Бытие вообще, идеальное и материальное

Первоначально, на конкретно-эмпирическом уровне познания, реальность предстает перед нами как «множество существующего». То, что мы, специально не думая об этом, всегда сразу застаем перед собой – это конкретное и более или менее определенное множество каких-либо отдельных вещей, явлений и процессов. Например, находящийся в комнате и сидящий за столом человек видит перед собой крышку стола, те предметы, которые на нем расположены; может быть, часть стены, пол, свои собственные руки и т.д. Он также может увидеть и другие предметы и процессы, или вспомнить о них. Например, ту панораму, которая открывается из окна, часть улицы, отдельно стоящие дома, людей, которые спешат куда-то, закат или восход Солнца и т.д. Кажется, что перечислять таким образом чувственно воспринимаемое можно до бесконечности.

Если не просто созерцать существующее, но и попробовать специально думать о нем, то количество последнего резко сократиться. «Думать» – это значит четко осознавать, фиксируя в уме посредством понятий, те или иные признаки существующего. Например, если мы видим дерево, то первоначально, на уровне чувственного восприятия, последнее предстает перед нами как, на первый взгляд, неисчислимое множество отдельных и постоянно меняющихся ощущений и восприятий: вот один лист и он зеленый, вот другой – пожелтевший, вот третий, вот ветка, ствол, вот еще листья и т.д. Однако если подумать об увиденном, стараясь четко фиксировать в мысли признаки того, что мы видим, то получится не так уж и много. Возможно, мы скажем следующее: дерево – это вид растения; у него есть ветви, ствол, корни, кора, листья и все это имеет какой-нибудь цвет. Вот, пожалуй, и все: на место огромного множества разнообразных чувственных восприятий пришло всего лишь несколько осмысленных понятий.

Такой мысленный переход от конкретных восприятий к общим понятиям, а от них к еще более общим называется обобщением. Вполне закономерен вопрос: каков же предел обобщения?

Для того чтобы это выяснить, можно взять какое угодно понятие, а потом обобщать его. Пусть этим понятием будет понятие «человек», которого мы определим как «живое существо», которое «может мыслить». Мысленно произведя операцию обобщения этого понятия, мы сначала отбросим признак «может мыслить». То, что в результате получилось – это более общее понятие: «живое существо» (все люди живые существа, но не все живые существа – люди). Обобщим дальше, отбросив признак «живые». Получилось – «существа» (нечто определенное, локализованное в пространстве и существующее в определённое время и имеющее какую-либо массу). Понятно, что количество «существ» больше, чем число «живых существ». Произведем следующие шаги в обобщении, отбросив признаки «быть локализованным в пространстве», «существовать в определенное время» и «иметь массу». Можно ли теперь мыслить что-либо определенное в этом понятии? В принципе, да. То, что осталось можно определить, как «существующее». Фактически остался только один признак – «существование». Нечто, что «есть». Оставшееся и есть то, что в философии принято называть «бытием». Таким образом, бытие – это предельно общее понятие, которое может образовать наш разум и которое обозначает все то, что существует. Более общее понятие, чем понятие «бытие» сознание человека не может помыслить, так как у последнего есть только один признак – «существование». Мыслить что-то, не мысля при этом хотя бы один признак, нельзя в принципе.

Одним из первых, кто истолковал бытие подобным образом, был древнегреческий философ Парменид, который утверждал, что «то, чего нет, нельзя ни познать (не удастся), ни изъяснить, ибо мыслить – то же, что быть»[30]. Подобным же образом определил бытие и создатель самой универсальной и всеобъемлющей философской системы, немецкий философ Г. Гегель. Согласно Гегелю, «чистое бытие образует начало, потому что оно в одно и то же время есть и чистая мысль, и неопределённая простая непосредственность, а первое начало не может быть чем-нибудь опосредованным и определенным»[31].

Будучи самым общим из возможных понятий, «бытие», одновременно, является и самым бессодержательным, так как его содержание сводится к единственному признаку – «существованию». Поэтому естественен вопрос: что же именно существует, какие есть виды бытия? Ответ, который можно получить в рамках классической философской традиции звучит следующим образом: бытие – это, в первую очередь, «идеальное» и «материальное».

«Идеальное» – это то, что, с одной стороны, признается существующим, но что, с другой стороны, не имеет таких физических характеристик, как пространственность (длина, ширина, форма), длительность (изменяемость во времени), массивность (вещественность) и не есть энергия (электромагнитное поле). Положительным свойством идеального является его мыслимость (осознаваемость в виде содержания понятия или наглядность представления). Например, число «5» хотя и мыслимо (и в этом смысле оно «есть»), но ему (как мысли о числе) нельзя приписать физические характеристики, т.е. нельзя сказать, что оно, допустим, «длинное», «желтое», «старое», «тяжелое» и «является электрическим током». Представляемый стол хотя и существует как «представление», но не имеет физических характеристик того стола, который стоит в помещении. Высказывание «наиболее удаленное от нас тело» хотя и имеет смысл (ведь речь идет о чем-то совершенно определенном, а не ни о чем), однако нельзя указать на физический эквивалент, соответствующий этому высказыванию.

Относительно проблемы топологии идеального (где оно существует?) можно выделить два подхода, обычно именуемые «объективным» и «субъективным» идеализмом. Согласно первому подходу (характерен, в частности, для Платона, средневекового «реализма», для Декарта и Гегеля в Новое время), идеальное существует как в сознании (субъективно переживается и мыслится), так и независимо от него, т.е. объективно (например, в виде «законов природы», понимаемых как автономные рациональные принципы организации чего-либо). С точки зрения второго, идеальное существует только в сознании. Элементы такого подхода могут быть обнаружены у Аристотеля в связи с его полемикой с Платоном о топосе общего, в средневековом «номинализме», в Новое время у Д. Беркли и И. Канта.

Смысл проблемы топологии идеального можно разъяснить следующим образом. Допустим, мы мыслим какое-либо число или закон и нас при этом интересует, существуют ли эти объекты, когда мы их не мыслим и даже вообще не знаем об их существовании? Например, если мы мыслим «7 + 5 = 12», то эта арифметическая операция (как смысл, т.е. определенное отношение между числами) существует в связи с деятельностью нашего сознания. Но что будет, если не мы и никто другой об этом сейчас не думает? Будет ли при этом отношение «7 + 5 = 12» все равно существовать? Если ответить «будет существовать, ибо мы открываем, а не создаем отношения между числами», то такой ответ соответствует «объективному идеализм»; если же сказать «не будут существовать, ибо мы создаем, конструируем числа и отношения между ними», то такой ответ соответствует «субъективному идеализму».

Эволюцию представления об идеальном можно выразить в виде формулы: «переход от субстанциональности к атрибутивности», где под «субстанциональностью» идеального понимается статично-вещеподобное представление о последнем, а под «атрибутивностью» – понимание его как функции ума, т.е. как мыслимого отношения или связи между чем-либо.

Субстанционально-вещеподобный подход представлен, в частности, в концепциях Платона (автономный мир «идей» как особых сущностей и субстанций), и Декарта («res cogitans», т.е. буквально – «вещь мыслящая» или «вещь мыслимая»). Атрибутивно-функциональный подход можно обнаружить, например, у Гегеля («абсолютная идея» последнего – это не вещеподобная субстанция, а, скорее, логика отношений между понятиями), у Ф. Брентано и Э. Гуссерля (интенциональность как направленности сознания на что-либо, «ноэза»).

Смысл субстанционально-вещеподобного представления об идеальном состоит в том, что последнее в этом случае мыслится как существующее «где-либо» (т.е. в физически понимаемом пространстве), а также «когда-то» (т.е. в связи с перемещением идеального во времени: допустим, в виде «переселения» душ в метемпсихозе).

Субстанционально-вещеподобное понимание идеального хорошо просматривается на примере теории «идей» Платона. В частности, в диалоге «Гиппий Больший» Платон ставит вопрос, что такое «прекрасное» само по себе. По его мнению, наряду с отдельными случаями «прекрасного», например, прекрасной девушкой, прекрасной кобылицей, прекрасной лирой, горшком и т.д. существует и прекрасное само по себе, благодаря причастности к которому и возникают отдельные виды прекрасного. Сократ, персонаж данного диалога Платона, об этом так прямо и говорит: «Не кажется ли тебе, что, как только прекрасное само по себе, благодаря которому все остальное украшается и представляется прекрасным, – как только эта идея присоединяется к какому-либо предмету, тот становится прекрасной девушкой, кобылицей либо лирой?»^[32].

Атрибутивное понимание идеального, т.е. как смысла и отношения, как направленности сознания на что-то достаточно хорошо описано австрийским философом и психологом Ф. Брентано (1838 – 1917). Говоря о различии психических и физических феноменов, Брентано заметил, что в философии, например, у Декарта и Канта идеальное (в терминологии Брентано – психическое) принято определять лишь негативно, т.е. как то, что не имеет свойств материально-физического: «мы могли бы легко и весьма точно охарактеризовать физические феномены в противоположность психическим, сказав: это те феномены, которые являются протяженными и пространственными. А психические феномены должны были бы с той же степенью точности определяться как те, что не обладают никакой протяженностью и пространственной определенностью. …Наслаждение не имеет длины, ширины и толщины, и ни в каком отношении оно не является протяженной вещью»[33].

По мнению Брентано, в отношении психического[34] можно указать и на позитивный признак. Этот признак – интенциональность. По его словам, «всякий психический феномен характеризуется посредством того, что средневековые схоласты называли интенциональным (или же ментальным) внутренним существованием предмета, и то, что мы … назвали бы отношением к содержанию, направленностью на объект (под которым здесь не должна пониматься реальность), или имманентной предметностью. Любой психический феномен содержит в себе нечто в качестве объекта, хотя и не одинаковым образом. В представлении нечто представляется, в суждении нечто утверждается или отрицается, в любви – любится, в ненависти – ненавидится и т.д. Это интенциональное существование свойственно исключительно психическим феноменам. Никакой физический феномен не демонстрирует ничего подобного. Тем самым мы можем дать дефиницию психическим феноменам, сказав, что это такие феномены, которые интенционально содержат в себе какой-либо предмет»[35].

«Материальное» – это то, что существует как масса или энергия и состояние чего всегда описывается через пространственную и временную предикацию (т.е. материальное всегда существует «где-либо» и «когда-либо»).

Эволюция представлений о материальном может быть выражена в виде формулы: «переход от субстанциональности к энергийности». Под «субстанциональностью» материального понимается представление о материи как о чем-то в своей основе неизменном, вещественно или веществоподобном и потому представимом и наглядном, а под «энергийностью» – процессуально-динамический аспект материи, т.е. то, что она может существовать в разных взаимно превращающихся формах, в том числе в виде «вещества» или «поля».

В рамках общей эволюции представлений о материи можно выделить три относительно самостоятельных типа понимания того, что это такое. При этом в первых двух случаях «материя» понимается как что-то вещеподобное, а в третьем случае речь идет о ее процессуально-динамических свойствах.

Первому типу представлений соответствует понимание материи как «материала» или «вещества». В частности, так думали античные философы Фалес и Анаксимен, которые искали некое «первовещество» из которого, как они полагали, возникают все вещи и в которое они с течением времени превращаются. В результате своих наблюдений и основанных на них обобщениях, они пришли к выводу, что все, что существует – это «вода» и «воздух», а любые дискретные объекты, тела, есть не что иное, как результат фазового изменения воды и воздуха. «Всё образуется из воды путем её затвердевания [замерзания], а также испарения»[36]. Поэтому, твердые тела – это застывшая вода, а огонь – это разряженный воздух.

В Новое время – это второй тип представлений – материя понимается уже не как «материал», то или иное «главное» вещество, но как «субстанция», т.е. как то, что существует само по себе, абсолютно и неизменно, присутствуя во всех отдельных вещах в виде их неотъемлемых качеств. В частности, по мнению Декарта «к телам (corpora) относятся величина, то есть протяжение в длину, ширину и глубину, фигура, движение, расположение и делимость частей»[37]. Согласно оппоненту Декарта Локку, который считал, что материю нельзя отождествлять с пространством, материя – это не только протяженная, но и еще и плотная субстанция. С точки зрения Локка, «среди … качеств в телах есть, во-первых, такие, которые совершенно неотделимы от тела, в каком бы оно ни было состоянии, такие, которые никак не удается отделить от тела при всех его изменениях, какую бы силу ни применить к нему, такие, которые чувства постоянно находят в каждой частице материи…, а ум находит, что они неотделимы ни от какой частицы материи»[38]. Присущие всем без исключения телам качества Локк назвал «первичными» и это, по его мнению, плотность, протяженность, форма, движение или покой, а также количество. Кроме «первичных», по мнению Локка, есть также «вторичные» качества, которые не существуют объективно в материи в таком же виде, как и в восприятии. Например, сладость сахара и жар огня – это вторичные качества, ибо сам по себе, объективно, сахар не сладок и огонь не горяч.

Правдоподобные на вид рассуждения Локка содержат ошибку, на которую указал почти его современник Д. Беркли. Действительно, если, как говорит Локк, «ум находит, что есть качества, которые неотделимы ни от какой частицы материи», то, вообще говоря, это проблема ума, а не материи. Другими словами, если я могу представить себе что-то только так, а не иначе, то из этого вовсе не следует, что объективно, независимо от меня дело не может обстоять по-другому. Если же буду продолжать настаивать на своей точке зрения, говоря, что то, что я представляю, то и есть на самом деле, т.е. «объективно», то моя позиция будет истолкована как субъективный антропоморфизм и ничего более.

Рассуждая подобным образом, Беркли пришел к выводу, что не следует говорить о какой-либо объективности материи независимо от сознания. Поэтому «материя» как сумма свойств, без которых я не могу помыслить себе материю и которая поэтому должна обладать этими свойствами – это мое представление о ней, моя идея материи, а не что-то такое, что существует объективно и независимо от меня. История показала, что Беркли был во многом прав. В частности, электромагнитное поле – это разновидность материального, но оно не обладает плотность как первичным качеством в смысле Локка.

Согласно современному представлению о материи, последняя есть то, что объективно существует в форме вещества или электромагнитного поля. При этом различие между этими формами относительное, а не абсолютное, так как они взаимопревращаются – преобразуются – друг в друга. Условие такого преобразования описывает сформулированный физиком Альбертом Эйнштейном (1879 – 1955) закон взаимосвязи энергии и массы: .

Значительная трудность в понимании того, что такое «материя» связана с настойчивым стремлением мыслить ее как что-то наглядное и представимое. Такое стремление основывается на некритической убежденности, что микромир в принципе устроен так же, как макромир, в котором мы живем, но только он «маленький». Следствием такой убежденности является, например, представление о том, что объекты микромира – это своеобразные «кирпичики», атомы и электроны, которые в принципе можно делить до бесконечности. В действительности это не так: объекты микромира – это не «частички», которые имеют массу покоя и которые могут быть четко локализованы в пространстве.

Следует заметить, еще в XIX в. английский физик Майкл Фарадей (1791 – 1867) высказал парадоксальную для того времени идею о том, что материя – это вовсе не атомы, которые движутся в пустом пространстве. Вместо атомов Фарадей предложил считать исходным материальным образованием поле. Материя, по его мнению, это поле, которое занимает все пространство и ее основные характеристики – силы притяжения и отталкивания. Атомы же – это «сгустки» силовых линий поля или центры этих сил.

По словам одного из создателей современной квантовой механики немецкого физика Вернера Гейзенберга (1901 – 1976), «развитие атомной физики радикально изменило наши представления о природе и структуре материи»[39]. Причем настолько, что, как пишет Гейзенберг, «мельчайшие единицы материи в самом деле не физические объекты в обычном смысле слова, они суть формы, структуры или идеи в смысле Платона, о которых можно говорить однозначно только на языке математики»[40].

Последние слова следует понимать не в том смысле, что материя как физическая реальность «идеальна», а в том, что адекватного знания об этой реальности можно достигнуть лишь на основе описания ее на специальном языке математики, а не посредством попыток представить и мыслить последнюю по аналогии с видимой частью мира.

В заключение параграфа следует отметить, что представленный подход к интерпретации «бытия» не является единственным и существуют другие варианты. Описанный подход к бытию соответствует классически-рациональному представлению о последнем как о чем-то, что может быть зафиксировано в рамках формально-логического мышления (бытие как предельная категория, как максимально общее понятие). Такой подход к теме бытия в рамках современной неклассической философии был поставлен под сомнение, в частности, Мартином Хайдеггером. По мнению Хайдеггера, если бытие определяют как предельно общее понятие, то в таком случае речь идет уже не о нем, а лишь об определенном роде сущего, которое лишь номинируется на роль бытия, но которое в действительности таковым не является. По словам Хайдеггера, «бытие … нельзя понимать как сущее. Бытие дефиниторно невыводимо из высших понятий и непредставимо через низшие. Поэтому оправданный в известных границах способ определения сущего – «дефиниция» традиционной логики … к бытию неприменим»[41].

Согласно Хайдеггеру, формально-рациональный способ познания действительности хотя и претендует на роль универсального и единственно возможного подхода к бытию, но в своей основе это есть субъективный и конкретно-исторический способ его видения, закрывающий возможность мыслить другие подходы. По его мнению, бытие – это, прежде всего, экзистенция человека. Подход к бытию как некой изначальности должен осуществляться не на путях формально-рационального мышления, которое в своей основе вторично, а посредством первичного, понимающего и значимо-пра­ктического отношения к миру. Смысл бытия открывается человеку через специфические для него модусы присутствия, главным из которых является «забота», которая является следствием временной, конечной и смертной природы человека[42].

Пространство и время

Пространство – это протяженность, длина чего-либо; время – это длительность, продолжительность существования чего-либо. Рассматривая вопрос о пространстве и времени необходимо, прежде всего, различать два относительно независимых друг от друга контекста, в связи с которыми принято говорить о них. Во-первых, о пространстве и времени можно говорить в связи с объективной и существующей независимо от сознания физической реальностью и, во-вторых, в связи с субъективной или психической реальностью.

Пространство в физическом смысле – это характеристика размерности и местоположения объектов и процессов в рамках какой-либо системы координат. Время в физическом смысле – это характеристика длительности существования или частоты изменения объектов и процессов в рамках какой-либо системы координат.

Философский вопрос о пространстве и времени – это вопрос об их природе или, другими словами, вопрос о том, существуют ли последние как самостоятельная и независимая от материи реальность или же, наоборот, пространство и время – это лишь свойства материальных вещей и процессов.

Эволюция представлений о пространстве и времени в истории философии может быть выражена в виде формулы «переход от субстанционализма к атрибутивности». Ранее достаточно широко (хотя и не исключительно) было распространено представление о пространстве и времени как о субстанциональных формах, т.е. как о чем-то таком, что существует само по себе, как особые виды бытия, которые не зависят ни друг от друга, ни от чего-либо еще. Современному уровню понимания природы пространства и времени соответствует представление о них как о свойствах, атрибутах материи, которые без нее не существуют.

Субстанциональное представление о пространстве – это представление о нем как о неком «вместилище», объеме, имеющем длину, ширину и высоту, которое может быть наполнено вещами и внутри которого могут происходить какие-либо явления и процессы, но которое также существует и само по себе, без этих вещей и процессов. Аналогично субстанционалистски понятое время – это чистая длительность, продолжительность сама по себе, существующая безотносительно к чему-либо.

Субстанциональное понимание пространства и времени – это, по существу, следствие абсолютизации некоторых моментов практически-обыденного восприятия реальности. Например, когда человек входит в комнату и смотрит на расположенные там вещи или, тем более, хочет разместить там другие, мысленно представляя, поместятся ли они там или нет, то в данном случае вполне естественным будет представление о пространстве комнаты как о чем-то существующем самом по себе, абсолютном и неизменном, внутри которого может быть что-то расположено, но что при этом само, естественно, не изменяется.

Впрочем, в рамках этого примера хорошо просматриваются и психологические предпосылки атрибутивного восприятия пространства. Размещенные в комнате вещи фактом своего расположения так или иначе задают, как бы организуя, пространство внутри помещения. В зависимости от их расположения комната может казаться как «большой и просторной», так и «тесной и маленькой».

Примером субстанционального понимания пространства являются взгляды Демокрита, согласно которому атомы движутся в пустом и независящем от них пространстве. Согласно же Аристотелю, наоборот, пространственная характеристика тела, его место, определяются исходя из тела как чего-то первичного, а не наоборот: «граница объемлющего [тела] – это и есть место. …Место [существует] вместе с предметом, так как границы [существуют] вместе с тем, что они ограничивают»[43]. По мнению Аристотеля, физический мир это совокупность множества тел, и никакого единого и универсального пространства вне этого мира существовать не может.

В Новое время получила широкое распространение противоположная точка зрения, согласно которой пространство существует само по себе как однородная и изотропная протяженность, где направления равны и среди них нет выделенных. Поэтому, нет и абсолютных «верха» и «низа», как думали ранее. По мнению одного из создателей классической механики английского физика Исаака Ньютона (1642 – 1727), «абсолютное пространство по самой своей сущности безотносительно к чему бы то ни было внешнему, остаётся всегда одинаковым и неподвижным»[44]. Время Ньютон определял сходным образом: «абсолютное, истинное математическое время само по себе и по самой своей сущности, без всякого отношения к чему-либо внешнему, протекает равномерно, и иначе называется длительностью»[45].

Ньютоново пространство и время – это, по существу, абсолютная система отсчета, которая играет важную роль в классической механике, так как на ее основе предполагается возможность точного расчета процессов взаимодействия между телами. Проблема однако в том, что эта система отсчета была истолкована онтологически. Следствием такого понимания пространства и времени явилась гипотеза о т.н. «эфире» как особой материальной субстанции и одновременно неподвижной системе отсчета, внутри которой располагаются все тела. Существование эфира было опровергнуто в 1880 г. в ходе эксперимента Майкельсона-Морли, результатом чего стало начало пересмотра представлений о пространстве и времени как о чем-то абсолютном и неизменном. В результате этого пересмотра возникло современное понимание, согласно которому пространство и время – это не автономные субстанции, а свойства материи, которые завися от ее других характеристик.

В частности, согласно сформулированным в начале XX в. А. Эйнштейном специальной и общей теориям относительности, не существует абсолютной одновременности событий (т.е. нет абсолютного времени, которое везде течет одинаково). Измеряемая величина временного промежутка, в течение которого происходит событие, и фиксируемая длина объекта зависят от разности скоростей соответствующих систем отсчета. Геометрические свойства пространства (величина его кривизны) зависят от силы гравитационного тяготения. Поэтому между т.н. «евклидовой» и «неевклидовыми» геометриями в действительности нет никакого противоречия, так как это разные теоретические модели пространства: первая исходит из гипотезы его нулевой кривизны, а во второй кривизна всегда отлична от нуля (пространство выпукло или вогнуто). Эти модели, соответственно, предназначены для описания разных типов физических пространств.

Согласно релятивистским представлениям пространство и время зависят друг от друга. В специальной теории относительности фиксируется, что при определенных условиях происходит как замедление времени, так и сокращение длины, т.е. пространство и время связаны между собой. Исходя из этого, немецкий математик Герман Минковский (1864 – 1909) предложил математическую модель единого 4-мерного континуума, где пространство и время рассматриваются в комплексе. Пространственно-временной континуум Минковского представляет собой 4-мерное множество, три измерения которого пространственные, а одно – временное. Точка в 4-мерном континууме (t,x,y,z) – это событие, которое произошло в момент времени (t) в определенном месте (x,y,z).

Следует заметить, что представление об относительности времени и зависимости его от характеристик соответствующих материальных процессов были известны и до XX в. К подобному выводу нетрудно прийти на основании, например, следующего рассуждения. Представление о том, что время «течет» можно получить, если только происходят какие-либо изменения (что-то началось, изменилось или закончилось). Если так, то время – это характеристика изменения, но если ничего не изменяется, то невозможно говорить и о времени. Поэтому время, как что-то, что существует «само по себе» невозможно даже представить. Подобным образом, рассуждал, например, средневековый теолог А. Августин, который, в частности, прямо говорил, что «не может быть времени, если нет сотворенного»[46].

Что касается фиксируемого на эмпирическом уровне факта необратимости времени (время «течет» из будущего в прошлое, но не наоборот), то причина этого связана с существованием в природе класса необратимых процессов. В рамках локальных моделей действительности, в частности, с точки зрения классической механики время обратимо, так как все процессы здесь могут быть повернуты «вспять». Например, двигающийся по орбите вокруг планеты спутник может вращаться как в одном направлении, так и в противоположном и это никак не скажется на структуре данной системы как целого. В случае рассмотрения мира с позиции молекулярно-кинетической теории (как хаотического движения атомов) необратимость процессов не невозможна, а маловероятна, так как реализуется, как правило, статистически более вероятные события. Например, вышедший из трубы дым может в нее вновь вернуться – это не невозможное, но крайне маловероятно.

Исходя из того, что время – это характеристика изменения объектов, в рамках локальных моделей действительности вполне допустимо говорить о замедлении, остановке времени или даже его движении вспять. Например, вирус считающийся простейшей формой жизни, не имеет собственного механизма обмена веществ и неспособен самостоятельно размножаться. Вирус – паразит, т.е. организм, который использует функции другого организма для реализации собственного механизма жизнедеятельности. Соответственно, вирус, который находится вне клетки другого организма, не изменяется (не может размножаться), поэтому рассматривая вирус можно говорить о как бы локальном замедлении времени.

Время, понятое в связи с биологическими моделями, это не одно и то же, что и время физических моделей действительности. Например, относительно отдельного организма можно говорить о начале и конце его индивидуального времени[47] (рождение и смерть) тогда как к физическим моделям такие характеристики неприменимы.

Следует заметить, что на специфичность и локальность моделей времени обращали внимание многие мыслители. В частности, по мнению французского философа Анри Бергсона, «вполне допустимо, что существуют различные, т.е. обладающие различным ритмом, длительности»[48].

О пространстве и времени можно говорить не только в физическом, но и в психологическом смысле, имея в виду особенности психологического восприятия последних. На этот факт обратил внимание, например, австрийский физик и философ Эрнст Мах (1838 – 1916), который писал о том, что «ощущение времени … весьма вероятно … находится в некоторой связи с тем, … что мы ощущаем как … работу внимания. При напряженном внимании нам кажется, что время идет очень медленно, при легком занятии оно проходит быстро. В состоянии притупления чувств, когда мы едва замечаем окружающую нас среду, часы быстро летят. Когда наше внимание совершенно исчерпано, мы спим. Во сне без сновидений у нас также нет ощущения времени»[49].

Об особенностях восприятия пространства и времени также можно говорить и в связи с различными типами культур. В частности, для традиционных культур, где больше значение имеет сезонный характер сельскохозяйственных работ, вполне естественно восприятие времени как циклически-повторяющегося. Особенности жизнедеятельности в высокоразвитых цивилизациях, где получил развитие промышленный характер производства, высокоразвиты отношения обмена и преследуется цель получения прибыли, совершенно естественно, приводят к иному восприятию времени. Особенности такого восприятия достаточно емко выражает известный афоризм Б. Франклина «время – деньги» (потеря времени равносильна потере денег).

Немецкий философ Карл Ясперс, пытаясь понять смысл человеческой истории, ввел понятие «осевое время», смысл которого состоит в том, что в период с 800 до 200 гг. до н.э. одновременно в рамках разных культурных традиций (первые философы в Древней Греции, израильские пророки, Заратустра в Иране, буддизм и джайнизм в Индии, конфу­цианство и даосизм в Китае) произошел переход от дорефлексивно-мифологического к осознанному и рациональному восприятию человеком мира и самого себя. «Новое, возникшее в эту эпоху в трех (имеется в виду Китай, Индия и Запад – прим. авт.) упомянутых культурах, сводится к тому, что человек осознает бытие в целом, самого себя и свои границы. … Осознавая свои границы, он ставит перед собой высшие цели, познает абсолютность в глубинах самосознания и в ясности трансцендентного мира»[50].