Глава 7. Явление и сущность в жизни сознания.

Лопатин

Следующая большая работа о сознании была написана в 1895 году Львом Михайловичем Лопатиным (1855—1920).

Лопатин был одним из тех мыслителей, кто видел опасность «распрост­ранения естественнонаучных закономерностей на все сферы бытия» (Л. Авдеева. Лопатин // Русская философия: Словарь). При этом он отчетливо понимал необходимость для России цельного философского учения. Прощаясь с Тру­бецким, он пишет на его смерть:

«Щемящее чувство невозвратимой потери получает особенную остроту, когда перечитываешь философские статьи покойного князя Сергея Николаеви­ча Трубецкого и когда вдумываешься в намеченные им смелые черты чрезвычай­но своеобразного и глубокого миросозерцания. В этом отношении русских фило­софов преследует печальная судьба.

В Германии, например, даже второстепенные мыслители успевают созда­вать законченные системы, разработанные и подробно изложенные во всех своих частях, содержащие в себе определенный ответ на все интересующие человечес­кий ум вопросы.

В России, напротив, философы самые крупные, могущие поспорить по своим дарованиям и оригинальности творчества с лучшими корифеями современной европейской мысли, остаются вечными искателями истины, глубоко убежденны­ми в правильности своих основных идей и взглядов, серьезно стремящимися об­нять ими всю область философских проблем, блестяще и своеобразно решающи­ми те вопросы, которые остановили на себе их внимание, но все оке не успевающими

Основное— Море сознания— Слои философии— Слой 8

связать свои воззрения в одну определенную и во всех своих отделах развитую философскую систему.

От чего это зависит ? От свойств русского ума, от неблагоприятного вли­яния русской действительности или просто от того, что самобытные русские философы в большинстве случаев, ненормально рано умирают?» (Лопатин. Фи­лософские характеристики и речи, с. 168—169).

Это относится к Соловьеву и в еще большей мере к Трубецкому.

«Поэтому можно сказать, что у кн. С. И. Трубецкого мы имеем только общий план системы, в котором, притом, не все линии сходятся между собою и не все части и предположения поставлены в ясно обозначенную связь» (Там же, с. 170).

Лопатин говорит это как раз о «Природе человеческого сознания». Чело­век, мыслящий, как Лопатин, вполне может прийти к выводу: если у от­дельных русских философов не получается завершить свое учение, нельзя ли создать некую русскую философию сознания совместными усилиями, вос­приняв некие исходные положения от своих предшественников. Была ли преемственность между Лопатиным и Трубецким?

Лопатин подробно разбирает статью Трубецкого и очень многие его мысли оценивает как чрезвычайно глубокие и плодотворные... для метафизики. Взял ли он хоть что-то для себя, понять не удается. Поэтому остается только по­грузиться в его собственные исследования сознания и поискать русской философии там. О преемственности судите сами.

На самом деле Лопатин начинает исследование сознания намного рань­ше 1895 года. В сущности, все его работы так или иначе посвящены созна­нию, но «так или иначе» — это очень расплывчатое определение. Я отступлю от своего правила — говорить о философе преимущественно выдержками из его работ — и заранее скажу: Лопатин тоже болел Декартом. Он тоже пони­мал сознание как мышление или как состояние того, кто заглядывает в себя и говорит: я гляжу в себя и сознаю, что я мыслю.

Поэтому Лопатин, как и большинство европейских философов, начи­нает свои исследования сознания с бездумной уверенности в том, что со­знание — это действие, — акт или процесс, как они все научно выражались. Естественно, это вроде бы само собой разумеющееся понимание, вполне работающее и достаточное для целей начинающего, приходит в противоречие с наблюдениями и самим языком по мере того, как исследователь углубляется в описание сознания. Вот так было и с Лопатиным. Взгляды его довольно быстро менялись и развивались, что говорит о качестве его исследований.

В 1889 году, еще до выхода работы Трубецкого, Лопатин пишет статью «Вопрос о свободе воли». Думаю, эта статья не более чем общий очерк того, что намечается Лопатиным для последующего исследования. И определение сознания он в ней дает походя, еще не очень задумываясь. Да он и сам пишет, что о сознании «я сделаю лишь самые общие указания: когда некому

Глава 7. Явление и сущность в жизни сознания. Лопатин

сознавать или нечего сознавать, очевидно, не может возникнуть и никакого сознания.

Всякое сознание есть внутренне усматриваемое соотношение того, что в нас сознает, к тому, что не есть оно, иначе говоря — субъекта и объекта, принципа внутреннего и принципа внешнего. Никакое сознание не мыслимо без сознающего и сознаваемого. <...>

Чтобы акт сознания состоялся, нужно возбуждение сознающего центра, как действие извне, нужно, далее, усвоение этого возбуждения, как действие, идущее изнутри» (Лопатин. Вопрос о свободе воли, с. 40).

Сознание есть акт, действие, и оно интенционально, как сказали бы Брентано или Гуссерль, то есть обладает неким отношением, направленно­стью. Без этого сознания нет. Естественно, нельзя говорить о содержании сознания и тем более о каких-либо следах сознания, остающихся в мире, скажем после смерти человека. С такими следами очень любят работать экст­расенсы и ясновидящие.

В 1890 году Лопатин издает «Теоретические основы сознательной нрав­ственной жизни». Ихоть работа и посвящена нравственности, избежать раз­говора о сознании он не мог. Сознание в начале работы для него по-прежне­му действие.

«Творим ли мы что-нибудь сознательно своими личньши усилиями?

Ответ на это, мне кажется, довольно прост: само сознание, по всему сво­ему существу, есть акт творческий; всякий раз, когда мы сознаем что-нибудь, чего прежде не сознавали, в нас происходит некоторое творческое действие,— новое, какого прежде не было» (Лопатин. Теоретические основы, с. 91).

Очевидно, эта работа и сама была для Льва Михайловича немалым твор­чеством. Иными словами, по ходу ее он открывал для себя новое и постоян­но двигался куда-то в неведомое, о котором не догадывался, начиная иссле­дование. В итоге он оказывается в местах, мало совместимых с картезианством и, скорее, навеянных немецким идеализмом. А там и сознание видится ина­че, с иной точки зрения или с иной вершины образа мира. Там возникает вопрос о том, что сознает. И как только появляется ответ: дух, — меняется и само понятие сознания. Я приведу эти рассуждения Лопатина подробно:

«...Как мы должны судить о духе? Есть ли он субстанция, то есть само­стоятельный источник некоторой своеобразной жизни, или только свойство физического организма, математически неизбежный результат сочетания ме­ханических процессов?

Мы уже знаем, какая бьющая в глаза несообразность заключается в этом последнем предположении: из механических оснований нельзя объяснить ни одно­го душевного акта; глубочайшая черта внутренней жизни духа состоит в сво­боде творчества, для которой нет никакой аналогии и никакого принципа тол­кования в механических законах вещества.

Если эти указания были верны, дело тем самым решается: дух есть подлин­ная субстанция, даже субстанция коренная» (Там же, с. 121).

Основное— Море сознания— Слои философии— Слой 8

На деле Лопатин, говоря о духе, понимает под ним сознание. Из после­дующих работ это станет еще яснее, но при внимательном чтении это видно и здесь:

«Итак, неистребимость должна быть таким же свойством духа, как и материи. Даже в бытии духовном мы обращаемся с более несомненною реально­стью: вещество, как его понимает физика, все-таки есть лишь вывод нашего рассудка к объективным причинам наших чувственных восприятий; напротив, непосредственное содержание нашего сознания, наша внутренняя субъективная действительность переживается нами как абсолютный факт, никаких возра­жений не допускающий» (Там же).

Стоило Лопатину забыть, что он дает определение сознания и загово­рить о духе, как появилось содержание сознания, которое не есть действие, а есть действительность. Конечно, можно выкрутиться и сказать, что содер­жанием сознания являются акты. Но, во-первых, выкручиваться все-таки надо, то есть надо это сказать, иначе цельность и последовательность рас­суждения нарушается. А во-вторых, говори не говори, а сознание есть дей­ствие и сознание содержит в себе действия — это совсем разные вещи и совсем разное понимание сознания.

А уж если быть до конца последовательным, то, по существу, в этом отрывке появляется некое вещество. Раз субстанция для механики есть веще­ство, то и субстанциональность духа, то есть сознания, должна быть не ме­тафизической, не способом говорить философски, а чем-то сходным. Пусть и иным.

Лопатин не раз будет подходить к этой мысли в своих работах, но так прямо этого и не скажет. Что-то помешает ему сделать этот шаг. Наверное, он не был способен увидеть сознание как вещественное, поскольку видел его действием осознавания. А все остальное было лишь «логикой рассужде­ний». Как философ он «логически» выводил «вещественность» сознания, но не произносил этого, потому что как человек видел его лишь действием. Это пример того, как простонаучное понятие перекрывает научное. Тем не ме­нее, я постараюсь сохранить все рассуждения Лопатина, подводящие к ве­щественному пониманию сознания. Возможно, это был самый глубокий, самый дальний поход науки в неведомое.

«Вопрос может идти лишь о том, как нужно представлять себе эту веч­ность духовной субстанции ? Должна ли она относиться только к всемирнойпсихической силе, разлитой везде, которая непрерывно творчески рождает внут­реннюю жизнь индивидуальных духовных центров и деятельность, которой эти центры лишь пассивно отражают в себе, — или сами индивидуальные центры сознания обладают своим независимым творчеством — стало быть, имеют бытие субстанциональное, и вечность должна и их касаться?

Эта проблема, бесспорно, принадлежит к числу очень трудных. Она, может быть, сделается яснее для нас, когда переставим вопрос так: мыслимо ли инди­видуальное сознание, которое было бы абсолютно пассивно ? возможна ли инди­видуальная деятельность, которая являлась бы только отражением прямых вли­яний мистического начала в основе вселенной ?

Глава 7. Явление и сущность в жизни сознания. Лопатин

На этот вопрос мы уже ответ имели: сознание и творчество нераздельны между собою, потому что всякое проявление сознания есть по существу акт творческий. Личное сознание без личного творчества есть понятие, которое само себе противоречит» (Там же, с. 121—122).

И опять дается описание, которое не укладывается в исходное опреде­ление. Если сознание есть акт, то утверждение «проявление сознания есть акт», разрушает исходное определение. Для того, чтобы проявляться как акт или актами, надо быть чем-то иным, не актом. Действия, в том числе и действия сознавания — не есть сознание, а есть способ, каким оно делает себя види­мым, то есть есть то, через что мы наблюдаем сознание.

Лопатин не делает этого шага в рассуждении явно, но, по сути, он делает его, заявляя чуть ниже:

«Объединяя явления опыта внутреннего, мы получаем идею о душе» (Там же, с. 122).

Война Богов.Сознание так и останется для него действием, а вот все, что связа­но с субстанциальными проявлениями сознания и что нельзя не видеть, поскольку оно действительно есть, он предпочитает отнести к духу или душе. В итоге последую­щая философия Лопатина становится религиозной и мистической, что сделало ее уязвимой для материалистической травли. Но это не важно, потому что время воин­ствующего Материализма и Марксизма кончилось. Сейчас мы могли бы все оправ­дать, но только не слабости рассуждения, только не непоследовательность.

Почему, называя дух и душу сознанием, он не относит к сознанию того, что только что отнес к духу и душе?! У меня нет ответа за исключением того, который можно рассмотреть в самом способе, каким видел мир Лопатин. Где-то тут пролегает грань между исследованием и скрытыми целями, мечтой об ином мире, который он хотел воплотить в России. О мире Духа, Душевном мире, я бы сказал...

Он все-таки очень не хотел, чтобы Физиология победила. И в этом был глубок:

«Что касается до тех возражений, по которым учение о самобытности психической силы искажает человеческую природу, рассекая ее надвое, что оно противоречит физиологическим данным и так далее, — по поводу их можно сделать одно общее замечание.

Во всех них сказывается следующее недоразумение: то, что действительно открывает природа, в них признается абстрактною выдумкою, а то, что на самом деле есть только шаткая гипотеза, оценивается как непосредственное показание природы. <...>

Никто не станет отрицать тесной зависимости жизни души от жизни организма, да никогда ее в принципе и не отрицали. Но не следует отвергать и ту самоочевидную логическую истину, что взаимная зависимость двух рядов явлений никак еще не обозначает их тождества или непременного происхожде­ния одного от другого.

Когда два вещества вступают в химическое соединение, они образуют не­что новое, их отдельные проявления уже незаметны, они совершенно сливаются в общем действии; вытекает ли из этого, что когда мы их разделим, одно из них должно исчезнуть?» (Там же, с. 123).

Основное— Море сознания— Слои философии— Слой 8

Этот пример блистательного опровержения механической Физиологии ее же средствами можно дополнить столь же красивым спором с «законом Введенского».

Дело в том, что в 1892 году известный психофизиолог А. И. Введенский отчитал в Московском психологическом обществе доклад о том, что созна­ние является «эпифеноменом». Попросту говоря, что никакого сознания нет, а есть лишь движения атомов в мозге, которые внешне проявляются как некие действия человека. Вот наблюдая эти действия, люди и решили, что существует некое сознание. Но это лишь имя для несуществующего явления — эпифеномена в отличие от феномена.

Введенский гордился своим «открытием» и, не стесняясь, в своих пос­ледующих работах, вроде «Психологии без всякой метафизики», отсылает читателей к «закону Введенского», будто говорит о третьем лице, давно при­знанном великим.

Лопатин искрометно разбивает доводы Введенского в работе 1893 года, посвященной этому Закону. Приведу лишь один пример:

«Представим себе такой случай: положим, убит человек, и приехал судебный следователь, чтобы открыть виновников преступления. Родные и знакомые уби­того настойчиво уверяют, что он действительно злодейски умерщвлен, и выска­зывают даже свои догадки о личности убийцы. Но следователь только что приехал, он совсем еще не знает обстоятельств дела, а утверждения родствен­ников и близких кажутся ему, с первого взгляда, голословными или, во всяком случае, не решающими вопроса с абсолютной достоверностью.

И вот вместо того, чтобы приступить к подробному расследованию, он вдруг объявляет: "Друзья мои! Вы не доказали с необходимостью и неизбежно­стью, что этот человек убит кем-нибудь посторонним, не доказали и того, что виновником злодейства было то лицо, которое вы подозреваете. Итак, будем думать, что умерший убил сам себя; дело прекратим, а духовной власти предос­тавим лишить покойника, как самоубийцу, церковного погребения ".

Не правда ли, такого следователя мы назовем человеком опрометчивым и своего назначения не исполнившим?

Между тем г. Введенский поступает совершенно так, как этот вообража­емый следователь: влияние душевной жизни на телесную не доказано с необхо­димостью и неизбежностью, — итак, его абсолютно нет;все действия всех живых тварей автоматически вызываются материальными причинами, как будто бы сознание в мире совсем отсутствовало; "материальные процессы во всех без исключения телах протекают всегда так, как если бы нигде и никогда не было душевной жизни", — это закон природы» (Там же, с. 129—130).

Война Богов.Да что Введенский! До сих пор вся Наука исследует любые явления духовной жизни только одним способом: нами была проведена серия эксперимен­тов, чтобы проверить, скажем, явление так называемой телепатии. Некоторые из опытов дали положительные результаты, но в остальных телепатия не подтвердилась. Значит, такого явления нет!

Зачем? Зачем ученым делать все, чтобы никто не доказал, что они сами, их души бессмертны, и они смогут жить?! Не понимаю, не укладывается в голову. Но когда я вижу, как в России бьются насмерть группировки, делящие страну, когда

Глава 7. Явление и сущность в жизни сознания. Лопатин

вспоминаю, как большевики разрушали Великую державу, как обещали лучшую жизнь, а сами низвергли в нищету и кровопролитие, а при этом народ шел за ними, — я понимаю: интересы сообщества, свойство, заговор наших против чужих — ценнее вечной жизни! И никогда физиолог не примет в подарок душу! Ведь он всем своим, всем существам Науки покажет, что он чужой!

Как Лев Лопатин, к примеру.

В 1905 году, во время русской революции, когда по улицам мечутся озверелые толпы гекатонхейров с булыжниками, завоевывая Олимп для Науки, Лопатин пишет работу, которая станет настоящим мостиком к его последующим исследованиям души. Она называлась «Явление и сущность в жизни сознания».

Здесь все опять начинается с поиска душевного вещества. И опять душа оказывается и сознанием, но вывода о возможной вещественности сознания не делается. И все же. Сначала описание исследуемого явления по имени общераспространенный взгляд:

«Совсем иначе мы судим о жизни духа (по сравнению с явлениями физи­ческой природы — АШ): здесь общераспространенный взглядсклоняется в другую сторону. По весьма популярному теперь мнению, факты душевной жизни суть чистые явления или чистые состояния и события, в которых ничто суб­станциональное не присутствует и не выражается. Душевные явления не име­ют никакого носителя,они не привязаны ни к какому субстрату,— в этом их основная и наиболее резкая особенность. Наша душа есть только множествен­ность психических явлений, связанных между собою; это — совокупности перемен, в которых, однако, совершенно отсутствует то, что подлежит пере­менам.

Другими словами, никакой души, как существа, как субъекта душевных со­стояний нет вовсе» (Лопатин. Явление и сущность, с. 147).

Вот исходные условия задачи, по которым уже можно догадаться, о чем и как пойдет речь. Естественно, что чуть дальше «множественность психичес­ких явлений» будет названа сознанием.

Если предыдущая работа была направлена Лопатиным против хамского материализма Введенского, то эта, в первую очередь, против чуть более утонченного материализма некоего Паульсена, высмеивающего само пред­положение о возможности душевной субстанции.

Здесь Лопатин пошел дальше в понимании того, что такое субстанция:

«...остается общепризнанной истиной, что мы знаем и воспринимаем толь­ко одни явления. Это одинаково верно и о физическом мире, и о нашей собствен­ной внутренней жизни. Ведь и в физической действительности ее субстанция-вещество — никогда не бывает предметом непосредственного восприятия, она всегда только предполагается. Тех свойств, которые приписывают веществу физики — неуничтожимости, непроницаемости, инертности, — мы не видим и не слышим, мы только умозаключаем о них на основании сопоставления много­численных опытов.

Соотносительности явлений и субстанций не замечается ни в физической, ни в психической области, насколько они нам доступны» (Там же, с. 153).

Основное— Море сознания— Слои философии— Слой 8

Из такого подхода рождается убеждение современной науки, что «при­рода субстанции в явлениях не выражается» (Там же, с. 161).

Лопатин считает, что это — убеждение. Иными словами, естественники избрали в это верить, потому что им так выгодно. Субстанция, безусловно, познаваема по явлению, хотя и не прямо. А из этого вытекает следующее рассуждение.

«Если верно, что явление, по самому понятию о нем, немыслимо без проявля­ющегося в нем деятеля и носителя, который непременно дан в явлении (явил себя — АШ), ибо иначе явление не было бы явлением, — так должно быть и в душе, потому что логически нелепому нигде нет места» (Там же, с. 170).

Потрясающе очевидное рассуждение, не принимающееся естественни­ками с таким же потрясающим упорством самогипноза: если вы говорите «душевные явления» или «явления сознания» — то что-то же должно себя являть?! А раз оно являет себя в том, что вы изучаете, значит, оно есть. Но его нет в том, что вы изучаете. А изучать его вы не можете, потому что не признаете его самостоятельного существования вне таких привычных и бе­зопасных явлений, которые вы сделали своей вотчиной и кормушкой!

«Правда ли, что мы явления своего сознания воспринимаем непосредственно ?

В этом едва ли возможно серьезное сомнение: ведь явлениями сознания мы только то и называем, что сознаем и как и поскольку сознаем, а что в сознании не дано, то, очевидно, уж не будет его явлением. Это значит, что явления созна­ния даны нам так, как они есть, — в совокупности своих действительных при­знаков.

А если это справедливо, то мы должны непосредственно и в ее подлинной природе воспринимать и сознавать субстанциональную силу сознания.

Субстанция сознательной душевной жизни должна быть непосредственно открыта для нас, как для нас была бы открыта субстанция жизни физической, если б мы воспринимали ее явления совсем так, как они совершаются в природе.

Субстанция души не трансцендентна, а имманентна своим явлениям. Явле­ния духа должны быть не только показателями, но и прямою реализацией его существа, потому что они суть его акты и состояния, а дух вне своих состояний и действий есть пустая абстракция — словесный термин, а не действитель­ность» (Там же, с. 170—171).

Если бы Материализм был не политико-философской партией, а нау­кой, то он, безусловно, вынужден был бы причислить Льва Лопатина к материалистам. Если оставить в стороне его понятие «духа», то сознание, понятое как субстанция, то есть некий вид вещества или энергии, — это всего лишь действительная попытка понять, как устроен мир. Но когда гора не идет к Магомету, тому остается лишь идти навстречу. И Лев Лопатин движется к материи от Духа, низводя его по ступеням повышающейся плот­ности вещества.

Поэтому он считал себя философом-спиритуалистом, заявляя: «Итак, в основе психических явлений лежит нематериальная, духовная субстанция» (Там же, с. 171).

Глава 8. Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция

Как она зовется? Лев Михайлович не говорит, но он точно подводит читателя к тому, чтобы тот делал вывод сам:

«Материальная субстанция не воспринимается нами прямо; поэтому как бы ни было хорошо обосновано наше понятие о ней из физических наблюдений, оно все-таки есть лишь наше предположение, которое допускает разные преоб­разования и изменения ввиду более сложных задач. Быть может, и для нас ока­жется неизбежным приступить к такому преобразованию идеи о веществен­ном субстрате, когда пред нами станет во всей своей важности вопрос о связи души с телом.

Напротив, субстанциальная сила сознания есть данный факт нашего внут­реннего опыта; от него можно отправляться, но в нем нечего переделывать...» (Там же, с. 173).

И нечего добавлять. Все остальные мысли о сознании были высказаны Лопатиным в работах, посвященных душе. В книге о душе я к ним и вернусь.