Поэтический космос юрия линника

Охватить, оценить такое феноменальное явление, как венки сонетов Ю. В. Линника не только в рамках данного издания, но и в специально ему посвященной монографии – задача, практически не исполнимая. В коллекции одесского собирателя венков сонетов С. А. Луговцева числится 617 венка данного автора[8]. Напомним, что каждый классический венок (а именно такие создаёт Линник) имеет 15 сонетов по 14 строк – всего 210 строк. При этом автор продолжает продуктивно работать в столь трудном жанре, и число произведений не перестает множиться.

Разум противится принять эти статистические данные, а ведь плетение сонетных венков лишь одна из творческих ипостасей этого удивительного человека. Поэт, философ, переводчик, ученый, профессор Петрозаводского государственного университета, член Союза писателей Российской Федерации, Заслуженный деятель науки РФ, Юрий Владимирович Линник (род. в 1944 г.) живёт в Петрозаводске. Он является автором поэтических книг, серии научно-художественных произведений и книг о природе для детей, занимается переводами с финского, английского и французского языков. Им создан в Карелии Музей космического искусства им. Н. К. Рериха[9] и международный культурно-экологический центр «Тулон». Линник – руководитель Центра по изучению духовной культуры Русского зарубежья и Центра по изучению духовной культуры ГУЛАГа. Поэт-ученый, как определил поэтическую особенность Юрия Линника его наставник по Литературному институту Лев Озеров[10], опубликовал более 60 книг стихов, прозы, философских эссе. Вышло в свет 156 выпусков «Альманаха Юрия Линника».

«Многие считают меня ненормальным – то бишь сумасшедшим. Это закономерно для мира, где довлеют недоброжелательность и подозрительность. Смешно обижаться! – признаётся Линник в беседе с профессором Ю.А. Савватеевым, но при этом горестно уточняет: – Но вот реальность: уже 22 года я самоиздаюсь – тиражи ничтожные. Круг читателей сузился до двух-трёх десятков. Меня это не беспокоит. Если делаю что-то путное, то это будет востребовано – хоть через 100 лет. Если же я графоман, то всё канет в пучину забвения. И поделом! Тщеславия я лишён начисто. Главное для меня – радость созидания. Живительная радость!»[11]

Ю. В. Линник не только самый продуктивный, но самый интересный и талантливый из современных авторов венков сонетов поэт. При всём непостижимом объёме созданных им венков недопустимо помыслить о графоманстве, ремесленничестве, конвейере по изготовлению «венков» по шаблону. Каждое произведение в труднейшем поэтическом жанре (все, признаемся, охватить не удалось и в силу их колоссального количества, и малой доступности по причинам, о которых он сам говорит) – это творение уникального мастера, это плод, говоря словами великого Пушкина, «Ума холодных наблюдений / И сердца горестных замет»[12]. Как всякий поэт, Линник знает муки слова, но всё-таки чувствуется, что свои венки сонетов он создаёт на одном дыхании. Он пишет – как дышит.

Когда знакомишься с творчеством Линника, невольно на память приходят слова пушкинского Импровизатора, сказанные в ответ на удивление Чарского, потрясённого его искусством: « – Всякий талант неизъясним. Каким образом ваятель в куске каррарского мрамора видит сокрытого Юпитера и выводит его на свет, резцом и молотом раздробляя его оболочку? Почему мысль из головы поэта выходит уже вооружённая четырьмя рифмами, размеренная стройными однообразными стопами?..»[13]

Как охватить все многообразие, всю глубину и масштабность венков сонетов Юрия Владимировича Линника? Быть может, вспомнить строчки его «Сонета о сонете»:

Всё отразилось в космосе сонета –

Всё берега его вместить могли:

Гармонию свободы и запрета;

Противоборство неба и земли[14].

«Предельное вместило беспредельность»[15], – давая такую оценку жанру сонета, поэт, возможно, и не задумывался, что эта формула наиболее полно характеризует его собственные сонеты, венки сонетов, поэзию, прозу, философские, философско-религиозные, искусствоведческие труды, его культуротворческую деятельность – его личность в целом.

В библиографии Г. В. Мелентьева отмечены только два первых венка Ю. Линника, созданные в 1984 г.: «Белая ночь» и «Северная корона»[16]. Указатель вышел в 1988 г., а активное обращение поэта к этой наитруднейшей форме приходится на вторую половину 90-х – начало ХХI века, на наши дни.

Первый венок сонетов Линника задал многие темы его будущих венков, здесь выкристаллизовывалась образная система сонетиста. Поэтические формулы в миниатюре представили главные мировоззренческие позиции автора: «Светло в природе. На душе светло»; «…прекрасней нет удела: / Метаморфозы видеть наяву!»; «Пусть все сияет: мысли и дела!»; «Гармония. Сиянье. Благодать»; «…душа задета / Глубинным, вечным»; «Доплыть до звёзд! Я в роли капитана» [17]…

Осознание беспредельности мира и своей сопричастности Вечности («Вот синева без края и предела»), стремление подняться над землёй, чтобы «восславить <...> / Земной простор, земную красоту» – таковы основные мотивы первого венка поэта, которые неоднократно отзовутся в его будущих сонетных циклах. Бескрайний Космос, с которым поэт ведет свой прямой диалог («Откликнись, Вега! Отзовись, Капелла!»), постигается и прославляется поэтом-звездочётом в каждом живом проявлении природы родной Земли, родного северного края, в «светозарье северных широт». Макро- и микромиры равно открыты философу-художнику и сопряжены в его поэтическом слове: «Чудесные подробности Вселенной / Я снова различаю без труда».

Вновь в сумерках звездчатка забелела!

Созвездьям вторит скромная трава,

Рисунок их копируя умело:

Вот Андромеды зыбкая канва,

Вот абрис Лиры... Смотришь онемело,

Как вдруг по мановенью волшебства

В траву сошел Стрелец – и мечет стрелы:

Поблескивает в росах тетива.

Основным мотивом, углублённым, развитым, варьируемым в венках сонетов поэта, стало единство и связь всех вселенских созданий, непостижимое разумом, но доступное художнику тождество созвездий и цветов-травинок, бескрайнего Космоса и капли росы – «чуда лёгкое касанье», ощутить которое тонко призывал Линник со страниц уже первого создания в этом жанре. Задача постичь несказанное, неизъяснимое, познать музыку сфер, великий синтез красок и звуков, прикоснуться к гармонии мира – и осознать себя её частицей и есть творческая и жизненная программа поэта. Он верит в победу Космоса над хаосом.

Мастерски владеющий сложной формой сонетного венка, автор, воспевающий красоту и гармонию мира, сам творит её, создавая изысканные образы («О белой ночи белизна лебяжья!»), ненарочито, изящно используя внутреннюю рифму, звукопись. Например:

Ночной осинник высвечен насквозь.

Вон видишь – лось! Над ним отозвалось

Лесное эхо – иволга запела.

Строки воистину запели, играя звуками «н», «в», «с», «л», «з».

Удивительная жизнерадостность, вера в торжество справедливости, в победу Света, Красоты и Гармонии отличают первый венок сонетов Юрия Линника.

В венках 90-х годов и нового столетия пафос меняется: оставаясь верным вселенской и земной теме, поэт ставит глубже, тревожнее вопросы бытия и небытия, активно вторгаются в поэзию Линника эсхатологические мотивы, все значимее вопросы веры.

Философ-космист, поэт-космист, чувствующий движение планет, прозревающий каждую былинку как чудо мирозданья, странник по Вселенной, поэт всеми корнями, всеми струнами души – Землянин. Мир природы, мир Русского Севера прорастает в стихах Линника как высшая ценность. Тревога за край и планету, молитва о сохранении природы – такова тема многих венков. Ярко раскрывается она в венке сонетов «Многозвучье».

«У меня культовое отношение к Русскому Северу. Он – моя религия. Молитвенная связь с ним – с его красотой и чистотой – питает мою душу. Многое в нашей стране развеяно и размётано. Но Русский Север сумел сохранить ключевые ценности нации. Он наша память. Недуг амнезии нельзя одолеть без него. Уповаю на Русский Север!»[18]

В его венках сонетов, как и у многих поэтов-современников, звучат боль и тревога за родной край, резкая критика периода разброда рубежа ХХ–ХХI столетий, порой отчаяние: «Вокруг и равнодушье, и остуда. / Казалось бы, спасительного чуда / Ждать нечего – надежда умерла», – констатирует автор венка сонетов «Преображение»[19]. Еще более резкие осуждающие ноты звучат в венке сонетов «Державная»:

…О, как ветха, дырява

Ткань государства! Дрянь и дребедень

Везде и всюду – вдалеке и рядом.

Ах, что вокруг? Ужасная потрава[20].

И всё-таки, обращение к Богородице-заступнице даёт силы противостоять разгулявшимся бесовским силам: «Я поднимаю меч / На мерзкого, шипастого дракона. / О Богоматерь! Я твой белый воин –/ В бой ухожу, святыни заслонив»; «Не дамся бесам! Создан для полета, / Из мрака я рвану в голубизну»; «Совсем не тщетно наше упованье! / Я знаю: возвратится благодать»;

Я призван свыше! Есть в Господнем плане

Сверхцель такая: светлую печать

Вновь наложить на наше мирозданье[21].

Тема призвания художника, личного призвания – творить их хаоса Космос – многогранно варьируется в разных венках:

Не обольщаясь пагубной тщетой.

В пропорцию влюбленный золотую,

Я этот мир спасаю красотой –

Я против сил разлада протестую[22].

«У каждого человека есть свое призвание, – пишет Ю. В. Линник. – Это не должность или род занятий, а нечто гораздо большее: место человека в мире; его роль – пусть скромная, но всегда неповторимая – в космическом процессе. Говоря о призвании, да не упустим из виду глубинный, сущностный смысл этого слова: человек не просто приходит в мир, а призываетсяв него, получая некое задание свыше»[23].

Венок сонетов «Преображение» раскрывает глубинные тайны и мечты поэта. В катренах магистрала читаем:

Я чаю полноты Преображенья,

Когда совсем не будет в мире зла.

Утопия моя! Мои томленья!

Их суть и романтична, и светла.

Вся наша ложь, все наши прегрешенья

Сгорят в огне раскаянья дотла –

И вдруг исчезнет сила притяженья:

Мы за спиной почувствуем крыла[24].

Стремление преобразить мир – это стремление, прежде всего, самосовершенствования. «Но поздно, поздно! Горькие упреки / В себе я слышу, – пусть мои пороки / Сгорят в огне раскаянья дотла»[25], – признаётся лирический герой в пятом сонете данного венка. Наследник мировой культуры, Линник во многом продолжает линию младосимволистов, мечтавших словом, силой искусства «заклясть хаос», «творить из хаоса Космос».

Мир поэзии Линника безграничен в пространстве и времени. Его лирическому герою равно (космически) близки и Данте, и Татлин («Stephanos»).

Как Татлин, возвожу свою витую,

Крутую башню. Я дружу с мечтой –

Я ради высших целей существую…

<…>

Граница двух миров осталась долу –

И Данте, о минувшем не жалея,

На Эмпирей взирает световой[26].

Доктор исторических наук Юрий Савватеев предложил доктору философских наук, поэту Юрию Линнику ответить на четыре анкеты, желая, по его словам, «заглянуть внутрь Линника». Великому чуду бытия человека во Вселенной поэт-философ противопоставляет трагедию смерти. «На пике звёздных мигов осознаёшь главное: ты есмь – ты приобщён к великой мистерии существования.

Это ли не упоительно?

Это ли не величайшая удача – заявиться в сём мире? Событие крайне маловероятное! Но оно случилось», – читаем в ответах Ю. В. Линника на вопросы «Анкеты» Ю. А. Савватеева. И здесь же: «Своей смерти очень и очень боюсь. Примириться с её неизбежностью не могу»[27].

Вечные вопросы жизни, смерти, бессмертия и тлена поднимают многие венки. Обращаясь к мировым образам, вечным типам, поэт не идёт иллюстративным путем, не создаёт галереи портретов, но воскрешает их, чтобы острее ставить вопросы бытия, сталкивая современность с вечностью. Таков, например, венок «Гильгамеш» (2010). Здесь поначалу только заглавие произведения отсылает читателя к герою древнего шумеро-акадского эпоса: монолог, открытый магистралом, не несёт в себе никаких конкретных черт и атрибутов, позволяющих отнести ведущуюся речь к ролевой игре и идентифицировать персонаж. Лирического героя тревожат сомнения, мучит неверие в загробную жизнь:

Всего достигнув, я стою у края.

Открыты мне и высь, и глубина.

Амбиции все резче умеряя,

Я начал понимать, как смерть страшна[28].

В этом признании прорывается голос самого автора.

Только в шестом сонете встречаем упоминание о деяниях, приписываемых легендарному царю: «Надо для Урука / Построить стены – эта цель простая / Ведёт к бессмертью». Историческая тема развивается в седьмом сонете («Сажаю кедр. Копаю водоём. / Свой образ на печати вырезая, / К потомкам пробиваюсь напролом»), с тем, чтобы всем земным делам, которые могут прославить человека и оставить его имя в веках, противопоставить истинное бессмертие, даруемое лишь поэзией:

Что выше смерти? Фикции развеяв,

Я утверждаю: вечен дар поэтов!

Всё остальное – тленье и распад[29].

Осознание того, что «Сохранно имя. Незабвенна слава. / Все остальное тленье и распад»[30], свойственно, скорее, самому поэту-философу рубежа ХХ – ХХI вв., чем легендарному Гильгамешу. Те же трагические предощущения в строках его венка: «Загробный мир? Он фикция пустая. Предвечный свет? Я кану в темноту». Бессмертие – только в поэзии:

…Бессмертье обретя в игре созвучий.

Необходима ль цепь реинкарнаций?

Жизнь тем прекрасна, что она одна.

Тайна мироздания и тайна бессмертия, Вселенная и загробный мир. В произведениях Линника всегда поиск истины, острые вопросы, противоречия высшего порядка и попытка прорвать пелену непознанного.

В венке сонетов «Врата» темой становится извечная тревога человечества о том, что ожидает нас за смертной чертой, за гранью земного существованья:

Передо мной высокие врата –

И я переминаюсь оробело:

А вдруг за ними только темнота?

Кричать в нее – поверь – пустое дело[31].

Ответа на волнующие первовопросы нельзя найти – «Земля молчит. И небо онемело», но ищущий разум не в силах смириться с безоответностью дольнего и горнего миров.

Немецкий славист, литературный критик Вольфганг Казак так охарактеризовал поэзию Юрия Линника: «Поэтическое творчество Линника носит философско-нравственный характер, он стремится к целостному положительному восприятию мира. Духовные истоки его поэзии – в работах Е. Блаватской и Н. Рериха, что выражается в сходстве религиозно-духовного мировоззрения, однако стихи Линника сохраняют при этом самостоятельность. С одной стороны, мир для него полон таинственности, с другой, – поэт поражён закономерностью космических событий. Созвездия содержат ночную семиотику, смысл которой раскрывается с трудом, космос становится ему „двойником“, совершенство и красота Вселенной всегда проявляются как в большом, так и в малом, в системе созвездий и в структуре растений. Линник обладает тонким чутьём к принципу духовной связи (между людьми, с далёкими душами, с космосом), к сущности времени, интуиции, значению памяти в мировом масштабе, к святости и духовности»[32].

Истинный талант поэта-новатора сказывается в словотворчестве Линника. Запоминаются такие введённые им словообразы: суеворот, затемь, душевредный, водокруть, стыдь, неуследимо, чудодей, хронолёт, звездистый, напечатления, светизна, цвель, блескучий, тысячелучье и многие другие неологизмы, от которых парадоксально веет стариной и вместе непредсказуемым космическим будущим. Вечностью! («Моя душа для вечности открыта» – «Крита-Йога»)[33] Укажем отдельные примеры:

«Я вовлечен в пустой суеворот» («Державная»);

«И ты уже забыл про душевредный / Греховный мир» («Столп»);

«Опять в сердцах – неверие и стыдь» («Крита-Йога»);

«Не им ли будет мир преображён / Неуследимо быстро – в одночасье?!» («Крита-Йога»);

«Пусть в Атлантиде сядет хронолёт» («Атлантида»);

«И вот я с ним парю в Стрельце звездистом» («Стефанотерапия»);

«В себе напечатлениястираю» («Готика»);

«Я понапрасну в затемь прокричал» («Гильгамеш»);

«Где закрепиться даже цвель сырая» («Гильгамеш»);

«Для нас огни блескучие зажгут» («Шагал»);

«И вспыхивает вдруг тысячелучьем /Прекраснейшее это полотно» («Шагал»),;

«Пускай меня завертит водокруть» («Сольвейг»).

Юрий Владимирович Линник как философ, культуролог, искусствовед является глубоким знатоком и теоретиком обсуждаемого нами жанра, ему присущи и саморефлексия, и умение обобщить опыт собратьев по цеху «сонетовенкового плетения». Так, родились у него 8 тезисов «О венке сонетов»:

«1. Венку сонетов соприсуще вегетативное начало. Он обладает растительной силой – осуществляет себя как растение. Законы филлотатаксиса – и автомодельная симметрия венка: уверен, что здесь имеются глубокие аналогии. Люблю венок за его органичность, биологичность.

2. Венок движется по спирали. Кто сопоставит его со спиралью ДНК? Механизм редупликации, самокопирования работает в обоих случаях. На уровне слова венок воспроизводит ключевые алгоритмы изменчивости и наследственности.

3. Венок сонетов иногда называют кольцом сонетов. Кольцо можно представить в образе тора. Именно такая форма задаётся ускорителям. Так вот: венок для меня – ускоритель духовной энергии. По мере развёртывания венка она возрастает, усиливается.

4. Но иногда я разворачиваю тор в вертикальный цилиндр – внутри него вижу винтовую лестницу из 14 ступенек. Как легко взбегает по этой лестнице стих! На пределе он обретает сверхсветовую скорость, свободно выходя в трансцендентные измерения.

5. Внутри венка работает мощная духовная тяга. Это своего рода самоупорядоченный вихрь, который тоже спирализован, – он подхватывает, увлекает, возносит. Венок сонетов для меня – средство подъёма в Эмпирей.

6. Можно и должно говорить о синергетике венка. Он самоорганизуется, самовыстраивается. Это так таинственно! Будто стих движется помимо автора, не нуждаясь в никакой внешней регуляции. Вот когда участие музы становится несомненным. Создание венка – всегда сотворчество: незримые силы вступают в синергию с тобой.

7. Венок – не версификация, венок – чудотворство. Какое не стесняет, а даёт русло, оптимальное для движения стиха. Нечто подобное мы наблюдаем и в случае иконописного канона. Внутри венка я свободен как нигде – он не сковывает меня, а даёт крылья.

8. Поэзия неисповедимо связана с потоком нетварной божественной энергии. Это им движется венок сонетов. Потому о венке можно сказать так: вот наилучший сосуд для удержания и сохранения благодати. Входя в венок, читатель вступает в незримое струение, чьи спиральные перевивы несут биотоки вечной жизни. Венок движет нас к Богу. Венок – от Бога»[34].

Еще более ярко идея венка и осмысление собственного творчества даются поэтом-философом в его венке сонетов «Stephanos» (29.5 – 1.6. 2001). Приведем его магистрал:

Во всём подобный чуткому растенью,

Венок сонетов движим сам собой –

Дивлюсь вегетативному стремленью!

Строка вот-вот покроется листвой.

Наперекор земному тяготенью

Растёт мой стих, влекомый красотой –

Свободному вы рады восхожденью?

По лестнице взбегайте винтовой.

О, как легки пружинные подъёмы!

Четырнадцать витков мы насчитали –

Я начинаю первый оборот.

Мы вместе расширяем окоёмы!

Внутри венка – мерцание спирали:

Она к созвездью Лиры уведёт[35].

Обращаясь к наследию предшественников и комментируя творения прославленных сонетистов, Линник приоткрывает двери и собственной творческой мастерской, даёт свое понимание сонета и венка сонетов. Во вступительной статье к изданной им антологии «Венок сонетов» он пишет:

«Вслушиваясь в сонеты великих поэтов, мы убеждаемся: внутри них идёт диалог.

Это может быть диалог человека и космоса – малое здесь контрастно сталкивается с великим, примиряясь в неожиданном синтезе: поэт прозревает сомасштабность своей души и бесконечности.

Это может быть внутренний диалог: в поэте спорят долг и свобода, любовь и ненависть, жажда забвения и жажда подвига.

Диалог: вот лоно, в котором взлелеян сонет.

Диалогическое начало соприсуще сонету, растворено в нём»[36].

Все отмеченные черты, соприсущие сонету, отличают и творчество автора приведённых строк. Диалог человека и космоса, прозрение своей души в бесконечности – это наилучшее и наиточнейшее определение ведущей темы венков сонетов Юрия Линника. Отмеченные ипостаси внутреннего диалога-спора человека самого с собой также характеризуют, хотя и не исчерпывают, поднимаемые сонетистом вопросы.

Ю. В. Линник приводит нас к заключению:«Как видим, архитектоника у венка сонетов очень сложная, и она может показаться нарочитой, искусственной, если за дело взялся ученик, а не мастер. А вот под пером мастера один сонет как бы вытекает из другого – сонеты словно подхватывают эстафету друг у друга, развивая и углубляя мысль поэта. Большие русские сонетисты никогда не писали венков с целью демонстрации своего изощренного мастерства. Они были убеждены: венок является оптимальной формой для реализации диалектически глубокого и нетривиального замысла»[37].

Выше отмечено, что в отличие от сонета, венки сонетов редко посвящаются самому жанру венка. Такие редкие в уже многотысячной семье венков сонетов создаёт Ю.В.Линник.

В качестве завершения всех наших размышлений и рассуждений о трудной, изысканной, твёрдой и теперь уже не редкой жанрово-строфической форме предлагаем текст венка сонетов Ю. В. Линника «Вестник» (1996). Публикуем текст полностью и в силу трудной доступности петрозаводских изданий («самоизданий») поэта, и в силу того, что данное произведение – образец научной поэзии, задача которой, по словам Брюсова, уже приводившимся в данной работе, «вовсе не в том, чтобы перелагать в стихи астрономию или социологию», а приложить «свои силы к разработке, своим методом, тех же вопросов, которые волнуют лучшие умы человечества и которые, в пределах своих средств, пытается решить наша наука»[38]. В Юрии Владимировиче Линнике мы видим то «сплетение редко сплетаемых линий: поэзии, философии, истории, этнографии»[39], о котором писал Андрей Белый, давая характеристику понятию культуролог 40.

ВЕСТНИК

(венок сонетов)

Магистрал

Я вестник. Сердце знает: это честь.

Ликуя, передам вам сообщенье –

Из будущего принятую весть.

Не в силах скрыть восторг и восхищенье –

Нам говорят: – Вы слышите? Мы есть –

И предкам шлём привет и ободренье.

Как до сознанья вашего донесть

Всех наших чувств и трепет, и горенье.

Единство на Земле обретено;

Согласье стало нормой и законом. –

Так радуйтесь тому, что всё в порядке.

Нить бытия прядёт веретено.

И ваш поэт в наитии бессонном

К вам ищет путь, рисуя птиц в тетрадке.

Я вестник. Сердце знает: это честь.

Радар моих полночных упований

Проник туда, где и обман, и лесть

Ушли навеки в смутный мир преданий.

Что этой перспективы нам желанней?

Я наскоро записываю в десть

Телепатемы всех ночных посланий. –

Прекрасных новостей не перечесть.

Так много обитаемых миров!

Так много удивительных поэтов!

Так это ново сердцу: всевмещенье!

Найдя эквивалент из русских слов,

Я сплел корону внеземных сонетов, –

Ликуя, передам вам сообщенье.

Ликуя, передам вам сообщенье

О том, что сонетисты всех планет

Вошли в контакт, наладили общенье –

Связал миры божественный сонет.

К универсальной форме приобщенье

Нас единит – и сводит рознь на нет.

Сонет есть узел, синтез, обобщенье

Гармоний всех, несущих миру свет.

Всё движется. И грань сменяет грань.

Сонет мне видится инвариантом

Миров разнообразных – их не счесть.

Читатель мой, и ты поэтом стань,

Усиливая всем своим талантом

Из будущего принятую весть.

Из будущего принятую весть

Не слышат очень многие земляне —

На их сердца как бы набита жесть.

Отсюда холод. Косность. Невниманье.

Вот им бы Франце Прешерна прочесть!

Его венка высокое звучанье

В сердца, где зреют ненависть и месть,

Счастливо вносит свет и состраданье.

Сакрально назначение стиха.

В чём истинная миссия поэта?

Он катарсис несёт! И очищенье.

Вливая прану в старые меха,

Я перед формой вечного сонета

Не в силах скрыть восторг и восхищенье.

Не в силах скрыть восторг и восхищенье

Перед венком сонета! Что за лад

В себе творит рифм-шестерён вращенье?

Пусть ими наслаждается мой взгляд.

Здесь бьёт в глаза любое упущенье –

Здесь нужен блеск. Иначе сбой, распад.

Платоновой идеи воплощенье,

Он ритм и метр античных колоннад

Напоминает мне... О, власть канона!

Я утверждаю: эта власть от Бога –

И черни не дано её низвесть.

Что мне венок? Наследник Парфенона!

Через него из недр Единорога

Нам говорят: – Вы слышите? Мы есть.

Нам говорят: – Вы слышите? Мы есть! –

Далёкие космические братья,

В наш диалог хотел бы я привнесть

Поэзии момент – и страсть заклятья,

И трепет чувств... Для вас я буду плесть

Венок вот этот, слов зазря не тратя, –

Ведь разуму не могут надоесть

Мерцающих созвучий вероятья.

Я так скажу: кодирует венок

Структуру мирозданья и познанья.

К кому пришёл он древле как прозренье?

Подхвачены и мы разгоном строк!

Наследуя прекрасные дерзанья,

Я предкам шлю привет и ободренье.

И предкам шлю привет и ободренье,

И вам, потомки – добрые слова.

Что стих? Он малое миротворенье;

Явленье чуда; пафос волшебства.

Он выше всех законов естества,

Но их блюдёт. Он – одухотворенье

Инертного слепого вещества:

Его подъём. И взлёт. И воспаренье.

Венок сонетов – словно нитка генов:

Она от поколенья к поколенью

Протянута! Венку вовеки цвесть.

Люблю я плен созвучий и рефренов.

Но эту тягу к дивному плетенью

Как до сознанья вашего донесть?

Как до сознанья вашего донесть

Всю красоту словесного узора?

Желает слово в памяти осесть –

Ему нужна поддержка и опора.

И кажется: оно куда невесть

Стремится в гул звучащего простора!

Но как же удалось ему набресть

На зеркало точнейшего повтора?

И вот оно ликует, отразясь

В совсем другом, порой случайном слове.

Что рифма? Господу благодаренье

За дух единства; за живую связь;

За то, что нам всегда и всюду внове

Всех наших чувств и трепет, и горенье.

Всех наших чувств и трепет, и горенье

Венок великолепно передаст.

Его структура – словно откровенье:

И я навек венка энтузиаст.

Нам высветит само его строенье

Платоновых идей глубинный пласт.

О, рифм живое самоповторенье!

Здесь рядом и согласье, и контраст.

Сонет к сонету – как ступень к ступени:

Кольцо с кольцом сплетается свободно,

Звено легко влагается в звено.

Вся власть сонетам! Пусть исчезнут тени.

Мы знаем, что единство первородно –

Единство на Земле обретено.

Единство на Земле обретено?

Ах, нет ещё! Тогда без проволочек

Так сделаем, чтоб всё ж пришло оно,

Проклюнувшись из всех весенних почек –

Согласьем веет май в моё окно.

И кулики стихи с болотных кочек

Читают вслух... Я с миром заодно;

Пряду я нить простых и прочных строчек.

Я ею ткань вселенскую прошью.

Чтоб выдержать весь натиск энтропии, –

В союзе я с Тельцом и Орионом!

Сонеты призывают к бытию.

Сонеты предвещают, что в России

Согласье станет нормой и законом.

Согласье станет нормой и законом –

И матрицей сонет предстанет нам:

По вечной схеме, сверившись с каноном,

Мы выстроим великолепный храм.

Поклон друзьям. Прощение врагам.

В отечестве свободном, умирённом

Я власть и впрямь искусству передам,

Поспорив здесь с любимейшим Платоном.

Из государства он поэтов гнал.

Не принимая дух тоталитарный,

Я обвиню мыслителя в накладке.

Из будущего принят мной сигнал:

Мир есть и будет – вольный, светозарный.

Так радуйтесь тому, что всё в порядке.

Так радуйтесь тому, что всё в порядке:

Мир не погибнул в атомной войне.

Свой стих я уподоблю стройплощадке –

Я будущее строю в тишине.

Нуждается наш мир в переукладке:

Границы, межи – это не по мне.

Стань дельным, мир! Забудем об упадке –

Упрямо устремимся к вышине.

Пускай сонету изоморфным станет

Грядущий космос – мир Преображенья!

Его провидеть сердцу суждено.

Теперь печаль мой взгляд не затуманит.

Я славлю радость нового рожденья!

Нить бытия прядёт веретено.

Нить бытия прядёт веретено –

Я эту нить в свои вплетаю строки,

Чтоб стих дышал... Ведь мне не всё равно,

Как слово ляжет в эти гнезда, блоки.

Да будет праной одушевлено

Движенье рифм! Пускай её потоки

Венок омоют – свыше нам дано

В стих вкладывать восторги и упрёки –

Жить, и дышать, и чувствовать стихом.

Я связан с ним прочней, чем пуповиной;

До срока жил во мне он эмбрионом –

И вот родился в свете золотом!

Ау, Плеяды! Славит свет единый

И ваш поэт в наитии бессонном.

И ваш поэт в наитии бессонном,

Как Пушкин скажет: «весь я не умру».

Он стих наполнит светом и озоном

Вперёд на вечность! Он уйдёт в игру –

И в ней исчезнет, плеском став и звоном;

Он птицей распоётся ввечеру.

Ток творчества, рождённый вечным лоном, –

Он движется по этому перу –

И переходит в недра ждущих слов,

Их делая нетленными навеки!

Все смертное останется в осадке.

Вы, жители Цефея и Весов!

Поэт Земли всё не смыкает веки –

К вам ищет путь, рисуя птиц в тетрадке.

К вам ищет путь, рисуя птиц в тетрадке,

Земной поэт... Те птицы долетят

До синей Веги, отражённой в кадке,

До повторённых заводью Плеяд.

Вы рядом, звёзды... Как я пересадке

Звезды в росинку блещущую рад!

Подобен космос таинству, загадке,

Но я угадчив! Я добром богат.

Открою вам все тайники и клады.

Восторженные ваши междометья

Понятны мне. Я рад друзей обресть.

Со мной на связи – дальние Гиады.

Со мной в контакте — дальние столетья.

Я вестник. Сердце знает: это честь.

17.08.1996.