Культура и антикультура любви
В последние сто лет интерес к полу стал всемирным:
никогда еще в искусстве, в науке, в публичной жизни
он не взлетал так высоко.
Этот всемирный интерес — новая — и очень слож-
ная — проблема, которую выдвинула перед человече-
ством сама история. Самопознание человека углубляется,
в него входят новые и новые области, и отношения полов
стали таким новым материком, не освоив который люди
не могут идти дальше.
Поэтому и возникли на рубеже веков новые отрасли
науки — сексология, социология семьи, этнография
пола; поэтому родилось в 20-е годы новое, реалисти-
ческое половое просвещение; поэтому ученые, писатели,
политики так много говорят о женском вопросе, о пере-
воротах в семье, об отношениях мужчин и женщин.
На земле уже давно угасает патриархат, мужевла-
стие (буквально — «главенство отцов»). На смену ему
идет новое состояние мира: его можно, видимо, назвать
биархат — главенство обоих полов (от латинского «би»—
два и греческого «архе»— главенство, начало, власть).
Биархатные перевороты пронизывают все отношения
мужчины и женщины — экономические и семейные,
социальные и сексуальные. Женщина из домашнего
существа становится и общественным, из «второго пола»
начинает делаться равным. Все ее жизненные роли в
корне меняются, и она делается, говоря упрощенно,
таким же двигателем общества и такой же личностью,
как и мужчина.
Эти кардинальные перемены в положении женщи-
ны — начало больших поворотов во всей «мужской» куль-
туре и цивилизации. Они могут круто усилить женский
фермент в этой культуре, уравновесить добром и мяг-
костью силовые струны — каркас нынешней цивилизации,
они могут породить в будущем новую, «андрогинную»
культуру — союз всего лучшего в мужском и женском
отношении к миру.
Пока мы делаем только первые, черновые шаги к
этой андрогинной цивилизации. Мы идем на ощупь,
вслепую, оступаемся, падаем, и это утяжеляет и запуты-
вает жизнь женщин, мужчин, семьи, общества. Впро-
чем, здесь будет говориться только об одной стороне
таких переворотов — психологической1. Биархатная
революция, меняя весь уклад человеческой жизни,
влияет и на чувства людей, на их отношения, на всю
любовную культуру человечества.
Революцией этой движут демократические идеалы:
социальное равенство мужчин и женщин — равенство
людей, разных душой и телом, одинаковая ценность
мужского и женского вклада в жизнь человечества;
гуманизм и свобода их любви, рождение просвещенной
и человечной любовной культуры, вытеснение старых
кодексов морали — ханжески-пуританских и распутно-
анархических. Цель этой революции — очеловечить все
отношения мужчин и женщин — общественные, трудо-
вые, семейные, любовно-сексуальные.
1 Подробно о биархатной революции можно прочесть в моей
статье «По закону Тезея. Мужчина и женщина в начале биархата»//
Новый мир. 1986. № 7.
Биархатные влияния преобладают в мировом реали-
стическом искусстве, в сексологии, в научном половом
просвещении, в передовом женском движении — во
всей демократической культуре мира. К ним присоеди-
нилась и католическая церковь — очень влиятельная
сила западного мира. В середине 60-х годов, в самом
начале сексуальной революции, она отказалась от пони-
мания секса как греха и заявила, что потребности нашего
тела так же законны и человечны, как потребности духа.
К сожалению, у нас почти нет серьезных работ о том,
что делается в этой области на Западе, какие сложные
процессы там протекают. Впрочем, некоторые социоло-
ги, философы и литературоведы писали о сексуальной
революции на Западе, о ее необыкновенной запутан-
ности, о двух ее течениях — прогрессивном и регрессив-
ном '.
В сексуальной жизни Запада сплелись самые разные
течения. Понемногу угасает патриархатная докультура
любви, построенная на незнании и невежестве; начи-
нает терять силу ханжески-пуританская антикультура;
в недрах этих сдвигов, служа их подспудным двигателем,
нарастает гуманистическая и просвещенная культу-
ра любви; а рядом полыхает анархо-коммерческая
антикультура секса, ошеломляя людей своей вакханаль-
ностью.
Разобраться в сложном сцеплении тех сдвигов, кото-
рыми полна сексуальная культура мира, будет, пожалуй,
' См.: Харчев А. Г., Голод С. И. Молодежь и брак//Человек
и общество. ЛГУ, 1969. Вып. VI; Кон И. Секс, общество, культура//
Иностранная литература. 1970. № 1; Гулыга А. В., Андреева И. С.
Пол и культура//Философские науки. 1973. № 4; Давыдов Ю. Мисти-
ка потребительского сознания//Вопросы литературы. 1973. № 5; Го-
лод С. О так называемой сексуальной революции Наука и техника
(Рига). 1976. № 1; Эпштейн М. В поисках «естественного» человека
(Сексуальная революция и дегуманизация личности в западной ли-
тературе XX века)//Вопросы литературы. 1976. № 8; Гулыга А. Азбу-
ка для двоих//Студенческий меридиан. 1980. № 8, 9.
легче, если мы поймем, что сейчас идет не одна сек-
суальная революция с двумя флангами, а две, враж-
дующие между собой,— демократическая и анархи-
ческая. Они во многом полярны, хотя у них есть и
сходство.
Демократическая культура любви все больше наби-
рает силу и все. острее противостоит анархической анти-
культуре, которая тоже круто растет в последние де-
сятилетия. Эти полюсы культуры пола нарастают одно-
временно, и такая поляризация — одна из главных черт
сегодняшней сексуальной культуры.
Демократическая революция в отношениях полов —
составная часть биархатных переворотов, она до глубины
пропитана их антидеспотическим и человечным духом.
Первые ее ласточки появились еще в XIX в., об этом
много говорили тогда экономисты, утописты, революцио-
неры, писатели. Среди них были Фурье, Дж. Ст. Милль,
а в России — Н. Г. Чернышевский и М. Л. Михайлов;
много писал об этих переворотах Энгельс («Положение
рабочего класса в Англии» и т. д.), Маркс в «Капитале»,
Ленин в «Развитии капитализма в России» и в послере-
волюционных работах.
Тогда начало в корне меняться все разделение труда
между женщиной и мужчиной и все их социальные
роли — в обществе и в семье. Как говорил Маркс, круп-
ная промышленность разрушила экономическую базу
старой семьи и создала «новую экономическую основу
для высшей формы семьи и отношения между полами» .
Эта высшая форма семьи и высшая форма отношений
между полами рождаются в муках, с болью и кровью.
Начинает угасать двойная мораль — гусарская для муж-
чин, монашеская для женщин; меньше становится неве-
жества и предрассудков; растет влияние сексологии и
полового просвещения — новых рычагов прогресса, ко-
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 500.
торые помогут поднять любовно-половую жизнь из
низин бескультурья на высоты культуры.
Начинает рождаться гуманистическая и просвещен-
ная культура любви. Она углубляет личные отношения
людей, обогащает их высшими человеческими идеалами,
насыщает глубокой духовностью.
Новая культура любви рождается как сплетение
главных богатств любовной культуры человечества.
Впитывание всего лучшего в человечестве — это, воз-
можно, ее магистральный путь. Впрочем, пока такое
впитывание идет больше в теоретических областях —
в науке, в искусстве; созревание этой всеохватывающей
культуры начинается именно там.
Уже с первых шагов в нее начинает входить и новей-
шая наука сексологии, и старинное «искусство любви»—
гуманная любовная культура Древней Индии, Греции,
Аравии, Персии, Китая. (В этих странах, как и вообще
на Востоке, была очень развита культура физической
любви, и она была тесно слита с любовью духовной.)
В нее начинает входить и рыцарская любовь средних ве-
ков, и полнокровная любовь Возрождения, и роман-
тическая любовь XVIII—XIX вв., и человечная любовная
мораль современности, и сегодняшнее семейно-половое
просвещение... В ней соединяются этика и эстетика люб-
ви, ее психология и социология, вернее, их сгустки, глав-
ные идеалы, переплавленные и переведенные из мысли-
тельного измерения в измерение чувств.
Первые шаги этого синтеза рельефно видны кое в
каких видах культуры нашего века. В мировой сексо-
логии и просвещении бурно идет слияние новейших
открытий европейской науки с вершинами древнево-
сточной любовной культуры. Этнография пристально
всматривается в любовные нравы нынешних и древних
племен и обогащает нас знанием об их своеобразных
нравах. Мировая литература, пластика, изобразитель-
ные искусства — все они начинают постепенно осваи-
вать высшие достижения любви многих эпох и циви-
лизаций...
Когда все эти мировые ценности сольются воедино,
когда они войдут в нравы людей, пропитают их чувства
и отношения, тогда новая любовная культура и появится,
видимо, на свет.
На этот путь синтеза встают многие творцы этики,
сексологии, полового просвещения, искусства. Среди них
и главный из основателей сексологии — Хевлок Эллис
(конец XIX — первая треть XX в.), и основатель научного
полового просвещения Теодор Ван де Вельде, автор
знаменитого «Совершенного брака» (1920), и великие
русские ученые Мечников и Бехтерев, и революцио-
нерка Александра Коллонтай, и крупнейшие представи-
тели современной американской сексологии А. Кинзи
и В. Мастере, и немецкий (ФРГ) сексолог X. Гизе, и япон-
ский сексолог Ша Коккен, и английские ученые-про-
светители Э. Чессер и Н. Хэар...
Среди них великие писатели, художники и скульпто-
ры — французы Мопассан, Ренуар, Роден, Гоген, русские
Горький, Бунин, Коненков, Рерих, фантаст И. Ефремов;
немцы Гете, Гейне, армяне Наапет Кучак, Бажбеук Мели-
кян, американец Хемингуэй, итальянец Феллини и мно-
жество других творцов, особенно второй половины
XX в.
Среди них и самый крупный в мире историк любов-
ной культуры Эдуард Фукс — лучший, пожалуй, знаток
любовных нравов Европы, автор шеститомной «Истории
нравов», трехтомной «Истории эротического искусства»
и многих других капитальных трудов. В первой трети
нашего века он собрал, описал и исследовал все любов-
ное искусство Европы — от античности до наших дней:
живопись, скульптуру, малые формы пластики и -изоб-
разительных искусств, литературные и исторические
памятники любовных нравов. (Между прочим, Э. Фукс
был последователем исторического материализма, чле-
ном Германской компартии и с приходом Гитлера вы-
нужден был бежать из страны.)
Среди них и ученые XIX в.— немецкий философ
Ф. К. Форберг, автор «Руководства по классической
эротологии», англичанин лорд Р. Бартон, знаменитый
исследователь любовных нравов Востока, переводчик
и издатель «Кама Сутры», «Тысячи и одной ночи» и «Бла-
гоуханного сада». Среди них наши современники —
видный историк любовной культуры француз Ж.-М.
Ле Дюка, автор «Истории эротизма», «Эротики искусства»
и многих других трудов, американский ученый Мортон
Хант, автор «Естественной истории любви» (1959) и
«Полового поведения 1970-х годов» (1974), знаменитые
этнографы Маргарет Мид (США) и Малиновский (Анг-
лия)— открыватели любовной культуры Океании, швед-
ский этнограф Б. Даниельссон, автор книги о Полинезии
«Любовь южных морей» и т. д. и т. п. '
Биархатные сдвиги направлены против несвободы и
подавления любви, против тиранических и анархических
преград на ее пути. Конечно, тут, как и везде, есть свои
сложности.
Можно ли сказать: чем больше свободы, тем лучше
для любви? Чем максимальнее свобода, тем изобильнее
любовь?
Есть старая русская пословица: маслом каши не испор-
тишь; в переводе на язык чувств — любви свободой
не испортишь. Но пословица эта верна, пожалуй, только
отчасти: положите максимум масла — будет несъедоб-
ное месиво; поливайте огород максимально — он станет
болотом.
Максимум (наибольшее) — это, наверно, идеал че-
ловека, который страдает от нехваток и не очень умен.
Почти все названные здесь книги у нас не переведены, кроме
книг Э. Фукса, которые в сокращенном виде издавались в начале
века.
Ему нужно только количество, без качества, причем
сверхколичество; он еще не знает, что то, чем объеда-
ешься, приедается.
Цель умного человека — не максимум, а оптимум —
наилучшее: он понимает, что максимум ведет к пресы-
щению... Это, видимо, закон нашей психологии и физио-
логии, и он касается, пожалуй, всего в жизни. И в люб-
ви, наверно, тоже лучше оптимум, а не максимум, не
всесвобода, а свобода до тех пределов, за которыми
начинается вред для любви, для человека.
Пробным камнем здесь служит, видимо, краеуголь-
ный камень всей человеческой культуры: пусть твое
удовольствие не будет неудовольствием для других и для
самого тебя.
То есть «разумная», гуманная свобода любви — это
свобода, неотрывная от человечности, слитая с тягой
к творению добра и нетворению зла.
Сейчас в жизни все рельефнее противостоят друг
другу две свободы любви — «максимальная» и «опти-
мальная». Они враждуют уже давно, об этом много
писали самые разные философы и поэты, и среди них
основатели марксизма. Об их взглядах на эти сложные
вопросы стоит сказать особо, потому что еще не так давно
моралисты превращали эти взгляды в ханжеские.
В свое время Энгельс говорил о двух разных видах
свободы любви. «...В каждом крупном революционном
движении,— писал он,— вопрос о «свободной любви»
выступает на передний план. Для одних это — револю-
ционный прогресс, освобождение от старых традицион-
ных уз, для других — «учение, удобно прикрывающее
всякого рода свободные и легкие отношения...» '
Ту же идею выразил Маркс, говоря о двух видах
разложения старых нравов: о «распутной фривольно-
сти» гибнущего мира, который загнивает и «наслаждается
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 8.
18" 275
этим своим загниванием», и об «освобождении нового
духа от старых форм», о «чувстве собственной силы,
присущем новой жизни, которая разрушает разрушен-
ное, отвергает отвергнутое» '.
У гуманистической свободы-оптимум много слагае-
мых — социальных, духовных, моральных, психологиче-
ских, биологических; они выстраиваются в сложную
лестницу, ступени которой ведут от социальной почвы
жизни к ее психологической атмосфере. Эти ступени —
свобода от неравенства женщин и от цепей домашнего
хозяйства; свобода в поиске спутника жизни и свобода
развода; свобода от материального ига в любви и от
косных влияний среды, от древних предрассудков и ти-
ранических запретов; свобода от пуританского третиро-
вания естественных стремлений человеческой природы
и от гедонического возведения их в культ; свобода
от невежества и незнания; свобода следовать своим
глубинным чувствам и «осознанная необходимость»
соразмерять их с добром и совестью...
Все эти свободы — почва той гуманистической любов-
ной культуры, которая начинает рождаться в нашу эпоху.
Можно ли отделить ветер от воздуха!
Сейчас идет и вторая револю'ция в отношениях полов,
анархическая по своей сути, и она захватывает в основ-
ном телесную часть этих отношений.
У нас иногда чересчур расширяют ее, зачисляют в
нее и те антиханжеские сдвиги, которые относятся к биар-
хатной революции, и промежуточные течения, которые
тяготеют к обоим полюсам, несут в себе влияния обеих
революций. Такой расширительный подход к анархиче-
ской секс-революции очень преувеличивает ее глубин-
ность.
1 См. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 88.
У этой революции два главных лозунга: отделить
секс от чувств и поставить его на рельсы вседозволен-
ности. Впрочем, эти лозунги не всегда осознаются, но
они просвечивают сквозь действия людей, как нагота
просвечивает сквозь ажур одежд.
«Отделить секс от чувств», то есть от симпатий,
влечений, любви,— этот лозунг выдвинула в 1965 г. одна
из первых молодежных коммун Запада, коммуна ультра-
левых революционеров из Западного Берлина. Чувства
берут слишком много сил, говорили вожаки этой комму-
ны, а мы должны отдавать все силы борьбе. Поэто-
му насыщать желание надо независимо от психологиче-
ских влечений или отталкиваний; каждый имеет сексу-
альное право на каждого, и никто не может отказать
никому.
Такие обычаи группового брака пытались ввести у
себя многие молодежные коммуны, но их опыты обычно
кончались неудачей — об этом много писала тогда за-
падная печать. У юношей и девушек из этих коммун
возникали обычные для людей симпатии и антипатии,
и, когда они пытались переступить через них, это рожда-
ло в них неприязнь, обиды, вражду. Проходил год, два,
и коммуны группового брака распадались одна за дру-
гой...
Революция — это коренной переворот в основах ка-
кого-нибудь явления — так понимают ее в философии.
Стремление отделить секс от чувств, физические поло-
вые ощущения от психологических было попыткой пере-
вернуть глубинные основы человеческой природы. По-
пытка эта была рождена все тем же рассечением чело-
века на тело и дух, представлением, что телесные и
душевные ощущения человека не слиты друг с другом,
а текут по соседним руслам.
Человеческое половое чувство — сплав физиологии
и психологии — как бы расчеловечивалось, сужалось до
одной физиологии. Это был даже не первобытный эрос,
потому что тот был полон страстей и эмоций; это было
как бы превращение человека в биоробота, в биоло-
гический механизм, лишенный психологии. Увы, отде-
лить ветер от воздуха, свет от огня, расщепить «атом»
секса на психологию и биологию оказалось невозмож-
но. Утопическая попытка изменить природу человека не
удалась...
Но лозунг «отделить секс от эмоций» стал одной из
главных внутренних пружин анархо-сексуальной рево-
люции. Коммерческие круги начали лавинами выпускать
книги, журналы, фильмы, которые внушали, что любой
имеет сексуальное право на любого — независимо от
влечений, а то и знакомства.
Такой подход к физической любви превращал ее в
средство потребления, привычное, как бутерброд. И так
как личность партнера здесь мало что значила, в средство
потребления превращался и человек. В коммерческой
порнографии человек — всего лишь придаток своих по-
ловых частей; в центре кадра, композиции или описа-
ния стояли обычно именно эти части, а люди были всего
лишь их носителями.
В 60-е годы такой обезличенный секс стал приправой
почти ко всем видам массовой культуры. «Половодье
пола» захлестнуло экраны и подмостки, журналы и книги,
радио и теледиапазоны, рекламу... Воздух жизни на-
сытился им, стал эросферой, как говорят французы.
Впрочем, с середины 70-х годов это половодье пошло
на спад — ив Скандинавии, где оно началось, и в США,
и в ФРГ, и в других западных странах.
«Сексолюция» перемещала секс из частной жизни в
публичную. Секс проповедовался как самая главная и
самая доступная радость жизни: она зависит только от
самого человека, и он может — стоит ему только захо-
теть — до предела насытить ею всю свою жизнь.
Но изобилие секса — это его инфляция, особенно
если он отделен от чувств. Когда его делают главной
ценностью жизни, он обесценивается, ибо, обретая
будничность, он теряет праздничность. Как говорил
Шекспир:
Так сладок мед, что наконец и горек.
Избыток вкуса убивает вкус.
Впрочем, в том меде, который предлагала массовая
порнография, сладости было, увы, немного. В ней господ-
ствовала продукция, которая была физиологична, груба
и часто вызывала у людей брезгливость.
Телесная любовь здесь неожиданно выглядела в сред-
невеково-христианском духе — как что-то животное и
уродливое, только эта животность не отвергалась, а при-
нималась. В ней не было человеческих чувств, были
только «члены вместо чувств», было механическое, без
души и эмоций, сочленение двух тел. Суженный до
физиологии секс, особенно на экране и фото, превра-
щался в безрадостное копошение, лишенное огня, взлета,
страсти.
В чем причина этого вывернутого парадокса? Наверно,
понять ее нетрудно. Как только из любовных радостей
вычленяются их психологические усилители, накал радо-
стей спадает, сменяется тусклым мерцанием, и людям
остаются уцененные удовольствия...
Стендаль в свое время говорил: в любви душа обво-
лакивает собой тело, у нагого тела появляется как бы но-
вая душа — любовь. Платон мог бы сказать, что, пропи-
тываясь этой любовью, тело становится телесно выра-
женной душой и душевно наполненным телом.
Чем глубиннее наше влечение к человеку, чем больше
наших внутренних сил оно вбирает в себя, тем сильнее
его энергия и тем мощнее разряды наших чувств. Чем
меньше энергия наших тяготений, тем слабее и их раз-
ряды. Это азбука человеческой психологии и физиоло-
гии, основа нашей духовной и физической природы, но
ее, к сожалению, не принимает анархическая антикуль-
тура любви.
И потому безрадостные радости, которые она несла с
собой, делались блекло привычными, и, чтобы вдохнуть
в них жизнь, нужна была непривычность — вседозво-
ленность.
Поэтому все было позволено в «датском королев-
стве» секса: групповой секс—втроем, вчетвером; жен-
ская и мужская однополая любовь — лесбиянство и ура-
низм; садизм — вплоть до безжалостного «фашизма
секса»; совращение младенцев — беби-секс; сочетание
людей с животными — энимл-секс,— все пускали в ход
создатели «порносферы». Они как бы хотели взорвать
все возможные ограничения — не только косные, но и
самые гуманные, самые полезные медицински и психо-
логически.
Вседозволенность, как и отсечение секса от чувств,—
это тоже отделение тела от духа, разлив физических
потоков в любви и иссушение духовных. И коммерче-
ское половодье пола — это, к сожалению, засуха духа;
она ставила во главу человеческих потребностей потреб-
ности важные, но не самые основные, а главное — в отры-
ве от других потребностей и в ущерб им.
Серийный секс, который теснил любовь, становился
как бы новым духовным наркотиком; англичане называ-
ли это сексплуатацией, американские феминистки, проти-
вницы сексуальной революции,— сексизмом. Впрочем,
дело, конечно, не в названии. Дело в том, что во многих
странах мира совершается не только переход от ханже-
ски-пуританской антикультуры любви к гуманной любов-
ной культуре. Там идет и переход от запретительной
антикультуры к вседозволяющей, от бестелесной любви
к бездуховному сексу. Аскетическая мораль сменяется
анархической, и это мешает росту гуманной любовно-
половой культуры.
Впрочем, девятый вал сексуального цунами уже
отхлынул, шоковые потрясения его как бы стали при-
вычными и заметно меньше влекут людей; это еще раз
говорит, что анархические крайности в общем-то неглу-
боки и не они служат главным руслом тех переворотов
в любовной культуре, которые идут в мире.
«Амурография» и порнография
Многие писатели и ученые вглядываются в неясные
глубины физической любви, ищут сложнейшие сплете-
ния телесных порывов со всем миром человеческой
души.
Здесь, видимо, и лежит одна из главных границ
между порнографией и эротическим искусством — ис-
кусством на любовные темы. В порнографии единство
человеческой психологии и биологии расторгнуто, дух
изгнан из тела или оттеснен на задворки.
В обиходе часто считают, что порнография — это
изображение или описание нагого тела и телесной люб-
ви. Но это «тематический», детский подход, для него глав-
ное — что именно изображено, а не как изображено.
А ведь смысл изображения возникает на стыке что и как,
от их сплава — это азбука эстетики.
Порнография (от греческого «порнос» — разврат)—
значит «блудопись», «развратоописание».
Уже давно в науке порнографией называют такое
изображение сексуальной жизни, у которого узкая
цель — вызвать физическое возбуждение, и упрощенные,
лобовые средства. Порнографию делает порнографией
не ее тема, не то, что она изображает, а ее цель и сред-
ства — то, как и для чего она это делает.
В мировой литературе, скульптуре, живописи есть
множество сцен, которые воспроизводят самые интим-
ные стороны интимной жизни. Они могут вызвать и воз-
буждение, особенно у неподготовленного, непривычного
к такому изображению человека. Это, наверно, обыч-
ное влияние искусства на человека: оно ведь всегда
вызывает в нас какие-то чувства — радость, печаль, удив-
ление, гнев, тоску. Впрочем, вызывать возбуждение —
это совсем не цель искусства на любовные темы; его
цель — рассказать о богатстве и полноте всех проявле-
ний человеческой любви, о любовных нравах и обычаях
своей страны и своего времени, воспеть естественные
радости человеческой любви.
Дань такому изображению отдали сотни крупнейших
художников — от безвестных мастеров Помпеи до Горь-
кого, от великих скульпторов и поэтов Древней Индии
до Роллана и Хемингуэя, от Боккаччо и Рембрандта до
Бунина, от старых китайских, корейских, японских живо-
писцев до Гёте и Ренуара, от Чосера, Рабле и Ронсара до
массы наших современников. И здесь главным служит
не «что», а «как»; это не прикладные изображения с
узкой целью, а настоящее, глубокое искусство — с бо-
гатством целей и средств...
Пряные любовные сцены встречаются и в сатире
(например, в «Орлеанской девственнице» Вольтера, в
«Войне богов» Парни, в «Гавриилиаде» и в эпиграммах
Пушкина и многих других поэтов), и их «неприличность»—
это язвительные стрелы, которые едко разят социальную
мишень,— так же едко, как откровенный антимонаше-
ский фольклор многих народов.
Так же далеки от порнографии и подробные описа-
ния физической близости в сексологии, в научно-попу-
лярных (не коммерческих!) просветительных работах,
которые выходят у нас и за рубежом, не говоря уже о
древних любовных трактатах, особенно восточных.
Их цель — гуманизировать любовную и семейную
жизнь, научить людей обходить ее рифы и мели. Про-
светительная информация — как бы путеводитель по не-
знакомому миру, указатель множества его запутанных
троп и опасных перепутий. Это касается и «технической»
стороны интимной жизни. Технические, говоря условно,
умения — очень важная часть любовной культуры, ее
азбука, и нормальное супружество без овладения та-
кой азбукой попросту невозможно. Ее знание избавляет
мужа и жену от монотонности и дисгармоний в интим-
ной жизни, уменьшает невыгоды женского положения
в любви — и углубляет, улучшает этим супружеские
отношения.
В свое время Энгельс писал о ханжеской антикультуре:
«...и для немецких социалистов должен когда-нибудь на-
ступить момент, когда они открыто отбросят этот послед-
ний немецкий филистерский предрассудок, ложную ме-
щанскую стыдливость, которая, впрочем, служит лишь
прикрытием для тайного сквернословия... Пора, наконец,
по крайней мере, немецким рабочим привыкнуть гово-
рить... о естественных, необходимых и чрезвычайно при-
ятных вещах, так же непринужденно, как романские на-
роды, как Гомер и Платон, как Гораций и Ювенал, как
Ветхий завет и «Neue Rheinishe Zeitung» '. Гуманисти-
ческий дух, заключенный в таком спокойном и здравом
подходе, и стал основой демократического научного
просвещения.
Порнография — повторю еще раз — стремится
возбудить порывы, которые отделены от психологии и
сужены до одной физиологии. Это ее суть, и именно
потому, что ее суть узка, не стоит расширительно под-
ходить к ней.
В середине 70-х годов — в разгар сексуальной ре-
волюции — теоретический журнал французских комму-
нистов «Нувель критик» изложил подход французских
марксистов к порнографии и к ее отличию от любовного
искусства. Мне кажется, это здравый и человечный под-
ход, он помогает понять суть дела.
«Возвышение полового наслаждения в ранг ценно-
сти — это крупная моральная и психологическая победа
нашего времени»,— писал автор статьи в «Нувель кри-
тик». К этой победе привело «необратимое движение,
' Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 6. «Новая рейнская
газета» — революционная газета, в которой выступали Маркс и Энгельс.
исходящее из глубин социальной жизни», «сдвиг в поло-
жении женщины, перемены межличностных связей в
семье».
«Порнография,— продолжал он,— начинается с мо-
мента, когда наслаждение становится товаром». «Пор-
нография и деньги тесно и определяюще связаны, как
две стороны одной медали».
Это важное разграничение между порнографией и
непорнографией, но оно, видимо, служит мерилом
порнографии только вместе с ее основным признаком —
сужением человеческой сексуальности до физиологии.
Любовное искусство, пишет журнал, «использует на-
слаждение как средство, а не как цель». Потому-то и
нужно «разграничение между эротизмом, который при-
надлежит к искусству, и порнографией, которая служит
грязной и выродившейся карикатурой на него».
Кстати, до сих пор слова «эротизм», «эротический»
имеют в русском языке порицательный смысл: эротика
считается чуть ли не сестрой порнографии. В демократи-
ческой культуре Запада словом «эротика», «эротизм»
называют высшие виды любовных переживаний, пол-
ные глубокой духовности, в отличие от неразвитой сек-
суальности, бездуховной или грубой.
«Эротизм,— «Нувель критик» вводит еще одну грани-
цу между искусством и порнографией,— позволяет
познать природу наслаждения, дает познавательный
эффект... Порнография не учит ничем/ ни в наслажде-
нии, ни в любви, ни в сексуальности». Она «сводит
сексуальность к одной ее механической стороне» и по-
этому «упраздняет существование личностей». «По этой
именно причине женщина здесь и не рассматривается
как истинный партнер: она—предмет потребления в
прямом смысле слова». «Межличностные отношения
сведены здесь до отношений органов» '.
1 Nouvelle critique. № 90. Janvier. 1976. P. 22, 25—28.
Можно, пожалуй, выделить главное: у порнографии
и непорнографии (любовного искусства и фольклора,
сексологии, просвещения, памятников старинной любов-
ной культуры) — коренная разница в цели и средствах.
Цель порнографии («блудописи») — вызвать физическое
возбуждение, причем средства для этого используются
или лобовые, примитивные, или, наоборот, изощренные
и усложненные.
У «амурографии» (самых разных видов рассказа о
любви) главная цель — просветительная, культурная,
эстетическая. Она хочет научить людей добру и красо-
те, умению давать друг другу естественные радости
и умерять неизбежные тяготы, она рассказывает о нра-
вах и обычаях человеческой любви, обличает мешаю-
щее ей зло и уродство...
Порнография и «амурография» — антиподы, и хотя
внешне они могут быть кое в чем похожи, но эта внешняя
похожесть перекрывается их глубинной полярностью.
Человеческая любовь многоголоса: это голос души и
духа, плоти и подсознания, разума и рефлексов; это
тяга к слиянию всех этих голосов в один мощный хор,
который дает человеку невиданную полноту жизни.
Порнография берет из этого многоголосия только
один голос, она сводит физическую любовь (как говори-
ли в XVIII в.) к «соприкосновению двух эпидерм».
Гуманистическая культура любви обогащает телесную
любовь радостной духовностью и делает ее частью
душевного творчества. Потому что любовь — и физиче-
ская тоже — это творчество счастья, радости, добра,
хороших отношений между людьми. Это, пожалуй,
главное из всех видов обыденного житейского творче-
ства, потому что счастье — самое дефицитное на земле
«вещество»...
Тело и дух в любви
Полузверь, полуангел
Есть старый немецкий афоризм: человек — это по-
лузверь, полуангел. Есть изречение поновее: человек
начинается в человеке выше желудка. Человек раздвоен
здесь на тело и дух, и такое двоение до сих пор считает-
ся в обиходе аксиомой. Но человек не матрешка из
двух половинок, и дух его так же телесен, как и его
тело — одухотворено. Все телесное, биологическое в
человеке отличается от животных. И глаза человека, и
его уши, и строение гортани, рук, ног и прямая походка,
и все его телесные ощущения — голод, жажда, половое
влечение— все это в нем имеет не животный, а челове-
ческий вид.
Фейербах, споря против такого дробления человека,
писал в «Основных положениях философии будущего»:
«Человек отличается от животного вовсе не только одним
мышлением. Скорее все его существо отлично от живот-
ного». «Даже низшие чувства — обоняние и вкус —
возвышаются в человеке до духовных... актов». «Даже
желудок людей... не есть животная, а человеческая сущ-
ность... Поэтому человек свободен от неистовства про-
жорливости, с которой животное набрасывается на свою
добычу». И он кончал: «Кто исключает желудок из оби-
хода человечества, переносит его в класс животных,
тот уполномочивает человека на скотство в еде» .
Если отнести эти моралистические слова к любви,
то не получится ли, что люди, которые считают тело
чем-то животным, «уполномочивают» человека на скот-
ство в любви?
Наверно, найдутся такие, кто скажет, что не все в
человеке человеческое, что в его любви есть и секунды,
1 Фейербах Л. Избр. философ, произв. Т. 1. С. 200—202.
которые единят его с животными, делают его таким же,
как они.
Возможно, в чем-то эти люди будут и правы. В апо-
гее близости человек испытывает совершенно особое
состояние — когда вдруг пропадает время, и все вокруг
исчезает, и ничего не остается. Человек выходит тут из
всей цепи пространства и времени, из всех своих свя-
зей с миром.
В нем остается одно только бескрайнее ощущение,
одно — но такой слепящей силы, что затмевает миллио-
ны его мыслей, понятий, привычек, чувств, воспоминаний.
Но может быть, этот момент экстаза не просто жи-
вотен, а «общеприроден»? Может быть, он говорит что-
то о самой биологической сущности жизни, о том, что
эта сущность — самозабвенное — в прямом смысле
слова — наслаждение, самозабвенное стремление к
благу?
Может быть, в этом отключении от жизни просве-
чивают и какие-то первичные противоречия жизни, со-
единение в ней бытия и небытия, вечности и отсутствия
времени? Может быть, тут есть и смутный прорыв к пер-
воэлементам жизни, к ее биологическим фундаментам,
которые единят собой все живые существа — от самых
низших до человека?
В человеке нет ничего чисто идеального, чисто ду-
ховного; в каждом его ощущении, в каждой мысли —
даже самой абстрактной, самой отвлеченной — участ-
вуют совершенно материальные процессы, которые про-
текают в его теле и в его нервах.
Вся биология человека сплавлена с психологией, и
этот сплав — одна из главных основ человеческой при-
роды, одно из центральных отличий человека от живот-
ного.
И любовные ощущения всегда телесны, всегда чув-
ственны, так как ощущение не может жить вне тела,
вне живой материи — матери этих ощущений. Как не
бывает ветра без воздуха, потому что ветер — это
движение воздуха, так и не может быть чувств без
ощущений; и любовь — это поток духовных, но «телес-
ных» в своей основе чувств, и телесно-физическое в
ней всегда идет в сплаве с духовно-идеальным.
Такая их сращенность, пропитанность друг другом —
глубинная причина всего своеобразия человеческой
сексуальности, породитель всей ее сложности, основа
всех дисгармоний.
Это прекрасно понимали еще во времена Возрожде-
ния. Джордано Бруно, например, говорил: «...то, что
вызывает во мне любовь к телу, есть некоторая духов-
ность, видимая в нем и называемая нами красотой...
Это показывает известное, доступное чувствам, родство
тела с духом...» '
О таком же слиянии психологии и физиологии в че-
ловеке говорил в прошлом веке Фейербах. Чувствен-
ность, п<