ГЛАВА 7. Маркс: экономический базис человеческой природы

Сравнивая марксизм с христианством в гл. 1, я упомянул о главнейших идеях этого учения, а также о некоторых типичных возражениях марксизму. В этой главе я поговорю о теориях Маркса чуть более подробно. Современные представления о марксизме, конечно, во многом определяются нашим знанием о расцвете и крахе коммунизма в ХХ веке, но здесь я хочу сосредоточиться на XIX веке, то есть на идеях самого Карла Маркса (включая работы, написанные им в сотрудничестве с Энгельсом). Хотя его идеи имели громадное влияние, он не несет всей полноты ответственности за упущения позднейших коммунистических режимов.

Если Кант был самым глубоким философом Просвещения, то Маркс был великим теоретиком индустриальной революции, становления современной капиталистической экономической системы. Несмотря на враждебность к религии, Маркс (как и чуть ли не вся западная цивилизация) унаследовал от христианства идеал равенства людей, он разделял просветительскую надежду на то, что научный метод может диагностировать и разрешить проблемы человеческого общества. За его детальными социальными и экономическими теориями просматривается пророческое рвение указать путь некой секулярной разновидности искупления.

ЖИЗНЬ И СОЧИНЕНИЯ

Карл Маркс родился в 1818 г. в Рейнской области Германии в еврейской семье, принявшей христианство; он воспитывался в протестантских традициях, но вскоре отверг религию. Уже в юности он проявлял свои интеллектуальные дарования и в 1836 г. поступил на юридический факультет Берлинского университета. Маркс окунулся в стихию философских, эстетических и общественных идей «романтического» движения того времени. Он писал стихи, работал над диссертацией по древнегреческой метафизике и одновременно всерьез интересовался социальными реформами. Его ранние сочинения отличаются энергичным философским и художественным стилем, отражая эмоциональную насыщенность мысли. Главной интеллектуальной доминантой того времени в Германии была гегелевская философия, и Маркс с головой ушел в исследование и обсуждение гегелевских идей — до такой степени, что бросил свои официальные штудии и посвятил себя философии (в широком смысле слова).

Главной гегелевской идеей, вдохновлявшей мыслителей, был тезис о прогрессе в человеческой истории. Гегель доказывал, что каждая культура или нация имеет что-то вроде собственного характера и что ее историческое развитие должно объясняться в терминах ее специфического характера. Он прилагал эту персонификацию ко всему миру и отождествлял действительность с тем, что он называл Geist, то есть Сознанием или Духом (это может звучать несколько теологично, но подобная теология ближе пантеизму, чем библейскому представлению о Боге). Он толковал человеческую историю в качестве последовательной самореализации Geist, усматривая в ней основополагающее духовное движение, составляющее фон всей истории. Последовательные стадии общественной жизни человека выражают все более адекватные представления о свободе, но каждая из них заключает в себе конфликтующие тенденции; ее крушение закладывает основу для следующей стадии свободы. Гегель разработал влиятельную теорию «отчуждения», при котором познающий субъект противостоит объекту, отличному («чуждому») ему; предполагается, что это различие субъекта и объекта может быть преодолено в процессе постепенного осознания Духом себя в мире.

Последователи Гегеля разделились на два лагеря в своем понимании того, какое применение его идеи должны найти в политике и религии. «Правые» гегельянцы полагали, что исторические процессы сами собой приводят к наилучшим из возможных результатов, и считали, что современное им прусское государство является кульминацией всего предшествующего исторического развития. Поэтому они придерживались консервативных политических взглядов и склонялись к тому, чтобы подчеркивать религиозные моменты гегелевской мысли. «Левые», или «младогегельянцы», напротив, считали, что лучшая форма свободы еще должна быть реализована, что современные им национальные государства очень далеки от идеала и что люди сами должны содействовать изменению старого порядка и наступлению нового этапа человеческой истории. Соответственно они придерживались радикальных взглядов на политику и религию. Одним из важнейших мыслителей в этой радикальной группе был Фейербах, работа которого Сущность христианства вышла в 1841 г. Фейербах полагал, что Гегель перевернул все вверх дном, что не идет и речи о последовательной самореализации Бога в истории, религиозные же верования порождаются людьми как бледные отражения этого мира, являющего собой единственную реальность. Из-за неудовлетворенности людей в реальной, практической жизни они нуждаются в вере в подобные иллюзорные идеи и таким образом «отчуждаются», проецируя свой нереализованный потенциал в теологические фантазии и принижая ценность реальных человеческих отношений. Фейербах понимал метафизику как «эзотерическую психологию», выражение скорее внутренних чувств, чем истин об универсуме. Религия есть симптом отчуждения, от которого мы должны избавиться, осознавая наше чисто человеческое предназначение в этом мире. Фейербах был предшественником современного гуманизма, а также социологических или психологических толкований религии, предложенных Марксом, Дюркгеймом и Фрейдом.

Таковой в основе своей была интеллектуальная атмосфера ученических лет Маркса. Чтение Фейербаха сняло заклятие, наложенное на него Гегелем, но он сохранил убежденность, что гегелевская философия исторического развития заключает в себе некие истины о человеческой природе и обществе, хоть и в перевернутом виде. Маркс написал критику гегелевской Философии права в 1842-1843 гг. и стал редактором радикальной Рейнской газеты. Ее издание было вскоре остановлено прусским правительством, и Маркс бежал в Париж. В 1845 г. он был выслан и из Парижа и направился в Брюссель. В эти ученические годы Маркс испытал и другие важные интеллектуальные влияния: широкий круг изучаемой им литературы включал труды британского экономиста Адама Смита и французского социалиста Сен-Симона, он встречался с другими социалистическими и коммунистическими мыслителями, такими как Прудон и Бакунин, и начал сотрудничество с Фридрихом Энгельсом, продолжавшееся до конца жизни Маркса.

В 40-е гг. XIX века Маркс и Энгельс приступили к формулировке так называемого материалистического воззрения на историю. Переворачивая гегелевскую мысль по рецепту Фейербаха, Маркс пришел к пониманию того, что движущая сила исторических изменений имеет скорее материальный, чем духовный, характер. Ключ ко всей истории лежит не в одних лишь идеях и уж точно не в каком-нибудь мировом Духе, но в экономических условиях жизни. Маркс считал, что отчуждение является в своей основе не метафизическим или религиозным, а социальным и экономическим. При капиталистической системе труд есть нечто чуждое по отношению к рабочему; он работает не на себя, а на кого-то другого, управляющего процессом труда и присваивающего его продукт как частную собственность. Эта теория отчуждения изложена в Экономико-философских рукописях, созданных Марксом в Париже в 1844 г., но остававшихся неопубликованными в течение 100 лет. Материалистическое понимание истории нашло отражение в других работах того периода, прежде всего в Немецкой идеологии 1846 г. (написанной вместе с Энгельсом) и Нищете философии 1847 г.

Маркс занялся практической организацией социалистических и коммунистических движений, поскольку видел целью своих трудов «не просто объяснение мира, но и его изменение» (согласно его знаменитой формулировке в Тезисах о Фейербахе 1845 г.). Будучи убежден, что история движется к революции, вследствие которой капитализм уступит место коммунизму, он пытался обучить и организовать «пролетариат» — класс индустриальных рабочих, вынужденных продавать свой труд, чтобы выжить, класс, который, как он считал, должен в конце концов победить. Откликаясь на предложение изложить цели международного коммунистического движения, он в 1848 г. (опять-таки вместе с Энгельсом) создал Манифест коммунистической партии. Позже в том же году (хотя едва ли вследствие появления Манифеста) во многих европейских странах произошел ряд неудачных революций. После их поражения Маркс нашел убежище в Лондоне, где и оставался до конца жизни.

В Лондоне Маркс вел весьма скромное существование — на доходы от журналистской деятельности и подарки от Энгельса. Для своих исследований он пользовался читальным залом Британского музея, где был богатый материал по социальной тематике. В 1857-1858 гг. Маркс создал новую серию рукописей — Очерк, в которой он представил обобщенный план своей исторической и социальной теории; их полный текст появился на английском языке лишь в 70-е гг. ХХ века. В 1859 г. он опубликовал Критику политической экономии, а в 1867 г. первый том своего главного труда, Капитал. Две последние работы содержат много конкретного исторического материала по экономической и социальной тематике — плоды работы Маркса в Британском музее. В гораздо меньшей степени используя гегелевскую философию, Маркс по-прежнему прибегал к материалистическому толкованию истории для демонстрации неизбежности и желательности победы коммунизма над капитализмом.

Именно эти поздние работы, начиная с Коммунистического манифеста, получили наибольшую известность и составили основу большинства позднейших коммунистических теорий, а также соответствующих им практических действий. Главными источниками влияния на Маркса в них являются немецкая философия, французский социализм и британская политическая экономия, сплавленные в глобальную теорию истории, экономики, социологии и политики. Именно ее Энгельс назвал «научным социализмом»: Маркс и Энгельс считали, что открыли верный научный метод исследования человеческого общества и таким образом смогли установить объективную истину о наличном состоянии и будущем развитии общества, в котором они жили.

Однако публикация в ХХ веке ранних работ Маркса, прежде всего Немецкой идеологии и Экономическо-философских рукописей 1844 г. пролила свет на гегелевские истоки марксистских теорий. И встал вопрос о существовании двух различных стадий его мысли: ранней, которую называли гуманистической или даже экзистенциалистской, и поздней — «научного социализма». Думаю, не вызовет возражений, если я скажу, что между этими стадиями есть преемственность: тема человеческого отчуждения и надежда на избавление от него присутствует и в поздних работах; содержание Очерка подтверждает это. Мое обсуждение Маркса тем самым предполагает, что его мысль в основе своей едина. По ходу рассмотрения метафизического фона его теорий, его концепции человеческой природы, диагноза и предписания, я буду делать в соответствующих местах некоторые критические замечания.

ТЕОРИЯ ИСТОРИИ

Маркс был атеистом, и его мысль в целом имела материалистический и детерминистский характер. Претендуя на роль ученого-социолога, он хотел объяснить все явления человеческой жизни при помощи научных методов, как он понимал их. Все это, впрочем, никоим образом не является чертой, присущей исключительно Марксу: подобная характеристика применима к большинству мыслителей Просвещения XVIII века, включая Вольтера, Ламетри и Юма.

Принципиально новым в Марксовой трактовке было утверждение, что он отыскал подлинно научный метод исследования исторического развития человеческих сообществ. В программных размышлениях раннего периода он допускал, что наступит день, когда будет существовать одна-единственная наука, включающая в себя, наряду с естествознанием, также и науку о человеке. Но эта единая наука, конечно, имела бы множество уровней: физику, химию, биологию, психологию, социологию. Маркс не был редукционистом и не считал, что все может быть объяснено в терминах физики. Он полагал, что существуют общие социально-экономические законы, действующие в человеческой истории, и что важнейшие социальные и политические изменения могут быть объяснены путем применения этих законов к преобладающим в тот или иной момент условиям. В предисловии к первому изданию Капитала он сравнил свой метод с физикой, заявляя, что конечной целью его сочинения является «открытие экономического закона движения современного общества», и утверждая, что естественные законы капиталистического производства «действуют и осуществляются с железной необходимостью». Эти знаменитые пассажи наводят на мысль об очень жестком историческом детерминизме, но не будем спешить и посмотрим, действительно ли Маркс имеет его в виду.

Главная отличительная черта Марксова воззрения — так называемое материалистическое понимание истории. Подобно Гегелю, он считал, что каждая эпоха имеет свой собственный характер и что всеобщие исторические законы относятся исключительно к процессам перерастания одной исторической стадии в другую. Теория Маркса, однако, состоит в том, что эти законы являются экономическими, а не духовными по своей природе.

Вот как об этом сказано в самом цитируемом месте из его работ, а именно, из предисловия к Критике политической экономии:

В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения — производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание. В популярных изложениях «марксизма» этот фрагмент иногда трактуется в том смысле, что экономический базис общества определяет все остальное в нем, вплоть до мельчайших деталей. Но собственные утверждения Маркса не имеют такого сильного смысла и не вынуждают его к подобному невероятно жесткому детерминизму.

Нельзя отрицать, что экономические факторы имеют очень большое значение и что ни одно серьезное исследование истории или общества не может игнорировать их. И мы во многом обязаны Марксу тем, что сейчас с такой готовностью признаем это. Но определяет ли экономический базис общества его идеологическую надстройку? Сказанное об этом Марксом с трудом поддается интерпретации, поскольку неясно, где должна проходить разделительная линия между базисом и надстройкой. Он говорит о «материальных производительных силах», предположительно включающих природные ресурсы (землю, климат, растения, животных, минералы), инструменты и машины, а также, возможно, знания и умения, имеющиеся у людей («человеческие ресурсы»). Но он говорит и то, что «экономический базис» включает «производственные отношения», под которыми, по-видимому, понимается способ организации труда (к примеру, разделение труда, управленческие иерархии на рабочем месте, законные права и полномочия собственности, система поощрений и жалований). Характеристика производственных отношений, по крайней мере в современных обществах, несомненно, должна включать такие понятия, как владение, собственность и деньги.

Создается впечатление, что Маркс (по крайней мере, в цитированном выше фрагменте) выделяет скорее три, чем два, уровня: материальные производительные силы, производственные отношения и идеологическую надстройку (идеи, убеждения, мораль и право, политика, религия и философия). Но что же в таком случае он понимает под базисом? Что именно что определяет? Если базис включает только сугубо материальные производительные силы, то Маркс обрекает себя на едва ли приемлемый «технологический детерминизм» — ведь разве не могут одни и те же природные ресурсы и технологии использоваться в обществах с разными идеологиями (к примеру, христианской, исламской или секулярной)? А если базис содержит также производственные отношения, тогда размывается различие между базисом и надстройкой. Вначале казалось, что Маркс думал причислить правовые понятия вроде собственности к идеологической надстройке, но если одни и те же технологии могут использоваться в капиталистической и социалистической системах с разными отношениями собственности, то от экономического детерминизма мало что останется. Так что неудивительно, что не прекращаются споры о смысле тезисов Маркса и истинном положении дел.

Маркс применял свою материалистическую концепцию общества двояким способом — синхронично и диахронично. В любое время экономический базис (чем бы он в точности ни был), как предполагается, определяет идеологическую надстройку, характерную для данной стадии развития общества. Но со временем происходят изменения: экономические системы могут на какой-то период стабилизироваться, но допускаемые ими процессы технологического и экономического совершенствования в итоге приводят к масштабным общественным переменам. Маркс очень грубо разделил историю на пять эпох, различающихся своими экономическими системами, — азиатскую, античную, феодальную и «буржуазную», или капиталистическую; он считал, что каждая стадия должна уступать место следующей при созревании соответствующих экономических условий. Маркс ожидал, что капитализм с такой же неизбежностью уступит место коммунизму.

Но какую же степень детерминизма хочет утверждать Маркс, синхронически или диахронически? Нельзя отрицать, что любое общество должно производить достаточное количество жизненных средств, необходимых для выживания и воспроизведения. Мы должны есть, чтобы быть в состоянии мыслить, но из этого не следует, что то, что мы едим, или то, как мы производим то, что едим, определяет содержание наших мыслей. Не всякий аспект культуры, политики и религии совершенно определяется экономическими факторами. Маркс и сам не утверждал этого: при анализе конкретных исторических эпизодов он допускал влияние культурных факторов, таких как религия и национализм. Он вполне резонно сравнивал статус собственной теории со статусом дарвиновской теории эволюции, тоже очерчивающей общий механизм, в терминах которого могут быть объяснены изменения, но не предлагающей метода их предсказания, поскольку это потребовало бы почти бесконечно детализированного знания конкретных сочетаний условий.

Выясняется, таким образом, что правильнее всего было бы сказать (и, кажется, что именно это говорил сам Маркс): экономический базис оказывает очень большое влияние на все остальное, он устанавливает границы, внутри которых играют свои роли другие факторы. Способ, каким общество производит жизненные средства на любой стадии экономического развития, будет оказывать важное влияние на характерный образ мысли людей в обществе такого рода. Но это довольно туманно: что означает «очень большое» или «важное»? Речь может идти лишь о рекомендации отыскивать экономические факторы в любом конкретном случае и исследовать, в какой степени они могут влиять на все остальное. Но и это оказалось исключительно плодотворной методологией в сфере исторических, антропологических, социологических и политологических исследований.

История — эмпирическое исследование, поскольку ее утверждения должны проверяться ссылкой на реально происходящие события. Но из этого не следует, что она — наука в том смысле, в каком наука может формулировать законы природы и осуществлять безусловно всеобщие генерализации. Ведь история, в конце концов, есть исследование того, что происходило с людьми на нашей планете, в конечный период времени. Предмет широк, но речь идет об одной конкретной последовательности событий; мы не знаем о том, чтобы подобные события происходили где-нибудь еще во вселенной. Для любого конкретного набора событий, даже падения яблока с дерева, не существует четкого лимита множества различных законов и случайных фактов, которые могут быть вовлечены в его порождение — законы гравитации и механики, воздействие ветра и погоды, гниение древесины, эластичность веток и движение человеческих пальцев. Если детерминизма нет даже в падении ньютоновского яблока, то сколь же более несообразно говорить о предопределении хода истории. Можно отыскать какие-то долговременные и глобальные тенденции, такие как рост населения со Средних веков. Но тенденция не есть закон; ее сохранение не является неизбежным, но может зависеть от условий, подверженных изменению (так очевидно, что популяция не может расти до бесконечности, ее рост может резко обернуться падением от войны, болезни или голода). Исходя из созданной им общей исторической теории, Маркс ожидал, что капитализм будет становиться все менее экономически стабильным, будет усиливаться классовая борьба между буржуазными собственниками капитала и пролетариями, вынужденными продавать свой труд, причем пролетариат будет все больше нищать и одновременно увеличиваться в своем числе до тех пор, пока не произойдет великая социальная революция, в результате которой рабочие придут к власти и начнут новую, коммунистическую фазу истории. Однако, хотя обычно его понимают иначе, Маркс не делал однозначных предсказаний, что революция вначале произойдет в самых развитых капиталистических странах — Британии, Франции и Соединенных Штатах. В Коммунистическом манифесте он говорил о Германии, где еще сохранялись полуфеодальные отношения, как о месте, где, как он ожидал, пролетарская революция произойдет вскоре после буржуазной. В ряде газетных публикаций он допускал, что вначале коммунизм может быть установлен в Китае. Он понимал, что развитие капитализма в мире делает возможным импортирование социалистических идей в страны, где сравнительно малочисленный пролетариат в союзе с беднейшим крестьянством может взять власть у традиционного правящего класса. Все это явно применимо к двум русским революциям 1917 г.

В случае Китая и России Маркс оказался в целом прав в своем предсказании революций, хотя и не их негативных последствий (насаждение Красной Армией коммунизма в Восточной Европе после 1945 г. едва ли можно считать пролетарской революцией в Марксовом смысле). В развитых капиталистических странах, однако, экономическая система (в целом, с известными исключениями вроде Великой депрессии 30-х гг.) стала более стабильной, условия жизни большинства людей намного улучшились по сравнению с тем, что было во времена Маркса, и классовые различия стали скорее более размытыми, чем обострились (возьмем, к примеру, множество «белых воротничков» — офисный и управляющий персонал, гражданские служащие, учителя и т. д., — не являющихся ни работниками ручного труда, ни промышленными собственниками). Это серьезный удар по марксовскому предсказанию. И нельзя отмахнуться от него, заявив, что пролетариат «купился» уступками в вопросе о повышении заработной платы, поскольку Маркс предсказывал, что его положение будет ухудшаться. Не проходит и утверждение, что роль пролетариата для индустриальных стран играли колонии, ибо ряд капиталистических стран, к примеру, скандинавские государства, не имели колоний. Можно, правда, допустить, что капитализм в том виде, в каком его знал Маркс, прекратил свое существование, что мирные, постепенные реформы радикально изменили природу нашей экономической системы. Я критически рассмотрю эту идею ниже, в «предписательном» разделе.

ТЕОРИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ПРИРОДЫ

За исключением ранних исследований гегелевской и греческой мысли, Маркс не проявлял интереса к вопросам, имеющим отношение к «чистой», или академической, философии, которую он впоследствии отрицал как бесплодную спекуляцию по сравнению с важной задачей изменения мира. Поэтому если его называют материалистом, то это относится скорее к его материалистической теории истории, чем к его взглядам на отношение ментальных состояний к мозгу. Согласно сильной интерпретации теории Маркса, сознание определяется материальными условиями жизни. Но это все еще можно считать «эпифеноменалистской» позицией, в соответствии с которой содержание сознания, хотя и нефизическое в онтологическом смысле, полностью определяется материальными событиями. Маркс чувствовал себя вправе объявлять многие человеческие идеи порождениями «ложного сознания», не имеющими надлежащего обоснования в соответствующих «рационализациях», а являющимися скорее отражением социально-экономической роли людей, получаемым в результате некоего бессознательного ментального процесса, о котором не знают сами субъекты. Не обязательно приписывать Марксу метафизически-материалистический взгляд, что сознание должно быть буквально отождествлено с процессами в мозге.

Характернейшая черта Марксовой теории человека — представление о нашей, в сущности общественной, природе: «действительная природа человека есть совокупность общественных отношений». Помимо таких очевидных биологических фактов, как потребность в пище и воспроизведении, с точки зрения Маркса, нельзя говорить о неизменной индивидуальной человеческой природе; он считал, что верное для людей одного общества или исторического периода может и не оказаться таковым в другом месте и в другое время: «Вся история — не что иное, как постоянное изменение человеческой природы». Все, что делает человек, есть по сути своей общественное деяние, предполагающее существование других людей, находящихся в определенных отношениях к нему. Даже способы производства продуктов питания и методы воспитания детей усваиваются нами из общества. Это справедливо для всякого экономического производства, обычно являющегося общественной деятельностью, требующей той или иной кооперации. Мы не должны считать общество абстрактной сущностью, таинственным образом влияющей на индивида; скорее уж то, каким является индивид и какие вещи он делает, определяется тем, в каком обществе он живет. Кажущееся «инстинктивным» или «естественным» в одном обществе или эпохе — к примеру, определенная роль женщин — может и не казаться таковым в другом. Говоря современным языком, мы можем суммировать этот ключевой пункт, отметив, что социология не сводима к психологии. Не все, что можно сказать о людях, может быть объяснено в терминах, говорящих о фактах индивидуальной жизни; следует учитывать и то, в обществе какого типа они живут. Этот методологический момент — одна из важнейших заслуг Маркса, и она получила самое широкое признание. Уже в силу одного этого обстоятельства он должен быть признан одним из отцов-основателей социологии. И этот метод может быть принят независимо от того, готовы ли мы согласиться со сделанными им конкретными выводами.

Впрочем, на одно универсальное обобщение о человеческой природе Маркс все же готов пойти. Оно состоит в признании, что мы — деятельные, продуктивные существа; по своей природе мы отличаемся от других животных тем, что производим себе средства существования — и не так, как пчела производит мед, ибо мы сознательно планируем свою жизнь. Для людей естественно трудиться, чтобы жить. Несомненно, здесь есть истина, но (как это бывает и со многими другими тезисами о человеческой природе) Маркс извлекает отсюда и ценностное суждение, а именно, что подобающий людям образ жизни включает целенаправленную производственную деятельность. Как мы увидим, оно имплицитно содержится в его диагнозе отчуждения как невозможности получать удовлетворение от индустриального труда и в предписании для будущего коммунистического общества, в котором каждый может свободно развивать свои таланты в любом направлении. Из-за этого момента, наиболее заметного в его ранних работах, Маркса называют гуманистом.

Что обещает теория Маркса женщинам и феминизму? Если он прав, настаивая на важности производства, то, несомненно, правильным будет говорить и о необходимости воспроизводства. Но мы должны думать о воспроизводстве не только в плане сексуальных отношений, беременности и родов, но и в контексте более долговременных процессов воспитания детей, образования и социализации. Очевидно, что ни одно общество не может сохраниться, если оно не в состоянии производить новых поддерживающих его членов. В ряде мест Маркс признавал это (в частности, в Немецкой идеологии), а Энгельс позже подверг эти вопросы более систематическому рассмотрению. В Происхождении семьи, частной собственности и государства Энгельс доказывал, что общественное производство определяет производство как труда, так и семьи. В целом, однако, Маркс был человеком своего времени и допускал, что традиционное разделение труда в семье по половому признаку, когда ответственность за воспитание детей почти целиком ложится на женщин, имеет «чисто физиологическое основание». Он, кажется, не понимал, что даже то, о чем мы можем думать как о биологически определенных различиях между полами, может находиться под влиянием социально-экономических факторов. Технические достижения, такие как надежная контрацепция или искусственное питание для младенцев, а также экономический строй, требующий скорее умственных способностей, чем тяжелого ручного труда, модифицировали вопрос о мужской и женской «природе» так, как не смог предвидеть и сам Маркс, хотя потенциал его теории позволяет объяснить это.

ДИАГНОЗ

Теоретические представления Маркса о неблагополучном положении людей и общества в эпоху раннего капитализма, в которую он жил, включают понятие «отчуждение», унаследованное им от Гегеля и Фейербаха.

«Отчуждение», по Марксу, является одновременно характеристикой определенных черт капиталистического общества и оценкой их фундаментальной несправедливости. Но понятие отчуждения настолько неопределенно, что подчас трудно решить, какие именно черты капитализма подвергает критике Маркс. В конце концов, он не осуждает капитализм во всех его проявлениях, признавая, что тот способствует громадному росту экономического производства. Маркс был уверен, что капитализм является необходимой стадией экономического и общественного развития, но считал, что он будет и должен быть превзойден.

С логической точки зрения, отчуждение есть некоторое отношение, то есть оно должно быть отчуждением от кого-то или чего-то; человек не может быть просто «отчужден» — не больше, чем может состоять в супружеских отношениях, не имея супруга или супругу. Маркс говорит, что отчуждение происходит «от самого человека и от природы». Но неясно, как человек может быть отчужден от себя; а используемое здесь понятие природы имеет темные гегельянские корни в различении между субъектом и, как предполагается, чуждым ему объектом. Природа для Маркса, судя по всему, означает мир человеческой культуры, и поэтому его можно понять в таком смысле: люди не есть то, чем они должны быть, вследствие их отчуждения от созданных ими вещей и общественных отношений. Люди, лишенные капитала, вынуждены продавать свой труд, чтобы выжить, и поэтому в своей трудовой жизни находятся под определяющим влиянием интересов капиталистов. И конкурентность существования при капитализме противоречит идеалу солидарности с другими людьми (о котором настойчиво говорил Фейербах). Из этого вытекает общая идея того, что капиталистическое общество не соответствует изначальной природе человека.

Часто возникает ощущение, что Маркс осуждает прежде всего институт частной собственности: в одном месте он смело заявляет, что «устранение частной собственности есть устранение отчуждения». Но в другом месте он говорит, что «хотя частная собственность кажется основой и причиной отчужденного труда, на деле она есть скорее следствие последнего». Маркс характеризует это отчуждение труда, опираясь на факт, что он не является частью природы трудящегося, который не реализует себя, а чувствует себя несчастным, физически истощенным и морально униженным в нем. Труд навязан ему в качестве средства удовлетворения других потребностей, в своем труде он не «принадлежит самому себе»; находится под контролем других людей. Даже используемые им материалы и производимые им вещи чужды ему, потому что их собственником является кто-то другой. Иногда кажется, что Маркс осуждает отчуждение, связанное с появлением денег как средства обмена, сводящего все общественные отношения к общему коммерческому знаменателю («бессердечному "чистогану"», как он говорит в Манифесте). Интересно, почему наличный расчет должен быть «бессердечным»? В том контексте Маркс хотел сыграть на контрасте с феодальным обществом, в котором существовали безденежные экономические отношения — но, возможно, они тоже могли быть по-своему бессердечными. В другом месте он дает понять, что работать на чужую силу людей вынуждает разделение труда, мешающее им свободно переключаться от одной деятельности к другой.

Так какова же все-таки, по Марксу, основная причина отчуждения? Трудно поверить, что кто-то может всерьез защищать упразднение денег (и возвращаться к системе бартера?), прекращение всякой специализации в работе или общий тотальный контроль (включая зубные щетки, одежду и книги?). Определяющей чертой капитализма или социализма обычно считается частная или общественная собственность в индустрии — средствах производства и обмена. Среди главных пунктов практической программы в Манифесте — национализация земли, фабрик, транспорта и банков. Но крайне маловероятным выглядит утверждение, что государственный контроль за ними может устранить отчуждение труда, столь психологично описанное Марксом в его ранних работах. Если основой общественных зол является государство, национализация может придать делу еще худший оборот, усиливая власть государства, яркие примеры чего дает история коммунистических режимов в ХХ веке.

Возможно, мы должны понимать Маркса (по крайней мере, если говорить о его ранних сочинениях) в том смысле, что отчуждение состоит в недостатке общности, когда люди не могут увидеть, каким образом их труд способствует существованию группы, членами которой они являются, поскольку государство не является реальной общностью. Подобный диагноз предполагал бы предписание, говорящее не столько о национализации, сколько о децентрализации в «коммуны» (упразднение денег, специализации и частной собственности в которых могло бы выглядеть более реалистично). Но возможность и желательность этого явным образом противоречат экономическим основам марксизма. Как в сообществе независимых коммун может быть организовано то высокотехнологичное всемирное производство и распределение, от которого мы теперь зависим?

В рассуждениях Маркса просматривается и более универсальный диагноз, который, возможно, вызвал бы всеобщую поддержку: с любым человеком нельзя обходиться только как со средством для достижения экономической цели (сравни кантовскую формулировку морального закона, требующую рассмотрения разумных существ всегда как целей самих по себе). Подобная эксплуатация имела место в эпоху дикого капитализма начала XIX века, когда использовался многочасовой детский труд, да еще и в ужасных условиях, когда рабочие рано умирали, так и не увидев счастливой жизни. Нечто подобное до сих пор происходит в некоторых странах; и даже в развитых странах, где капитализм трубит о своих ошеломляющих успехах, со стороны управляющего персонала компаний имеет место постоянное стремление попытаться победить в конкурентной борьбе, извлекая максимальную выгоду из труда своих работников, снижая заработную плату, сокращая рабочие места, продлевая рабочий день. Государство может накладывать ограничения на подобную практику, но, если этот контроль ослабляется, любой бизнес пытается задействовать максимум конкурентных возможностей.

Главную мысль Маркса, возможно, лучше всего выразить, перефразировав изречение Иисуса о субботе: производство для человека, а не человек для производства. Причем здесь должн