Эволюция героя в романах И.С. Тургенева.
В системе философских взглядов И.С. Тургенева заложено трагическое представление о человеке и его месте в мире. Человек бессилен перед всемогущей волей Природы и Судьбы. Но не каждый герой Тургенева, переживая свою трагическую судьбу, становится трагическим героем. В романах «Рудин», «Дворянское гнездо», «Накануне», «Отцы и дети» показана эволюция героя Тургенева. Его путь от смирения перед недоступной ему логикой судьбы-природы до бунта против нее и осознания бесполезности и одновременно необходимости этого бунта.
Главный герой романа «Рудин» не знает того, что человек находится во власти судьбы. До объяснения с Натальей Ласунской он ведет себя, подобно ребенку, искренне и непосредственно играет ту роль, которая ему больше всего нравится – роль учителя, наставника. Такой тип поведения – результат книжного представления о жизни. Герой не обладает каким-либо серьезным духовным опытом. Он не столько живет, сколько разговаривает о жизни, не выстрадав ни одного ее вопроса. Игра Рудина поистине детская, ибо лишена коварства, расчета. Он по-детски искренен. Ему нравится быть в глазах окружающих человеком значительным. Отсюда любовь к фразе и процессу говорения. Речь героя очень часто оказывается беспредметной. Например, его спор с Пигасовым. Актерство Рудина от незнания себя и жизни, от увлеченности книжными образами. Но в игру Рудина вовлекаются живые люди, которые при этом страдают. Например, любовная история Лежнева или его роман с Натальей Ласунской.
Отношения с Натальей обнаруживают внутреннюю несостоятельность героя. Любовь Рудина и Ласунской – это скорее игра в любовь, чем настоящее чувство, плод их воображения. В сцене объяснения у Авдюхина пруда раскрывается несостоятельность их чувства. Под впечатлением от разговора с Натальей Рудин впервые задумывается над тем, что он из себя представляет на самом деле. Итоги самоанализа оказываются неутешительными, и герой готов доказать себе, что он действительно такой, каким себя представляет, то есть способен на решительные поступки, на исключительные дела.
Как Рудин добивался этого, мы узнаем из его собственного рассказа Лежневу. Тургенев намеренно переносит в область воспоминаний рассказ о попытках самоопределения героя. Рудин, вспоминающий о последних годах своей жизни, лишен какой-либо наигранности. Перед нами герой, прошедший через школу жизни, страдавший, признающийся себе в том, что его претензии оказались несостоятельными. У него так и не получилось реализоваться в каком-нибудь деле. Анализируя в разговоре с Лежневым свою жизнь, он приходит к выводу о том, что человек не властен над своей судьбой. Рудин смиряется с тем, что судьба правит человеком. «…я смиряюсь, хочу примениться к обстоятельствам, хочу малого, хочу достигнуть цели близкой, принести хотя ничтожную пользу. Нет! Не удается!.. Что мне мешает жить и действовать, как другие? Я только об этом теперь и мечтаю. Но едва успею я войти в определенное положение, остановиться на известной точке, судьба так и сопрет меня с нее долой…Я стал бояться ее – моей судьбы» (Эпилог)По закону судьбы он обречен быть «перекати полем», скитаться, искать и не находить применения своим силам.
Встреча с Лежневым в финале укрупняет действие этого закона. Лежнев тоже не может вырваться из того, что ему предуготовано, хотя, на первый взгляд, его жизнь состоялась. У него дом, семья, любимая жена. Но, слушая исповедь Рудина, он задумывается над собственной жизнью и признается, что в ней не так уж все гладко. «…ничто не мешало мне сиднем сидеть да оставаться зрителем, сложив руки, а ты должен был выйти на поле, засучить рукава, трудиться, работать» (Эпилог) Для Лежнева страдальческий путь Рудина кажется предпочтительнее собственного благополучия.
У каждого героя свой путь, каждый хотел бы что-то изменить в своей жизни, но они оба смиряются с волей судьбы, признавая ее полную власть над собой. Одному она даровала бесконечные скитания, другому – счастье семейной жизни. Но мучения Рудина компенсируются приобретенным знанием о жизни, а счастье Лежнева омрачается тоской по истине. Так достигается равновесие жизни.
Огромные художественные функции в романе отводятся символическому подтексту. Через весь сюжет романа проходят сквозные образы дома и дороги. Начинается произведение с описания того, как молодая красивая женщина идет прекрасным летним днем к умирающей в темной избе старой крестьянке. Из этого маленького описания вырастает символическая картина жизни. На крайних ее полюсах молодость и старость, рассвет жизни и ее закат, свет и тьма. Дорога жизни каждого человека пролегает между этими полюсами.
Ядром символического подтекста можно считать скандинавскую легенду. В ней также возникают уже известные оппозиции дома и дороги, света и тьмы. При их помощи создается образ жизни. Человек подобен птице, вылетающей из тьмы на свет и вновь улетающей во тьму в поисках своего гнезда. Гнездо, дом в их бытовом значении всего лишь фикция. Истинное гнездо человека в том «гармонизированном хаосе», из которого он вышел и куда он уходит. Но это не умаляет смысла земной человеческой жизни. Поиск и создание своего «гнезда» определяют движение мысли человека и приближают его к разгадкам тайн бытия.
Все романы Тургенева связаны между собой внутренними мотивами. В сюжете каждого предшествующего произведения можно обнаружить зародыши будущего. Тема поиска героем своего «гнезда» продолжается в романе «Дворянское гнездо». Сюжет романа построен по принципу античной трагедии: герой движется от счастья к несчастью через узнавание.[13] Введение в эпическое произведение элементов драматического жанра подчеркивает основную авторскую мысль о трагических основах человеческого бытия.
Главный герой романа, Федор Лаврецкий, уверен в том, что человек должен быть счастливым. Но его счастье рушится каждый раз тогда, когда, кажется, ничто ему не угрожает. Дважды испытав удары судьбы, Лаврецкий понимает, что счастье не зависит от человека. Нужно покориться общей доле, научиться жить в несчастье, «пахать землю». «Пахать землю» предполагает способность к самоотдаче, отказу от эгоистических претензий на счастье. Но Лаврецкий не может и не хочет от этого отказываться.
Встреча с Лизой Калитиной помогает Федору Лаврецкому преодолеть себя и понять, что высший смысл жизни заключается не в поисках личного счастья, а в сознательном отказе от него, в соединении со всеми. Человек не может быть счастлив тогда, когда его окружают несчастливые люди.
Лиза Калитина, воспитанная в религиозном духе, с детства знает этот закон. Поэтому появление в ее жизни Лаврецкого вызывает у Лизы страх. Она боится счастья как нечто противозаконного.
Эволюция Лаврецкого происходит не столько под влиянием Лизы (он так и не поверит в Бога), сколько под влиянием судьбы. Когда она вторично лишает его возможности быть с любимой, он своего рода прозревает. Лаврецкий впервые меняет ракурс внутреннего зрения: смотрит на себя через других. «Ты захотел вторично изведать счастья в жизни.., ты позабыл, что и то роскошь, незаслуженная милость, когда оно хоть однажды посетит человека… Оглянись, кто вокруг тебя блаженствует, ктонаслаждается? Вон мужик едет на косьбу; может быть он доволен своею судьбою…Что ж? Захотел бы ты поменяться с ним? Вспомни мать свою: как ничтожно малы были ее требования, и какова выпала ей доля?» (Гл. XLI).
Осознание себя через другое «я» даже на таком уровне меняет внутренний мир Лаврецкого. Не переставая любить Лизу, он отказывается бороться за счастье быть с ней. И Лиза уходит в монастырь не потому, что Лаврецкий связан узами брака. Она осуществляет то, к чему всегда стремилась ее душа: отмолить грехи всех, иным словами, пострадать за всех.
Таким образом, герои равно отказываются от своего эгоистического счастья и добровольно разделяют общую судьбу народа.
В «Дворянском гнезде» И.С. Тургенев вводит в повествование историю рода Лаврецких и отчасти Калитиных. Таким образом, в романе личная судьба героев вписывается в историю рода и в национальную историю. Противостояние поколений в роду Лаврецких, их проклятия и вражда объясняют трагическое начало в русской истории. Каждое последующее поколение, уверенное в своих силах, не нуждающееся в опоре, отрицает опыт предшествующего.
Но не только этим определяется драматическое развитие отечественной истории. Дворянская и народная культура ориентированы на разные типы поведения личности. Народное понимание жизни основано на чувстве долга и самоотречения, что исключает претензии на эгоистическое счастье. Дворянская культура, усвоившая западноевропейскую идею личности, утверждает право человека определять самому свою судьбу. Человек может и должен быть хозяином своей судьбы, устроителем своего счастья. Лаврецкий – сын дворянина и крепостной. Он в своей судьбе несет трагический узел национальных противоречий. С детства лишенный возможности быть с матерью, он не знает семьи, не знает родительской любви, над ним не тяготеет бремя традиции.
Путь Лизы Калитиной и Федора Лаврецкого ведет к воссоединению героев с народной правдой о жизни. Но их духовный опыт оказывается не востребованным последующим поколением. Они не смогли восстановить разрушенные историей связи. Герои отказываются от личного счастья, выбирают исполнение долга, тем самым сливаются с общей жизнью. Но идущие за ними начинают с ошибок «отцов».
Роман «Накануне» рисует именно такое поколение, которое, прокладывает свою дорогу в истории, не ориентируясь на духовный опыт «отцов». Разговор Шубина и Берсенева в самом начале произведения продолжает главную философскую тему Тургенева. Кто человек в этом мире? «Номер первый», что означает его высшую творческую способность, или «номер второй», что признает над ним другую творящую волю.
Главная героиня романа Елена Стахова хочет быть первой, то есть самостоятельно определять свою судьбу. В начале произведения она так же, как и Лаврецкий, жаждет счастья. Только представления героини о счастье несколько иные. Быть счастливой для Елены – реализовать себя в значительном общеполезном деле, совершить «большое добро». Любовь для героини – это способ достижения самореализации.
Елена – максималистка. Она хочет от жизни всего и сразу. Не может прощать людям их слабости. Не может мириться с противоречиями жизни. Такая позиция героини таит в себе трагическое начало, которое постепенно перерастает в трагический конфликт Елены с судьбой, с Природой. Елена выстраивает свою жизнь по собственному сценарию и не хочет зависеть от случая. Но именно тогда, когда она уже достигла желаемого, стала женой Инсарова и вместе с ним отправляется в Болгарию для великого дела освобождения родины мужа, неумолимая судьба вмешивается в распределение ролей. Болезнь и смерть Инсарова заставляют героиню задуматься о высшей воле и о своей вине.
«Но если это наказание…, если мы должны теперь внести полную уплату за нашу вину? Моя совесть молчала, она теперь молчит, но разве это доказательство невинности? О Боже, неужели мы так преступны! Неужели ты, создавший эту ночь, это небо, захочешь наказать нас за то, что мы любили? А если так, если он виноват, если я виновата.., так дай ему, о Боже, дай нам обоим умереть по крайней мере честной славной смертью – там, на родных его полях, а не здесь, не в этой глухой комнате». (Гл. XXXIII) Этот внутренний монолог Елены раскрывает суть ее натуры. Он объясняет трагический конфликт героини. Ее обращение к Богу – своеобразная молитва-вызов, в которой она готова и признать высший суд и в то же время предъявить ему претензии.
Инсаров умер по дороге в Болгарию. Елена Стахова, понимая, что человек не властен над своей жизнью, не хочет с этим мириться. Она до конца идет по выбранному ею пути, хотя дорога к счастью оборачивается для нее дорогой к смерти. Выбор ею Болгарии, а не России продиктован чувством, больше похожим на своеволие. Если Бог не дал умереть вместе с любимым «честной и славной смертью», то она собирается сделать все, чтобы осуществить задуманное. «Я приведена на край бездны и должна упасть. Нас судьба соединила недаром: кто знает, может быть, я его убила; теперь его очередь увлечь меня за собою. Я искала счастья – и найду, быть может, смерть. Видно, так следовало: видно, была вина… Простите мне все огорчения, которые я вам причинила: это было не в моей воле». (Гл. XXXV) Героиня понимает, что в ее жизни не все зависело от нее. Судьба привела, судьба соединила так, как следовало, согласно только ее логике, логике судьбы. Даже огорчения, причиненные близким людям, Елена готова списать на судьбу. Но означает ли это смирение ее перед высшей волей? Последний выбор героини отрицает смирение. Она идет той дорогой, которую выбрала и до того, когда поняла, что есть высшая воля и человек не в силах с ней соперничать.
Остаться в Болгарии для Елены Стаховой – утвердить свое право на выбор участи. Она не отказывается от желания быть счастливой, даже если дорога к счастью лежит через смерть. Поэтому Елена Стахова становится первой трагической героиней Тургенева: она остается верной своей правде, не смотря на то, что узнала истину.
Как в «Дворянское гнездо», так и в «Накануне» вводится тема противостояния народного и дворянского миропонимания. Елена Стахова не понимает слов нищенки: «Уж быть, так быть, а не быть, видно Богу так угодно». (Гл. XVIII). А в них народная философия. Вечный вопрос рефлектирующего сословия «быть или не быть» практика народной жизни отрицает. «Быть или не быть» – человек не имеет право решать, это компетенция Бога. Человек должен смириться с его волей и нести свой крест.
Слова старухи-нищенки героиня поймет после того, когда испытает и счастье любви, и горечь потери. Но, признавая «волю Божью», она не откажется и от своей воли.
В романе наряду с образом нищенки есть еще один второстепенный герой, Увар Иванович. Шубин называет его «черноземной силой». В середине XIX века в общественном сознании с «черноземной силой» или с «почвой» ассоциировался народ как хранитель вечных ценностей. Таким образом, Увар Иванович в романе выражает народную точку зрения. Он предвещает появление в России русского Инсарова, русского героя.
Инсаров – тип героя, для которого смысл жизни в освобождении родины. Он не желал связывать себя с Еленой не потому, что не любил, а потому что хотел всю свою жизнь посвятить Болгарии. В романе за каждым героем закреплено свое амплуа. Шубин воплощает тип художника, Берсенев – тип философа, а Инсаров – тип героя. Каждый из них по-своему любит Елену. Но она выбирает героя, потому что именно этот тип личности в большей степени адекватен ее максималистскому представлению о человеке. Ведь она тоже хочет быть героиней. Но в России подобный тип личности не востребован. Русский герой – это особенный психологический склад характера.
Роман «Отцы и дети» начинается словами: «Что, Петр, не видать еще?» И затем появляется Евгений Базаров, продолжающий тему трагического героя Тургенева и являющийся типом русского героя, для которого дело жизни – преобразование русского общества. Русский герой – разрушитель во имя будущего, ему самому неясного созидания. Позитивист по убеждению, он воплощает новое сознание человека середины века. В его представлениях о человеке слышится философия Чернышевского.
Человек для него – «лягушка на двух ногах», физиологическая система. Все люди одинаковы, потому что у каждого есть сердце, легкие, печень, – вот главное убеждение Базарова. Подобно Чернышевскому, он утверждает, что нравственные категории имеют социальную природу. «Мы приблизительно знаем, отчего происходят телесные недуги; а нравственные болезни происходят от дурного воспитания, от всяких пустяков, которыми сызмала набивают людские головы, от безобразного состояния общества, одним словом. Исправьте общество, и болезней не будет» (Гл.XVI)
Для Базарова совершенно очевидно, что русское общество больно. «…грубейшее суеверие нас душит…, наши акционерные общества лопаются единственно оттого, что оказывается недостаток в честных людях…, мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке» (Гл. X). Невежество, воровство и пьянство – вот диагноз, который новый русский герой ставит России. И берет на себя миссию исцеления ее. В Базарове просматривается общая для нового героя середины века тенденция Человекобожия. Он действительно ассоциирует себя с Богом. В разговоре с Аркадием после посещения Кукшиной он скажет, что ему нужны такие «олухи», ведь « не Богам же, в самом деле, горшки обжигать» (гл. XIX).
Причины болезни России Базаров видит во дворянстве. Главный упрек его предшествующему поколению в лице Павла Петровича Кирсанова в том, что дворяне много говорили и ничего не делали. В своих рассуждениях о высших материях, либерализме, демократизме, аристократизме, чистом искусстве, они слишком далеко ушли от действительной жизни, погрузились в мир абстрактных идей и не заметили, как изменилась реальность вокруг них. Доказывая Павлу Петровичу его нежизнеспособность, Базаров оперирует категорией народа. Народ становится главной разменной картой в споре между разночинцем и дворянином. Все, что говорит Кирсанов о народе – «он свято чтит предания, он патриархальный, он не может жить без веры», – не вызывает у Базарова сомнений. Но в то же время не вызывает и такого восторга, как у Павла Петровича, ибо Базаров знает и другой народ, грубый, невежественный, поскольку принадлежит ему, вышел из него и гордится своими мужицкими корнями («Мой дед землю пахал»). Он утверждает свою не только кровную, но и духовную связь с народом («Вы порицаете мое направление, а кто вам сказал, что оно во мне случайно, что оно не вызвано тем самым народным духом, во имя которого вы так ратуете?»)
Павел Петрович Кирсанов говорит о народе с точки зрения официальной народности. Он декларирует идею о народе, не окрашенную личным переживанием. Русский мужик ему глубоко безразличен. В деревне своего брата он живет на английский манер. Для Базарова эта тема глубоко личная. Он может презирать русского мужика за его невежество, за его безобразие («русский мужик рад самого себя обокрасть, лишь бы напиться дурману в кабаке»), но при этом уверен, что его миссия вызвана духом самого народа.
Здесь начинаются все противоречия Базарова. Признающий только физиологическую и социальную природу человека, он сам, не замечая того, все время оперирует категорией духа. И тогда, когда поделил людей на Богов и олухов (ведь у богов и олухов одни и те же органы, значит, их различие лежит в области духовной силы), и когда говорит о народном духе. Базаров сам того не замечает, как оказывается на зыбкой грани, отделяющей мир физической реальности от мира метафизического бытия. Любовь окончательно разрушит эту зыбкую грань и поставит Базарова в неразрешимую для него ситуацию выбора.
В философии Тургенева любовь метафизична по своей сути. Она всегда подарок судьбы. И проблема человека только в том, как отнестись к этому подарку, как с ним жить. Для Базарова любовь, как и все остальное в его жизни, измерялась физиологией. «Нравится тебе женщина, старайся добиться толку; а нельзя – ну, не надо, отвернись – земля не клином сошлась» (Гл. XVII) Любовь неожиданно для героя проникает в душу, изменяет его. Он чувствует, что с ним происходит то, что всегда отрицал, над чем смеялся. Это пока вызывает в Базарове некоторую рассеянность, недоумение, что выражается в несвойственном ему поведении. Он еще смешно грозит себе кулаком, когда в нем просыпается романтическая мечтательность. Но скоро комическое для героя обернется трагическим. Базаров неизбежно оказывается в ситуации выбора. Он должен признаться: в нем появилось то, что им отрицалось как нежизнеспособное, – любовь. Это чувство поколебало мировоззренческую позицию Базарова, его мессианскую роль. Он готовился исправлять Россию, а пока что не может справиться с самим собой. Поэтому с такой злобой Базаров признается в любви Анне Сергеевне. И не случайно он во время признания стоит спиной к героине. Базаров прекрасно понимает, что его чувство безответно, или, как он говорит, «глупо», «безумно». Он сам себе со злостью признается, что не справился с ним, что оно пустило в нем корни, живет, противореча всей предшествующей логике его жизни.
Любовь изменила картину мира для Базарова. Мир оказался значительно масштабнее, чем он себе его представлял. Он не измеряется только социумом. Он – вечность. И если в рамках социума Базаров мыслил себя Богом, гигантом, то в масштабах вечности он всего лишь – «атом», «математическая точка». Ситуация выбора для Базарова заключается в том, как соединить или как разъединить две ипостаси самого себя. Это трагически невозможный выбор для героя. Позитивистское мышление Базарова не может отказаться ни от одного своего «я», ибо они существуют не как вымысел, а как факт его реального существования в мире. Все мысли Базарова, все его внутренние силы уходят на постижение новых открывшихся ему противоречий. Может быть, этим и объясняется его рассеянность, стоившая ему жизни.
Сцена смерти Базарова построена как его диалог с самим собой и с вечностью. И хотя у него, казалось бы, есть слушатель в лице Анны Сергеевны, но говорит он не с ней. Его предсмертная речь – это разрешение трагического противостояния внутри себя – так кто же я, Бог или червь, – и трагического противостояния с вечностью – «часть времени, которую мне удастся прожить, так ничтожна перед вечностью… А в этом атоме, в этой математической точке кровь обращается, мозг работает, чего-то хочет тоже. Что за безобразие!» (Гл. XXI)
В своем диалоге с вечностью Базаров все-таки отстаивает свое право быть героем. Но только миссия этого героя заключается совсем в другом. Не в том, чтобы перевернуть Россию, а в том, чтобы не струсить перед смертью. Базарову важно умереть, не испугавшись смерти. И тогда он только физически будет уничтожен колесом судьбы («попал под колесо») и превращен в «червяка полураздавленного». Сила же его духа будет равна силе самой вечности, с которой он окажется наравне, если не испугается.
Трагизм Базарова имеет другую природу, нежели трагизм Елены Стаховой. Елена доказывала свое право на счастье вопреки логике судьбы-природы и осталась верна себе. Ее ситуация выглядит более бытовой по сравнению с ситуацией Евгения. Базаров, вступая в диалог-спор с вечной природой, доказывает силу человеческого духа, равную силе самой стихии жизни.
В эпилоге романа точка зрения автора не совпадает с точкой зрения своего героя. Тургенев уверен, что, сколько бы человек ни старался поставить себя в один ряд с природой, он все равно будет ниже и слабее ее. «Какое бы страстное, грешное, бунтующее сердце не скрылось в могиле, цветы растущие на ней, безмятежно глядят на нас своими невинными глазами: не о вечном спокойствии говорят нам они, а о том великом спокойствии «равнодушной» природы; они говорят также о вечномпримирении и о жизни бесконечной». По логике автора, человек должен признать свое бессилие перед природой и смириться с этим. Герой Тургенева не смирился.
Путь Базарова от конкретно-исторического образа героя постепенно превращается в путь мифологического героя-титана, вступающего в борьбу, как справедливо заметил критик Н.Н. Страхов, с самой матерью-природой.
Таким образом, в своеобразной тетралогии Тургенева мы обнаруживаем два типа героя, смирившегося с судьбой и бунтующего против нее, что соответствует закону равновесия всех природных сил, о чем писатель не раз говорил в своих малых прозаических жанрах.
Рекомендуемая литература
Произведения И.С. Тургенева
Записки охотника (1847-1852). Дневник лишнего человека (1850). Фауст(1856). Поездка в Полесье (1857). Ася (1858). Довольно (1865). Степной король Лир (1870). Песнь торжествующей любви (1881). Рудин (1856) Дворянское гнездо (1859) Накануне (1860) Отцы и дети (1862). Гамлет и Дон Кихот (1860).
Критико-публицистические работы
Антонович, М.А. Асмодей нашего времени / М.А. Антонович. // Русская литературная критика 1860-х годов. – М., 1984. – С. 204-213.
Писарев, Д.И. Базаров / Д.И. Писарев. // Русская литературная критика 1860-х годов. – М., 1984. – С. 213-256.
Страхов, Н.Н. И.С. Тургенев Отцы и дети // Страхов Н.Н. Литературная критика / Страхов Н.Н. – М., 1984. – С.181-21.
Чернышевский Н.Г. Русский человек на randez-vous / Чернышевский Н.Г. // Чернышевский Н.Г. Собрание сочинений: в 5 т. – М., 1974. – Т. 3. – С. 398-422.
Исследования
Батюто, А.И. Творчество И.С. Тургенева и критико-публицистическая мысль его времени / А.И. Батюто.– Л., 1990.
Валагин, А.П. И.С. Тургенев «Записки охотника». Опыт аналитического чтения // Литература в школе. – 1992. – № 3-4.
Лебедев, Ю.В. Иван Сергеевич Тургенев / Ю.В. Лебедев. – М., 1989.
Маркович, В.М. Тургенев И.С. и русский реалистический роман XIX века / В.М. Маркович. – Л., 1982.
Муратов, Ю.В. Повести и рассказы И.С. Тургенева / Ю.В. Муратов. – Л., 1982.
Топоров, В.Н. Странный Тургенев / В.Н. Топоров. – М., 1998.