Виды, механизмы и цели познавательной деятельности

Информация – это мера определенности чего-либо. Для того чтобы это понять, рассмотрим следующий пример. Допустим, у нас есть ящик, разделенный на два отсека перегородкой. В этой перегородке есть отверстие, которое может быть открытым либо закрытым. В ящик помещены 10 занумерованных шаров (№ с 1 по 10), которые, когда отверстие открыто, могут свободно перемещаться из одного отсека в другой. Проведем два эксперимента. В ходе первого эксперимента, предварительно открыв отверстие, будем некоторое время встряхивать ящик, давая возможность шарам свободно перекатываться из одного отсека в другой. Во втором эксперименте поместим 8 случайно взятых шаров^[113] в первый отсек, а два оставшихся – во второй. По окончании экспериментов закроем отверстие между отсеками и спросим кого-либо, кто не мог заглянуть внутрь ящика в ходе экспериментов, но при этом знает об их условиях, в каком из отсеков находится, шар № 5? Его ответ будет таков: в случае первого эксперимента шар № 5 может находиться с вероятностью 50% в каждом из отсеков, во втором – более вероятно, что шар № 5 находится в первом отсеке, чем во втором.

Данный пример позволяет понять, как связаны между собой понятия «информация» и «энтропия». Энтропия – это мера беспорядка какой-либо системы, которая состоит из множества элементов. Чем система менее упорядочена, т.е. более хаотична, тем энтропия больше. И наоборот. Первый эксперимент, когда шары случайным и равновероятным образом распределены в каждом из отсеков, является случаем максимальной энтропии, которому одновременно соответствует минимальная информационная определенность. Во втором эксперименте, когда шары распределены не равновероятно, а специально упорядочены в соотношении 8:2, величина энтропии ниже, а степень информационной определенности – выше.

Заслуга в установлении формального отношения между количеством информации и степенью организации (сложности) какой-либо системы принадлежит американскому инженеру и математику Клоду Шеннону (1916 – 2001), который показал, что чем выше уровень беспорядка (хаоса) в организации системы, тем меньше она содержит информации и наоборот. Информация в том смысле, какой ей придал Шеннон, – это объективный количественный показатель степени организации и определенности чего-либо.

Знание – это осведомленность относительно чего-либо. Понятие «знания», с одной стороны, близко понятию «информация», так как «осведомленность» – это тоже определенность в чем-либо, которая может быть «большей» или «меньше». Но, с другой стороны, в понятие «знание» включен также и субъективный момент. Знание – это какая-либо выделенная часть данных, которая значима для субъекта и которая интерпретируется им в связи с той или иной его потребностью, оценивается с позиции той или иной его установки (при этом не обязательно осознаваемой) и в результате этого имеет тот или иной смысл. Например, сообщение «зима в этом году не будет холодной» как определенные «данные», как степень информационной определенности имеет объективный характер (как просто сведения). Однако, допустим, для обывателя, думающего о том, как не замерзнуть зимой, и для ученого-метеоролога, пытающегося понять закономерность изменения температуры на планете, это сообщение обладает разным смыслом.

Смысл – это какое-либо определенное мыслимое содержание. «Что-то» в контексте и в связи с отношением к «чему-то». Например, сообщение «2, 4, 16, 256» имеет смысл, так как здесь каждое следующее число ряда – квадрат предыдущего, а сообщение «‴©‼⅓√fб», как целое выражение, бессмысленно.

Хотя о «смысле» как о мыслимом содержании принято говорить относительно сознательной деятельности человека, однако в более широком значении этого термина о смысле можно говорить и за пределами процесса сознательной деятельности человека. Например, для животного те определенные элементы экосистемы, которые соотносятся с особенностями его психосоматической организации и соответствуют его потребностям, имеют для него смысл. Другие же, несоотносимые, будут бессмысленными.

Получение, обработка и оперирование информацией как знанием может протекать и без осознания этого со стороны соответствующего субъекта. То есть, о знании можно говорить безотносительно к сознанию. Это справедливо, в частности, для любых биологических систем, а также для искусственных кибернетических (самоуправляемых) устройств. Описанный Ч. Дарвином механизм эволюции живых систем как результат случайных мутаций, полезные из которых закрепляются и транслируются далее посредством естественного отбора – пример получения и обработки информации без осознания этого. Рефлексы и инстинктивные программы поведения – это пример инкорпорированного в тело соответствующего субъекта (животного и человека) знания как вести себя целесообразно без осознания этого.

Частным случаем механизма получения, обработки и оперирования знанием является сознательная деятельность человека, главными особенностями которой является абстрактность (чего нет у любых животных) и осознаваемость. Специфика познавательной деятельности человека состоит в том, что он способен строить и оперировать абстрактными моделями действительности, которые не являются точными копиями, отражениями соответствующих сред обитания, но которые есть обобщенные образы этих сред. В том числе, их возможных прошлых и будущих состояний.

Главная цель познавательной деятельности у всего живого одна и та же: эффективная адаптация к условиям среды и реализация собственных целей. Если животное непосредственно включено в свою среду обитания и в лучшем случае может устанавливать и использовать те или иные зависимости между явлениями только в рамках данной, конкретной среды, оперируя, в частности, наглядными образами, то человек вместо конкретной среды обладает абстрактным миром, он может образовывать абстрактные понятия и представления, эффективно оперируя ими^[114].

Познавательная деятельность человека, понятая не как пассивное отражение (не как «копирование») действительности, а как процесс активного отношения к ней, как открытие и конструирование знаний на основе, с одной стороны, опытных данных, а с другой, – врожденных и культурно обусловленных способов его категоризации и осмысления, осуществляется в таких основных формах познания, как «ощущение», «восприятие» и «мышление».

Ощущение – это элементарное субъективно переживаемое состояние психики, связанное с какими-либо процессами, которые происходят или только внутри тела (например, ощущение боли вследствие каких-либо патогенных процессов в организме), или также и во внешнем мире (тоже ощущение боли, но инициированное воздействием внешних объектов). Ощущения делятся по модальности (способу их данности психике) в соответствии со спецификой органов чувств. В частности, цвет дан в зрении, тон и тембр – в слухе, запах – в обонянии. В XIX в. немецкий физиолог Иоганн Мюллер (1801 – 1858) показал, что одни и те же ощущения могут вызываться стимулами разной природы. Например, зрительные ощущения могут вызываться не только светом, но также посредством механического или электрического раздражителя. Взятые в отдельности, ощущения, хотя и информируют об определенных процессах внутри и вне организма, однако не отражают их объективные свойства. Например, нельзя сказать, что «сладкий» сахар, который ощущается как «сладкий», таковым является и объективно.

Восприятие – это целостное субъективно переживаемое состояние психики, существующее, как правило, в момент непосредственного контакта с предметами и процессами.

Существовавшее в философии Нового времени (английский эмпиризм), а также в возникшей на ее основе ассоциативной психологии убеждение о том, что ощущения – это наиболее близкие к реальности элементарные «атомы» психической жизни, из которых затем посредством действия ассоциативного механизма строятся восприятия, не соответствует действительности. В частности, в рамках гештальтпсихологии (начало XX в., основные представители М. Вертгеймер, К. Коффка, В. Кёлер) было доказано, что первичными данными психики являются не отдельные ощущения, а целостно воспринимаемые образы – гештальты (нем. «Gestalt» – форма, образ, структура).

Взаимодействуя с внешним миром, человек сразу воспринимает те или иные целостные объекты, например, других людей и животных, вещи и элементы ландшафта и т.д., а не получает сначала отдельные ощущения, из которых затем конструирует определенные восприятия. Другими словами, в действительности можно видеть, цветы, а не ощущения красного и зеленого. Можно слышать шум прибоя, грохот грома и звуки речи, а не ощущения громких или тихих звуков.

Согласно современным философско-психологическим представлениям, восприятие – это активный процесс собирания организмом информации об окружающей среде. Американский психолог Джеймс Гибсон (1904 – 1979), обратил внимание на то, что человек в случае естественного и обыденного восприятия имеет дело не с отдельными абстрактными характеристиками и свойствами мира (в частности, не с пространством и временем как абстракциями физики Ньютона, и не с атомами и электронами как объектами квантовой механики), а с его экологическими характеристиками, которые напрямую соотнесены с его потребностями. По словам Гибсона, «восприятие возможностей не является процессом восприятия лишенных значений физических объектов, к которым как-то добавляется смысл, причем таким образом, что никто не может понять, как это делается; это процесс восприятия экологических объектов, насыщенных значениями. Любое вещество, любая поверхность, любая компоновка обязательно кому-нибудь предоставляет какие-то возможности (полезные или вредные)»^[115]. По мнению Гибсона, процесс восприятия непосредственно связан с деятельностью соответствующего субъекта и потому это не абстрактный спектакль, который как бы разыгрывается на сцене его сознания. Восприятие – это «психосоматический акт живого наблюдателя»^[116].

Наряду с ощущением и восприятием среди форм чувственного познания существуют также и представления. Представление – это наглядный чувственный образ каких-либо предметов или ситуаций, который отличается от восприятия тем, что он существует в рамках психики без непосредственного контакта последней с внешним миром. Представления принято подразделять на представления памяти и воображения.

Мышление – это процесс решения проблем, выражающий­ся в переходе от условий, которые задают проблему к получению соответствующего результата. Мышление предполагает активную конститутивную деятельность сознания по переструктурированию исходных дан­ных, их анализ и синтез. От рефлекторных реакций и использования готовых навыков мышление отличается тем, что здесь процесс решения той или иной проблемы всегда происходит в реальном времени. В случае мыслительной деятельности та или иная проблемная ситуация разрешается не на основе только готовых и апробированных программ поведения как их простая и, возможно, неосознаваемая подстановка к условиям данной ситуации, а посредством такого психического акта, где имеет место творчество как отыскание такого способа решения, который не существовал ранее в полностью готовом виде.

Мышление может быть направлено либо на понимание ре­альных обстоятельств, либо на достижение практическо­го результата. В первом случае проясняются, в частности, следующие проблемы: «Что представляет собой то или иное знание в контексте других представлений об этом?», «Как устроен тот или иной локальный регион бытия или мир в целом?». Второй случай связан с ответом на вопрос: «Как, с помощью каких средств, достичь того, что мне нужно?».

Характерное для Нового времени представление о том, что мышление – это только ненаглядное размышление «в уме» посредством установления связей между понятиями или посредством оперирования числовыми значениями, в настоящее время дополнено за счет признания других форм мышления в качестве самостоятельных. В частности, мышления на базе восприятий и образных представлений. Мышление на основе восприятий выражается в переструктурировании зрительного поля (например, в ходе решения задач с геометрическими фигурами, в связи с оперированием наглядными моделями). Мышление на основе образных представлений – это, например, комбинирование таких представлений в мышлении музыканта или писателя.

О мышлении можно говорить не только в связи с использованием какой-либо системы знаковых средств, которые замещают реальность, но также и без них. Этому, в частности, соответствует мышление как выполнение перцептивных практических действий. Например, перебирающая в магазине те или иные аксессуары и смотрящая на себя в зеркало девушка с целью понять, насколько они подходят к ее новому гардеробу, несомненно, осуществляет акт мышления, так как она пытается определить, какое из возможных сочетаний соответствующих предметов будет наиболее красивым.

В виду того, что отдельные этапы творческой деятельности носят неосознаваемый характер, процесс творчества издавна был окутан некоторым ореолом таинственности. В частности, раньше считалось, что создание чего-то принципиально нового не обходится без вмешательства потусторонних сил, божественных или дьявольских; что творческие способности – это некий «дар свыше» и творческий человек – это как бы некий сосуд, устами которого говорят «высшие силы». В настоящее время в рамках исследования психологических особенностей творческого процесса принято опираться на предложенную английским психологом Грэхемом Уоллесом (1858 – 1932) четырехзвенную модель его описания. В работе «Искусство мышления» Уоллес выделил следующие 4 последовательные этапа в развитии творческого акта:

- подготовительная стадия, на которой происходит формулирование задачи, и предпринимаются начальные (но безуспешные) попытки ее решения;

- инкубация идеи, когда происходит временный отказ от попыток решения и исследователь переключается на другие вопросы;

- озарение как мгновенное интуитивное проникновение в существо проблемы;

- проверка или испытание и реализация (в том числе, формализация) обнаруженного решения.

Все этапы творческого процесса представляют собой сложное взаимодействие. С одной стороны, этапы творческого процесса включают в себя сознательно отбираемые стратегии и пути решения задачи, упорядочивание данных по интересующей конкретного исследователя проблеме. С другой стороны, они содержат неосознаваемые исследователем установки и предпочтения, его ценностные ориентиры и неявные, но присутствующие в памяти фрагменты информации. Первая и последняя стадии являются преимущественно осознаваемыми, а вторая и третья – бессознательными.

В рамках гештальтпсихологии попытки описания процесса творческой деятельности были предприняты немецкими психологами Максом Вертгеймером (1880 – 1943) и Карлом Дункером (1903 – 1940). Вертгеймер, в частности, в работе «Продуктивное мышление» описал процесс творческой деятельности на примере разных областей знания (преимущественно физики и математики) как процесс переструктурирования гештальтов. Исследование творческого процесса – одна из важных тем в современной когнитивной психологии, где большую роль в описании механизмов мышления играет компьютерная метафора. Проблема формализации когнитивных процессов является важнейшей проблемой при разработке систем искусственного интеллекта как основы различного рода автоматизированных экспертных систем^[117]. В частности, американским ученым в области информатики Марвином Мински (род. 1927) была разработана концепция «фреймов» (англ. frame – «каркас», «рамка») как способов представления знаний в искусственном интеллекте^[118].

Согласно современным представлениям, соответствующим доктрине универсального эволюционизма, любое знание изначально имеет опытное происхождение и априорности, в частности, в том смысле, как это понимал И. Кант, не существует^[119]. Основатель современной эволюционной эпистемологии, австрийский этолог и философ Конрад Лоренц (1903 – 1989) в статье «Кантовская концепция a priori в свете современной биологии» высказал мнение о том, что любые психосоматические особенности живого организма являются продуктом его длительной эволюции и могут быть поняты только в связи с той средой, в которой он ведет свою жизнедеятельность. В процессе эволюционного изменения для эффективного решения задач адаптации к соответствующим условиям у организма вырабатываются определенные «априорные» особенности и свойства. Однако априорными они являются только с точки зрения данного организма или какого-то ограниченного числа поколений, так как они, действительно, не выработали их в процессе своей жизнедеятельности, а получили уже в готовом виде при рождении. Если же посмотреть с точки зрения более широкой временной перспективы, то окажется, что когда-то давно этих способностей и свойств не было, как не было в готовом виде и соответствующих организмов. Как пишет об этом Лоренц, «тот, кто знаком с врождёнными реакциями живых организмов, согласится предположить, что априори существует в силу наследственной дифференциации центральной нервной системы, специфичной для разных видов и определяющей наследственную предрасположенность мыслить в определённых формах. Подобная концепция «априори» – как органа – означает деструкцию данного понятия: то, что возникло в процессе эволюционной адаптации к законам естественного внешнего мира, возникло в известном смысле апостериори, – хотя и совершенно иным образом, нежели посредством абстракции или дедукции из прошлого опыта»^[120]. В частности, по словам Лоренца, как, например, лошадиное копыто адаптировано к степному грунту, так и центральный нервный аппарат человека адаптирован к той реальности, с которой он вынужден контактировать. Формы человеческой интуиции и категории его мышления приспособлены к реально-сущему аналогично тому, как ступни наших ног приспособлены к полу или рыбий плавник к воде. Ничего из того, что может помыслить мозг человека, не имеет абсолютной, априорной значимости в истинном смысле слова, в том числе и математика со всеми ее законами, ибо последние есть не что иное, как орган квантификации внешних вещей.

Наша логика, основанная на законах тождества и исключенного третьего – это логика «твердых тел», которая, соответственно, и возникла в связи с оперированием с ними. Или, как пишет Лоренц, «нельзя считать совершенно невозможным, что все, приобретающее твердую форму, как в физической, так и в интеллектуально-психической сферах, есть вынужденный переход из жидкого состояния некой плазмы в твердое»^[121].

Сходная точка зрения отстаивается и в рамках генетической эпистемологии швейцарского психолога и философа Жана Пиаже (1896 – 1980), который исследовал процесс эволюции психики живого, в том числе и на примере индивидуально-психического развития ребенка в процессе его индивидуального взросления.

Согласно Пиаже, загадку интеллекта, т.е. вопрос о том, как он мог возникнуть, нельзя разрешить, если во взгляде на него исходить только из формальной логики как развитой системы правил мыслительной деятельности. По мнению Пиаже, «логика является зеркалом мышления, а не наоборот»^[122]. Другими словами, логика как развитая аксиоматика разума – это конечный продукт длительной эволюции когнитивных способностей живого в связи с необходимостью адаптации к определенным условиям существования. Настоящая задача исследователя состоит в том, чтобы попытаться понять и описать, как происходит становление интеллекта, т.е. понять, как именно интеллект вырастает из низших по отношению к нему психических способностей. Если же этого не делать и исходить во взгляде на интеллект только с точки зрения его продукта (формальной логики), то тогда и открывается крайне неэвристичная перспектива панлогизма с ее необъяснимым «миром идей» и законами «чистой мысли», которые существуют как бы всегда и только «прикосновение» к которым делает разум умом.

«Гипотеза непосредственного постижения мышлением универсалий, существующих независимо от него, … химерична с генетической точки зрения. Допустим, что ложные мысли взрослого аналогичны в плане своего существования мыслям истинным. Как быть в таком случае с теми понятиями, которые ребенок последовательно конструирует на разных стадия своего развития? А «схемы» довербального практического интеллекта? «Существуют» ли они вне субъекта? А схемы животного^[123]? Если зарезервировать вечное существование за одними только истинными мыслями, в каком возрасте начинается их постижение?»^[124].

По мнению Пиаже, природа интеллекта одновременно логическая и биологическая и чтобы понять последний, на него надо взглянуть с эволюционно-функциональной точки зрения. При этом исходить следует из того, что всякое поведение – и как видимое действие во внешнем мире, и как интериоризованное действие в мышлении – есть адаптация. Любой индивид действует только в том случае, если он испытывает потребность в действии, которая возникает, если в какой-то момент произошло нарушение равновесия между средой и организмом. Действие в этом случае направлено на реадаптацию к новым условиям. В этой реадаптации можно выделить физиологическую и психологическую составляющие.

Первая, например, состоит в изменениях особенностей физиологического обмена веществ в организме индивида с целью достичь равновесия с новыми материально-физическими условиями существования^[125]. В рамках же длительной временной перспективы (эволюция вида) здесь можно говорить и о постепенном изменении тела. Вторая, т.е. психологическая составляющая реадаптации, проявляется в изменении особенностей поведения. При этом поведение, понимаемое в смысле функционального приспособления, предполагает существование двух тесно связанных между собой аспектов: аффективного и когнитивного. Аффективный или чувственный аспект адаптации проявляется в том, что чувства приписывают поведению цель, тем самым совершенно определенным образом направляя его. Чувства выступают или как регуляторы внутренней энергии (например, субъективно переживаемый «интерес»), или как факторы, регулирующие у субъекта обмен энергией с внешней средой (например, разного рода «ценности» и «желаемости», включая межиндивидуальные и социальные ценности). «Воля может пониматься как своего рода игра аффективных и, следовательно, энергетических операций, направленных на создание высших ценностей^[126] и на то, чтобы сделать эти ценности обратимыми и сохраняющимися (моральные чувства и т.д.)»^[127].

Что касается когнитивного аспекта, то операции, которые выполняет интеллект, это не какая-то особая и автономная реальность, но лишь часть общего механизма реадаптации. Если чувства приписывают поведению цель, то интеллект предназначен для того, чтобы снабдить деятельность эффективными средствами, т.е. логикой как техникой^[128]. Восприятия, сенсомоторные научения (навыки), акты понимания, рассуждения и размышления – все это направлено ни на что другое, как на организацию, структурирование отношений между средой и организмом. Однако самой совершенной из психических адаптаций является интеллект.

В содержательном плане развитие механизмов психосоматической адаптации с точки зрения роста их эффективности можно описать следующим образом. Органическая адаптация к действительности обеспечивает лишь мгновенное, реализующееся в конкретном месте и поэтому весьма ограниченное равновесие между живущим в данное время существом и современной ему средой. Простейшие когнитивные функции, такие, как восприятие, навык и память, более эффективны, так как они продолжают это равновесие как в пространстве (в частности, восприятие удалённых объектов), так и во времени (предвосхищение будущего, восстановление в памяти прошлого). Но еще большей эффективностью обладает интеллект, способный в силу присущей ему абстрагирующей способности обеспечить тотальное равновесие со средой, ассимилируя последнюю в форме абстрактных схем и категорий и, тем самым, освобождая его владельца от необходимости рабского подчинения ситуации «здесь» и «теперь».

По мнению Пиаже, наиболее характерной особенностью интеллекта является его обратимость, которая проявляется в том, что последний способен как сначала сконструировать гипотезы, так и затем отстраниться от них, вернувшись к исходному моменту рассуждения. В своих рассуждениях интеллект может сначала пройти путь и потом повторить его в обратном направлении, не меняя при этом используемых понятий. Наглядным примером такой способности интеллекта является логическая и математическая операция транзитивности^[129], так как здесь хорошо видно, как мысль без ущерба для мыслимого содержания может двигаться как в одну, так и в обратную сторону. Благодаря такой особенности формализованных систем мысли как транзитивность, интеллект, как бы двигаясь по ним, способен создавать абстрактные модели действительности и при необходимости, производя соответствующие расчеты, может их масштабировать, т.е. использовать общую модель описания для объяснения конкретного случая^[130].

По сравнению с интеллектом навык гораздо менее эффективная способность, так как он нетранзитивен. Например, моторный навык действует только в одном направлении и, допустим, умение осуществлять движение в другом направлении означает приобретение нового навыка^[131].

Что касается вопроса о том, как именно и из чего вырастает интеллект, то это, по мнению Пиаже, происходит следующим образом. Интеллект начинается с простейших эмпирических поисков, которые затем, уже на высшем уровне, характеризуют деятельность по созданию гипотез. Вопрос, гипотеза и проверка, совокупность которых и образует интеллект, находятся в зачаточной форме уже в потребностях, пробах и ошибках, которые можно обнаружить у менее развитых существ, способных лишь к сенсомоторным адаптациям. «Поведение тем более «интеллектуально», чем сложнее и многообразнее становятся траектории, по которым проходят воздействия субъекта на объекты. …С точки зрения структурного механизма простейшие сенсомоторные адаптации неподвижны и одноплановы, тогда как интеллект развивается в направлении обратимой мобильности. Именно в этом … и состоит существенная черта операций, характеризующих живую логику в действии»^[132].

Необходимо подчеркнуть, что положения эволюционной эпистемологии Лоренца и генетической эпистемологии Пиаже вовсе не противоречат современным теориям о существовании врожденных форм знания. В частности, они вполне согласуются с теорией врожденной «языковой компетентности» американского лингвиста Ноама Хомского (род. 1928) как врожденной способностью к построению типовых лингвистических конструкций. Такие конструкции – если они есть – следует рассматривать как относительно устойчивые формы организации структур мозга, которые вполне могли возникнуть в ходе длительной эволюции.

Следует заметить, что знание в его различных формах – это не только результат познания (как уменьшение степени неопределенности), но оно также обладает и функцией закрепления и трансляции социокультурного опыта поколений. Социокультурная память выступает как закрепление определенных результатов познания и основанная на ней традиция как определенный «типичный» для данного общества способ понимания и метод решения тех или иных проблем. Примером этого являются, в частности, различные «картины мира».

Социализаторская функция знания проявляется в том, что те или иные определенные усвоенные и апробированные способы понимания и интерпретации какого-либо вида реальности выступают в качестве условия взаимопонимания между индивидами (как предпосылка коммуникации). Кроме того, эти способы помогают осознанию индивидами их принадлежности к целому, т. е. к соответствующей культуре, социальной группе, где приняты те или иные когнитивные практики в качестве «самоочевидных» и «истинных» способов интерпретации и понимания.

Осознание различия между когнитивной и социокультурной составляющей всякого знания важно в плане определения критериев, предъявляемых тому или другому типу знания. В частности, для таких форм знания, как миф, религия и мораль главным является накопление, сохранение и воспроизводство соответствующего опыта, а не его обновление и развитие. Требование последнего, наоборот, выступает в качестве первоочередного критерия в отношении таких форм знания, как философия и наука. Таким образом, в отличие от философии и науки, для религии и морали^[133] как форм знания познавательные задачи не являются основными, а их познание осуществляется в виде усвоения индивидами коллективных представлений или в виде личностного духовного роста.

Что касается деления знания на теоретическое и практическое, то это различие связано, в первую очередь, с особенностями их функционирования в той сфере опыта, к которой они принадлежат. Практичес­кое знание тесно связано с соответствующей деятельностью и общением, направлено на их ситуативное обслуживание и потому обладает сла­бой рефлексивностью. В данной области знания не происходит выработка новых смыслов, которые могут быть приданы соответствующим предметам или способам деятельности, но они здесь транслируются извне, из других форм опыта. Поэтому, например, в практической политике наряду с элементами научности в значительной степени присутствует заимствованная из религии оппозиция «сак­рального» и «профанного». Здесь широко практикуется мифотворчество и магическая мето­дика подмены имен и ситуаций.

Теоретическое знание (идеология, теология, философия, наука), в отличие от практического ориентировано на выработку новых смыслов и привнесение их в реальность. Этот тип знания в той или иной степени дистанцирован от объекта и содержит, преимущественно, схемы и модели какой-либо специфи­ческой деятельности, которые обретают форму понятий, законов, теорий в ходе их рефлексивной разработки. Практическое знание име­ет, как правило, неявный, невербальный, ритуализированный и не всегда осознаваемый характер, в то время как теоретическое, наоборот, предполагает явную и ясную текстуальную или словесную форму.

Проблемы и теории истины

Проблема «истины» – это, прежде всего, вопрос о достоверности наших знаний. Обладая достаточно сложной и развитой системой знания, человек получает его из нескольких источников. Знания, во-первых, это результат чувственного контакта с реальностью. Без такого контакта у человека не было бы ни ощущений, ни восприятий, ни представлений. Другим источником знаний являются присущие человеку формы мыслительной деятельности, в процессе осуществления которой формулируются суждения и делаются умозаключения. Знание, получаемое таким способом, обладает достаточно сложной природой и ему часто ничего нельзя сопоставить во внешнем, чувственно воспринимаемом мире.

Допустим, человек спросит себя, откуда он знает, что «3» больше, чем «2» или почему он считает, что если 5 килограммов легче, чем 7 килограммов, а 7 легче, чем 10, то, 5 легче, чем 10? Ответ, возможно, будет таков: «То, что я обладаю этими знаниями, в конечном итоге, есть следствие соответствующего устройства природы как внешнего по отношению ко мне мира. Посмотрите на этот мир, и вы увидите, что то, что вы «знаете», изначально, до всякого познания, в таком виде уже содержится в природе. В частности, разве не видно, что, допустим, 3 камня или ореха – это больше чем 2? Положите на весы что-либо, что весит 5, 7 и 10 килограммов, и вы увидите, как более тяжелое перевешивает более легкое. Таким образом, то, что вы знаете в уме как отношение транзитивности, весы тоже по-своему «знают». В том смысле, что они никогда не ошибаются, определяя соответствующие весовые пропорции. Поэтому, в конечном итоге, ваше знание, несмотря на всю его абстрактность, является лишь отражением того, что существует и так».

Однако могут быть и более сложные ситуации. Размышляя, допустим, в рамках арифметики, можно оперировать понятием отрицательного числа, думать, например, о числе «-5». Рассуждая в рамках геометрии, можно представить себе треугольник, все стороны которого кривые линии. При этих условиях, в частности, нетрудно вообразить себе треугольник, который образован взаимным пересечением кривых линий, и сумма углов которого равняется 270°. Занимаясь математикой, можно строить достаточно сложные мыслимые миры, открывая для себя разнообразные смысловые отношения между абстракциями, которым в прямом смысле ничего не соответствует в природе. Отрицательные числа – это явный продукт интеллектуальной деятельности, который получен в результате умозрительного сопоставления абстракций и которому ничего не соответствует в наблюдаемом мире.

Не копирующая и отражающая, а творчески преломляющая и созидающая смыслы работа сознания – это факт, о котором, в частности, речь шла в предыдущем параграфе. Не только абстрактные миры математики, но даже естественные и обыденные восприятия ни в коем случае не являются непосредственным и полным отражением внешнего мира.

Врожденная психофизическая организация всего живого (в том числе и человека) – это тоже один из источников знания о мире. Она в значительной мере предопределяет то, что мы можем чувствовать, слышать и видеть; то, с помощью каких именно форм мы можем мыслить; то, что предопределяет для нас интерес и на что может быть направлено наше внимание.

Еще одним источником наших знаний является тот культурный контекст смыслов, в рамках которого мы живем. В отличие от животных, будучи существами культурными, люди всю жизнь живут в рамках определенного символического контекста, созданного задолго до них. Этот контекст в виде соответствующих смыслов обыденных слов и специально-научных терминов, в виде лингвистических конструкций соответствующих языков и принятых в некотором сообществе способов и приемов интерпретации, в виде определенных мыслительных парадигм и картин мира неизбежно предопределяет и задает тематику и направление возможного в их рамках интереса.

Субъективно-психологически человеку, если он пытается думать о чем-то, конечно, может казаться, что он полностью и самостоятельно думает «сам». Проблема, однако, в том, что весь ход его мысли уже изначально является не полностью независимым и автономным, но в значительной мере предопределен соответствующим культурным контекстом как той традицией, в рамках которой он живет. Из этого, конечно, не следует, что человек полностью зависит и является рабом соответствующего контекста (если бы это было так, то культура не изменялась бы), однако влияние фактора контекста нельзя и преуменьшать. Из того, что мы порой думаем, что если в результате долгих размышлений нам удалось прийти к чему-то, что очевидно и в чем поэтому нельзя усомниться ни при каких обстоятельствах, не следует, что так обязательно и всегда будут думать другие.

Несмотря на такой, казалось бы, полный релятивизм, относительность и детерминированность наших знаний разными независящими от нашей воли и наших способностей факторами, вопрос об истине все же может быть поставлен. Более того, указание на влияющие на знание факторы, как раз и показывает актуальность вопроса о степени достоверности наших знаний и о тех критериях, которые можно сформулировать, чтобы различать истину и ложь.

Прежде всего следует заметить, что сама постановка проблемы истины носит конкретно-исторический характер, так как она в значительной степени зависит от соответствующего культурного контекста и, в первую очередь, от той или иной картины мира. Если исходить из того, что в истории культуры можно выделить три основные картины мира: мифологическую, религиозную и научную, то проблема истины вообще может быть поставлена только в рамках двух последних. В рамках мифологического видения, где нет даже ясного осознани