Глава 4. Феноменологическое движение и вырастающие из него философии

Война Богов.Можно сказать, что феноменология родилась как спасение евро­пейской Философии, ставшей к началу двадцатого века ненужной из-за повсемест­ного утверждения научного мировоззрения. Единственным спасением для Филосо­фии было принять сторону победителя и стать ему полезной. В итоге новая Философия порывает с Метафизикой и по преимуществу становится материалистической в смысле научного, а не идеологического Материализма. Так что ее можно считать позитивиз­мом, то есть идеологией науки. Или же она уходит в крайний идеализм, каким явля­ются логика и математика и тем самым опять же оказывается вполне востребованной Наукой и техникой. Особенно когда появляются «мыслящие» машины.

Движение в сторону компьютера и искусственного интеллекта, которое нача­лось со времен второй мировой войны, заставило все ветви западной Философии заняться разработкой теории формальных языков, то есть языков, способных быть принятыми машиной. Хотят это признавать философы или нет, но большая часть современной западной Философии была определена экономической потребностью. За что лучше платили, то и развивалось лучше. А платила, по преимуществу, про­мышленность и чаще всего военная.

В этом есть какая-то великая жизненная правда: философия — это все-таки мудрость, когда-то бывшая житейской. Но и сейчас философия должна быть связана с жизнью и ее потребностями. Вот только жизнь сместилась от человека к машине, и философы дружно обслуживают поставленную перед человечеством задачу — заме­нить людей на машины.

Конечно, не все философии, развивающиеся в Европе из феноменоло­гии, были нацелены на служение Богу Машине. Хотя, так или иначе, ему служат и герменевтика, и философия языка, и семиотика, и структурализм,

Глава 4. Феноменологическое движение...

и деконструкция, и многие другие школы. Но временами философы возмуща­лись и поднимали крик о том, что мы уходим от жизни, от естества, от души.

Пожалуй, первым из феноменологов это сделал Хайдеггер.Хотя и Макс Шелер тоже так и не принял феноменологию. Что же касается Хайдеггера, то я расскажу о его бунте словами его личного помощника последних лет Фридриха-Вильгельма фон Херрманна.Что писал сам Хайдеггер, читали мно­гие, но лично я смог понять, что же им двигало, лишь благодаря фон Хер-рманну.

Что помнит человек, давший себе труд почитать Хайдеггера, о его фи­лософии? Я не имею сейчас в виду изучавших его философов. Просто чело­век, который устал и вспомнил, что книга Хайдеггера стоит у него на полке. Если ему в душу не запал какой-нибудь исключительно красивый образ, не имеющий никакого отношения к философии, то помнит он, что Хайдеггер пишет про «бытие». Что такое это «бытие», вспомнить невозможно. Но точно помнится, что Хайдеггер его называет бытие-в-мире и Dasein, переводимое странным словом вот-бытие. Иными словами, запоминаются у Хайдеггера только уж совсем странные слова. Но это значит, что они неузнаваемы и к пониманию отношения не имеют. Остальное же не понимается, как беско­нечная словесная жвачка, не имеющая смысла.

Думаю, во многом это вина переводчиков, а значит, и наших филосо­фов. Я подозреваю, что у них не было ни малейшего желания помочь людям прочитать Хайдеггера... Они переводили его лишь для своих и как своеобраз­ный инструмент невпускания в философское сообщество тех, кто не готов принять тайный язык этого научного союза. Я уже писал о Хайдеггере рань­ше и могу уверенно сказать, что его можно и читать и понимать. Но каждый раз нужно делать над собой определенное насилие. И сейчас мне очень не хочется к нему возвращаться. Тем более, что я уже знаю, что Хайдеггер и весь экзистенциализм, вырастающий из его «философии бытия», не зани­мался сознанием. Он занимался бытием.

Итак, Хайдеггер считался основоположником экзистенциализма и даже герменевтики. Но начинал он как феноменолог и до 1924 года преподавал феноменологию. Фон Херрманн так рассказывает о Хайдеггере того времени:

«Свою марбургскую преподавательскую деятельность Хайдеггер начинает в зимний семестр 1923—1924учебного года лекцией Введение в феноменологи­ческое исследование, которая направлялась намерением "понимать и разви­вать феноменологию как возможность ".

Для Хайдеггера феноменология как метод выражается исключительно в сформулированной Гуссерлем максиме "К самим вещам "!» (Фон Херрманн, с. 11).

Это странное «К самим вещам!» нам уже встречалось. Из-за этого при­зыва с Гуссерлем разошлись его ученики в 1913 году, когда он вместо логи­ки стал писать о чистых идеях. И вот опять «сами вещи!». У меня, когда я читаю про них, рвется крик отчаяния: да о чем речь, в конце концов?! Какие вещи? Если те, что описывает Гуссерль, рассказывая, как я осознает себя в центре некоего бесконечного пространства, заполненного вещами, тогда в чем тут пафос этого призыва? А если это какие-то другие вещи,

Основное— Море сознания— Слои философии— Слой 3— Часть 2

тогда почему никто из переводчиков и комментаторов Гуссерля не помог мне понять, о чем речь?!

Да ведь и сам Хайдеггер, похоже, скорее, хотел скрыть свои истинные намерения, чем сделать их ясными. Например, что он имеет в виду, когда говорит, что бытие должно быть «свободным "для возможности в решающий момент отказаться от предрассудка исходя из критического рассмотрения ве­щей"»? (Там же, с. 11—12). Или вот такое пояснение: «Особое значение имеет добавление, что это превосходство над предрассудками есть "форма экзистен­ции научного человека"» (Там же, с. 12).

«Решающий момент», «отказ от предрассудков», «форма экзистенции», да еще и «научного человека»! Какая музыка. Кстати, она вся и войдет в будущую философию экзистенциализма как ее опорные точки или места, с которыми экзистенциалист должен быть согласен, как с партийной про­граммой. Но в чем же суть расхождения Хайдеггера с феноменологией и Гуссерлем?

Фон Херрманн умудрился просто и ясно объяснить это в главе «Созна­ние и забота о познанном познании».

«Чтобы сделать понятным, о каких вещах трактует феноменология, како­го рода суть те вещи, которые обрабатывает феноменология Гуссерля, Хайдеггер предпосылает характеристику вещей, находящихся в поле зрения Аристотеля и вместе с ним греческой философии.

С одной стороны, это бытие мира, и с другой, — жизнь как бытие в неко­тором мире» (Там же, с. 12—13).

Вот такой фокус. Хайдеггер расходится с Гуссерлем не из-за каких-то вещей. Он расходится из-за отношения к жизни. Если вы помните, задача, которую решал Гуссерль, заключалась в том, чтобы создать удобный для Науки формальный язык описания опыта или наблюдений. Для Хайдеггера «бытие жизни определяется основной возможностью благодаря говорению (logos) обнаруживать бытие мира» (Там же, с. 13). И тот и другой ищут язык, но Гуссерль — для Науки и исключающий любую грязь жизни, а Хайдеггер тот, на котором говорит сама жизнь. Этому у него и посвящено множество работ, которые выглядят, скорее, поэзией или литературой, чем философией.

Для Хайдеггера греческая философия, натурфилософия, как она назы­валась, была направлена на жизнь и сама была жизнью. «В сравнении с этим исследовательская ориентация феноменологии Гуссерля (а ранее и философии Нового времени) переменилась. Она направляется "приоритетом пустой и при этом фантастической идеи достоверности и очевидности". Этот приоритет как таковой имеет место "до всякого подлинного высвобождения способно­сти встречи подлинных вещей философии ". 'Забота об определенном абсо­лютном познании, взятая лишь как идея, получает приоритет до всякого спра­шивания о вещах"» (Там же, с. 13).

Иными словами, создание формального языка, отвечающего требова­ниям очевидности и достоверности, конечно, дает Науке возможность раз­вивать технологию, но оно полностью перекрывает возможность встретить­ся с жизнью и видеть подлинную жизнь.

Глава 4. Феноменологическое движение...

Пленка научного языка, подобно пленке языка математического, обво­лакивает наше сознание и отделяет нас от настоящей жизни еще одним слоем. Причем, тем страшнее, чем очевиднее кажутся образы этого языка. Назад к вещам! Вот такой призыв, который провозглашает Хайдеггер, нахо­дясь с Гуссерлем. Очевидно, именно из-за этой ловушки возмущались и дру­гие ученики Гуссерля. Ведь изначально казалось, что с помощью феномено­логии можно начать видеть мир таковым, каков он есть в действительности. И они очень расстраивались, когда чувствовали, что этот дополнительный слой очевидностей не приближает их к миру и его вещам, а ловит точно в паутину научного языка, из которого нет возможности вырваться.

Война Богов.Возможно, я не прав. Или не совсем прав. Но феноменология и аналитическая философия очень сходны и обе лежат в основаниях современного языка. А из экзистенциализма родился бунт человека-художника против порабощаю­щей его государственно-научной машины. Из него же, во многом, рождается и гума­нистическая наука, наука, имеющая смыслом вернуть человеку его душу. Так разви­вался мир после Хайдеггеровского бунта.

Мне очень симпатичен и Хайдеггер, и его борьба. И, в сущности, моя книга посвящена именно тому, что он искал, — прорыву сквозь пленки общественного сознания к своей истинной природе. Но это разные пути. Хайдеггер — буревестник, а я хочу понять, что такое сознание. Весь экзис­тенциализм посвящен сознанию человека, но сознание его не интересует. Единственное, чему мы можем поучиться у экзистенциализма — это как не клевать мертвечину, как гореть и жить на полную. Это очень много. Но что же такое сознание?

Когда я говорю, что Хайдеггера не интересовало сознание и он был занят только бытием, я исхожу из того, что сознание действительно не рас­сматривалось им само по себе ни в одной из известных мне работ. И особен­но показательны для меня две работы, посвященные исходным понятиям его рассуждений. Первая из них — «Основные проблемы феноменологии»,созданная в 1927 году. Это, своего рода, введение в курс, который он соби­рался отчитать в университете Марбурга. И в этом курсе не предполагалось разговора о сознании.

Точно так же не оказалось сознания и среди тех оснований, которые Хайдеггер рассматривает в своих лекциях 1955—1956 годов во Фрайбургском Университете под названием «Положение об основании».Основании чего? Безусловно, философии. Но это на поверхности. Скорее, всей «рациональной деятельности человека». А что это такое?

Хайдеггер-философ был постоянно глубочайше, как поэт, погружен в ту часть сознания, которую можно назвать языковой средой. Переводчики, а в России сложилась великолепная школа переводов Хайдеггера, вынуждены постоянно «извиняться» за свои переводы:

«Трудность текстов Хайдеггера давно стала общим местом. Для перевод­чика эта трудность усугубляется тем, что он сталкивается как с задачей понимания мысли философа, так и с задачей как можно более точного ее вос­произведения на чужом ей языке, что в случае Хайдеггера особенно важно, ибо

Основное— Море сознания— Слои философии— Слой 3— Часть 2

его мысль настолько укоренена в родном для него, а следовательно, и для нее (или наоборот) языке, что любое перенесение ее в иную языковую стихию неизбежно и безжалостно наносит невосполнимый урон ее полноте и цельности. <...>

...мышление Хайдеггера в известном смысле само является переводом, пере­водом мысли с привычного и устоявшегося языка западноевропейской метафи­зики, языка понятного и в этой понятности упускающего нечто чрезвычайно важное (а именно саму мысль) на язык самой мысли, язык, хранящий и сберегаю­щий ее, язык, в котором живут» (Коваль О. От переводчика // Хайдеггер. Поло­жение об основании, с. 224).

Иными словами, Хайдеггер все время обыгрывает дополнительные смыс­лы слов, чуточку меняя их звучание из-за чего рождаются слова-новоделы, неведомые в современном немецком, но соответствующие его законам. Это похоже на то, как родится новое русское слово, если мы всего лишь вставим черточку между со- и знание: со-знание. За счет этого удается направить внимание на то, что такое привычное слово, если его начать рассматривать, оказывается, состоит не только из двух частей, но и из двух значений или смыслов. А значит, рождается как их сумма.

А вот это понятие «суммы» как способа говорить о смыслах стоит выде­лить особо. Играя языковыми смыслами, Хайдеггер точно парит в этой среде и, наверное, именно поэтому не замечает сознания, как птица воздуха. Но он замечает помехи своему естественному полету. И они в математизации нашего сознания, как это показал еще Гуссерль. Хайдеггер не поминает со­знание среди оснований своей философии. И поэтому мы можем его опус­тить и не изучать. Но если все же кто-то не захочет выкинуть его из своей жизни, то думаю, не ошибусь, сказав, что и сама жизнь Хайдеггера и все, что он пишет, это пример очищения сознания, который надо просто уметь понять и применить к себе. Вот как завершается его поиск оснований.

«Бытие дается нам как основание. Основание толкуется как ratio, как отчет. Человек есть считающее живое существо. Все это остается действи­тельным при самых различных изменениях и единой линией проходит сквозь всю историю западно-европейского мышления. Это мышление в качестве мышления европейского Нового времени привело мир в сегодняшнюю мировую эпоху, в атом­ный век.

Перед лицом этого простого и в то же время тревожного для Европы обстояния вещей мы спрашиваем:

"Исчерпывает ли вышеупомянутое определение, гласящее что человек явля­ется animal rationale, сущность человека?" <...> Или: "Не остается ли сущ­ность человека... не остается ли сущность бытия, все более нас озадачивающая, все еще чем-то достойным мышления ? Смеем ли мы, если уж дело должно об­стоять таким образом, оставить на произвол судьбы это достойное мышления в угоду неистовству исключительно считающего мышления и его гигантских успехов?" <...>

Это вопрос. Это— мировой вопрос мышления. В ответе на него решается, что станет с Землей и что станет с Dasein человека на этой Земле» (Хайдег­гер, Положение об основании, с. 212—213).

Глава 5. Экзистенциализм

Война Богов.Считающее мышление, ярче всего выраженное в Науке, сегодня оказалось мышлением мировой Империи. Когда Америка глядит на Азиатский Кон­тинент как на нефтяные поля, помеченные цифрами добычи и биржевыми индекса­ми, — это оно. И когда Европейский союз делит Югославию и судит правителей независимых стран в своих судах — это тоже оно. Потому что, глядя на другого чело­века, европеец видит, не что он такое, а сколько он стоит. Точно так же видит он цифры, глядя на машину, лошадь или другую страну. Это очень облегчает жизнь. Жизнь, которой нет, вообще легче той, которую приходится жить.

Глава 5. Экзистенциализм

Следующей за феноменологией по времени, да и по значению, фило­софией считается экзистенциализм. Правда, сами экзистенциалисты гово­рят, что выводят корни своего мировоззрения из Кьеркегора — датского философа начала XIX века. В каком-то смысле это верно, но не более, чем выводить корни идеализма XIX века из Платона, а феноменологию из Геге­ля. Экзистенциализм XX века, безусловно, связан с философией Кьеркего­ра, но это явление вполне современное и в своей современной части так или иначе вырастающее из феноменологии Гуссерля.

Рассказывать об экзистенциализме трудно. Экзистенциалисты, во-пер­вых, и сами не очень понимали, что такое экзистенциализм и экзистенция. Во-вторых, они то признавали себя экзистенциалистами, то отрекались. В общем, все это ярко, звучно и маловразумительно. Да еще и сказано не для простых умов.

Итальянский философ Николо Аббаньяно,считавший себя, наравне с Хайдеггером и Ясперсом, одним из творцов экзистенциализма, в 1942 году дает такую картину этого движения:

«Термин "экзистенциализм "приобрел в обыденном языке сколь широкое, столь и расплывчатое значение. Он обозначает не только некоторые философские направления, которые, в свою очередь, трудно охарактеризовать в их целостно­сти, но так же совокупность литературных и художественных позиций, нравов, моды и даже покроя одежды и снобистских манер. Среди всего этого довольно-таки трудно, если не невозможно, обнаружить общие черты; и все же можно понять обобщенное и обтекаемое употребление этого слова, если отметить, что в большинстве случаев оно служит для того, чтобы полемически привлечь вни­мание к самым неблагоприятным, негативным и обескураживающим сторонам современной жизни. <...>

И если рассматривать наиболее обыденные поведенческие установки, "эк­зистенциалистская "мода все более являет опустившихся молодых людей, кото­рые принимают ее как "пропащие души " в вечном протесте против буржуазной респектабельности современного общества» (Аббаньяно, Введение в экзис­тенциализм, с. 56).

Экзистенциализм — это театр. Часто революционный, но из разряда бескровных революций, вроде сексуальной революции 60-х. Совершенно не

Основное— Море сознания— Слои философии— Слой 3— Часть 2

случайно часть экзистенциалистов была богоискателями, а другая — марк­систами и писателями пьес. Философия оказалась довольно ловко скрыта под слоем яркого вранья. Так ловко, что все считали экзистенциализм фило­софией, но никто не понимал, какой. Это очень напоминает революцион­ную демагогию ораторов, вроде Троцкого или Ленина. Главное — не смысл, главное, чтобы люди пошли и были управляемы. Экзистенциалисты — не философы. Они вожди и властители дум. Поэтому им нравится выглядеть парадоксальными и исключительными. И я бы выводил экзистенциализм не из Кьеркегора, а из Лермонтовского «Героя нашего времени», из Байронов-ского «Демона» или «Евгения Онегина».

В общем, я не смогу дать какой-то целостной картины экзистенциализ­ма. Да он меня и не интересует. Мне лишь нужно понять, как экзистенциа­листы понимают сознание и можно ли у них чему-нибудь поучиться. Поэто­му я пойду очень простым путем. Сначала я дам самый общий очерк этого учения, как его обрисовывают самые общедоступные издания — словари и учебники философии.

Итак, экзистенциализм.Как название философии это слово было созда­но Хайдеггером в 1927 году в его главном труде «Бытие и время».В 1938 году Ясперсподхватил его в «Философии существования».После этого новорож­денное понятие обрело жизнь. Само слово было произведено Хайдеггером из позднелатинского existentia — существование. Иными словами, экзистенциа­лизм — это философия существования или бытия. Но вот что такое это самое бытие, это такой вопрос!

Ведь для большинства людей, например, для меня, бытие — это моя жизнь. И в русском оно вполне очевидно выводится из выражения жили-были-бытовали. Бытие мое такое, — может сказать любой обычный человек с полным правом. Но это пока рядом нет экзистенциалиста, который при­своил себе это слово, а этому слову присвоил особое значение.

То, что для нас с вами — бытие, то для экзистенциалиста — существо­вание. Причем то, про которое в русском языке говорится: не живу, а так, влачу существование. Обычная жизнь, проживаемая, как бы мы сейчас ска­зали, машиноподобно, — главный враг экзистенциализма. Жизнь истинная необычна. Поэтому, чтобы показать ее необычной, Хайдеггер и придумал необычное слово. Необычная жизнь случается в жизни каждого на перело­мах, связанных с несчастьями, выбором пути и особенно когда мы вдруг задумываемся о смерти. Вот тогда человек может начать истинную жизнь, которую вполне можно назвать и экзистенцией. Главное в этой истинной жизни не название, а то, что человек начинает освобождаться от всего лиш­него, что не унести с собой за ту черту, и, соответственно, живет лишь той частью себя, что может преодолеть смерть.

Война Богов.Как вы понимаете, это продолжение в философии линии Сократа, в противоположность линии Аристотеля или Науке. Кстати, экзистенциализм и на­зывают неклассической философией, что на деле оказывается отсутствием наукооб­разности. В этом своем бунте против устоев современного математизированного мыш­ления и буржуазного счетоводчества, экзистенциализм приближается к русскому

Глава 5. Экзистенциализм

бунту времен революции. Поэтому русские словари выводят экзистенциализм из философии Бердяева и Шестова (Шестмана).

Зарубежные словари, однако, стараются русское не замечать ни при его жизни, ни тем более после смерти. Поэтому они видят корни экзистенциа­лизма в Унамуно, Кьеркегоре и Паскале. Точнее было бы сказать, в вопро­сах, которые они задали.

Немецкий «Философский атлас» Кунцмана, Буркхарда и Видманатак рассказывает о Кьеркегоре:

Серен Кьеркегор (1813—1855)«начинает с вопроса:

Как мне, существующему субъекту, вступить в отношение к Богу?

Для этого, прежде всего, необходимо понять конкретные обстоятельства существования отдельного человека, то есть "понять себя самого в ситуации существования ".

Но именно это, по Кьеркегору, было изгнано из мышления философией немец­кого идеализма (особенно гегелевской), создавшей таким путем тип "абстракт­ного мыслителя", подвергнутый острой критике датским философом:

"Как раз потому, что абстрактное мышление стоит sub specie aetemi [на точке зрения вечного], оно упускает из виду конкретное, временное, становление существования, бедственное положение того, кто существует... "

Но поскольку абстрактно мыслящий и сам всегда наделен конкретным су­ществованием, он становится "комичной фигурой", не желая признаться само­му себе в этой основе своего бытия и мышления: он сам и его мышление превра­щаются в фантомы. В противовес этому необходимо стать субъективным, то есть

"...установить отношение познания к познающему, сущность которого — существование ", ибо "единственной действительностью, о которой существую­щий не просто знает, является его собственная действительность, то, что он существует; и эта действительность есть его абсолютный интерес ".

Если человеческое существование становится, таким образом, центром философского поиска, то возникает вопрос: что такое человек?» (Кунцман, с. 163).

Из этого вполне простого и понятного сократического вопроса экзис­тенциалисты выводили свои сложные и заумные построения. Вот, к приме­ру, развитие этого вопроса в Словаре Дидье Жулиа:

«Вовсе не представляя собой "существо" изначально данное и обязанное своим существованием разуму, человек вначале представляет собой небытие и сам факт существования "абсурден", то есть оторван от всякого значения. Одним словом, человек существуетдо того, как быть(о чем гласит знаменитая формула Сартра: "Существование предшествует сущности").

Следовательно, человек сам должен придать смысл своей жизни и стать в своей жизни разумным существом; человек— лишь то, что он из себя сделал» (Жулиа, Философский словарь, с. 515).

В общем, если бы экзистенциалисты не были театралами, а наши пере­водчики не играли в экзистенциальные игры исключительности, а жили

Основное— Море сознания— Слои философии— Слой 3— Часть 2

тем, о чем пишут, все было бы гораздо проще. На бытовом русском языке эти мысли звучали бы примерно так: жить растительной жизнью или стать Человеком с большой буквы.

При этом Человеком с большой буквы можно стать по-разному, напри­мер, прославившись. В данном случае речь идет о том, чтобы стать самим собой, познать себя и раскрыть свои скрытые способности. Например, спо­собность познавать Бога.

В общем, сущность экзистенциализма проста и естественна, но вот по­дача, способ заявить о себе миру — это театральная форма. Наверное, экзи­стенциалисты были очень молодыми людьми, точнее, подростками, кото­рые хотели привлечь внимание собственных родителей. Для простого ума весь экзистенциализм можно было бы перевести давно знакомым призывом: познай себя. Или стань собой. И на этом распрощаться, поскольку он есть всего лишь перевод этого изречения на язык середины XX века, который уже ушел.

Но некоторые экзистенциалисты думали о сознании. Поэтому о них сто­ит рассказать особо.