Эсхатология: параллельный язык коммунизма
Здесь следует вспомнить про дуальность "манифестационизм – креационизм". Сакральное и полностью холистское мировоззрение было характерно для ранних стадий традиционного общества, которое – по меньшей мере, в европейском культурном пространстве – было постепенно заменено на религиозное и креационистское. Вместе с тем, в самих монотеистических религиях – в первую очередь, в христианстве – всегда существовал догматический раздел, посвященный восстановлению (до определенной степени и с учетом догматических поправок) "изначального состояния" в период "последних времен". Этот раздел называется эсхатологией.
Эсхатологические настроения и ожидания в христианских обществах пробуждали мотивы и сюжеты, связанные с глубочайшими уровнями "бессознательного", что подчас воплощалось в такие хилиастические движения, как альбигойство, анабаптизм и т.д. Параллельно эсхатология жила в полуязыческих культах и "харизматических" сектах, выходивших за грань христианской ортодоксии.
Этот пласт, затронутый нигилистическим экспериментом по радикальной отмене "бессознательного" и, в результате, освободившийся от давления феодальной и буржуазной рациональности, и стал основой всплывшего из глубин "параллельного языка" коммунизма. Именно этим и объясняется созвучие марксизма и коммунизма хилиастическим сценариям многих сект – учению о "Третьем царстве" Иоахима де Флоры, ожиданию нисхождения "небесного Иерусалима" общине Томаса Мюнцера и т.д.
Если вспомнить полемику Кортеса с Прудоном, обращение к языку инквизиции обнаружит не только метафорическое, но и парадигмальное значение. Жертвами инквизиции были преимущественно "еретики", "колдуны" и "ведьмы", практикующие (мнимо или реально) некоторые нехристианские, а точнее, "дохристианские" обряды и культы, которые по парадигмальным параметрам представляли как раз разновидности холизма, сакральности, манифестационизма. Нигилист и богоборец Прудон, провозглашавший "Allume!", оказывался в таком случае в положении сторонника традиции, только более древней и почти исчезнувшей.
То же самое можно сказать применительно к учению Маркса, которое воспроизводит по своей структуре эсхатологическую модель философии Гегеля.
Итак, в явлении социализма (коммунизма) мы видим формальное использование языка современности, накладывающееся на архаические пласты "политического бессознательного". Это обстоятельство подтвердилось всем опытом советского общества и подробно исследовалось как либеральными критиками социализма и марксизма (К.Поппер, Ф.фон Хайек, Р.Арон и т.д.), так и некоторыми "новыми левыми" философами (такими, как Ж.Батай, Ж.Делез и т.д.). Победа марксизма и пролетарской революции произошла в обществе, намного более традиционном и архаическом, нежели европейские страны, и наличие огромных "несознательных" масс, движимых "политическим бессознательным" в его эсхатологической версии, сыграли в этой победе ключевую роль3.
Глубинное тождество "политического бессознательного"
Здесь самое время вспомнить сделанную выше оговорку в отношении единства бессознательного и сознательного в языке фундаментального консерватизма, подчеркивая, что в консервативном "политическом бессознательном" существует еще более глубокий пласт, который восходит к эпохам, предшествующим внедрению догматического языка монотеизма. Чаще всего он интегрируется в структуру более поздних религиозных систем, в качестве парадигмального фона. Дело в том, что этот архаический (сакральный, манифестационистский) элемент является общим как для фундаментальных консерваторов, так и для крайних коммунистов (нигилистов). Разными путями – через радикальный возврат к истокам и через рывок в светлое будущее – мы приходим к сходной глубинной парадигме, которая в основных свои чертах прямо противоположна парадигме либерализма, языку "современного мира". В либерализме и его парадигме воплощается настоящее в абсолютном измерении, что в наиболее последовательном случае дает "эфемерность мгновения". На противоположном полюсе сосредоточиваются все потенциальные альтернативы, сводящиеся к единой общей, хотя и глубоко скрытой, матрице "архаической парадигмы", обнаруживающейся только в самых крайних случаях "ультраконсерватизма" и "ультракоммунизма".
Таким образом, взгляд на историю политических идеологий XIX-XX веков с учетом "аксиомы философии политики XXI века" дает нам возможность новой классификации. Три основные тренда политической философии – фундаментальный консерватизм, либерализм и социализм – сводимы к двум противоположным глубинным парадигмам: либеральной и архаической, в то время как видимые "противоположности" "крайне правого" и "крайне левого" смыкаются между собой, сплавляясь в общей матрице архаического, донного "политического бессознательного".
ХХ век – продолжение XIX
В ХХ веке идеологическая история в целом продолжала намеченную в XIX в. траекторию. Фундаментальный консерватизм был отодвинут на второй план и маргинализирован. Современность и ее язык одержали полную победу на уровне рационального политического мышления. Однако тотализация языка современности в области политики не отменила "политического бессознательного", сопряженного с иными языковыми парадигмами. В ХХ веке, по меньшей мере, в первой его половине, существовали три основные идеологические модели:
- либерализм (Англия, Франция, США),
- социализм (СССР) и
- фашизм (Германия, Италия).
Третий путь
Итальянский фашизм и германский национал-социализм, воспроизводя некоторые "фундаментально консервативные" черты (вспомним, что Доносо Кортес, не удовлетворенный слабостью европейских монархий, еще в XIX веке призывал к диктатуре), вместе с тем впитали многие стороны собственно современного языка: частично либерального, но в гораздо большей степени – социалистического, "левого". Политическое явление, получившее название "третьего пути" ("третьего" между двумя магистральными маршрутами развития современности – либерализмом и социализмом), было прямой и сознательной адаптацией консервативных (в случае фашизма) и даже архаических (в случае нацизма) систем к требованиям современности. Многие принципиальные и "догматические" элементы консерватизма были отброшены вполне в современном духе и заменены на прагматические тезисы и решения. Это был модернизированный консерватизм, вобравший в себя многие аспекты "современной парадигмы". Обращение итальянских фашистов (на раннем этапе) и германских нацистов к социализму далеко не случайно: здесь проявилась глубинная близость того архаического пласта, к которому подспудно и неосознанно апеллировали большевики, и вполне осознанно – представители "третьего пути".
Фашизм (в широком понимании) отвергал рациональную сторону марксизма (отбрасывая заключенный в нем "ультранигилизм", выраженный в тех "современных" терминах, в каких он сам себя осмысливает), но принимал "политическое бессознательное", которое оживляло марксизм в его конкретном воплощении. Не случайно, первой европейской страной, признавшей СССР в 1924 г., была фашистская Италия. Это повлияло и на иные стороны отношений между фашистскими государствами и Советской Россией – особенно на ранних этапах.
Три главные идеологические платформы XIX века, – либерализм, социализм и фашизм, – предопределившие политическую историю первой половины ХХ века, представляли собой тройственную модель языковых парадигм, между которыми теоретически были возможны самые разные альянсы.