?

//. И в государственных и в частных делах приме­няется не один только вид дивинации. Не говоря о других народах, какое множество видов [дивина­ции] в ходу у нашего! Сначала родитель этого города [Рима], Ромул, согласно преданию, не только приме­нил ауспиции при закладке города, но и сам также был наилучшим авгуром. Затем и другие цари ис­пользовали авгуров, а после изгнания царей никакое государственное дело ни в мирное время, ни на вой­не не велось без ауспиций. А так как казалось, что на­ука гаруспиков имела большое значение и тогда, ког­да нужно было испросить что-нибудь у богов, и тог­да, когда надо было принимать какое-либо решение или истолковать знамение и принести умилостиви­тельную жсртну, к) |римлипе| переняли из Этрурии всю эту пауку, ч и >< >м ни один вид дивинации не ока­зался у них к npciK орсжснии. (4) Поскольку же души, [как полагали наши предки), Moiyr без участия разума и науки, собственным споим независимым и свобод­ным движением ВДОХНОВЛЯТЬСЯ Д1ЮЯКО: ИЛИ В СОСТОЯ­НИИ умоисступления, или во сне, — то, считая сивил-лины, большею частью в стихах, прорицания данны­ми в состоянии умоисступления, [римляне] сочли нужным выбирать для их истолкования из числа граждан по десять человек. По этим же соображени­ям часто считали нужным внимательно прислуши­ваться также к вдохновенным предвещаниям таких прорицателей и провидцев, как Корнелий Куллеол во время Октавиевой войны. Не пренебрегал наш верховный совет и более важными сновидениями, если в них усматривалось нечто, имеющее отноше­ние к государственным иш-ересам. Да вот и на нашей памяти Л. Юлий, бывший консулом вместе с П. Рути-лием, восстановил храм Юноны Соспиты (Спаси­тельницы) по распоряжению сената на основании сна, увиденного дочерью Метелла Балеарского Це­цилией.

///. (5) Но древние, как я думаю, придерживались всего этого, скорее следуя традиции, чем руководст­вуясь разумом. Философами же были подобраны не­которые доказательства возможности истинной ди-

винации. Из философов, если начать разговор с древнейших, Ксенофан из Колофона (единственный из тех, кто утверждал, что боги существуют) полно­стью отвергал дивинацию. А прочие все, кроме Эпи­кура, болтавшего пустое и о природе богов, призна-,вали дивинацию, но неодинаковым образом. Так, Со­крат и все сократики, а также Зенон и его ученики остались при том же мнении, что и древние филосо­фы, в согласии со Старой Академией и перипатети­ками. Еще раньше 11ифагор иысоко по/и «ял авторитет этого мнения, он ведь и сам хотел быть авгуром. Так­же и Демокрит, серьезный автор, во многих местах признает возможность предвидения будущего. А вот перипатетик Дикеарх отвергал все виды дивинации, за исключением тех, которые даются в сновидениях и в исступлении. И наш друг Кратипп, которого я считаю равным самым знаменитым перипатетикам, также этим видам дивинации оказывает доверие, а прочие отбрасывает.

(6) Но стоики почти все виды дивинации защища­ют в соответствии с тем учением, которого как бы се­мена рассеял еще Зенон в своих комментариях, а Клеанф это учение еще немного пополнил. Затем присоединился к ним еще Хрисипп, человек острей­шего ума, который все учение о дивинации изложил в двух книгах, и, помимо этого, еще в одной — об оракулах и в одной — о сновидениях. А вслед за ними издал одну книгу его ученик, Диоген Вавилонянин, две — Антипатр, пять — наш Посидоний.

Но отступился от стоиков их, можно сказать, глава, учитель Посидония и ученик Антипатра, Панетий. Не осмелившись, правда, отрицать возможность и значе­ние дивинации, он заявил, что сомневается в ней. А раз ему, стоику, позволительно было высказывать та­кие, нежелательнейшие для стоиков, мысли по како­му-то одному вопросу, то почему бы стоикам не поз­волить нам того же по остальным вопросам? В осо­бенности, если то, что Панетию казалось неясным, остальным представителям той же школы представ­ляется яснее солнечного света. (7) Но как бы то ни было, это большая честь для Академии иметь в под-

крепление своих взглядов суждение и свидетельство превосходнейшего философа.

IV. Я сам, занимаясь исследованием вопроса, что следует думать о дивинации, — вопроса, по которому Карнеад так много и остроумно спорил со стоиками, и, опасаясь, как бы не увлечься невзначай теорией или ложной, или недостаточно обоснованной, при­шел к мнению, что следует и в этом случае поступить так, как я сделал в написанных мною трех книгах о природе богов, а именно тщательно еще и еще раз сопоставить аргументы с аргументами. Ибо если лег­комысленная доверчивость и ошибки постыдны во всех делах, то в этом — в высшей степени, поскольку тут приходится решать, какую меру доверия мы долж­ны иметь к ауспициям, обрядам, культу богов. И сле­дует недь опасаться, как бы мы или, проявив к этому i ipci 1сбрсжитсш>1 юс суп к )П1С1 me, I ie впали в нечестие, или, приняв [все на веру), не предались бабьим суеве­риям.

V. (8) Эти и некоторые другие вопросы мы часто обсуждали, и более основательно недавно, когда мы, я и мой брат Квинт, были в моем Тускуланском име­нии. Мы прогуливались в Ликее (это название верх­него гимнасия), и Квинт сказал: «Я перечитал недав­но твою третью книгу о природе богов. И хотя в ней доводы Котты поколебали мои убеждения, но полно­стью их не подорвали». «Вот и отлично, — говорю, — потому что и сам Котта рассуждал таким образом, чтобы скорее опровергнуть аргументы стоиков, чем сокрушить религию людей». «Об этом-то Котта и сам говорил, и много раз, — заметил Квинт, — думается мне, с той целью, чтобы не выглядеть уклоняющимся от общепринятых верований. Но мне кажется, что усердие его нападок против стоиков совершенно ус­траняет богов. (9) Я вовсе не собираюсь отвечать на его речь, так как Луцилий во второй книге достаточно защитил религию, и, как ты пишешь в конце третьей книги, тебе самому именно его мнение показалось ближе к истине Но ты в тех книгах обошел молчанием дивинацию, т. е. предсказание и предчувствие таких событий, которые считаются случайными (fortuitae).

Ты это сделал, полагаю, потому что счел удобнее рас­смотреть и обсудить это отдельно. Так вот, если угод­но, давай рассмотрим сейчас, что собой представляет дивинация и каковы ее возможности. Потому что я так рассуждаю: если существуют такие истинные виды дивинации, через которые мы узнаем о буду­щем и которые мы поэтому и применяем, то суще­ствуют и боги; и, в свою очередь, если существуют боги, то должны быть и люди, способные провидеть будущее».

VI. (10) «Ты, — говорю я Квиту, — защищаешь са­му цитадель стоиков, приводя их двойной аргумент: если есть дивинация, то существуют боги, а если су­ществуют боги, то должна быть дивинация. Но ни первое, ни второе из этих положений не так легко принять, как ты полагаешь. Ведь и будущее может быть предзнаменовано естественным образом, без участия Бога, и, пусть боги существуют, они, мо­жет быть, никакой дивинацией род человеческий не наделили».

«А для меня, — отозвался Квинт, — вполне хватает доказательств и того, что боги существуют и что они заботятся о людях, так как я считаю, что есть вполне ясные и несомненные виды дивинации. Если угодно, я изложу, что я об этом думаю, если, конечно, у тебя есть время и ты не предпочитаешь заняться чем-ни­будь другим вместо этих разговоров». (11) «У меня, — говорю, — Квинт, всегда найдется время для филосо­фии. А теперь, когда у меня нет ничего другого, чем бы я смог с охотой заниматься, я тем более хотел бы услышать, что ты думаешь о дивинации».

«Я, — ответил Квинт, — не скажу ничего нового, ничего такого, что бы не сказали другие до меня. Ибо я придерживаюсь того мнения, которое не только сложилось в глубочайшей древности, но и получило всеобщее признание у всех народов и племен, а именно, что есть два вида дивинации, из них один —-искусственный, другой — естественный (alterum artis est, alterum naturae). (12) Есть ли такой народ или та­кое государство, которые не придавали бы никакого значения предсказаниям будущего по внутреннос-

тям жертвенных животных или по толкованиям ди­ковинных явлений, молний, по предсказаниям авгу­ров или астрологов или по толкованиям жребиев (ведь во всем этом есть и какое-то искусство), или по­лученным в сновидениях, или в экстазе (эти два вида считаются естественными)? И я считаю, что в этих вопросах факты имеют большое значение, чем поис­ки их причин. Потому что есть некая сила и природа (vis et natura quaedam), которая при длительном на­блюдении над знамениями, равно как и при дейст­вии некоего наития и божественного вдохновения (aliguo instinctu inflatuque divino) возвещает буду­щее». <...>

XXIII. (46) Перейдем теперь к иноземным приме­рам. Гсраклид 11онтийский, человек ученый, слуша­тель и ученик 11л;1топа, пишет, что мать Фаларида уви­дела носч к* статуи Погон, которые она сама освятила в своем доме. Одна из этих статуй, Меркурия, держала в правой руке жертвенную чашу, и было видно, как из нее лилась кровь на землю. И, достигнув земли, кровь на глазах разливалась, так что весь дом залило кро­вью. Беспримерная жестокость Фаларида вполне под­твердила сон его матери.

Должен ли я также напомнить известную из книг Динона Персидского историю о том, как маги истол­ковали то, что приснилось знаменитому царю Киру? Кир, пишет этот историк, во сне увидел солнце у сво­их ног. Три раза он протягивал руки, напрасно пыта­ясь охватить солнце, но оно каждый раз, откатив­шись от него, ускользало и уходило. Маги (у персов это был круг ученых и мудрых людей) объяснили ца­рю, что три его попытки схватить солнце знаменуют, что он будет царствовать тридцать лет. Что и осуще­ствилось, ибо он умер 70 лет от роду, а царствовать начал в 40 лет.

(47) Есть, конечно, и у варварских народов некая способность предчувствовать и предвещать. Индиец Калан, сам возжелавший умереть, вступив в пылаю­щий костер, воскликнул: «О, славный уход из жизни! Когда смертное мое тело сгорит, как тело Геркулеса, дух вознесется к свету». А когда Александр спросил

у него, не желает ли он еще что сказать, тот ответил: «Хорошо, скажу: вскоре увижу тебя». Так оно и вы­шло. Ибо спустя немного дней и Александр умер в Вавилоне.

Теперь я ненадолго отклонюсь от снов, к кото­рым, впрочем, скоро вернусь. Говорят, что в ту ночь, когда сгорел храм Дианы в Эфесе, Олимпиада родила Александра. И на заре следующего дня маги возвестили: прошлой ночью родился бич и поги­бель Азии. Это об индийцах и магах. Но вернемся к снам.

XXIV. (48) Целий пишет, что когда Ганнибал хотел вынести из храма Юноны Лацинии золотую колон­ну, которая там стояла, и усомнился, золотая ли она вся или только позолоченная, то он приказал про­сверлить ее насквозь. Обнаружилось, что колонна подлинно золотая, и Ганнибал велел ее вынести. Но во сне ему явилась Юнона и предостерегла, что­бы он этого не делал, пригрозив, что если он не по­слушается, то она позаботится о том, чтобы он и тот глаз, который у него хорошо видит, потерял. И этот умнейший человек не пренебрег советом, получен­ным во сне. А из высверленного золота он повелел сделать статуэтку телушки, которую он поставил на верх колонны.

(49) А вот что еще можно прочитать в «Греческой истории» Силена, подробнейшим образом описав­шего жизнь Ганнибала (Целий во многом следует этому историку). Ганнибал после взятия Сагунта уви­дел во сне, что Юпитер вызвал его на совет богов. Когда он явился туда, Юпитер приказал ему идти войной на Италию и дал ему сопровождающим од­ного бога из числа тех, которые были на совете [бо­гов]. После того как войско выступило в поход, со­провождавший бог приказал Ганнибалу не огляды­ваться назад. Но тот не смог долго удержаться; побуждаемый любопытством, он оглянулся и вот увидел: чудовище, огромное и страшное, окруженное змеями, движется за войском, уничтожая все на своем пути, выворачивая деревья и кусты, опрокидывая до­ма. Изумленный Ганнибал спросил у бога, что это за

чудовище такое? И бог ответил: это идет опустоше-. ние Италии. И велел Ганнибалу двигаться дальше,! не останавливаясь, и не беспокоиться о том, что де­лается сзади.

(50) Историк Агафокл пишет, что карфагенянин Гамилькар, когда осаждал Сиракузы, во сне услышал голос, сообщивший ему, что завтра он будет обедать в Сиракузах. Но когда наступил следующий день, в лагере его произошло сильное столкновение меж­ду входившими в состав его войска карфагенскими и сицилийскими воинами. А сиракузяне, услышав это, сделали неожиданно вылазку. Они ворвались в лагерь Гамилькара, и им удалось захватить его жи­вым. И таким образом сон его сбылся. История пол­на подобными примерами, да и повседневная жизнь' людей — тоже.

(51) В консулат М. Валерия и А. Корнелия П. Де-ций (сын Квинта, тот, который стал первым консу­лом из рода Децисв) был еще только военным три-* буном. Тогда шла война с самнитами, и враги сильно* теснили нашу армию. Деций в этой войне отли­чился своей дерзкой отвагой и полным презрени­ем к опасностям. А когда его убеждали быть поос­торожней, он отвечал — и эти слова записаны в ан­налах, — что во сне ему было обещано, что если он примет смерть, сражаясь в гуще врагов, то это при­несет ему великую славу. Однако в той войне он остался жив и невредим и избавил войско от оса­ды. Но спустя три года, уже будучи консулом, он сам принес себя в жертву. С оружием в руках во­рвавшись в строй латинов, он пал, сражаясь, но по­двиг его привел к поражению и истреблению лати­нов. А смерть была настолько славной, что его сын всю жизнь страстно стремился последовать при­меру отца.

(52) А теперь, если угодно, перейдем к снам, кото­рые видели философы.

XXV. У Платона мы читаем, что Сократ, когда на­ходился в государственной тюрьме, сказал своему другу Критону, что ему должно умереть через три дня, потому что он видел во сне женщину выдаю-

щейся красоты, которая, назвав его по имени, произ­несла следующий стих Гомера:

На третий день тебя ветер счастливый доставит во Фтию,

1 (Илиада IX, ЗбЗ)

что, пишет Платон, и сбылось, как было сказано.

Ксенофонт, ученик Сократа (какой это был вели­кий человек!), в том походе, который он совершил с Киром-младшим, записывал свои сны и удивитель­ные события, подтверждавшие эти сны. Можно ли сказать, что Ксенофонт обманывал или сошел сума?

(53) А Аристотель, человек ума необычайного и почти божественного, может быть, тоже заблуж­дался или хотел других обмануть, когда описал то, что произошло с его знакомым, киприотом Евдемом. Тот, собираясь посетить Македонию, остановился в пути в городе Феры, в Фессалии. Тогда это был слав­ный город, но правил им жестокий тиран Александр. В этом городе Евдем заболел, и так тяжело, что все врачи отчаялись. И вот во сне Евдем увидел прекрас­ного на вид юношу, который сказал, что он, Евдем, очень скоро выздоровеет, что тиран Александр через несколько дней умрет и еще что через пять лет Евдем вернется домой. Первая часть предсказания, пишет Аристотель, сбылась сразу: и Евдем выздоровел, и ти­ран был вскоре убит братьями своей жены. А на пя­тый год, когда надеялись, что Евдем в соответствии со сновидением из Сицилии вернется на Кипр, он, участвуя в сражении под Сиракузами, был убит. И это, кажется, дает возможность истолковать его сон в том смысле, что, когда душа Евдема покинет тело, она вернется домой.

(54) К авторитету философов добавим авторитет ученейшего человека и божественного поэта Со­фокла. Когда из храма Геркулеса была украдена тя­желая золотая чаша, Софокл несколько раз видел во сне самого этого бога, сказавшего, кто это сделал. В первый раз и во второй Софокл не придал этому никакого значения. Но когда сон стал повторяться

чаще, он пошел в Ареопаг и рассказал об этом. Арео-пагиты приказали задержать человека, которого на­звал Софокл, тот на допросе сознался и вернул чашу. От этого случая и произошло название «Храм Герку­леса-доносчика».

XXVI. (55) Но что это я все о греках? Не знаю поче­му, но мне все же больше нравится наше, римское. И вот факт, о котором упоминают все наши истори­ки: Фабий, Гелий, а поближе к нашему времени Це-лий. Когда во время войны с латинами впервые со­стоялись посвященные богам игры, неожиданно граждане были призваны к оружию. Игры поэтому были прерваны, и решено было позже провести их вторично. Они уже должны были начаться, и уже на­род, пришедший на них, расселся на места, когда че­рез цирк был проис-ден раб, только что наказанный розгами, oi 1 1 ice сне ж > i lametti iyio колодку (furca). А не­много времени спустя одному римскому крестьяни­ну во сне явился некто, сказавший, что ему не понра­вился первый танцор на играх, и приказавший крес­тьянину сообщить об этом в сенат. Тот не осмелился. Снова тот же сон с тем же приказанием, которое на этот раз сопровождалось угрозами. Опять крестья­нин не посмел идти в сенат, и вскоре умирает его сын. И в третий раз тот же сон и то же повеление, по­сле чего крестьянина парализовало. Тогда уж он рас­сказал обо всем своим друзьям.

По их совету его положили на носилки и принес­ли в сенат. И как только крестьянин рассказал в сена­те свой сон, он тут же выздоровел и на своих ногах вернулся домой. 1 1о преданию, сенат, убежденный в достоверности сна, распорядился заново провести игры. (56) У того же Целия можно прочитать, что, еще добиваясь должности квестора, Гай Гракх мно­гим говорил, что видел во сне своего брата Тиберия, который сказал ему: «Рано или поздно ты должен бу­дешь умереть той же смертью, что и я». Это Гай Гракх говорил многим еще до того, как стал народным три­буном, и Целий пишет, что и сам слышал от него эти слова. Так есть ли что-нибудь достовернее этого сно­видения?

I XXVII. А кто же может пренебречь теми двумя сно­видениями, на которые особенно часто ссылаются стоики? Одно — Симонида. Он однажды, увидев труп незнакомого ему человека, лежавший на дороге, пре­дал его земле. Симонид собирался в скором времени совершить плавание по морю. И вот во сне ему явил-' ся тот, кого он похоронил, и предупредил его, чтобы он не ездил, если же поедет, то погибнет при кораб­лекрушении. И Симонид отказался от поездки, а дру­гие, отплывшие на том корабле, все погибли.

(57) А о втором, весьма широко известном, сне пе­редают следующее. Два друга, некие аркадяне, были < вместе в дороге. Прибыв в Мегару, один из них оста­новился в трактире, другой — у своего знакомого. ^ После ужина оба легли спать. И глубокой ночью тот _v аркадянин, что остановился у знакомого, увидел во сне своего друга, умолявшего его прийти к нему по­скорее на помощь, так как трактирщик собирается его убить. Напуганный этим сном он было поднялся с кровати, но затем, поразмыслив, посчитал, что не стоит придавать значение увиденному во сне, и сно-1 ва лег спать. И ему опять приснился товарищ, кото­рый теперь уже просил его, чтобы он, если не при­шел ему на помощь живому, по крайней мере ото­мстил за его смерть. Трактирщик, убивший его, положил его труп на повозку и сверху забросал наво­зом. И мертвый во сне просил живого пораньше I прийти к городским воротам, чтобы перехватить там 1 повозку, прежде чем она выйдет за город. На этот раз «аркадянин был настолько встревожен сновидением, 11что совсем рано он уже стоял у городских ворот и, 5 когда появилась повозка, спросил у человека, пого-< нявшего волов, что у него в повозке? И тот в страхе тут же пустился бежать. Покойника обнаружили в по­возке. Трактирщик, после того как это дело раскры-; лось, был казнен.

*, XXVIII. (58) Можно ли отрицать, что этот сон но-з сил божественный характер? Но что это я обраща-«юсь все к старым примерам? Часто ведь и сам я рас­сказывал тебе о моем сновидении и от тебя слышал о твоем. Я, когда был проконсулом провинции Азии,

S

однажды увидел во сне тебя. Верхом на коне ты подъехал к берегу какой-то большой реки, и вдруг ты упал в реку и исчез в ее волнах. Охваченный ужа­сом, я весь дрожал. Но внезапно ты вновь появился, веселый, на том же коне переправился на противо­положный берег, и мы бросились друг дру!у в объя­тия. Объяснить этот сон было легко. Когда я расска­зал его опытным снотолкователям в Азии, то они предсказали все те события, которые впоследствии и произошли.

(59) Теперь перейду к твоему сну, о котором я и от тебя самого слышал, а еще чаще мне о нем рассказы­вал наш Саллюстий. Во время того бегства, которое принесло нам славу, отечеству бедствия, ты задер­жался в одной вилле, вблизи Атины. Большую часть ночи ты бодрстнонал, по под утро ты заснул тяжелым и крепким сном. Хотя времени терять было нельзя, Саллюстий все же приказал, чтобы было тихо, и за­претил тревожить твой покой. Л когда ты проснулся во втором часу дня, то рассказал свой сон Саллюс-тию. Приснилось тебе, что ты печальный, блуждаешь в каком-то безлюдном месте. И привиделся тебе Ма­рий с фасциями, обвитыми лаврами, и он спрашива­ет тебя, почему ты грустен. И когда ты ответил, что насилие изгоняет тебя из отечества, то он взял тебя за правую руку и велел ободриться. А ликтору, что стоял поближе к тебе, он приказал отвести тебя к сво­ему памятнику (monumentum), сказав, что там тебе будет спасение. Тогда и Саллюстий воскликнул (как он сам рассказывал мне), что тебе предстоит скорое и славное возвращение. А ты и сам был обрадован этим сном. Во всяком случае, как мне вскоре расска­зали, ты, когда узнал, что то замечательное постанов­ление Сената о твоем возвращении, внесенное зна­менитым и славнейшим мужем, консулом, было при­нято именно у памятника Мария и что огромная собравшаяся в театре толпа громом аплодисментов и радостными криками приветствовала его, ты ска­зал, что невозможно представить более божествен­ного чуда, чем этот сон в Атине.

XXIX. (60) Скажешь, во снах много ложного, много

темного для нас? Пусть есть ложные сны, но что мож­но сказать против верных? И этих было бы намного больше, если бы мы отходили ко сну в лучшем состо­янии. Но, перегруженные пищей и вином, мы видим бурные и путаные сны. Посмотри-ка, что говорит Со­крат в Платоновой «Политии»: «Когда мы спим, то та часть души (animus), что причастна разуму (mens) и рассудку (ratio), усыпленная, слабеет. Но другая часть, та, в которой есть какая-то ярость и неуемная свирепость, когда она еще вдобавок оглушена неуме­ренным употреблением питья и еды, во сне чрезвы­чайно возбуждается и безумствует. И в отсутствие ра­зума и рассудка ее осаждают всякие видения. Человек во сне вступает в кровосмесительное сношение с ма­терью, или совокупляется с любым человеком, или с Богом, часто с животным. Он во сне убивает ко­го-то и купается в невинной крови и еще многое дру­гое совершает нечистое и отвратительное, без стыда и совести.

(61) Но кто предается сну чистым и умеренным в поведении и еде, у того та часть души, которая связа­на с разумом и рассудком, как бы насытившись доб­рыми мыслями, приходит в деятельное и возвышен­ное состояние; вторая же часть, что питается наслаж­дениями, не истощена ни скудостью, ни излишеством (ведь и то и другое притупляет остроту ума: как от­сутствие чего-то нужного для природы человека, так и излишнее изобилие). А третья часть души, вместилище гнева и пылких страстей, умиротворе­на и спокойна. И вот, когда эти две безрассудные части души укрощены, когда первая часть, вмести­лище разума, просветляется и становится деятель­ной и готовой к порождению сновидений, тогда-то сны приходят и спокойные и вещие». Это слова са­мого Платона.

XXX. (62) А может быть, лучше послушаем Эпику­ра? Потому что Карнеад, большой любитель поспо­рить, говорит то одно, то другое. А что же думает по этому поводу Эпикур? Никогда ничего возвышенно­го (elegans), ничего достойного он не думает. И его-то ты противопоставляешь Платону и Сократу, ко-

торые, не говоря уже о разуме, побеждают этих ни­чтожных философов уже одним своим авторите­том. Итак, Платон рекомендует, отходя ко сну, так подготовить свое тело, чтобы ничто не могло ввес­ти душу в заблуждение и возмутить ее. Считают, что именно поэтому пифагорейцам было запрещено есть бобы, так как от этой пищи сильно пучит, что плохо действует на спокойствие ума, добивающего­ся истины. (63) И так как сном душа отвлекается от общения и взаимодействия с телом, то она вспоми­нает прошлое, созерцает настоящее, провидит буду­щее. Тело спящего лежит точно мертвое, душа же полна жизни и энергии, и это в еще большей степе­ни произойдет с ней после смерти, когда она вовсе покинет тело. Оттого-то перед самой смертью ду­ша проявляет намного больше божественного. Так, люди, пораженные тяжелой и смертельной болез­нью, чувствуют приближение смерти. Им являются по большей части образы умерших людей, и они всячески стараются заслужить их похвалу. А те, ко­торые прожили свою жизнь не так, как следовало, тогда горько сожалеют о своих прегрешениях (рес-cata).

(64) Чтобы доказать, что умирающие способны провидеть будущее, Посидоний приводит такой при­мер. Некий родосец, умирая, назвал шесть своих ро­весников и точно предсказал, кто из них умрет пер­вым, кто вторым, кто затем следующим и так до по­следнего, шестого. Этот философ считает, что люди при воздействии богов видят вещие сны тремя путя­ми: первый путь, когда душа провидит сама по себе, в силу своего сродства с богами. Другой путь, когда провидит оттого, что воздух наполнен бессмертны­ми духами, которые несут на себе как бы явственную печать истины; третий путь, когда сами боги вступа­ют в разговор со спящим человеком. Как я уже сказал, при приближении смерти душам легче провидеть бу­дущее. (65) Вот чем объясняется и предсказание Ка­лана, о котором я раньше упомянул, и Гектора, кото­рый у Гомера, умирая, возвещает о близкой смерти Ахилла. 1ж.

XXXI. Если бы ничего этого не было, то не счита* лись бы мудрыми известные слова: »

Чуяла душа, что зря иду, когда из дома выходил.

(Плавт. Кубышка)

Ведь слово sagire как раз означает «тонко чувство­вать» (acute sentire), отсюда и выражение «sagae anus» — вещие старухи, потому что считается, что они много ведают и чуют наперед, и собак тоже на­зывают чуткими (sagaces). О том, кто заранее «чует» (sagit), как произойдет то или иное событие, гово­рят, что он «предчувствует» (praesagire), т. с. заранее ^чувствует будущее. (66) Итак, есть в наших душах предчувствие (praesagitio), заложенное и заключен­ное в нас извне по воле богов. Если эта способность проявляется очень бурно, то это называется «исступ­ление» (furor). При этом наш дух, отделившись от те­ла, возбуждается божественным наитием (divino instinctu).