Современные представления о природе человека

В I960—70-е годы большое влияние в академическом сообществе приобрели работы двух авторов — Эриха Фромма и Герберта Маркузе. В свою очередь, на труды обоих мыслителей большое влияние оказал психоанализ, в особенности работы Зигмунда Фрейда. Поэтому их взгляды на природу человека в немалой степени предопределялись соз­нанием, присущим современному миру.

Прежде чем рассмотреть подходы Фромма и Маркузе, следует не­много остановиться на фрейдистской теории природы человека.

ФРЕЙД, Зигмунд (1856—1939) был основателем психоанализа. Фрейд ро­дился в Австрии, там же учился на невропатолога. Занимаясь клиническими исследованиями проблем истерического паралича, он заинтересовался воз­можностями, которые предоставляют бессознательные умственные процессы для лечения этого заболевания. Используя сначала метод гипноза, а затем метод толкования сновидений и словесных ассоциаций, которые он ввел в практику, Фрейд сделал крупное открытие в области исследования работы мышления. Его исследования бессознательного и упор на главенствующую роль сексуальности в умственной жизни взрослых и детей вызвали много споров и навлекли на Фрейда серьезную критику, как со стороны медицин­ского сообщества, так и со стороны общественности. Тем не менее, у Фрейда было много учеников и последователей, который развили его научные от­крытия и усовершенствовали терапевтический метод. Несмотря на то, что лишь небольшая часть современных психиатров и психоаналитиков называ­ют себя «фрейдистами», в действительности все области психиатрии многим обязаны Фрейду. В последние годы своей жизни Фрейд вынужден был поки­нуть Австрию, чтобы избежать преследования со стороны нацистов. Умер он в Англии¹.

¹ Вольф Р. О философии. М.: Аспект-Пресс, 1996. С. 264.

Диагноз Фрейда относительно условий человеческого существова­ния очень близок к выводам Томаса Гоббса. Каждый ребенок, по Фрей­ду, это потенциальный тиран, готовый господствовать, даже уничто­жить любого, кто не позволяет ему мгновенно исполнить свое желание. Он — прирожденный эгоманьяк: «Дай!», «Папа, посмотри на меня!», «Хочу пить» — обычные детские фразы. Часто он видит в отце конку­рента за мамино влияние — Эдипов комплекс. Только его природная слабость и ограниченность ресурсов сдерживают его диктаторские ам­биции и замашки.

Эти агрессивные импульсы и склонности никогда не исчезают, но они подавляются либо внешними силами, либо контролем «суперэго». Загнанные глубоко вовнутрь, они периодически выходят на поверх­ность, выражаясь в стремлении господствовать над другими людьми. Это объясняет, почему во время войны все эти инстинкты раскрывают­ся полностью, когда армия оккупантов пытает, насилует и убивает свои жертвы.

Фрейд дал следующую оценку человеческой психики:

«Люди — не мягкие существа, стремящиеся к тому, чтобы их любили, и которые в лучшем случае могут защитить себя, если на них напали; они, наоборот, — существа, в которых инстинктивный дар содержит нема­лую долю агрессивности. В результате сосед для них — не потенциаль­ный помощник или сексуальный объект, а некто, провоцирующий на удовлетворение по отношению к нему своей агрессивности, эксплуата­цию его способности работать без компенсации, нанесение оскорбления, причинение боли, провоцирующий пытки и убийства. Homo homini lupus. (Человек человеку волк — А.Т.). Кто перед лицом всего своего опыта жизни и истории имеет мужество оспорить это утверждение?»²

С точки зрения Фрейда, ни одна цивилизация, общество или форма политической организации не могут полностью выразить и реализовать человеческий потенциал, поскольку само существование общества за­висит от сублимации определенных инстинктов и даже их подавления. Мужчины и женщины имеют ярко выраженную двойственную природу. Они живут в двух измерениях — в царстве инстинктивного стремления к удовольствию и в социальной сфере.

Там, где правит принцип удовольствия, в людях срабатывает прежде всего животное начало. Они стремятся максимизировать удовольствие и минимизировать боль, в особенности связанные с сексуальным удовле­творением. Вспомним, что Томас Гоббс писал, что неограниченное стремление к удовольствию несовместимо с существованием упорядо­ченного общества. В социальной жизни полное и безболезненное удов-

¹ Freud S. Civilization and 1st Discontents. NY: Norton, 1962. P. 58.

летворение желании человека невозможно, так как ресурсов хронически не хватает, и люди неизбежно приходят в конфликт друг с другом. По­нимание этого приходит к человеку еще в детстве. В результате прин­цип удовольствия модифицируется, а значение принципа реальности, предопределяющего социальность, растет. Принцип реальности нахо­дит свое воплощение в институтах, критериях и обычаях, знакомство с которыми и составляет смысл воспитания. Растущая приверженность принципу реальности неизбежно трансформирует принцип удовольст­вия. Инстинктивное стремление к удовольствиям сублимируется в со­циально приемлемых практиках и подавляется во имя принципа реаль­ности.

Цивилизация обладает ценностью, поскольку «высочайшая психиче­ская активность» играет большую роль в жизни людей, но сам факт на­личия этой активности зависит от сублимации или подавления большей части мощных человеческих инстинктов. Тип сублимации, который Фрейд имел в виду, — это прежде всего эротические желания, которые необходимо заменить социально приемлемыми, такими, например, как экономичность, страсть к порядку и чистоте. Возможности реализации желаний также сильно ограничены. Очевидно, что подчинение диктату принципа реальности означает нечто большее, чем простую модифика­цию инстинктивной жизни человека, оно предполагает фундаменталь­ные изменения.

Сталкиваясь с мощными, потенциально разрушительными устрем­лениями человека, цивилизованное общество постоянно подвергается угрозе. Общество должно неустанно трудиться с тем, чтобы предот­вращать взаимную враждебность, которая легко переходит в насильст­венный конфликт. Это предопределяет значение правительства, основная задача которого — введение закона и поддержание порядка в своей стране. Зная природу человека, нельзя не признать, что цивилизация — огромное достижение, полагал Фрейд, но следует ожидать, что перио­дические обвалы цивилизации в дикость — почти неизбежны.

Фрейд полагал, что в то же время для людей жизнь в цивилизован­ном обществе отнюдь не безвредна: подавление инстинктивных жела­ний и сублимация порождают неврозы. Например, он считал, что чело­вечество не отказалось от гетеросексуальности только потому, что это необходимо для воспроизведения человеческого рода и продолжения цивилизации. Однако ограничение сексуальной активности приводит к неврозам, создавая напряжение между внутренними потребностями и требованиями общества. Отсюда — неизбежное напряжение между че­ловеком и обществом. Получается, что только с помощью самоограни­чения человек может стать полноценным членом своего общества, по­скольку это предполагает глубокую связь с его нормами и стандартами. Тем не менее, полной идентификации никогда не бывает.

Благодаря фрейдистскому подходу к проблеме природы политиче­ской идентичности, психотерапия приобрела политическое измерение. Однако оно связано с терапевтическими, а не с реформаторскими целя­ми. Таким образом, не бывает идеального общества, к которому все в равной степени испытывали бы привязанность и которое бы полностью воплощало идеалы, желания и инстинкты индивидов.

Возможность фундаментальных реформ или революции с целью большего приспособления общественной организации к потребностям и потенциалу людей предполагает, что некоторые общества менее ре­прессивны, чем другие, а одни формы политической организации могут быть лучшим объектом приспособления человека, то есть такими, кото­рые позволяют человеку жить в гармонии и с обществом, со своими внутренними потребностями и желаниями. Позднее, Фромм и Маркузе поставили фрейдизм на службу идеалу освобождения человека. Но сам Фрейд этого не признавал. Его взгляды отличались социальным песси­мизмом и консерватизмом.

Тем не менее, благодаря Фрейду была установлена связь между по­литической теорией и психоаналитической теорией природы человека, что привело к изменению самого языка политической теории. Она пере­стала рассуждать о благе, праве и других моральных категориях, а пе­решла к квази-медицинским категориям типа «потребности», «импуль­сы», «психическое здоровье», «невроз» и «патологии» в политической жизни. Иными словами, политическая теория начала представлять себя в качестве лекарства от болезней общества и человека.