Союз либералов и коммунистов

Если рассматривать фашизм как прямое продолжение фундаментального консерватизма, то идеологический альянс мог быть заключен между двумя идеологиями, формально апеллирующими к современности: между социализмом и либерализмом; что и произошло в драматический период Второй мировой войны в блоке "союзников". В такой перспективе фашизм видится как "прошлое", "традиционное", одинаково противоположное и либеральной и социалистической моделям – двум проявлениям "духа современности". Формальный дискурс фашистов и нацистов постоянно воспроизводил клише "о скрытом союзе Уолл-стрита и Третьего интернационала" (объяснительным элементом служила идея о мировом "еврейском заговоре", который якобы объединяет коммунистов и капиталистов в борьбе против "арийских народов Европы").

Архаизм сближает полюса

С другой стороны, большевики в отличие от либералов обращались (в тайне от самих себя) к пластам "политического бессознательного", к напряженным эсхатологическим ожиданиям, оформленным в социально-экономических терминах. Реальности советского тоталитарного общества (подъем масс и т.д.) вывели на поверхность глубинные архетипы мессианского и хилиастического толка. Архаическое мессианство сближало большевиков и фашистов, хотя выражалось оно в обоих случаях по-разному: социально – в одном, национально (расово) – в другом. В обоих случаях была сходная апелляция к рационализированному мифу: у коммунистов – закомуфлированная системой экономико-политических выкладок, у фашистов – более прямолинейная (идеологи нацизма, такие как Альфред Розенберг, напрямую апеллировали к мифу, не скрывая иррационализма своих теорий).

Концептуализация консервативной революции

Возможность сближения фундаментального консерватизма с коммунизмом на уровне общей матрицы обстоятельно осмыслялась в рамках движения "консервативной революции", которое из общности глубинной архаической парадигмы создало последовательный и детально продуманный проект. В этом течении (к нему типологически относились и русские евразийцы) были люди, склоняющиеся и к социализму (национал-большевики) и к традиционализму (консерваторы). Но все они концептуализировали общее парадигмальное архаическое начало, которое ускользало от большинства консерваторов и коммунистов.

В отличие от консервативных революционеров нацисты отвергали близость к большевикам, придерживались в их отношении доктринально негативного отношения, воспроизводя "консервативную" логику отвержения "нигилизма" и "современности" (с расисткой подоплекой), что в целом совпадало с отношением к СССР и со стороны буржуазно-демократических стран. Тем не менее некоторое тактическое сближение оказалось возможным, что проявилось в пакте "Риббентроп-Молотов", вероломно нарушенном Гитлером.

Война на два фронта

Война нацистской Германии на два фронта соответствовала описанной идеологической тройственности: "третий путь" бросил вызов одновременно и "крайне левым" и либералам, которые, формально принадлежа языку современности, оказались по одну сторону баррикад как в силу исторических фактов, так и следуя за определенными поворотами в структурах политического языка.

Хотя конкретная история союзов, революций и войн задействует множество факторов, идеологическая карта происходящего, осмысление этих процессов с точки зрения философии политики, дает нам довольно четкую картину, в которой реальные события неразрывно связываются со структурой глубинных идеологических и философских парадигм.

Очищение либеральной парадигмы: "открытое общество"

Показательно, что на сходстве социализма и фашизма (а также фундаментального консерватизма) настаивали наиболее проницательные либеральные философы, которые, подобно консервативным революционерам, но с обратным знаком, распознали между этими внешне антагонистическими учениями глубинное сходство общей архаической матрицы.

Неолиберальная философия представлена такими известными мыслителями как Карл Поппер, Фридрих фон Хайек, Раймон Арон. Их наследниками является американская Чикагская школа экономики – Милтон Фридман, Джеффри Сакс и т.д.

В своей фундаментальной книге "Открытое общество и его враги" Карл Поппер впервые попытался осмыслить общность позиции "левых" и "правых" противников либеральной идеи, включая фундаментальных консерваторов, Гегеля, Маркса и т.д. Для Поппера либерализм тождественен "открытому обществу".

"Открытое общество" – это такая организация индивидуумов, которая полностью избавляется от какой бы то ни было коллективной онтологии, общего проекта, общего прошлого, любой интегрирующей концепции, в целом. К врагам "открытого общества" Поппер причисляет, например, Платона, Аристотеля, Гегеля, Маркса, фашистов, коммунистов и т.п.

"Отрытое общество" отрицает любую форму коллективной идентификации – религиозную, этническую, классовую, государственную, политическую, социальную, так как, по Попперу, все они представляют собой фундаментальное насилие над "природой индивидуума". Правовым статусом должны обладать только такие категории, как "индивидуальная идентификация", "гражданство", "права индивидуума" и т.д.

Поппер сближает крайних реакционеров и крайних революционеров не только в полемических целях. Он обнаруживает у них общую мировоззренческую платформу. "Враги открытого общества" образуются по остаточному принципу: исключением из всех теоретически возможных идеологических позиций либеральной парадигмы. Эти "враги" описываются как вариации единой архаической матрицы, становясь не просто искусственной собирательной конструкцией, но наброском (элементом) по-новому понятой политической истории и философии политики. Это, по сути, концептуальное приближение к "аксиоме философии политики XXI века".

Милленаризм

Важное историческое дополнение к теориям Поппера вносит исследование американского автора Нормана Кона "В погоне за тысячелетием" касательно истории эсхатологических религиозных движений и сект, прослеженной с эпохи раннего христианства вплоть до современности⁴.

Согласно Кону, "две наиболее известные формы тоталитаризма представляют собой новый выплеск древней "подземной революционной эсхатологии". Когда Маркс, Ленин, Гитлер и Геббельс провозглашали наступление нового общественного порядка и требовали истребления врагов, они говорили на осовремененной и светской версии древнего радикального языка. И бакинские комиссары, и эсэсовцы (...) а также их лишенные корней сумасбродные последователи были наследниками средневековых таборитов и анабаптистов Реформации"⁵.

Эти исторические аргументы подкрепляют либеральную идею о скрыто иррациональном характере коммунистического мировоззрения, о его близости к архаическим архетипам, то есть, о его "несовременной" природе.

Неолибералы таким образом утверждали, что социализм не является логически следующей за буржуазной демократией формой социального развития, "послезавтрашнем днем", но отклонением от магистрального пути, "тупиковой ветвью эволюции", возрождением под новой маской древних иррациональных начал, преодоление которых и составляет смысл социального развития человечества. Иными словами, неолибералы помещали "левую" идеологию в разряд "консервативно революционных" (хотя сами социалисты, естественно, не признают такой классификации).

Философский смысл победы Запада в "холодной войне"

После Второй мировой войны фундаментально консервативная позиция – даже в довольно модернизированном (фашистском) варианте – была полностью маргинализирована и лишена права голоса. Язык современности одержал полную победу над теми, кто обращался на формальном уровне к языку Традиции. Структура двухполюсного мира, центрами которого были коммунизм (СССР) и либерализм (США), соответствовала глубинному разделению в рамках языка современности. Спор за соответствие современности в ее наиболее чистом и полном виде вошел в финальную стадию. Отныне он разворачивался между двумя парадигмами, и исторический результат этой идеологической войны – "холодной войны" – должен был определить победителя – политического и идеологического, идейного. В "холодной войне" решался фундаментальный вопрос истории идеологий: что более соответствует парадигме современности – либерализм или коммунизм? Если бы коммунизм (мировая революция) победил, из этого можно было бы сделать следующий вывод (к которому склонялись в свое время классические фундаментальные консерваторы – в частности, Р.Генон и Ю.Эвола)⁶: итогом развития духа Просвещения является "ультранигилизм", "ничто", идеологическая система, разлагающая комплексы рационального мышления и упраздняющая "политическое подсознание" во всех его проявлениях, создающая "нового человека" коммунизма, фактически, биоробота, лишенного внутренних качеств. Либерал-капитализм виделся как промежуточная стадия на этом пути. Но события 1989 (падение Берлинской стены) и 1991 (распад СССР) годов доказали иную историческую истину: именно либерализм явился оптимальной формой языка современности, в то время как советский социализм оказался завуалированной версией гетеродоксального и фрагментарного, но языка Традиции, "перелицованным архаизмом" в его эсхатологическом варианте. Иными словами, самооценка либералов и особенно неолибералов (Поппер, фон Хайек, Арон и т.д.), равно как консервативных революционеров и национал-большевиков (хотя и с противоположным знаком) оказалась корректной и точной, тогда как традиционалисты и коммунисты ошиблись в отношении объективной оценки действительного смысла "социализма" в его парадигмальном измерении.

Это заключение и стало "аксиомой философии политики XXI века".

Несоответствие, существовавшее между тремя основными идеологическими позициями и двумя базовыми языковыми парадигмами, по итогам "холодной войны" было приведено к ясной дуальной схеме: либерализм (как оптимальное соответствие языку современности) против всех его альтернатив (которые – какими бы они ни были – окажутся при ближайшем рассмотрении лишь сознательными или бессознательными версиями "языка Традиции").

Выиграв противостояние с коммунизмом, США выиграли битву за сущность современности, за ее фундаментальную парадигму.

В этом отношении историческая правота была за теми философами политики, которые делали акцент на пристальном изучение структур идеологий, а не на формальной стороне их дискурсов. В практическом выигрыше остались неолибералы, которые верно оценили "архаический" аспект социализма, отстояв соответствие собственного языка "духу современности". Вместе с тем, правы оказались и консервативные революционеры, которые с самого начала настаивали на мобилизации всех архаических, традиционных парадигм в едином идеологическом фронте борьбы против "парадигмы современности" – по ту сторону "правых" и "левых". Современный мир нанес суровое поражение миру Традиции, но оно обнаружило и истинную карту проигравшей реальности, оказавшейся гораздо более обширным смысловым континентом, чем это казалось прежде.

Конвергенция

Начиная с 70-х годов идейная борьба между социалистическим и капиталистическим лагерями несколько притупилась. Началась т.н. "эпоха разрядки". Советские и американские политики повели осторожный диалог в целях уйти от жесткой ядерной конфронтации и упорядочить "гонку вооружений". В этот период многие стали проявлять повышенный интерес к "теории конвергенции"^*.

Смысл этого проекта состоял в акцентировании общности происхождения либеральных и социалистических теорий из единой языковой матрицы – из парадигмы Просвещения и Французской революции. Сторонники этой концепции представляли собой, как правило, умеренных социал-демократов, для которых идея "социалистической революции" была столь размытой, что практически совпадала с идеей "социалистической эволюции". С их точки зрения, противоречия между либерализмом и социализмом не носят принципиального характера, и могут быть сняты на основании общегуманистических, экологических, прагматических предпосылок. Наблюдая угасание революционного пафоса в Советском Союзе, с одной стороны, и растущую популярность умеренно социалистических идей в капиталистических странах, с другой, сторонники теории конвергенции выдвинули проект диалога между двумя системами, призванного, в конечном итоге, привести к их слиянию – в политическом, экономическом и мировоззренческом аспектах. Выступавшие с подобных позиций идеологи подходили к вопросу противостояния социализма и капитализма с чисто формальной позиции, перетолковывая марксизм в умеренном социал-демократическом ключе, с одной стороны, и настаивая на "прогрессивной" роли буржуазной демократии, способной, по их мнению, к дальнейшей эволюции в сторону социализма, с другой. В отличие от крайних либералов и неолибералов (представлявших в эту эпоху, окрашенную социалистическими симпатиями и повышенным интересом к марксизму, явное идеологическое меньшинство), они не обращали внимания на "архаические" элементы в социализме, игнорировали "политическое бессознательное", составлявшее неформальную, но фундаментальную преграду для сближения либерального и коммунистического мировоззрений.

Несмотря на критику теории со стороны ортодоксов либерализма и коммунизма, она получила большое распространение и существенно повлияла на западные компартии, вставшие в определенный момент на позиции "еврокоммунизма", т.е. перехода от классического марксизма к более умеренной модели, близкой к европейской социал-демократии.

Сторонники конвергенции создали не только теории, но и некоторые международные организации, которые были призваны реализовать эти идеи на практике. Это было первым шагом оформления того явления, которое позже получило название "глобализма"^* или "мондиализма"^*.

Римский клуб

Для анализа экологических и социальных проблем в глобалистском ключе, т.е. с участием представителей разных идеологических систем, был создан "Римский клуб", собравший многих знаменитых мировых ученых, интеллектуалов, специалистов по экономике, экологии, техническому развитию, промышленной и ресурсной проблематике и т.д.⁷

Одним из ведущих интеллектуалов "Римского клуба" был Аурелио Печчеи, автор программной книги "Человеческий фактор".

"Римский клуб" исходил из предпосылки качественного единства человека, второстепенности и исторической обусловленности тех противоречий, которые разделяют мировоззренческие системы и политические идеологии, религии и экономические уклады, культуры и цивилизации. С точки зрения основателей и участников клуба, существует единый вектор развития человечества, идущий в сторону прогресса и развития, и, следовательно, единственной парадигмой мышления является "язык современности", который уже сегодня в разных своих формах стал безусловным победителем, и теперь должен быть обращен не к арьергардным боям против остатков "традиционного мышления", но вперед – в будущее для совместного решения мировых проблем.

Фасадом "Римского клуба" была экологическая и гуманитарная проблематика, но для философии политики важнее другая его сторона: убежденность в полном и окончательном триумфе "языка современности", который объявляется отныне глобальным и всеобъемлющим, стирая тем самым последние различия между культурами и цивилизациями. Утверждая приоритет "человека", глобалисты "Римского клуба", по сути, предлагали всем признать единую модель антропологии, в том числе и политической антропологии, выстроенную по принципам "минимального гуманизма". При формальном дистанцировании от конкретных политических идеологий, которые предлагалось преодолеть, по сути как единственное верное утверждалось либеральное понимание человека как автономного индивидуума – вопреки кастовому, сословному, классовому, общественному его пониманию.

Единый мир

Глобалисты предложили отказаться от традиционных форм коллективной идентификации, перейдя к новой модели глобальной идентичности, к концепции "Единого Мира" ("One World"), где атомарные индивидуумы осознают себя как составные элементы человечества без каких-либо опосредующих инстанций. Такой подход, несмотря на видимость объективности, соответствовал футурологическим проектам умеренных прогрессивных либерал-демократов, но шел вразрез не только с классовым учением ортодоксального марксизма, но со всеми структурами "политического бессознательного", на которые марксистская ортодоксия (особенно в советском воплощении) опиралась в реальности (не говоря уже о более традиционных обществах Третьего мира).

Предлагая коммунистам и социалистам проект конвергенции, глобалисты исходили из либерального (современного) прочтения истории "социалистической мысли". Это было предложение о примирении на условиях одной из противодействующих сторон. В более глубоком смысле это был проект мягкой капитуляции социализма перед лицом идеологического врага.

Трехсторонняя комиссия

Идеи конвергенции были распространены и в других влиятельных международных институтах, еще более закрытых, чем "Римский клуб". Одной из таких организаций является "Трехсторонняя комиссия" ("Trilateral")^*, объединявшая политиков и экспертов самого высшего ранга ведущих капиталистических стран – США, Франции, Японии и др.

Три стороны "Трехсторонней комиссии" соответствовали трем крупным стратегическим, геополитическим и экономическим зонам: американской, европейской и тихоокеанской. "Трехсторонняя комиссия" была создана на основе другой влиятельной структуры – американского "Совета по Международным Отношениям" ("Council on Foreign Relations")^*, и американский сектор "Трехсторонней комиссии" состоит их тех же людей, которые возглавляют "Совет по Международным Отношениям" – Дэвида Рокфеллера, Збигнева Бжезинского, Генри Киссинджера и т.д.

Эти организации ставят своей целью создание "мирового правительства", которое управляло бы человечеством. Это "мировое правительство" должно основываться на вполне конкретной парадигмальной модели – на абсолютизации и тотализации "языка современности".

Стратегия глобалистов

Деятельность глобалистских организаций в значительной степени предопределила исход идеологической составляющей "холодной войны" и победу в ней капиталистической системы.

Стратегия глобализма со стороны Запада состояла из двух этапов:

1) вовлечение СССР в проекты конвергенции, с предложением "соучастия" в управлении миром, но на основе сущностно либерального языка ("парадигмы современности") и "минимального гуманизма" (в области политической антропологии);

2) активное подавление тех элементов в советской системе, которые составляли смысловой содержательный зазор между ее реальной структурой и матрицей "языка современности".

Глобализм и перестройка

Эти два этапа отразились в драматический период перестройки в СССР. На первом этапе сторонники конвергенции с советской стороны, различные организации и институты, втянутые в сотрудничество с "Римским клубом", "Трехсторонней комиссией", другими глобалистскими организациями (важнейшую роль здесь играл "Институт системных исследований"^*, руководимый академиком Джерменом Гвишиани, входившим с советской стороны в различные глобалистские проекты вместе с академиком Н.Моисеевым, советником президента М.С.Горбачева Г.Шахназаровым и другими), разрабатывали модели своеобразного "планетарного кондоминиума" со стороны двух систем (на основе общности "языка современности"). Этот проект реализовался в эпоху Горбачева, когда СССР пошел на активизацию контактов со странами Запада, в первую очередь – с США, рассчитывая на выполнение в "новом мировом порядке" важной функции, на полноценное вхождение в "мировое правительство" как равновеликий с капиталистическим миром управляющий элемент. Горбачев в перестройку идеологически перешел от коммунистической ортодоксии к версии "еврокоммунизма", т.е. к либеральной интерпретации социалистического учения, выступив тем самым против того, что составляло сущность в противостоянии двух систем – и формально (учение о классовой борьбе, критика капитализма в марксизме и т.д.) и неформально (на уровне "политического бессознательного", где были интегрированы многие пласты парадигмы Традиции). Понимание глубинного смысл этого действия с точки зрения философии политики очевидно демонстрирует преимущество лишь одной из сторон, участвующих в конвергенции – а именно, той стороны, которая установила "правила игры", т.е. либерально-демократической системы капиталистического Запада. Конвергенция на таких основаниях (а другие основания вообще не рассматривались) означала одностороннюю капитуляцию СССР, что и произошло на практике в распаде социалистического лагеря и последовавшем за этим роспуске СССР. Такие результаты были не просто следствием "просчетов и ошибок" советского руководства, но логически неизбежным и единственно возможным исходом идеологического парадигмального процесса, лежавшего в самой основе теории конвергенции (изначально основанной на приоритете либеральной парадигмы).