Глава 4. Психоаналитические модели сознания

Особенности психоаналитических моделей сознания обусловлены пониманием субстанции последнего в данном учении. Как «материю» сознания психоанализ мыслит энергию бессознательного, имеющую инстинктивное, биологическое происхождение. З. Фрейд положил начало энергетической теории психики, однако это не означает, что психоанализ понимает сознание как физиологический объект. Напротив, бессознательное, как утверждает Жак Лакан, не имеет ничего общего ни с врожденным, ни с инстинктивным и, тем более, это не романтическое бессознательное творческого воображения.

Бессознательная энергия недоступна интроспекции в своем «чистом виде». Явления, на основе описания которых строятся модели психоанализа (влечения, комплексы, неврозы, замещения и т.п.), представляют собой результат трансформаций и многократного ментального опосредования, поэтому они имеют сложную социально-лингвистически-аксиологическую природу. Моделирование сознания в психоанализе – это расстановка силовых полей, оформляющих дискурс желания субъекта.

Нужно понимать, что все объекты, о которых идет речь в психоанализе – Другой, Отец, тело или означающее – не являются объектами внешнего мира; это составляющие самого сознания (подобным образом обстоит дело и в феноменологии).

Сознание-Другой

Модель «Сознание-Другой» исходит из первичности имманентных сознанию отношений «Я - Другой». Развертывание в сознании человека сложных отношений взаимоотрицания «Я» и «Не-Я» порождает содержание и структуру человеческого ego. То есть человека делает возможным, с точки зрения этой модели, глубоко усвоенное психикой «свое иное».

Понятие «Другой» имеет большое значение в философской антропологии ХХ века. В философии постмодернизма понятие «Другой»приобрело статус базовой категории. Идея Другогобыла эксплицирована еще в начале прошлого века в эстетических трудах М.М. Бахтина, и, одновременно, она явилась главной составляющей коммуникативной концепции человеческого существования, разработанной философами-экзистенциалистами.

Экзистенциальная модель человеческой сущности в качестве основополагающего положения выдвигает идею о том, что подлинное «Я» возможно лишь как бытие, содержащее в себе бытие другого. Но экзистенциальная модель еще не является собственно моделью «сознания Другого», поскольку не мыслит Другого как неотъемлемую составляющую часть человеческого сознания. Говоря о Другом, Сартр и Хайдеггер имеют в виду реально данные экзистенции, присутствующие в жизненном мире человека, т.е. окружающих его людей, тогда как психоаналитическая модель сознания подразумевает другость в качестве элемента сознания.

Девизом данной модели могут быть слова Э. Левинаса: «Каждый, кто говорит Я, адресуется к Другому». Еще ярче этот смысловой момент иллюстрируется высказанными на полвека раньше словами Бахтина из его эссе «Человек у зеркала»: «Из зеркала на меня глядят чужие глаза»[82]. Модель, осмысляющая человеческую сущность через концепт «Другой», обнаруживает, что самосознание невозможно без некоего первичного сознания Другого, более того, оно фундировано изначальным, бессознательным отношением с Другим, являющимся в этом случае не столько социальной или экзистенциальной позицией, сколько трансцендентальным означающим.

Согласно теории Бахтина, человек никогда не имеет ценностной, этической или эстетической установки по отношению к себе самому. То, что он принимает за эту установку, есть усвоенное отношение Другого к себе, чужая (иллюзорная) точка зрения, на которую пытается встать человек. Таким образом, самоопределение и самооценка человека возможны лишь благодаря присутствию в сознании Другого.

Но что есть Другой? Это «своё иное» (термин Гегеля), т.е. содержание сознания, моделирующее присутствие в бытии другого человека вообще. Другой – это неотъемлемый виртуальный адресат любых сообщений и отношений субъекта, без присутствия которого невозможна была бы языковая активность, а также этический, эстетический и любые другие модусы отношения человека к миру. Необходима родственность, близость Другого сознанию-носителю. Без этого имманентного соответствия невозможно было бы сообщить что-либо Другому. Из сказанного можно сделать вывод, что структура Другого есть постоянно наличествующее «смещение» сознания относительно самого себя.

Другой – это один из феноменов, конституируемых сознанием. В процессе этого конституирования Я полагает Другого субъектом, который в свою очередь конституирует мир, в котором само Я – лишь один из конституированных феноменов. То есть возникает интуиция зависимости, обусловленности себя сознанием виртуального Другого, и это при том, что Другой никогда не дан человеку непосредственно, «в оригинале». Он всегда есть нечто спонтанно, гипотетически реконструируемое. По мнению Гуссерля, «не-данность» Другого напрямую связана с принципиально неадекватной данностью реальных предметов человеческому сознанию. Оба эти факта есть проявления человеческой сущности.

Для психоанализа и философии постмодернизма характерно исследование языка с целью обнаружения и анализа присутствия Другого. В работах Жака Лакана бессознательное образование «Другой» является одним из главных объектов мышления. Исследование этого образования, основанное на анализе языка и психоаналитическом методе З. Фрейда, легло в основу антропологической модели Лакана.

По Лакану, в сознании наличествуют две позиции: Я (Je – бесформенный, фрагментарный внутренний опыт) и Моё Я (Moi – внешняя идеальная форма, в которую этот опыт облекается). Существенно, что эта форма, т.е. Моё Я, не принадлежит реальности, это единица плана Воображаемого. Моё Я находится «на стороне Другого», Другой конституирует Моё Я, т.е. именно он является воображаемым объектом сознания, совпадение с которым есть необходимое условие самоидентичности. Присутствие в сознании (а точнее, в Моём Я) Другого делает возможным такие сущностные человеческие проявления, как запрос, желание, потребность. «Требование по самой сути своей настолько тесно связано с Другим, что Другой немедленно оказывается в положении, где ему позволено предъявлять субъекту обвинения, отталкивать его, в то время как, заговорив о потребности, Другой, напротив, дает субъекту свою санкцию и одобрение, принимает его каким он есть, его к себе привлекает и полагает уже начало его признанию, в котором удовлетворение по своей сути и заключается. Введение языка в процесс общения иллюстрируется ежеминутно тем способом, которым Другой идет требованию навстречу»[83].

Язык становится для человека средством символической идентификации, т.е. самосовпадения, которое основано опять-таки на полагании Другого. Языковую идентификацию Лакан понимает как процесс прикрепления и открепления от частных образов Другого, как логику воображаемых идентификаций, определяемых совокупностью всего, что сказано о человеке в поле речевого общения.

Другой Лакана – это форма, образованная запретами, так как «желание субъекта есть желание Другого». Желание же не имеет объекта и потому не знает удовлетворения, оно есть чистая форма, отливающаяся в языковой модели. Желание не удовлетворяется ни одним из объектов. Оно имеет логику перебора объектов, и в итоге искомым становится сам этот перебор, т.е. Другой. Таким образом, Другой, совпадающий с желанием, сам понимается как чистая форма, как организующее начало человеческого сознания.

Модель «сознание-другой» чрезвычайно перспективна для объяснения человеческих установок, мотивации, психологических проблем, конфликтов (ролевой конфликт) и даже тяжелых патологий (в частности, диссоциативного расстройства идентичности). Она объясняет многие феномены современной культуры – постоянную потребность людей в новизне, стили искусства, отталкивающие или шокирующие своего зрителя, трансформацию моральных принципов.

Модель «сознание-другой» широко востребована в различных психоаналитических и психиатрических практиках. Основоположником ее практического применения стал Роберто Ассаджиоли[84]. Ассаджиоли ввел в научный обиход понятие субличности как особого элемента структуры психики, который воспринимается сознанием как нечто отдельное от себя и имеет определенный внутренний образ. Внутренние личности имеют ролевую природу, они описываются как внутренний ребенок, внутренние мужчина и женщина, внутренние родители[85]. На настоящий момент модель «сознание-другой» является одной из самых востребованных в психоаналитической практике моделей сознания.

Сознание-язык

Вербальный и понятийный язык связан с сознанием настолько непосредственно, что издавна является синонимом разумности. Идеи о том, что язык и знаковая активность являются главным фактором эволюции сознания и одновременно главным ее показателем, высказывались задолго до наступления ХХ века.

Согласно современным философским учениям, наши мысли и понятия языка суть не корреляты друг друга, а тождества. Представление о мышлении как о неком внутреннем процессе, для означивания которого «потом» подбираются слова, признано принципиально неверным: изолированное от слов и понятий мышление невозможно. Напротив, имеющиеся в нашем арсенале знаки и символы задают границы и возможности разума, таким образом, вопрос «Что я могу знать?» на деле является вопросом «О чем я могу спросить с помощью языка?».

Мартин Хайдеггер первым заявил о принципиальной важности языка для всего человеческого существования и, более того, для всего бытия вообще, провозгласив язык домом бытия. Это вызвано тем, что для всех форм духовной деятельности людей характерна одна черта: свойственный человеку способ формообразования он может применить, лишь создав для него определенный чувственный субстрат. Последний настолько существенен, что кажется, будто он исчерпывает все значение, весь сокровенный смысл этих форм человеческой духовной жизни. «Содержание духа заключается лишь в его выражении: идеальная форма может быть познана только в совокупности чувственных знаков, служащих её выражению»[86].

Идею первичности языка по отношению к феномену смысла разделял и Морис Мерло-Понти. Учитывая, что осмысленность в философской парадигме синонимична сознательности, его установка во многом отождествляет сознание и язык. «Акт выражения, это соединение через трансцендентное некоего лингвистического смысла речи и того значения, на которое оно нацелено, не является для нас как говорящих субъектов какой-то вторичной операцией, с помощью которой мы лишь сообщаем наши мысли другому. Отнюдь, в данном случае мы вступаем во владение теми значениями, которые иначе были бы даны нам только в неявной форме. Если тематизация предшествует речи, то именно потому, что она является её результатом»[87]. Под тематизацией Мерло-Понти подразумевает смыслопорождение. Суть языка такова: именование или выражение есть событие соединения двух значений – внутреннего смысла речи, его «языковой формы», с одной стороны, и внешнего денотата, т.е. предмета, который мы хотим именовать, с другой. Именно это соединение делает возможной мышление, которое Мерло-Понти называет «владение значением».

Э. Гуссерль, хотя и не разделял тезис о прямом параллелизме между мышлением и языком, тем не менее признавал, что синтаксические структуры языка отражают базисные логические различия[88]. То есть, языковая структура идентична структуре логики и мышления вообще. Поэтому путем анализа базисных логических форм может быть установлена идеальная структура языка вообще. В «Логических исследованиях» он выдвинул идею о том, что речь осуществляет «локализацию» и «темпорализацию» (овременение) некоего идеального смысла, который сам по себе ни локален, ни темпорален. Следовательно, речь придает сфере идеального, которое есть само по себе смысл, определенность, сфокусированность, форму, разделяет пространство смысла. Аналогичным образом Э. Кассирер утверждал, что символизация, связанная с означиванием и словами, порождает дифференцированность восприятий. Звуковые знаки-символы не просто выражение такого различия, которое существует уже в сознании, напротив, благодаря им это различие вообще может осуществляться. Символы есть не только средство, но и условие внутреннего разделения чего-либо, в том числе представлений.

Таким образом, язык, как и сознание, – это взаимосоотнесенность элементов (смыслов и значений), целостность, возникновение дифференцированности (различения), временность, наличие позиции Другого. Важнейшие качества сознания, выделяемые феноменологией, – самосоотнесенность, целостность, интенциональность, темпоральность и, конечно, смыслопорождение – есть качества внутренней структуры языка. Язык осуществляет смыслопорождение, придает миру качество мыслимости.

Представление о принципиальном совпадении языка и мышления вызвало к жизни поиски идеальной модели предельно возможного языка. Э. Гуссерль и представитель брентановской школы Антон Марти искали исходную содержательную «схему» языка, его архетип. Гуссерль создал «Логическую грамматику», которая должна была установить априорные логические условия осмысленности речи, благодаря чему открылись бы некие необходимые универсальные логические структуры, выражаемые в разных формах в каждом языке. А. Марти пытался установить простейшие элементы данных сознания и возможные способы их взаимосвязи и затем отследить их соотнесение со знаковой структурой языка. Созданная путем анализа базисных логических форм модель предельно возможного языка была бы универсальной моделью сознания, ее создание было бы равносильно открытию алгоритма работы сознания.

Наиболее декларативно сознание отождествляется с языком в философии психоанализа. Ключевым моментом здесь является игра с означающим и означаемым, то есть игра знака и его значения. Образования бессознательного не просто анализируются и выражаются с помощью языка, они являются обратной стороной языка. Основатель направления З. Фрейд неоднократно отмечал, что наталкивается на инстанцию языка, пытаясь найти подходы к бессознательному. Так, психический (невротический) симптом, образующийся в результате противодействия Эго импульсу либидо, имеет природу знака. Эго вынуждает бессознательное влечение выбрать такую форму для своего выражения, которая одновременно выражала бы запрет со стороны Эго. «Так возникает симптом как многократно искаженное производное бессознательного либидозного исполнения желания, искусно выбранная двусмысленность с двумя совершенно противоречащими друг другу значениями»[89]. Таким образом, сама работа бессознательного разворачивается как операции с означающим и означаемым.

Бессознательное «состоит» из словесных и образных представлений, репрезентирующих влечения, то есть из означающих. Оно действует на уровне двойного смысла слов, на уровне их многозначности, не случайно З. Фрейд пришел к идее бессознательного, отталкиваясь от анализа ошибочных действий и, прежде всего, оговорок.

Согласно Ж. Лакану, означающему принадлежит конституирующая роль в образовании бессознательного, а формула S/s (означающее-означаемое) описывает структуру бессознательного. Эта идея выражена в его знаменитом тезисе «бессознательное структурировано как язык». Более того, психоанализ исходит из автономии означающего, которое уже не зависит от означаемого, но только «скользит» относительно него (подобное скольжение является главной метафорой «Логики смысла» Ж. Делеза). Желание, согласно психоанализу, настолько обусловлено планом воображаемого и символического, что оно никогда не может быть удовлетворено. Работа желания состоит в непрекращающемся ускользании означающего от означаемого, в игре одних только означающих, «открепившихся» от означаемого.

Суть языка – соединение некой внешне воспринимаемой формы (знака, слова, схемы) с неким смыслом, так что знак в своей конкретности и воспринимаемости в результате этого соединения сам по себе не имеет никакого значения. Существенным становится то, что стоит «за» знаком, то, к чему он отсылает. Это и есть значение, но это значение удивительным образом уже не равно своей смысловой паре во внешнем мире, т.е. тому явлению или предмету, на который оно нацелено. Язык отнюдь не стремится представить некий слепок предметного мира, в процессе развития он все слабее идентифицирует себя с бытием этого мира и все более продвигается к своему специфическому смыслу. Модель «сознание-язык» мыслит последний как сферу полного и чисто человеческого владения реальностью, лежащую в основе сознания и психики.

Сознание-дискурс

Продолжением тенденции понимать сознание как язык является его интерпретация в качестве дискурса. Эта тенденция настолько устойчива, что в современной философии сознания бытуют термины «дискурсивная» и «нарративная идентичность» (идея Поля Рикёра), а так же «нарративное» и «дискурсивное Я». Предпосылкам подобной интерпретации сознания послужили многочисленные исследования последних 70-и лет: философские работы Р. Барта, Ж. Делеза, Ж. Деррида, Ф. Гваттари, М. Фуко, Х. Кристевой, П. Рикёра; литературоведческие и культурологические работы М. Бахтина, Ю. Лотмана, У. Эко, С. Жижека; социологические исследования А. Шютца, П. Бергера, Т. Лукмана; психотерапевтические и психологические теории П. Вацлавика, Д. Эпстона, М. Уайта, М. Эриксона, К. Дж. Джерджена и др.

Как уже было сказано, модель «сознание-дискурс» приписывает лингвистическую природу таким важнейшим основаниям сознания, как самоидентичность. Согласно Э. Бенвенисту основания единства и постоянства «Я» следует искать в языке, или дискурсивной среде, то есть в определенном типе лингвистической детерминации субъектных знаков[90]. Наше «Я», по выражению В. Подороги, является, прежде всего, «лингвистическим телом»[91], которое мы застаем вместе с языком и связанным с ним дискурсивным мышлением. Сознание в «чистом виде» не содержит ничего, что могло бы служить основанием для само-именования. Дискурсивное формирование субъективности теснейшим образом связано с языковыми средствами обозначения «самости», в частности — с использованием имен и местоимений.

Дискурсивная модель сознания апеллирует к парадоксу: если все слова человек получает от окружающих людей, значит, «было время, когда у меня не было ни имен, ни местоимений. Но был ли я в это время?»[92]. Очевидно, что до момента овладения языком человек не осознает себя как «себя», поскольку эту возможность дает только способность к обозначению. Вне языка у человека отсутствует специфический полюс идентификации. Вопрос здесь, по сути, сводится к следующему: можем ли мы осознавать вещь, которую не в состоянии назвать? Или, иначе, существуют ли для сознания те вещи, обозначения которых язык не содержит?

В психоаналитическом варианте модели «сознание-дискурс» означающие играют главенствующую роль в его развертывании; субъект сформирован означающими. Дискурс как организация означающих выходит далеко за пределы речи. Хотя дискурс может обходиться без слов, сохраняясь в определенного рода базовых отношениях, эти последние невозможно, строго говоря, поддерживать без языка[93]. Ж. Лакан выделял четыре формы дискурса: господина и раба, истерика, университетский и аналитический. Суть исходного господского дискурса выражена в следующей формуле (три остальные типа дискурса выражаются ее ротациями по часовой стрелке):

S₁→ S₂
$ а

Значения функций здесь таковы: $-субъект, носитель сознания; S₁ – означающее (Другой), S₂ – ряд других означающих, в который должно вписаться означаемое S₁, знание в целом; a – объект желания. Субъект желания разделен означающим $/S₁, через которое он адресуется к языку S₂, сосредотачивающему в себе все возможное знание. Означающее как система обозначений или код представляет Другого, т.е. внутреннюю позицию сознания, обеспечивающую его самосоотнесенность. Через означающее субъект представлен-предоставлен всей системе означающих, обращен к символическому порядку: S₁→ S₂.

Позицию господина-Другого занимает в этой формуле знак S₁ (означающее), позицию раба – знак S₂, поскольку раб является носителем знания. Специфика рабского знания состоит в знании, чего хочет Господин, сам же господин этого не знает. Субъект подчиняет себя означающему, устремляясь таким образом к знанию. Лакан определяет искомое знание как знание о том, чего стоит сама говорящая личность. На месте же объекта мыслится провал – провал находится в том месте, где дискурс должен возыметь действие. Круг дискурса всегда оказывается разомкнут[94].

Желание, согласно психоанализу, всегда есть желание Другого, то есть того, что мог бы хотеть Другой, что он делает для нас ценным. Желание, сталкиваясь с означающим, т.е. с символическим планом существования, попадает под действие законов означивания, которые задают игру требования-отказа, опосредования-переноса, и в силу этого всего оно обречено циркулировать уже в другой, символической плоскости, из которой не может вырваться. «Субъект может показаться, конечно, рабом языка, но еще больше рабствует он дискурсу, в чьем всеохватывающем движении место его – хотя бы лишь в форме собственного имени – предначертано с самого рождения»[95].

Модель «сознание-дискурс» (сознание-текст) послужила предпосылкой для психоаналитических практик психодрамы, сказкотерапии и нарративной терапии (М. Уайт, М. Эриксон). Последняя в широком смысле представляет собой беседу, в процессе которой люди перерассказывают, то есть рассказывают по-иному истории свой жизни. Содержание психики рассматривается здесь как «история», то есть некие события, увязанные в определенные последовательности и приведенные таким образом в состояние наделенного смыслом сюжета.

Вопросы для самостоятельной работы по теме «Психоаналитические модели сознания»

1. Дайте определения специфическим терминам данной главы.

2. Чем с точки зрения психоанализа является сознание? Приведите психоаналитическую дефиницию сознания.

3. В чем принципиальное отличие психоаналитических моделей сознания от психологических и нейрофизиологических?

4. Сравните модели «сознание-язык» и «сознание-дискурс». В чем их отличие?

5. Какими особенностями бытия человека вызвано возникновение описанных в главе моделей?

6. На каких эмпирических основаниях сознание интерпретируется как Другой, язык, дискурс?

7. Как связны между собой рассмотренные в третьей главе модели?

8. Объясните формулы дискурсов Ж. Лакана: истерика, университетский и аналитический.

9. Приведите примеры символов бессознательного на основании работ З. Фрейда и К. Юнга. Каким образом возникает их значение, как они нагружаются смыслом?

10. Изложите результаты поисков модели предельно возможного языка.

11. Раскройте основные тезисы теории психосинтеза Р. Ассаджиоли.

12. Раскройте суть методов психодрамы, сказкотерапии, нарративной терапии.

13. Подготовьте краткие доклады о творчестве упомянутых в главе ученых.

Список литературы к 4 главе

1. Assagioli, R. Psychosynthesis. A Manual of Principles and Techniques. – Hobbs, Dormann & Company, New York, 1965.

2. Агафонов, А.Ю. Основы смысловой теории сознания / А.Ю. Агафонов. – Санкт-Петербург.: Издатель­ство «Речь», 2003. – 296 с.

3. Ассаджиоли, Р. Психосинтез: теория и практика: От душев. кризиса к высшему "Я" / Р. Ассаджиоли. – Москва: Рефл-бук, 1994 . – 311 с.: ил.

4. Бахтин, М. М. Эстетика словесного творчества / сост. С. Г. Бочаров; примеч. С.С. Аверинцева и С.Г. Бочарова. – Москва : Искусство, 1979. – 423 с.

5. Бенвенист, Э. Общая лингвистика / Э. Бенвенист. – Москва : Прогресс, 1974. – 448 с.

6. Гуссерль, Э. Картезианские размышления / Э. Гуссерль; пер. с нем. Д.В. Скляднева; научн. ред. А.Я. Слинин. – Санкт-Петербург.: Наука, 2001. – 320 с.

7. Кассирер, Э. Философия символических форм. Т. 1. Язык / Э. Кассирер; пер. с англ. С.А. Ромашко. – Москва ; Санкт-Петербург : Университетская книга, 2002. – 272 с.

8. Кулагина, Н. В. Символическое сознание и память / Н. В. Кулагина // Мир психологии, 2001. – № 1. – С. 33-40.

9. Лакан, Ж. Имена - Отца / Предисл. и общ. ред. Ж.-А. Миллера, пер. с фр. А. Черноглазова. – Москва : Изд-во Гнозис, изд-во Логос, 2006. – 160 с.

10. Лакан, Ж. Инстанция буквы в бессознательном, или судьба разума после Фрейда / Ж. Лакан; пер. с фр. А.К. Черноглазова, М.А. Титовой. – Москва : Русское феноменологическое общество, Изд-во Логос, 1997. – 184 с.

11. Лакан, Ж. Семинары. Книга 17. Изнанка психоанализа (1969-1970) / Жак Лакан; ред. Ж.-А. Миллера. – Пер. с фр. А.К. Черноглазова. – Москва : Изд-во Гнозис, изд-во Логос, 2008. – 272 с.

12. Лакан, Ж. Семинары. Книга 2. «Я» в теории Фрейда и в технике психоанализа 1954-55 / Ж. Лакан; ред. Ж.-А. Миллера; пер. с фр. А.К. Черноглазова. – Москва : Изд-во Гнозис, изд-во Логос, 1999. – 520 с.

13. Лакан, Ж. Семинары. Книга 5. Образования бессознательного (1957-1958) / Ж. Лакан; пер. А. К. Черноглазова. – Москва : ИТДГК «Гнозис»; изд-во «Логос», 2002. – 608 с.

14. Мерло-Понти, М. О феноменологии языка / М. Мерло-Понти; пер. В.М. Рыкунова // Логос. – 1994. – № 6. – С. 179-193.

15. Подорога, В.А. Феноменология тела. Введение в философскую антропологию / М. Мерло-Понти. – Москва : Ad Marginem. 1995. – 339 с.

16. Поллок, М. Н. От сердца через руки: Необусловленная любовь. Новый синтез исцеления / М.Н. Поллок; пер. с англ. А. А. Рунихина ; ил. и рис. Э. Сандэнс. – Воронеж: НПО "МОДЭК" 1995. – 255 с., ил.

17. Принимая собственные «я»: Руководство по Диалогу голосов. – Москва : Эксмо; Санкт-Петербург.: Домино, 2003. – 304 с.

18. Руффлер, М. Игры внутри нас. Психодинамические структуры личности / М. Руффер; пер. с англ. Т.Чхеидзе. – Москва : Изд-во Института Психотерапии, 1998. – 208 с.

19. Трунов, Д. Г. Множественное «Я» как дискурсивный концепт / Д. Г. Трунов // Язык. Текст. Дискурс: Научный альманах Ставропольского отделения РАЛК / Под ред. проф. Г.Н. Манаенко. – Выпуск 7. – Ставрополь: Изд-во СГПИ, 2009. – С. 129-137.

20. Узланер, Д. Многомерный субъект: верующий в «воображаемом», «символическом» и «реальном» регистрах / Д. Узланер // Логос. – 2016. – № 6 (115). – С. 21-56.

21. Фрейд, З. Введение в психоанализ / З. Фрейд; пер. с нем. Г.В. Барышниковой. – Москва : АСТ: АСТ МОСКВА, 2008. – 633 с.

22. Фрейд, З. Остроумие и его отношение к бессознательному / З. Фрейд; пер. с нем. Я.М. Коган, М.В. Вульф. – Минск : Харвест, 2001. – 480 с.

23. Фрейд, З. Толкование сновидений / Пер. с нем. – Санкт-Петербург : Азбука-классика, 2006. – 512 с.

24. Холина, Н. Внутренний субъект в зеркале символизации / Н. Холина // Московский психотерапевтический журнал, 2000. – № 4. – С. 95-111.

25. Юнг, К.-Г. Символы трансформации / К.-Г. Юнг; пер. с англ. – Москва : АСТ, 2009. – 731 с.

26. Юнг, К.-Г. Сознание и бессознательное / К.-Г. Юнг; пер. с нем. В. Бакусева. – Москва : Академический Проект, 2007. – 188 с.