Долг как субъективный принцип морали

Категорический императив – объективный принцип доброй воли. Как же он явлен в самом субъекте? Говоря по другому – каким мотивом руководствуется и что испытывает человек, когда он подчиняется категорическому императиву? Чтобы ответить на этот вопрос, надо вспомнить, что, согласно Канту, разумность воли есть способность действовать согласно представлению о законе. Представление о законе в этом случае является и знанием, и особого рода чувством, которое связывает субъекта с этим зако­ном. Это чувство Кант называет уважением. “Когда я познаю нечто непосредственно как закон для себя, я познаю с уважением, которое означает лишь сознание того, что моя воля подчинена закону без посредства других влияний на мои чувства” (237). Ува­жение есть чувство, порожденное понятием разума, выражающее отношение разумной воли к нравственному закону. Оно является единственным в своем роде и отличается от всех других чувств, которые могут быть сведены к склонностям или к страху. Через чувство уважения человек утверждает и свое достоинство, и достоинство того человека, уважение к которому он выказывает.

Необходимость действия из уважения к нравственному закону Кант называет дол­гом. Долг и есть явленность нравственного закона в субъекте, субъективный принцип нравственности. Он означает, что нравственный закон сам по себе, прямо и непосред­ственно становится мотивом человеческого поведения. Когда человек совершает нрав­ственные поступки по той единственной причине, что они являются нравственными, он действует по долгу.

Категорический императив есть единственный нравственный закон. Точно так же долг есть единственный нравственный мотив. В этом качестве он противостоит всем другим эмпирическим мотивам. Подчеркивая исключительность долга в системе чело­веческой мотивации, Кант различает действия сообразно долгу и действия ради долга. “Сообразно долгу” – такое действие, которое соответствует нравственному критерию и одновременно с этим удовлетворяет определенные склонности индивида, является для него приятным, выгодным. Примером такого действия может быть честная торговля, которая наряду с тем, что она честная, является в то же время доходной. Действие “ради долга” – действие, совершаемое только из-за нравственных соображений и не­смотря на то, что оно противоречит эмпирическим интересам индивида. Таким дейст­вием была бы, например, та же честная торговля, которая остается честной даже тогда, когда она становится уже невыгодной.

Долг, как его понимает Кант, есть практическое принуждение к поступку из-за уважения к нравственному закону и только по этой причине. И другого нравственного мотива не существует. Все, что совершается по склонности, не имеет отношения к нравственности и не может рассматриваться в качестве ее субъективного основания, даже если этой склонностью являются любовь, симпатия и иные так называемые аль­труистические чувства. Эту позицию Канта нельзя понимать так, будто здесь речь идет о дискредитации чувственной природы человека, аскетизме и скрытом ханжестве или, как иронизировал Шиллер, о том, что человек правильно поступает тогда, когда он ис­полняет долг с отвращением в душе.

О чем же на самом деле говорит Кант? Он ищет такой мотив поведения, который был бы адекватен безусловности, абсолютности нравственного закона. Он утверждает, что таким мотивом может быть только долг, который дан вместе с нравственным зако­ном и единственным источником которого является сам этот закон. Долг по своей без­условности соразмерен безусловности морали. Все другие мотивы, сколь бы возвы­шенными, притягательными или сильными многие из них ни были, не обладают той последней степенью твердости, которая требуется для нравственного закона.

Нравственный мотив в его чистом виде, как он описывается в рамках этической теории, нельзя смешивать с тем, как он функционирует в реальном опыте человека. Ко­гда говорится о том, что принуждение через долг является единственным нравствен­ным мотивом, то надо иметь в виду: в реальном опыте человека нет действий, которые совершались бы только и исключительно на основе долга, ибо нет действий, которые состояли бы из одной формы воления и были лишены какого бы то ни было матери­ального содержания. На самом деле человеческие поступки всегда эмпирически моти­вированы. Эмпирические мотивы, склонности всегда достаточны для того, чтобы субъ­ективно объяснить и оправдать любое действие (поэтому по-своему были правы те фи­лософы, которые видели в эгоизме универсальную пружину человеческих поступков). Нравственная обусловленность поступка не отменяет и не заменяет его причинную обусловленность в обычном смысле слова. Точно так же долг не отменяет и не заменяет склонности, он всегда существует наряду с ними. Но для того чтобы выяснить, соот­ветствует ли тот или иной поступок еще и долгу (что он соответствует определенным склонностям и вытекает из них, это подразумевается само собой, ибо в противном слу­чае вообще бы не было рассматриваемого поступка), для этого в рамках процедуры ис­пытания максимы воли на общезначимость необходимо также испытать его на мотив долга, т.е. необходимо выяснить, совершил бы человек данный поступок или нет, если мыс­ленно отвлечься от склонностей и гипотетически допустить, что никакого эмпириче­ского интереса в совершении данного поступка не существует. Говоря иначе, необхо­димо установить, совершил ли бы человек данный поступок из одного чувства долга. Если да, то тогда он получает нравственную санкцию.