Категорический императив – объективный принцип морали

Нравственный закон как объективный принцип воли, который дается разумом, должен был бы быть единственной (и в этом смысле самоочевидной, “естественной”) основой поведения всех разумных существ. Однако человек – не просто разумное су­щество. Он является несовершенным разумным существом. Это значит, что человече­ская воля руководствуется не только разумом, представлениями о законах. На нее дей­ствуют и сами законы. Человеческая воля испытывает также воздействие склонностей, интересов, случайных обстоятельств. Человеческая воля вынуждена сообразовываться не только с разумом. Поэтому нравственный закон в случае человеческой воли высту­пает как принуждение, как необходимость действовать вопреки тем многообразным субъективным эмпирическим воздействиям, которые эта воля испытывает. Он имеет форму принудительного веления – императива.

Если представить, что есть существа, которые в своей разумности совершенны и обладают святой волей (например, ангелы), то они также руководствовалась бы нрав­ственным законом, каким руководствуется человек, обладающий доброй волей. Для них, однако, этот закон был бы единственным мотивом действия, у них не было бы по­водов отступать от него, и потому он не приобретал бы для них форму императива.

Другое дело – человек, существо слабое, несовершенное. Для него нравственный закон может иметь силу только как принуждение, или императив. Императивы – это формулы отношения объективного (нрав­ственного) закона к несовершенной воле человека.

Для того чтобы описать специфическую императивность нравственности, все им­перативы человеческого поведения подразделяются Кантом на два больших класса: одни из них повелевают гипотетически, другие категорически. Гипотетические импе­ративы относительны, условны. Они говорят о том, что поступок хорош в каком-то от­ношении, для какой-то цели. Поступок оценивается с точки зрения его возможных по­следствий. Таковы, например, советы врача, которые хороши для человека, который хочет заботиться о своем здоровье. Категорический императив предписывает поступ­ки, которые хороши сами по себе, объективно, без учета последствий, безотносительно к какой-либо иной цели. В качестве примера можно указать на требование честности. Только категорический императив можно назвать императивом нравственности. И на­оборот: только императив нравственности может быть категорическим.

Так как нравственный закон не содержит в себе ничего, кроме всеобщей законосо­образности поступков, то и категорический императив не может быть ничем иным, кроме как требованием к человеческой воле руководствоваться данным законом, при­вести свои максимы в соответствие с ним: “Таким образом, существует только один категорический императив, а именно: поступай только согласно такой максиме1, ру­ководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала все­общим законом”(260). Вся человеческая нравственность выводится из этого одного-единственного принципа.

Закон ограничения максим условием их общезначимости для всех разумных су­ществ означает, что каждое разумное существо необходимо рассматривать в качестве ограничивающего условия максим – того абсолютного предела, который категорически запрещено переступать. Разумное существо полагает себя в воле как цель. Практиче­ский императив поэтому должен включать в себя идею самоцельности человека как разумного существа, субъекта возможной доброй воли и может быть переформулиро­ван следующим образом: “Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого так же, как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству” (270). Человечество (человечность, внутреннее достоинст­во, способность быть субъектом доброй воли) в лице каждого человека – не просто цель, а самостоятельная цель, самоцель. Эта цель является последней в том смысле, что она никогда не может быть превращена в средство. Она абсолютна, в отличие от всех других целей человека, имеющих относительный характер. В этом смысле она нега­тивна, участвует в человеческой деятельности в качестве ее ограничивающего условия – “как цель, вопреки которой никогда не следует поступать” (280).

Основание нравственности (практического законодательства) объективно заклю­чено в правиле (форме всеобщности), субъективно – в цели (каждое разумное существо как цель сама по себе). Категоричность, безусловность императива требует также третьего уточнения, а именно предположения, что воля каждого разумного существа обладает способностью учреждать нравственный закон. Отсюда – третья формула кате­горического императива, включающая “принцип воли каждого человека как воли, всеми своими максимами устанавливающей всеобщие законы” (274). Это основоположение Кант называет принципом автономии воли.

Таковы три основные формулы1 (именно основные формулы, потому что на самом деле, если принимать во внимание все оттенки, их больше, по подсчетам некоторых дотошных исследователей, более десятка), три разных способа представлять один и тот же закон. Они взаимосвязаны между собой таким образом, что “одна сама собой объе­диняет в себе две других” (278). Разные формулы (редакции) категорического импера­тива раскрывают разные аспекты одного и того же закона, делают его более нагляд­ным, доступным для восприятия. Категорический императив как абсолютный закон и есть закон доброй воли. “Та воля безусловно добра, которая не может быть злой, стало быть, та, максима которой, если ее делают всеобщим законом, никогда не может про­тиворечить себе. Следовательно, принцип: поступай всегда согласно такой максиме, всеобщности которой в качестве закона ты в то же время можешь желать, – также есть высший закон безусловно доброй воли; это единственное условие, при котором воля никогда не может сама по себе противоречить, и такой императив есть категорический императив” (279).

К примеру, человек оказался в затруднительном положении, из которого он может выйти, дав обещание без намерения его выполнить. В этой ситуации, как говорит Кант, следует различать два вопроса: является ли такой способ поведения благоразумным и является ли он нравственным. С помощью лживой увертки можно выйти из конкрет­ной затруднительной ситуации, но никогда нельзя точно сказать, какие последствия в будущем могут возникнуть для человека, потерявшего доверие, и он, вполне возможно, не досчитается значительно больше того, что временно приобретает. Поэтому благора­зумие требует давать честные обещания. Совет благоразумия, хотя он сам по себе верен, построен на боязни дурных последствий и не обладает должной твердостью; ведь человек вполне может прийти к выводу, что бояться ему нечего, и он вполне может об­мануть с большой выгодой для себя. Другое дело, если следовать данной норме как нравственному требованию, т.е. требованию категорическому, безусловному. Но как узнать, является ли она таковой? Для этого необходимо провести мысленный экспери­мент и задаться вопросом: хочу ли я, чтобы каждый имел право на ложное обещание в ситуациях, которые он считает для себя затруднительными? Говоря иначе, желаю ли я, согласен ли я, чтобы ложь стала общим для всех законом? При такой постановке выяс­няется, что тот, кто подвержен искусу ложного обещания и желал бы его дать, тем не менее, сохраняя способность к последовательному мышлению, никак не может желать того, чтобы это стало всеобщим законом, ибо в этом случае никто бы ему не поверил. Более того, ложное обещание как раз предполагает, что оно будет воспринято не как ложное, что оно, следовательно, не должно быть возведено во всеобщее правило. “Стало быть, моя максима, коль скоро она стала бы всеобщим законом, необходимо разрушила бы самое себя”(239). Таким образом, категорический императив предлагает механизм, позволяющий индивиду установить в ходе мысленного эксперимента – соот­ветствуют ли реальные мотивы его поведения стандарту, своего рода ГОСТу нравственного закона.