Глава 3. Профессиональная философия

В общем, то, что философия была и остается охотой за мудростью, ка­жется, до сих пор принимается всеми философами. Однако, профессиона­лизм очень сильно застит им глаза, и временами они помнят о любви к мудрости не задумываясь. Для слишком многих философов эти слова имеют не больше значения, чем слово «психология» для психологов. Так мы лишь называем то, чем занимаемся, а занимаемся мы на самом-то деле... И далее следует описание занятий, которые принимаются за определение философии.

Это подмена. Либо надо признать, что вы занимаетесь не философией, а тем, чем занимаетесь, либо сохранить любовь к мудрости исходной и осоз­нанной целью своей жизни и деятельности.

Но как только кто-то из философов, пусть смутно, возвращается к это­му, философия начинает расплываться у него в глазах и ускользать из рук. Множество современных философов пишут о кризисе философии, о том, что философия потеряла свой предмет, а философы не знают, чем им зани­маться и как восстановить былое уважение к своей Науке, которое частные Науки растащили, убегая от матери. Впрочем, почему современных? Этот вопрос стоит перед философами уже несколько веков.

Откуда такое сомнение в самих себе? Думаю, сама природа мудрости вселяет его в умы своих любителей. Мудрость исходно — народное понятие. Она — орудие выживания в этом мире, но в отличие от бытового ума, назы­ваемого здравым смыслом, она должна позволять решать задачи не только нашего мира, но и за его границей, то есть задачи переходов в иные Миры. А где они?

За границей того, что познано. Следовательно, место мудрости посто­янно меняется, поскольку граница познанного отодвигается по мере позна­ния. Из-за этого само понятие мудрости оказывается изменчивым и усколь­зающим. Невозможно определить мудрость, пока не определишь здравый смысл, то есть пока не опишешь весь познанный мир. Лишь тогда можно понять, где он кончается, и где начинаются места, ведомые лишь мудрецам.

Без онтологии, без описания бытия и сущего невозможно увидеть, где начинается мудрость. Но описание сущего делается независимо от нас — само наше сознание делает его, отображая действительность. Для этого не надо обладать умом и тем более мудростью, просто воспринимай. Мудрость появится тогда, когда ты изучишь то, что воспринято, поймешь, как вос­принимаешь, и овладеешь этой своей способностью настолько, что сумеешь

Глава 3. Профессиональная философия

использовать ее, чтобы заглядывать за границу Мира. А вот это уже гносео­логия, наука познания. И она — начало, потому что бесполезно бесконечно накапливать объем образов, отображающих мир. Когда-то надо перейти в качественно иное состояние — в состояние человека, пытающегося понять.

Если смотреть с этой точки зрения, то вся философия есть познание. Но познание это двойственно — познание мира и познание себя. И познание себя — это, в сущности, есть отладка и настройка орудий познания. Нельзя надеяться на бесконечное познание, если не улучшать саму познающую спо­собность. Вот поэтому многие философы сводят всю философию к теории познания. Это движение естественное для философии, а вовсе не мое навя­зывание вам определенного подхода.

Однако и на этом пути не все просто. Даже избирая считать теорию познания единственной настоящей философией, профессиональный фило­соф не в силах вырваться из пут профессионализма, которые называются научной этикой. Этика, как мораль и нравственность, — это неуголовный кодекс поведения. Неуголовный кодекс отличается от уголовного только тем, что по уголовному кодексу тебя могут посадить или оштрафовать, а по не­уголовному сразу убивают.

Этика, как и вся философия, — наука идеальная, а значит, абсолютная и черно-белая. И она, как и вся философия, имеет дело с Мирами. Но толь­ко не с теми, что шире нашего Мира, а наоборот, с теми, что уже и вкла­дываются в него, как в коробочку. Но Миры есть Миры, даже если это общины или сообщества. Что значит перейти из нашего Мира в Мир иной? Это значит умереть. А что значит, в таком случае, изгнать нарушившего нравственные правила из своего мира? Наказать смертью.

Научная этика не имеет к Науке никакого отношения. Разве что исполь­зует ее как сообщество, которое судит. Но судит, как и во все времена, по законам первобытного мышления, карая смертью. Не телесной, а вроде той гражданской смерти, когда пару веков назад человека прилюдно изгоняли из благородного сословия, ломая у него над головой шпагу. Вот и научная этика может себе позволить такое, если человек науки нарушает правила. Например, правило «не укради», точнее, не посягни на собственность дру­гого. Я говорю не о другом человеке. Это еще как-то может быть прощено. Ученому недопустимо посягать на собственность другого научного сообще­ства! И если какая-то тема, принадлежавшая изначально Философии, была унесена психологами, философ должен уважать права собственности психо­логов и не лезть на их территорию. За это придется поплатиться.

И вот философы кричат и шумят, как обворованный курятник, что у них растащили весь их предмет, но не смеют в науке познания затрагивать те части, которые присвоила себе Психология. А в итоге философская теория познания становится какой-то неполной наукой, все пытающейся расска­зать, как думают сами философы. И вообще что значит думать философски. Но при этом не пытаясь даже описать, а как устроена сама «думалка». Дума-ние само по себе, без думающего устройства — вот что такое чистая филосо­фия! И никакого психологизма!

Основное— Море сознания— Слои философии— Слой 1

А что такое это самое думающее устройство, о котором нельзя говорить философам? Отнюдь не ум. Ум философы исконно считают своей вотчиной, потому что это понятие отвлеченное, а значит, философское. Думающее уст­ройство — это то, что обеспечивает работу ума, — либо мозг, либо сознание.

Как я уже постарался показать раньше — если мы думаем мозгом, очи­щение невозможно. Разве что очищение сосудов от солей. Но тогда это теле­сное очищение и на нем все кончается. Но весь наш жизненный опыт гово­рит о том, что возможно еще какое-то очищение, кроме телесного. И я смею предположить, что это очищение сознания. Но в таком случае сознание дол­жно существовать и существовать во взаимосвязи с мозгом, но вполне само­стоятельно. А что думают об этом философы? Ведь это могло бы быть их собственной вотчиной, независимой от Психологии.

Однако вопрос о сознании оказывается удивительно непростым для современной Философии. Каким-то странным образом вся философия гово­рит о сознании и об осознавании, и о сознательном использовании или понимании чего-то, и о содержании сознания и при этом избегает говорить о том, что же такое сознание.

Из всех видов и направлений общедоступной философии, пожалуй, лишь Марксизм сделал сознание предметом своего напряженного изучения. Вся остальная философия к сознанию относится как к чему-то само собой разу­меющемуся, а потому не стоящему целенаправленного внимания. Как при­мер приведу перечисления того, что изучает философия из главы «Структу­ра философского знания» одного из самых профессиональных учебников — «Основ философии» В. Шаповалова.Это учебник постсоветский, то есть со­ответствующий не Марксизму, а мировой философии:

«Целесообразно рассмотреть структуру философского знания, прежде все­го, с точки зрения традиционных, или классических, представлений. Такие пред­ставления задают определенный стандарт того, как в принципе должна быть структурирована философия. С этой точки зрения основными частями, или раз­делами, философского знания являются следующие:

—философская онтология, или учение о бытии;

—гносеология, или философское учение о познании;

—философская антропология, или философское учение о человеке;

—социальная философия;

—философия истории;

—этика, или философское учение о морали и нравственности, о добре и зле;

—эстетика, или философское учение о красоте, о прекрасном и безобразном,
о смысле и предназначении искусства;

—история философии» (Шаповалов, с. 33—34).

Ну и как по-вашему, где здесь место разговору о сознании? Может быть, в онтологии или гносеологии? Вообще-то ответ должен быть в оглавлении. Как кажется, сознание — это настолько важная тема, что в «Основах фило­софии» ей не может быть не посвящено хотя бы крошечной главки.

Глава 3. Профессиональная философия

И действительно, есть у Шаповалова такие главы, как «Глобальное со­знание». Но это, как понимаете, разговор не о сознании, а о глобалистике. Но даже такое название говорит, что для Шаповалова понятие «сознание» рабочее и, вероятно, важное. Ищу дальше и обнаруживаю целый раздел, к которому отнесена эта основа философии: «Проблематика языка, сознания, общения в философии XX века». Но это, оказывается, рассказ не о сознании, а о феноменологии. Иначе говоря о том, как понимал сознание Гуссерль.

Иными словами, стандарт того, как должна быть структурирована фи­лософия, предполагает, что разговор о сознании должен вестись лишь в рамках истории философии, как рассказ о тех школах, что поминали созна­ние. Но не в общем курсе.

Но я, как историк по первому образованию, прекрасно помню, что вся философия начиналась как разговор о сознании и материи. А нас крепко мучили философией, поскольку в мое время историк считался работником идеологического фронта. И даже если я все забыл, такое не забывается. В чем же дело?

А это не понять без рассказа о той философии, которая определила мировоззрение всех современных русских людей, то есть без рассказа о Ди­алектическом материализме.

СЛОЙ 2. СОВЕТСКАЯ ФИЛОСОФИЯ О СОЗНАНИИ

Глава 1. Диалектический материализм

Диалектический материализм, он же Марксизм, возможно, единствен­ная из философских школ, которая заявляет сознание своим предметом. Почти предметом. Или почти заявляет. Как еще можно понять, когда множество книг и словарей говорят: основной вопрос философии — вопрос об отношении сознания к бытию?Если это так, то сознание и бытие должны быть основа­ми и предметом. Что еще?

Но если вы в это поверите, вы попались. Вы не умеете читать филосо­фию, а может, вообще не умеете читать, потому что проморгали в этих словах главное. Что? Угадайте. Просто перечитайте еще раз основную форму­лу Диалектического материализма и найдите в ней главное понятие. Нашли? Если нет, я подскажу. Вспомните слова Маркса: «Мое отношение к моей среде есть мое сознание». Вот вам и ответ. Марксизм много говорит и о бы­тии, и о сознании, но дело ему есть только до отношения. Вот оно-то и есть главный нерв, как говорится, всех марксистов.

Главное, как перестроить людей, как внедрить в их сознание опреде­ленное, нужное, требуемое отношение к бытию. И совершенно неважно, что такое сознание, ни с психологической, ни с философской точки зрения.

Диалектический материализм посвятил сознанию множество работ. Не­которые из них как, к примеру, вышедшая в 1990 году, то есть через пять лет после начала перестройки, работа Ф. Михайлова «Общественное сознание и самосознание индивида»,прямо заявляли:

«Наш общий предмет исследования — понятие о сознании» (Михай­лов Ф.Т., с. 8).

К этому времени советские философы уже вовсю изучают то, что гово­рит современная западная философия, хотя выводы предсказуемы:

«Можно считать достаточно обоснованным, что ни феноменологическое понимание сознания как предмета интроспективных описаний, ни исследова­тельский редукционизм так и не ответили на загадку...» (Там же, с. 157).

На какую загадку они не ответили, совершенно неважно. Они просто не могли не ответить на какую-то загадку, потому что Маркс уже давно дал единственно возможный ответ на все загадки. В отношении сознания все разговоры марксиста Михайлова сводятся к тому, чтобы еще раз доказать уже давно доказанное:

Глава 1. Диалектический материализм

«Сознание (das Bewusstsein),— писал Маркс, — никогда не может быть чем-либо иным, как осознанным бытием (das bewusste Sein), а бытие людей есть реальный процесс их жизни» (Там же, с. 8).

Далее в рассуждениях Михайлова множество различных несуразностей, но я их даже не хочу разбирать, поскольку все они перекрываются главной. Заявив своим предметом «понятие о сознании», он, очевидно, не очень отдавал себе отчет в том, что такое «понятие». И этим болеет весь Диалекти­ческий материализм. Он исследует наполнение или содержание понятия, то, из чего понятие складывается, но при этом не дает и не определяет само понятие. Не считать же определением вот это «откровение»:

«Сознание, как и материя, есть философская категория или категория в прямом смысле этого слова» (Там же, с. 34).

Сознание для людей не есть философская категория. И при потере со­знания я не теряю философскую категорию. Понятие сознания, как понятие особого рода, может относиться к тому виду понятий, которые философы называют философскими категориями. Но от этого ни сознание, ни понятие «сознание» не превращаются в действительности ни в какие философские категории. Они только могут так называться, а могут и не называться.

Но что разбирать бедного Михайлова, когда само исходное определение Маркса непродуманно. Вчитайтесь, и вы увидите, что с точки зрения чисто­го рассуждения оно само себя отрицает. Сказать, что сознание является осоз­нанным бытием, означает сказать, что сознание является не сознанием, а бытием.

На деле Маркс говорит, что он будет заниматься тем бытием людей, которое осознанно и составляет осознанное содержание сознания. И его можно понять — он решает свои задачи. Но он рассуждает грязно, небрежно. И он не дает определения сознания. Собственно сознание его никогда не интересовало, как оно не интересует и его последователей.

Война Богов.Марксизм живуч. Уже почти двадцать лет, как компартия перестала править в России, а он все еще правит в философском сообществе. Во всяком случае, уже через годы после начала перестройки марксизм заявлял с кафедры философии МГУ устами своих преподавателей: «Марксистская философия— наука партийная. Научность и партийность являются ее неотъемлемыми атрибутами» (Коршунов, Ди­алектический материализм).

Но это были первые годы новой России, и можно было надеяться, что власти партии в философии вот-вот придет конец. Однако и в 2002 году выходят учебники, утверждающие, что соответствуют стандарту Российской Федерации на философс­кое обучение, и при этом, в сущности, остаются все теми же учебниками Диамата, ведущими свою бесконечную битву. Битву Богов.

Битва же эта скрыта за словами об основном вопросе. Дело в том, что разговор о бытии и сознании был нужен Марксизму только затем, чтобы философски обо­сновать сражение Материализма против Идеализма. Вот это действительно основ­ной вопрос Марксизма.

Основное— Море сознания— Слои философии— Слой 2

Я не знаю, можно ли понять Материализм, как его излагал Марксизм, но что такое Идеализм без разговора о сознании понять нельзя. Рассказывать о сознании в Диалектическом материализме — это рассказывать об Идеализме, точнее, борьбе с ним.

Борьба Марксизма с Идеализмом — это удивительная и странная вещь. Я не случайно привел цитату из сочинения аж 1988 года: марксистская Философия — Наука партийная. Иначе говоря, политическая, поскольку партии — это явление политической битвы за власть. И это значит, что Ди­алектический материализм — не совсем философия и уж точно не чисто философия. Это орудие борьбы, и в первую очередь, борьбы за власть. Соот­ветственно, он не может не бороться. Он только это и умеет. А значит, он не может без врагов!

Во времена Маркса врагов у Марксизма не было. Просто мир жил себе, как хотел, и ничего не знал ни о Марксе, ни об Энгельсе. Но они хотели чего-то такого, что тут же сделало их врагами остального мира. Хотели они власти, иначе на них отозвались бы не те враги, которые отозвались, и с которыми по наследству продолжал бороться Ленин. Если бы они хотели найти истину, их, возможно, и вообще не заметили бы, или не очень заме­тили. Но они определенно хотели захватить власть, да еще и сразу во всем мире.

Это было не под силу отдельному человеку, нужно было сообщество, да еще и способное проникнуть в любую страну. Причем, сообщество, рвущее­ся к власти, но не очень в этом преуспевшее, чтобы можно было его возгла­вить. Таким сообществом была естественная Наука, уже два с половиной века бившаяся за право занять место основной опоры власти вместо Церкви. Ядром этого научно-политического движения были материалисты. Именно они устроили Великую французскую революцию 1789 года.

Чем был хорош естественнонаучный Материализм в качестве мозгового штаба партии? Эти люди умели думать, были полны честолюбия, отлича­лись безжалостностью и не боялись крови. Думаю, что русский человек ска­зал бы про них, что они были бездушны, глядя на то, как они относились к чужой боли. Душу им заменяли идеи, большие идеи, ради которых можно резать как лягушек, так и людей и даже целые народы и страны. Да, научные материалисты были очень хороши, но их было мало, и они были слабы. Два с половиной века их существования в мире были достаточно большим сро­ком, чтобы убедиться в этом.

Материалистам нужно было придать тупую, бездумную, но огромную разрушительную силу, которой те могли бы управлять. И Маркс находит ее — вот в чем его историческая заслуга. Он придумывает Пролетариат. Думаю, до Маркса никто из пролетариев не ощущал себя пролетарием. Были различ­нейшие сословия общества — были крестьяне, рабочие, нищие, батраки, прислуга, воры и так далее. Но Маркс ищет, что может объединить этих людей в нужную ему разрушительную силу, и находит: недовольство и нена­висть! Недовольство этими проклятыми богачами! И клокочущая ненависть, которую, к тому же, нетрудно растравить.

Глава 1. Диалектический материализм

И там и тут безличность, но это и есть главное. Людям трудно убивать тех, кого они хорошо знают. Трудно просто взять и раздавить даже лягушку, которая смотрит тебе в глаза и хочет жить. Мы чувствуем, что этим как-то отрекаемся от собственной души. Но во имя Науки жертву можно увидеть как биомассу, приготовленную для исследований. Ведь от души отрекся не ты, а Наука. Ты же ни в чем не виноват. Главное — считать себя не мальчи­ком Вовой или Карлушей, а великим естествоиспытателем, ученым. Точно так же становится легче громить и уничтожать, если тебя нет, а есть револю­ционная масса, которая просто сносит старый мир, как волна...

Если вспомнить Битву Богов, то Зевс и его команда молодых олимпий­цев тоже находят такую тупую силу, чтобы победить титанов — сторонников Кроноса. Гекатонхейров. Обычно это имя переводят как Сторукие великаны. Но на самом деле мифы рассказывают, что они были еще и пятидесятиголо-выми. Они отламывали от гор целые скалы и швыряли их в Богов, до тех пор, пока не свергли в Тартар.

Помните ли вы, что орудием пролетарской толпы был объявлен булыж­ник? История повторяется. Она всегда повторяется...

Диалектический материализм как известная нам философия рождается из марксизма-ленинизма уже тогда, когда отгремели бои. Он — идеология и философия советской власти. Но во времена советской власти не осталось тех врагов, с кем воевали Маркс и Ленин. Все это отошло в прошлое. А Диамат все воевал и воевал с ними. Когда читаешь учебники Диамата, все время ощущаешь себя как бы внутри русской поговорки: сердилась баба на базар... а базар-то и не знал. Диамат воюет с западной, буржуазной, идеали­стической философией, а она живет себе и не замечает его войны. Да и как ее заметить, если он говорит не о ней, а о какой-то его собственной идеали­стической философии, придуманной для удержания памяти о том, что у нас есть враги, а мы — пролетариат. По крайней мере, можем им однажды стать, сплотить ряды и показать всем этим буржуям! Еще раз!

Учебники Диамата всегда безлики. Их писали простые и безвестные бойцы идеологического фронта. Найти среди них философа с собственным лицом нельзя, потому что никого, кто мог бы затемнить лица творцов, к написа­нию таких учебников не допускали. Поэтому, выбирая издание для рассказа, я выбрал то, что издано попозже — в 1989 году. Тогда уже не было такого давления партии, и значит, нельзя оправдать что-то требованиями времени или угрозой жизни. Поздний Диамат — это действительный Диамат, как он вошел в само наше сознание.

Соблюдая требования научности, учебники Диалектического материа­лизма обычно начинались с разговора о задачах, структуре, функциях, пред­мете и методе. Все это пустое пускание пыли в глаза. Понять или даже запом­нить это нельзя, потому что все это не имеет отношения к действительности. Настоящий разговор всегда начинался с главы, посвященной «Основному вопросу философии». Собственно говоря, и сами составители учебников это не скрывали.

Основное— Море сознания— Слои философии— Слой 2

«Предмет философии, его отличие от предмета других наук осмысливается точнее, полнее и глубже, когда раскрывается основной вопрос философии, от решения которого зависит исследование всех других философских проблем» (Ди­алектический материализм. Учебник, с. 38).

А далее я выберу то, что составит краткий, но достаточный курс Диа­лектического материализма.

«В работе "Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии " Ф. Энгельс впервые сформулировал "великий основной вопрос"всей и в особенно­сти новейшей философии. В зависимости от того, как философы решают этот вопрос: принимают за первичное природу, материю или же мышление, сознание, они делятся на два больших лагеря. Те, которые утверждают, что дух, сознание, мышление существуют прежде природы, то есть являются первичным, состав­ляют лагерь идеализма. Те же, кто исходным началом считает природу, примы­кает к различным школам материализма. Материализм и идеализм — два ос­новных направления в развитии философии» (Там же, с. 38).

Вот я сижу тут за книгами и ощущаю себя философом и ученым. И когда я так ощущаю себя, у меня рождается восклицание: да дались вам эти Иде­ализм с Материализмом! Почему вам нет дела до истины, до поиска и ис­следования?! Пусть найдется в итоге то, что действительно и есть! Но я одергиваю себя: куда ты лезешь?! Это же не философия, это политика, Вой­на Богов. Им же нужно было как-то разделить нас и придумать врагов. Но давайте не забывать: для ученого истина — то, что есть в действительности, а не то, во что он верит. А вера — это признак религии, с которой и воевал Материализм нового времени.

Следовательно, когда марксист говорит нам, что основной вопрос фи­лософии — это отношение сознания к бытию, он спрашивает: ты на нашей стороне или на стороне Церкви? И тогда становится ясно, что, говоря о сознании, он говорит не о сознании и о духе, а в конечном итоге — о Боге и его отсутствии. И это проскальзывает повсюду:

«Но решение основного вопроса философии не сводится к ответу на вопрос, что первично и что вторично— материя или сознание. Оно требует выяснить природу и свойства материального и духовного, раскрыть гносеологические тео­ретико-познавательные корни материализма и идеализма. Материализм исхо­дит из того, что мир существует независимо от сознания, объективно, никем не сотворен, существует вечно, а сознание — свойство материи» (Там же, с. 38-39).

Хорошо, мир, может быть, сотворен, а может, не сотворен, да и Бога нет, но почему из этого надо исходить, приступая к исследованию? А если он сотворен и Бог есть? Впрочем, я уже повторяюсь.

Главное вам, я надеюсь, ясно — Марксизм рождается в середине 19 ве­ка как революционное учение, то есть учение, нацеленное на переворот мира и захват власти. Исторически он ложится на то основание, которое было подготовлено борьбой за власть материалистов, создавших условия для

Глава 1. Диалектический материализм

первой революции во Франции. А они в то время еще определено боролись с Церковью, которая была опорой власти. Сила же Церкви была в том, что она управляла массами, вкладывая в их сознание определенный образ мира, который требовал и определенного поведения.

И вот сначала французские материалисты-просветители, потом немец­кие диалектики, а затем русские революционеры разрушают это наркоти­ческое состояние сознания и высвобождают умы народных масс для приня­тия новых идей, а значит, нового мировоззрения. И в нем главное — железно заложенное правило: никогда не прикасайся к этому позорному Идеализму, иначе мы объявим тебя чужим.

В итоге русские люди и не знали, что такое Идеализм. Книг «идеалис­тов» было не достать, да никто и не хотел: я не читал, но осуждаю! Узнать, что такое Идеализм, можно было все из тех же учебников Диамата. А он охотно рассказывал, что было два вида Идеализма — объективный и субъек­тивный.

Объективный идеализм — это тот, который утверждает, что мир не зависит от человека, а в «качестве основы мира утверждается некое всеобщее духовное начало (идея, мировой разум, мировая воля и т. п.)» (с. 39).

В сущности — это все тот же Бог, но в философском выражении. Ко времени такой подачи Идеализма Религия уже давно перестала быть силой в России, и с ней напрямую не воюют, но предупреждают...

А вот другой Идеализм — Субъективный, гораздо хуже. Он говорит о том, что мир, который мы видим, на самом деле вовсе не такой. Ведь наши чувства — это всего лишь воспринимающие приборы. Точнее, сначала вос­принимающие, а потом воссоздающие по воспринятым сигналам какие-то образы. Как они воспринимают? Насколько искажают? И как воссоздают? То ли вообще воссоздают? Невозможно спорить с тем, что мы видим не то, что есть в действительности. Но это еще не самое страшное!

Самое страшное, если мы вообще не воспринимаем никакого мира, а только творим его образы. И тогда весь мир — это наше воображение, плод созерцающего ума. Отличный повод разделить всех людей на два лагеря по принципу веры и сделать себе врагов для вечной битвы!

Диамат считает, что все эти бредни о воображаемом мире начали Берк­ли, Фихте, Мах и Авенариус. Но они ведь тоже жили давно — в XVII—XIX веках. Зато: «В настоящее время субъективный идеализм выступает в завуали­рованном виде и представлен такими направлениями буржуазной философии, как неопозитивизм, экзистенциализм, философская герменевтика, прагматизм и другие» (Там же, с. 40).

Это в 1989 году-то! Как все-таки ценен был епископ Беркли для марк­систов. Не будь его, с кем бы они боролись, захватив власть?!

Но это все политика. А что же с сознанием-то? То, что Диамат понимал под сознанием Дух, это уже ясно. Но не мог же он этим исчерпывать свое понимание столь естественного и очевидного явления. Нет, не мог. В сущнос-

Основное— Море сознания— Слои философии— Слой 2

ти, именно о сознании говорит Энгельс, используя слово мышление: «...Как относятся наши мысли об окружающем нас мире к самому этому миру? В состоянии ли наше мышление познавать действительный мир, можем ли мы в наших представлениях и понятиях о действительном мире, составлять верное отражение действительности?» (Маркс К., Энгельс Ф., т. 21, с. 283).

Как видите, вовсе не Ленин, а Энгельс вводит впервые понятие отра­жения. Но ведь он вводит его на немецком языке, то есть по звучанию это рефлекс. Его-то и переводит Ленин.

Однако, как бы там ни было, именно здесь была возможность для Эн­гельса стать просто одним из философов материалистов. А может, просто философом. Этого ему показалось мало, и родился Диамат. Но отбросим его политическую составляющую, и выделим лишь философское ядро. Что такое Диалектический материализм, как философия? Просто материализм, ут­верждающий, что исследует мир как познаваемый и естественно развиваю­щийся, основой мира является материя, а сознание и все духовные проявле­ния развиваются вместе с развитием материи. По мере того, как усложняются сочетания материальных единиц, рождаются и проявления этих сочетаний в виде того, что принято называть духом. На деле же все духовное есть созна­ние, а сознание есть проявление усложнения работы нервной системы жи­вых существ.

Когда Диамат начинает говорить о сознании, он либо бредит, либо из­лагает то, что я только что сказал. Бредит он оттого, что сознание на деле его никогда не интересовало. То же, что продумано, — по существу, является в рамках Диамата не философией, а психологией и даже психофизиологией сознания:

«Особое внимание к философской разработке проблем сознания связано и с необходимостью осмысления достижений современной науки, вносящей значи­тельный вклад в исследование различных аспектов физиологической основы со­знания, психической деятельности человека. Наука помогает снимать покров таинственности с психических явлений, способствует утверждению материа­листических взглядов.

"Сознание "можно определить как философскую категорию, выражающую целенаправленное отражение действительности человеком, включения в обще­ственно-историческую деятельность и опирающимся на достижения культу­ры. Сознание — это свойство высокоорганизованной материи — человеческого мозга. Оно возникает как идеальная сторона трудовой деятельности и общения людей на определенном этапе развития мира и человеческого общества. Его основа — материальные процессы, происходящие в человеческом мозгу, целесооб­разная трудовая деятельность, членораздельная речь и общение.

Сознание — это прежде всего отражениематериального мира. К. Маркс писал: "Идеальное есть не что иное как материальное, пересаженное в челове­ческую голову и преобразованное в ней"» (Там же, с. 157—158).

Война Богов.Казалось бы, отсюда был всего лишь один шаг до того, чтобы задаться вопросом, а нет ли у сознания и у его образов и некой материальности? Не являются ли образы сознания, да и само оно некой тонкоматериальной средой или

Глава 2. Сознание и образы в Диамате

субстанцией? Будь материализм научным подходом, он бы, безусловно, попытался найти материальную основу всего, что идеалисты объявили идеальным. Это выгля­дит очень последовательным, вам не кажется? И если бы все силы советской Науки были брошены на такой поиск, возможно, мы бы уже давно имели колоссальный прорыв в науке и полную и окончательную победу над Идеализмом.

Почему-то Материализм с кровавой пеной у рта убеждает мир в том, что есть не только Идеализм, но и идеальное! Оно настолько нужно материалистам, что с необхо­димостью оказывается условием существования самого Материализма. Как странно...

Единственный ответ, который приходит мне на ум, — все та же Война Богов. Марксизму не нужно было уничтожение Идеализма. Ему даже не очень была нужна победа над Идеализмом. Ему была нужна постоянная победа над ним! То есть не­скончаемая борьба между материалистами и идеалистами. И вообще любая борьба, лишь бы в ней мутилась водичка. «Объективный и субъективный идеализм на протяже­нии их развития в истории философии находятся в состоянии активного противобор­ства. Но, как образно заметил В. И. Ленин, когда один идеалист критикует другого идеалиста, от этого выигрывает материализм» (Там же, с. 43).

А кто выигрывает, когда материалист критикует идеалиста?

Диалектический материалист — это не материалист, это материалист, который верует в Идеализм. Нельзя посягать на убийство собственного Бога. Поэтому загадка сознания не должна была быть решена в Диалектическом материализме. Она должна была в нем решаться и только решаться.