I.1. Перечитывая Маркса: репериодизация и деконструкция

Э. Балибар пишет, что в работах, составивших сборник «За Маркса», Альтюссеру удалось «заставить Маркса говорить больше, чем он действительно сказал»[42] и добавляет: «…или даже говорить нечто совсем иное».[43] В этой фразе содержится нечто большее, чем оценка проделанной Альтюссером работы по интерпретации текстов или реконцептуализации наследия К. Маркса. В этой цитате содержится и указание на исследовательский метод – метод «симптоматического чтения», разработанный Ж. Лаканом – коллегой и другом Альтюссера – в рамках дисциплин лингвистики и психоанализа. Из данного подхода следует, что реконструировать мысль автора следует исходя не только из того, что было им высказано непосредственно в тексте, но и на основании «умолчаний», проблематик и вопросов, им поднимаемых или игнорируемых. Когда автор писал текст, он не догадывался, что высказал в нем больше, чем того желал, а задача интерпретатора сводится, таким образом, к тому, чтобы обнаружить и проанализировать это неосознаваемое, содержащееся в языке. Так Альтюссер, перечитывая Маркса, пишет, что тишина возвращает нас к его собственной речи.[44] В этой связи Эллиотт отмечает, что Альтюссер таким образом пытается обнаружить подлинную мысль Маркса вне-Маркса.[45]

Сопоставление проблематик текстов Маркса и его предшественников (Фихте, Канта, Гегеля, и Фейербаха), под влиянием идей которых он находился на разных этапах жизни, позволяет Альтюссеру добиться важного результата – по-новому периодизировать и классифицировать его труды, распределяя по следующим группам: 1) ранние работы, 2) работы переломного периода, 3) работы периода развития и 4) самостоятельные работы.[46] В итоге мы получаем следующий ключ к прочтению текстов К. Маркса, в котором Альтюссер проводит различия между периодами разнообразных интеллектуальных влияний и воздействий других авторов на его творчество.[47] Таким образом, Альтюссер пытается отделить произведения идеологические, находящиеся в плену предшествующих мистификаций, от произведений Маркса, конституирующих новое знание, внеположное классической немецкой философии, и, по мнению французского теоретика, уже как минимум по этой причине более объективное и строгое в подлинно научном смысле этого слова.

Анализ и сопоставление проблематик необходимы Альтюссеру для выявления и обозначения эпистемологического разрыва, выраженного в текстах 1845 г., и разделяющего идеологический и научный периоды творчества Маркса. Эпистемологический разрыв характеризуется, с одной стороны, низвержением и опровержением теоретических посылок и категорий своих предшественников, с другой – разработкой собственного метода и категориального аппарата (нужно избавиться от идеологических понятий), а также сменой проблематик. Для Альтюссера эпистемологический разрыв у Маркса знаменует собой окончательный переход к новой философии (диалектический материализм) и к новой исторической науке (исторический материализм), которые в свою очередь, определяют саму возможность теории эпистемологической истории, а также методологию исследования теоретических формаций – дисциплин, защиту и обоснование которых принимает на себя Альтюссер.[48] Чтение Маркса в этой связи представляет для французского философа предприятие по поиску прочных оснований и релевантного поставленной задаче понятийного аппарата, с помощью которого можно помыслить реальность идеологических/эпистемологических формаций.[49] Вне марксизма Альтюссер заимствует понятия «проблематики» (Ж. Мартин), относящееся к содержанию теоретической формации, и «эпистемологического разрыва» (Г. Башляр), означающего разделительную черту между ними. Однако идея новой исторической науки, возможность которой рассматривается в работе «За Маркса»,[50] не была принята, пожалуй, никем кроме непосредственных учеников Альтюссера (в числе которых был и М. Фуко). Так, например, Эллиотт, посвятивший разбору теории французского автора, пожалуй, одну из наиболее полных монографий, существующих на сегодняшний день, оценивая этот неомарксистский ход, употребляет выражение: «ученичество в теоретической абстракции».[51] «Исторический материализм (Альтюссера) необъясним»[52], – полагает Элиот: «Альтюссер пишет свою историю так, как если бы он упал с неба, беспрепятственно превращая ее исключительно в интеллектуальную историю: сверх-дискурсивную и не-рациональную. Он совершил ошибку в собственных условиях, будучи не в состоянии идентифицировать какую-либо детерминанту и оценить конструктивную роль немецкого источника марксизма…»[53].

Итак, эпистемологический разрыв, знаменующий в рамках творческой эволюции К. Маркса окончательное освобождение от идеологии, относится к периоду 1845 г., поскольку в это время написаны знаковые тексты «Тезисов о Фейербахе» и «Немецкой идеологии». О последней Альтюссер пишет: «…это по большей части негативный и критический комментарий к различным формам идеологической проблематики, отвергнутой Марксом. Нужно было проделать немалый труд позитивной рефлексии и разработки, требовался долгий период, в течение которого Маркс произвел, оформил и зафиксировал понятийную терминологию и систематику, адекватные его революционному теоретическому проекту. Лишь постепенно новая проблематика принимала свою окончательную форму».[54]

Теоретическая революция Маркса в интерпретации Альтюссера сопряжена, с одной стороны, с преодолением антропологической проблематики Фейербаха, а с другой – с «переворачиванием» диалектики Гегеля. При этом Альтюссер подчеркивает, что статья «К критике гегелевской философии права» написана прежде, чем Маркс осуществил разрыв с Фейербахом и поэтому во многом повторяет его же претензии к Гегелю.

В статьях «О молодом Марксе» и «О материалистической диалектике» Альтюссеру важно продемонстрировать эти философские импликации и разрывы в свете открытий К. Маркса, которые используются им для дальнейшего развития собственной эпистемологической теории. Так, например, критика раннего идеалистического гуманизма Маркса, воспринятого из антропологической проблематики Фейербаха (отдельно подчеркивается, что антропология в Германии XIX в. развивается как идеологическая дисциплина), кореллирует с концепцией антигуманизма[55] и децентрированного субъекта,[56] а «перевернутая» и «демистифицированная» материалистическая диалектика утверждается в качестве метода, с помощью которого возможно мыслить и анализировать суперструктуры,[57] то есть надстройки.

В «Позициях» Альтюссер пишет: «Маркс говорит только то, что мы должны уметь различать, что различия реальны, несводимы одно к другому, что в употреблении того или иного определения всегда имплицитно содержится базис, что суперструктура является иерархической и что через это неравенство, через эту неравномерную структуру с доминантой, конституируется единство и целостность явления, элементы которого в конечном счете оказываются скрытыми и редуцированными к простому принципу, не отражающему всю сложность».[58] Такой подход в рамках марксистской теории, сопряженный с фактическим признанием субъективистской позиции исследователя или аналитика, был обозначен финским философом и политологом М. Латиненом (Lahtinen) весьма удачным на наш взгляд термином «казуальный материализм».[59]

Но прежде чем перейти к анализу концепций самого Альтюссера, в которых отдельные аспекты рецепции марксизма, обозначенные нами выше, прослеживаются явно, мы остановимся на еще одном моменте, который представляется ценным с точки зрения методологических выводов французского философа по способу прочтения и интерпретации текстов К. Маркса. Выводы эти формулируются на основании критики работ советских исследователей-марксистов. Таким образом, в статье «О молодом Марксе: вопросы теории»,[60] написанной в 1961 г., нам представляется пример научного философского диалога, разворачивающегося в год сооружения Берлинской стены:

«Издание Recherches Internationales предлагает нам одиннадцать исследований зарубежных марксистов, посвященных «молодому Марксу». Одна, появившаяся уже несколько лет тому назад (1954), статья Тольятти, пять статей из Советского Союза (три из которых принадлежат перу молодых, 27—28-летних исследователей), четыре статьи из ГДР и одна из Польши. Раньше можно было считать, что истолкование трудов молодого Маркса — привилегия и крест западных марксистов. Этот труд и «Введение» к нему показывают, что отныне они не одиноки перед этой задачей, ее опасностями и ее наградами».[61]

Резюмировать критику Альтюссера можно к нескольким положениям, отражающим ошибки исследователей текстов К. Маркса:

1) Неразличение хронологических этапов творчества немецкого мыслителя и переоценка его ранних работ, в которых идеологический компонент превалирует над эпистемологическим, то есть преобладает над научной истиной:

«Маркс не делал никакого выбора, когда рождался для мысли и мыслил в том идеологическом мире, который немецкая история сконцентрировала в программе преподавания своих университетов. Именно в этом мире он вырос, именно в нем он научился двигаться и жить, с ним он «объяснился», от него он освободился».[62]

2) Методологический эклектизм, из которого следуют ошибки, искажающие смысл текста:

«…слишком часто практикуют такой тип чтения текстов молодого Маркса, который напоминает скорее свободную ассоциацию идей или простое сравнение терминов, чем историческую критику…».[63]

Сюда относится произвольное обращение с терминами и «выдергивание» их из контекста, а также предвосхищение результата исследования («оценка идей с позиции исторической истины») и его соответствие ожиданиям.

3) Предпосылка, согласно которой история идей и идеология существуют отдельно и как бы в отрыве от действительности. Отсюда следует привычка расчленять марксизм на материалистический и идеалистический.

Сам Л. Альтюссер называет свои претензии к интерпретаторам творчества Маркса политическими (критика догматизма и идеологической предвзятости), теоретическими (методологическая критика) и историческими (критика историцизма), подчеркивая, что марксистская мысль «не существует сама по себе», что идеи и теории вступают друг с другом в спор и обмен,[64] что ревизия марксизма и научная полемика, является условием эпистемологической эволюции и производства нового знания, определяющего и преобразующего вещи.[65] Эпистемология, таким образом, развивается диалектически.[66] Ключевое отличие научного дискурса от дискурса идеологии (мы намеренно не пишем «идеологический дискурс», поскольку по Альтюссеру выходит, что любые теоретические практики в той или иной мере содержат или производят мистификации) заключается в том, что «идеология – это признанное (recognition) знание, а эпистемология – познанное (cognition)».[67]