Николай Гаврилович Чернышевский (1828-1889)

Философия «нового» человека в творчестве

Н.Г. Чернышевского

Н.Г. Чернышевского по праву считают идеологом эпохи русского позитивизма. Не только в философском и художественном творчестве Чернышевский воплощает идею о новом человеке, но и собственную жизнь выстраивает согласно этой идее.

Будучи сыном священника, он окончил семинарию, но вместо поприща священнослужителя избрал дорогу ученого. После историко-филологического факультета петербургского университета Чернышевский, поработав учителем в Саратове, возвращается в Петербург и активно занимается диссертацией и журналистикой. С 1853 года он ведущий сотрудник в редакции журнала «Современник».

С 1862 по 1883 гг. Чернышевский изолирован от русского общества. Но арест и каторжные работы не сломили его и не предали забвению идеи писателя, напротив, они вылились в целое общественное направление отечественной революционно-демократической мысли, русский позитивизм. Позитивизм как философское направление отказывается от метафизического объяснения действительности и признает только логику факта. Позитивизм в русском варианте утверждает не только возможность познания мира, но и его пересоздание на основе научного знания. Научное обоснование изменяемости мира, а значит, и общества в целом поддерживало революционные настроения молодежи середины века. Н.Г.Чернышевский был активным пропагандистом упрощенного материализма.

Идеи «нового» человека заложены в большой философской работе Чернышевского «Антропологический принцип в философии». Сама работа появилась как отклик на «Очерки вопросов практической философии» П.Л. Лаврова, но именно в ней наиболее ярко выразилась материалистическая философия самого Чернышевского. В основе взглядов писателя лежат открытия современного ему естественнонаучного знания. «Принципом философского воззрения на человеческую жизнь со всеми ее феноменами служит выработанная естественными науками идея о единстве человеческого организма; наблюдениями физиологов, зоологов и медиков отстранена всякая мысль о дуализме человека»[9]. (гл. 1)

Он убежден в целостности человеческой природы, несмотря на то что в человеке есть «явления материального порядка (человек ест, ходит) и явления так называемого нравственного порядка (человек думает, чувствует, желает)» (гл. I) Для предшествующей философской и романтической литературной мысли «явления нравственного порядка» признавались определяющими личность человека. В литературной традиции это выливалось в превосходство души над телом, духовного над плотским, индивидуального над общественным. Романтизм, основываясь на философии идеализма, утверждал двоемирность жизни человека. Мир физический, объективной действительности умалялся по сравнению с миром воображаемым, рожденным в недрах сознания.

По мнению Чернышевского, развитие естественных наук доказывает целостность жизни как таковой, а, следовательно, и целостность человека. Позитивистское мышление Чернышевского отрицает жизнь как метафизику и утверждает ее как физическую реальность, развивающуюся подобно химическому процессу. Основы такого жизнепонимания уже заложены в диссертации «Эстетические отношения искусства к действительности», которая была вынесена на защиту в 1855 году. Диссертация построена на полемике с идеалистической философией Гегеля, которой Чернышевский противопоставляет свою философию жизни.

Главная идея диссертации – утверждение того, что жизнь как объективная реальность, данная в физических, а не метафизических ощущениях, прекрасна. Поэтому искусство вторично и призвано не дополнять жизнь красотой, а только воспроизводить ее. Прекрасное понимается Чернышевским не в категориях гегелевской диалектики, а как полнота жизни. Полнота жизни – это ее многообразие, ее широта, позволяющая максимально проявиться человеческой натуре. Полнота жизни в бесконечном движении всех ее форм. Иными словами, жизнь потому и прекрасна, что она представляет собой процесс. В ней нет ничего статичного. Один из примеров Чернышевского – пейзаж, который будет прекрасен в любое время суток. Но диалектика жизни в системе Чернышевского эклектична. Признавая жизнь как процесс, он диалектику человеческих отношений «загоняет» в рамки биологизма.

Чернышевский переосмысливает, ниспровергает весь предшествующий опыт развития философского знания как не способного объяснить жизнь в ее материалистическом, биологическом, социальном проявлении, а пользующегося идеей жизни без знания самой жизни. Поэтому в своих логических построениях Чернышевский опирается, как ему кажется, на неопровержимые факты, основанные на восприятии человеком жизни. Доказывая то, что действительность жизни прекрасна, он исходит не из умозрительных категорий, а из практического взгляда обыкновенного человека. «Здоровый человек встречает в действительности очень много таких предметов и явлений, смотря на которые не приходит ему в голову жалеть, чтобы они были не так, как есть, или были лучше… «Совершенство» для меня то, что для меня вполне удовлетворительно в своем роде» (гл. 2)

Основа системы Чернышевского – здоровый в биологическом смысле человек. Фантазия, культивировавшаяся романтизмом, признается как болезнь. Ее причины в отсутствии элементарных удобств жизни, своего дома, возможности простой пищи. Таким образом, природа фантастического, по Чернышевскому, заключена в самой жизни, является продуктом материалистической природы. Если человек лишен возможности удовлетворять свои потребности, что ненормально для здорового организма, то тогда появляется болезненная мечтательность. Если человек как организм нормально удовлетворяет свои потребности, то у него нет желания фантазировать.

Исходя из биологической природы человека, Чернышевский утверждает его целостность «при явлениях двух порядков», нравственное подчиняется биологическому.

Самый яркий пример тому – объяснение Чернышевским добра и зла. Если человеку необходимо удовлетворить голод, а у него на это нет средств, то украденный им хлеб, нельзя рассматривать как преступление и зло. Зло не в том, что он украл, а в том, что ему нечего было есть. И в совершенном зле он абсолютно не виновен. Ведь человек по природе своей «любит приятное и не любит не приятного». Поэтому добро и зло не зависят от самого человека, они продукт условий его жизни. Человеку приятно делать добро и неприятно делать зло. На последнее его вынуждает только то, что для получения приятного себе приходится делать кому-то зло. Зло может быть абсолютно ликвидировано в человеческом обществе, если общество осуществит исполнение принципа удовлетворения потребностей человека. Именно это положение становится краеугольным камнем революционной доктрины шестидесятников XIX века.

Ориентация на научное знание, в частности физиологию, обусловливает математическую логику философских работ Чернышевского. К решению вопросов метафизического свойства он подходит с точки зрения естественнонаучного опыта. Например, чувства тоски, скуки у дворянина бывают чаще, чем у крестьянина только потому, что «он лишен движения, имеющего объективную разумную цель, и потому «делает моцион», то есть убивает на пустое размахивание ногами столько же времени, сколько следовало употреблять на деловую ходьбу… Но все эти искусственные средства никак не могут доставить потребностям организма такое удовлетворение, какое нужно для здоровья» (гл. II)

Физиологическим эгоизмом объясняет Чернышевский и любовь. Отношения между родителями и их детьми он комментирует следующим образом. Родители любят в детях то, что они в них вложили, то есть себя. Дети не чувствуют той любви к родителям, которую получают, потому что они в родителей не вложили того, что вложили в них родители.

Все поступки человека, как героические, так и противоположные, продиктованы только его эгоизмом и единственной целью жизни – наслаждением. Поэтому все действия человека направлены только на достижения личного блага или личной пользы. Добро – наивысшее достижение пользы. И это заложено природой в человеке, биологическом организме, так же, как эстетическое чувство. Если эстетическое чувство в человеке обусловлено его способностью чувствовать, то добро как наивысшая степень пользы – способностью думать. «Расчетливы только добрые поступки; рассудителен только тот, кто добр, и ровно настолько, насколько добр. Когда человек не добр, он просто нерасчетливый мот, тратящий тысячу рублей на покупку грошовой вещи, тратящий на получение малого наслаждения нравственные и материальные силы, которых достало бы ему на приобретение несравненно большего наслаждения» (Гл. II)

Настаивая на физиологической природе человека, то есть, утверждая его в качестве высшего типа животного, Чернышевский именно такого человека ставит в центр жизни. Он венец природы, исходная точка всего в мире. Только, постигая человека, можно постичь смысл его бытия. Именно поэтому Чернышевский уверен в историческом прогрессе. Он убежден в верности своего математического метода исследования жизни. Необходимость человека в делании пользы обусловливает положительное развитие человеческой истории в целом. «Станут ли когда-нибудь хорошими хозяевами русские сельские хозяева? … Разумеется, станут; эта уверенность основана не на каких-нибудь трансцендентальных гипотезах о качествах русского человека, не на высоком понятии о его национальных качествах. О его превосходстве над другими по уму или трудолюбию или ловкости, а просто на том, что настанет надобность русским сельским хозяевам вести свои дела умнее и расчетливее прежнего». (Гл. II)

В антропологии Чернышевского много противоречий. Главное в том, что биологическое существо человека он наделяет функциями Бога тогда, когда утверждает, что все в мире подвластно человеку, может им быть проверено, познано и улучшено с точки зрения его потребностей. По сути Чернышевский не отрицает и даже утверждает возможность наступления рая на земле не как метафизической реальности, а как результата поступательного исторического движения человека, живущего во имя личного блага. Математика подобного представления проста. Если каждый будет думать о личном благе и рассчитывать его длительные перспективы, то общество постепенно, но неизбежно превратится в общество удовлетворенных, а значит, добрых и прекрасных людей.

Добро неразрывно связано с прекрасным. Учение об относительности прекрасного также продиктовано антропологическим принципом Чернышевского. То, что человек называет прекрасным, с точки зрения здравого смысла может оказаться не совсем совершенным. Так, для дворянина не может быть прекрасной деревенская красавица, как для крестьянина не может быть воплощением женской красоты аристократка. Прекрасно то, «в чем человек видит жизнь», «радостная любовь ко всему живому». Прекрасной для человека его собственная жизнь будет только при удовлетворении своих потребностей, то есть при максимальном добре по отношению к себе, а значит, и по отношению к другим.

В антропологии Чернышевского максимально выражается философия «нового» человека. В новом человеке и для нового человека все, что раньше было приоритетным, все, что объяснялось метафизикой, теперь теряет свой смысл. В человеке нет ничего таинственного и загадочного, чтобы не поддавалось анализу, а значит, и уяснению. «Метод анализа нравственных понятий в духе естественных наук» упрощает сами эти понятия, низводит их в область «явлений простых и натуральных».

Исключение метафизики из жизни человека упрощает самого человека, сводит сложность его внутренней духовной, психологической жизни только к социальному бытию. При этом в антропологии Чернышевского, как это ни покажется странным, присутствует религиозный компонент. На первый взгляд, вся философская система Чернышевского, основанная на точном научном знании, устраняет саму идею о Боге. Место Бога в человеке занимают инстинкты и разум. Но религия Чернышевского заключается в возможности личности, способной устроить рай на земле. Эта вера в Человекобога – основа гуманизма и аморализма антропологии Чернышевского: с человека снимается всякая ответственность за зло и перекладывается на несовершенство общественного устройства. Человеку предназначается миссия выправления общественного устройства согласно природе самой жизни. В этом Чернышевский отчасти повторяет идеи Просвещения XVIII века, но в их диалектике, утверждает эстетический гуманизм и этический идеализм личности. Чем больше у человека свободы как независимости в удовлетворении своих потребностей и наслаждении жизнью, тем прекраснее и естественнее становится его жизнь.

Чернышевский в своей антропологической картине мира видит роль искусства только в воспроизведении общеинтересного в жизни в конкретных, а не отвлеченных образах, что отчасти измеряется категориями трагического, комического, прекрасного, возвышенного. Каждая из этих категорий рассматривается в духе антропологии. Трагично то, что несет для человека страдания и гибель. А возвышенно то, что выше человека в буквальном смысле, например, горы. Чернышевский не исключает для искусства и воспроизведение фантастического как отвлеченных мечтаний человека, погруженность в мир чувств, далеких от практики жизни. Но при этом он говорит о второй важной функции искусства – объяснении жизни. Эта функция, как и первая, имеет ту же природу. Человеку свойственно познавать и объяснять явления действительности, то же обязано делать и искусство. Отсюда и третья задача искусства – вынесение приговора явлениям действительности. В исполнении этой функции искусство приравнивается к науке. Во всех трех своих функциях искусство носит, несомненно, прикладную роль в жизни человека, то есть вполне может стать учебником жизни и руководством к практическому применению.

Образцом воплощения новой философии и новой эстетики является роман Чернышевского «Что делать?»

Свое произведение писатель в жанровом отношении определил как «рассказы о новых людях». Принципиально новое содержание повлекло за собой переосмысление жанровой формы, что отразилось и в структуре текста.

Первые главы «Что делать?», «Дурак» и «Первое следствие дурацкого дела» предваряют «Предисловие» и завязку сюжета, являются кульминацией любовной сюжетной линии. Такое построение текста продиктовано художественными целями автора, которые предполагают игру с читателем. Чернышевский использует известный прием литературной маски и вводит в повествование Автора. Сюжетная основная линия «Что делать?» – диалоги Автора и Проницательного Читателя. Последний представляет собой собирательный тип читателя, воспитанного на романтической литературе. Изначально задается неравенство позиций Автора и Читателя. Автор доминирует над Читателем, подчеркивает свое превосходство над «умственной немощностью» Читателя, высмеивает его устаревшие эстетические вкусы и представления о нравственности. Диалог Автора и Читателя пронизывает все повествование, несмотря на то, что в прямой разговор с Читателем он вступает всего несколько раз. Диалог Автора и Проницательного Читателя пародиен, построен по принципу карнавальной традиции.

Чернышевский преднамеренно наделяет свою литературную маску, Автора, ироническим стилем, шокирующим читателей неприкрытой насмешкой. «Ты публика добра очень добра, а потому ты неразборчива и недогадлива. На тебя нельзя положиться…, у тебя плохое чутье, оно нуждается в пособии…»Насмешка призвана выполнить главную задачу – заставить Проницательного Читателя, привыкшего воспринимать литературное произведение по романтическому шаблону как любовную интригу, задуматься. При этом позиция Автора вполне гуманна и продиктована желанием помочь Читателю избавиться от того «сумбура» в голове, который является причиной его страданий. Страдания, вызванные сумбуром понятий, не менее опасны, чем страдания физические. И те, и другие лишают человека радости наслаждения жизнью.

Но Автор не лишен и самоиронии. Она возникает тогда, когда он характеризует тип новых людей. Если перед Читателем он демонстрирует свое превосходство, то перед новыми людьми признает себя ниже их. «…к сожалению, я не себя прославляю, когда говорю про этих людей: славные люди» (VIII)

Автор заявляет себя как представителя нового искусства, не обладающего художественным талантом в привычном для Читателя смысле. Автор изменяет сам принцип художественности, которая для него заключается не в способах исполнения содержания, не в красотах стиля, а в самом содержании. Его задача – показать читателю, что истинное произведение искусства не может держаться лишь на любовной интриге. Жизнь не укладывается только в любовный сюжет.

Для выполнения своей задачи Автор использует необычную форму – театр «новых» людей. Вторая сюжетная линия романа «Автор – «новые «люди» необходима для объяснения основных положений новой философии и новой эстетики Проницательному Читателю, для воспитания в нем нового эстетического вкуса. Автор использует для этого принцип театра. Новые люди разыгрывают мизансцены из повседневной жизни, в которых показывают, как правильно надо решать наиболее часто встречающиеся в быту проблемы, такие, как отношения отцов и детей, жены и мужа, друзей, любовного треугольника, организация досуга и работы. Сам Автор порой участвует в этом театре не как сценарист и режиссер, а как исполнитель одной из ролей. Он, несомненно, принадлежит к новому типу людей, боготворит особенного человека и включается в мизансцену с Рахметовым как непосредственный ее участник.

В своем поведении на сцене жизни «новые» люди руководствуются новой философией человека, согласно которой каждый человек – эгоист, цель его жизни – наслаждение. Старые люди или люди подвала вполне могут стать новыми, если научатся правильно рассчитывать свою выгоду. Правильно – значит с далеко идущими перспективами. Например, Марья Алексеевна Розальская, мать Веры Павловны, воплощает тип «дурного» человека, то есть неразумного эгоиста, ибо в расчете своих выгод руководствовалась только ближайшей перспективой – деньгами. И это принесло ей зло и сделало ее злой. Впрочем, вина Марьи Алексеевны только в неправильном расчете. А в том, что она вынуждена была пойти на безнравственный поступок, – вина общества, не позволившего героине удовлетворить свои потребности. Свой опыт Марья Алексеевна хочет навязать и дочери. Но Вера Павловна не должна ни любить своей матери, ни подчиняться ей, ибо человек – эгоист и любит только то, что ему приятно. Вере Павловне приятно вырваться из родительского дома, в чем ей помогает Лопухов, становясь проводников героини в мир «новых» людей.

Женитьба Лопухова на Вере Павловне может показаться неразумной жертвой героя во имя возлюбленной. Ведь он, относясь к разумным эгоистам, просчитал свою далекую выгоду еще тогда, когда только выбирал жизненную дорогу. Путь врача сулил «не только щи, но и щи с мясом». Но выбор Лопухова и в этом случае также лишен эмоционального содержания и держится только на логике рассудка. Это тоже расчет. Поэтому Лопухову важно, чтобы Вера Павловна не приняла его поступок, продиктованный только эгоизмом, за самопожертвование. «Жертва – ведь этого почти никак нельзя будет выбить из ее головы… Не был до сих пор так глуп, чтобы приносить жертвы, – надеюсь, и никогда не буду. Как для меня лучше, так и сделал. Не такой человек, чтобы приносить жертвы. Да их и не бывает, никто не приносит; это фальшивое понятие… Как приятнее, так и поступаешь… Очень нужно было бы мне выпускать тебя, если бы самому это не нравилось… самому жить хочется, любить хочется.., для себя все делаю» (гл. XIX)

И в случае с любовным треугольником, Вера Павловна – Лопухов – Кирсанов, логика Лопухова полностью укладывается в теорию разумного эгоизма. Герой пародирует привычный литературный штамп. «…крушение души своею силою приблизительно равнялось, по материалистическому взгляду Лопухова, четырем стаканам крепкого кофе» (гл. XXI) «Эгоизм играет человеком» всегда. К любви жены и своего друга Лопухов подошел исключительно с точки зрения здравого смысла. «…он видел, что не удержит за собой ее любви. Потеря тяжелая, но что делать? Если бы он мог изменить свой характер, приобрести то влечение к тихой нежности, какого требовала его натура, о, тогда, конечно, было бы другое. Но онвидел, что эта попытка напрасна. Если наклонность не дана природою или неразвита жизнью независимо от намерений самого человека, этот человек не может создать ее усилием воли, а без влечения ничего не делается так, как надобно» (гл. XXI)

Подчинение эмоциональной сферы разуму является залогом душевного равновесия и счастья человека. Предшествующая система мысли в России, отголоски которой еще сильны в Вере Павловне, основана на преобладании метафизики чувств над логикой бытовой жизни. Вера Павловна страдает от ложных, с точки зрения разумного эгоизма, понятий благодарности вопреки своему счастью с Кирсановым. Преодоление штампов общественного сознания эпохи романтизма обеспечивает героине статус нового человека. «Новые» люди исповедуют учение новой философии о поступательном развитии жизни, под воздействием которого меняется, «перевоспитывается» человек и общество

Используя театр новых людей, Автор выстраивает историческую вертикаль человеческих типов. Люди подвала – «новые» люди – «особенный» человек. «Особенный» человек Рахметов венчает тип новых людей. Его «особенность» в том, что наслаждение жизнью он видит в учении других наслаждаться ею. Для этого он добровольно отказывается от удовольствий, например, от любви, чтобы другие его проповедь не поняли, как оправдание им своей жизни.

«Новые «люди – разночинцы. Главными чертами этого типа личности является «хладнокровная практичность, ровная и расчетливая деятельность, деятельная рассудительность» (гл. VIII)

Отличительными признаками «особого» типа Автор признает «самоломанность». Рахметов по своему происхождению принадлежал к дворянам. Его перерождение в Никитушку Ломова и особенного человека – результат непрестанной работы над собой, развития в себе при помощи математического расчета и перспективного планирования жизни того, что заложено природой. В этом образе воплощается идея Человекобога, проповедуемая русским позитивизмом. Рахметов – Христос, но лишенный какого бы то ни было мистического начала. Он от плоти и крови земной человек, но достигший высот духовного и физического развития, чтобы исполнить миссию Христа.

Рахметов, подобно Христу, «исходил» мир. Он узнал Россию и Европу. «…везде сближался со всеми классами, в каждой земле оставался постольку, чтобы достаточно узнать понятия, нравы, образ жизни, бытовые учреждения, степень благосостояния всех главных составных частей населения, жил для этого в городах и селах, ходил пешком из деревни в деревню…» (гл. XXIX)

Подобно Христу, у него нет личных дел. Но у него не было ни минуты свободного времени, потому что он был бесконечно занят делами других людей. Он принимал посетителей, странствовал, изучал жизнь. Он отказывается от земных наслаждений: женщины, вкусной и многообразной пищи, роскоши. Дама, которую он спас, видит его во сне, «окруженным сиянием». Рахметов подвергает себя мучениям, подобно монахам-аскетам, он спит на гвоздях. У Рахметова «дикая» манера общаться. «Дикая», то есть непонятная, странная для обыкновенного человека. Манера Рахметова говорить напоминает Христа. «…никак нельзя было спастись от того, чтоб он, когда находил это нужным, не высказывал вам своего мнения настолько, чтобы вы могли понять, о чем и в каком смысле он хочет говорить; но он делал это в двух-трех словах и потом спрашивал. «Теперь вы знаете, каково было бы содержание разговора; находите ли вы полезным иметь такой разговор?» Если вы сказали «нет», он кланялся и отходил» (гл. XXIX) Притчевое слово Христа неясно человеку. Рахметов не говорит притчами, но его слово понятно не каждому, а своего рода избранным.

Идеи неохристианской антропологии прослеживаются и в утверждении того, что Рахметов не сын Божий, а сын Жизни-Бога. Он служит ей, без него «она заглохла бы», «особенными» людьми она расцветает. Они «соль соли земли».

Для демонстрации новой религиозной историософии Чернышевский использует сюжетную линию снов Веры Павловны. Он устраняет из них свою литературную маску и доверяет повествование сразу нескольким героям, что соответствует общей идее снов, движению человека к равенству, свободе и братству.

Кроме третьего сна все остальные пронизаны библейскими, евангельскими и церковными мотивами. Главный образ красавицы, скрепляющий все три сна, восходит к евангельскому Христу, но служит для воплощения теософии жизни. Красавица, «невеста своих женихов», «любовь к людям» – жизнь. Ее образ бесконечно меняется, лицо, одежда, национальность, но все изменения прекрасны. Символика образа красавицы соединяет евангельский мотив и основополагающий тезис новой философии о том, что жизнь прекрасна в своем бесконечном развитии. Красавица, подобно Христу, исцеляет разбитых параличом и учит Верочку тому же.

Паралич как отсутствие способности двигаться противоречит логике жизни, возвращение движения означает восстановление связей с жизнью. Исцеление от паралича в Евангелии подчеркивает силу веры в Бога. Только уверовавший человек может превозмочь паралич. Евангелие проповедует силу духовного преображения уверовавшего человека. То же делает и Чернышевский. Но его человек верует в силу жизни, а не мистического Бога.

Второй сон Веры Павловны содержит мотивы евангельской притчи о сеятеле. Герои рассуждают о фантастической и реальной грязи. Реальная грязь дает хорошие всходы. Фантастическая грязь, не дающая хороших колосьев, результат застаивания воды, то есть отсутствия движения. Движение – труд. «А без движения нет жизни, то есть реальности».

В евангельской притче почва – душа человека, зерно – слово Божье. Почва бывает подготовленной для восприятия Слова и не подготовленной. Поэтому «имеющий уши да слышит». Человек должен сам услышать слово Божье, нельзя насиловать душу. Смысл разговора героев сна очень близок к евангельскому. В нем присутствует мысль о необходимости оздоровления фантастической грязи путем системы дренажей. Иным словами, признается необходимость исправления человека путем объяснения ему неправильных форм жизни и приучения к движению-труду. Отличие в том, что Христос доверяет человеку, верит в то, что он сам сможет сделать правильный выбор. Чернышевский, казалось бы, доверяет человеку, как и Христос. Но в то же время он разделяет людей две категории, способных к оздоровлению и неспособных, что искажает идею религиозного гуманизма.

Следующий фрагмент сна – игра в исповедь. Суть ее в пародировании исповеди как одного из церковных таинств. Церковный финал исповеди – прощение человека от невидимого лица любящего Бога. Смысл исповеди именно в том и заключается: Бог всегда простит того, кто раскаялся. Главное место в этой игре отводится Марье Алексеевне. Ее исповедь сопровождается картинками той жизни, которая могла бы ожидать Веру Павловну.

В финале игры в исповедь появляется светлая красавица, «невеста своих женихов, сестра своих сестер» и объясняет Вере Павловне, откуда берутся злые люди и как человек может стать добрым. Она говорит языком статьи Чернышевского «Антропологический принцип в философии» «…злые только потому, что им вредно быть добрыми; а ведь они знают, что добро лучше зла, они полюбят его, когда можно будет любить его без вреда» (гл. V.) Мысль о прощении устраняется как неразумная и подменяется разумным объяснением факта зла. Человек престает быть злым, когда понимает, что добро выгоднее ему, чем зло.

Третий сон Веры Павловны лишен евангельских ассоциаций. В нем нет и светлой красавицы. Проводником Веры Павловны в тайны собственного сознания является героини любимых опер. Рука из-за полога листает ненаписанный дневник Веры Павловны, запечатлевший историю ее жизни. В результате чтения Вера Павловна открывает для себя то, что старательно скрывала: она не любит Лопухова, а только благодарна ему как избавителю. Отсутствие светлой красавицы в финале объясняет то, что Вера Павловна не может успокоиться после чтения, отказывается верить себе и тем самым вступает в противоречие со своей натурой, что не допускает теория разумного эгоизма.

Четвертый сон Веры Павловны представляет собой рассказ вдохновенного поэта, которому природа открыла свои тайны, история открыла свой смысл. Рассказ поэта комментирует светлая красавица. Таким образом, поэтическое и разумное представляют единую природу человека с доминантой рассудка над сердцем.

Сон состоит из нескольких главок, каждая из которых – картина определенной исторической эпохи. Положение женщины – портрет этой эпохи. Перед нами предстает перспектива исторического развития от рабства до свободного общества. Главной движущей силой исторической эволюции является разум человека, постепенно освобождающий сознание от штампов.

Любовь, равноправие и свобода – вот основные доминанты нового царства будущего. Свобода понимается как максимальное освобождение сознания человека от общественного шаблона, как «чистота сердца», не замутненного какой-либо нормой, довлеющей над человеком. Это абсолютное высвобождение человека из-под власти закона общества. Только такая абсолютная свобода несет равенство и любовь. Именно это новое божественное триединство движет жизнь к раю, а человека к счастью.

Будущий рай или новая Россия как итог исторического движения – результат разумной деятельности человека. Человек как Бог сотворил свой новый прекрасный мир-сад.

Четыре сна Веры Павловны представляют логику исторического движения человечества к раю. В этом движении нет ничего мистического. Главная движущая сила – человек, непрерывно развивающийся как сама жизнь. Он наделен творящими способностями такими же, как Бог в Библии. Евангельские реминисценции необходимы именно для того, чтобы показать человека, по силам равного Богу и умеющего быть Богом.

Третий сон вписывается в общую логику снов как конкретный пример развивающегося человека, сталкивающегося с системой общественных запретов, противоречащих внутренней свободе, мешающих наслаждению жизнью. Только их преодоление человеком обеспечивает его поступательное историческое движение.

Гуманизм Чернышевского, его вера в личность таким образом приобретает достаточно сомнительные черты. Максимальное доверие человеку продиктовано обожествлением жизни и всего того, что является ее продуктом. Человек прекрасен как естественное природное существо. Поэтому высвобождение его натуры несет только позитивное начало. Чем больше у человека свободы, тем прекраснее его жизнь.

Именно в этом утопическом утверждении абсолютной свободы личности и ее творческих строительных возможностей Чернышевский стал лицом эпохи 60-х гг. XIX века, а роман «Что делать?» катехизисом русского революционера или «нового» человека.

Рекомендуемая литература.

Художественные произведения и философские работы

Н.Г. Чернышевского

Что делать? (1863). Эстетические отношения искусства к действительности (1855). Антропологический принцип в философии (1860).

Исследования

Зеньковский, В. История русской философии: в 2 т. /В. Зеньковский – Л., 1991. – Т.1. – Ч. 2. – С. 125-152.

Паперно, И. Семиотика поведения: Н. Чернышевский – человек эпохи реализма / И. Паперно – М., 1996.

Руденко, Ю.К. Чернышевский-романист и литературные традиции / Ю. К. Руденко. – Л., 1989.